едоставления  бумаг.  Тут  не  о
продвижении впору вести речь, а о злостном препятствовании  расследованию...
Понимаете?
   - Люди не всегда вольны в своих решениях...
   - Кто его попросил так сделать? - резко опросил Бестужев.  -  Или  -  кто
заставил? Только не говорите, что не знаете. С вашим-то прагматичным умом...
Кто?
   На ее личике не было ни замешательства, ни удивления.
   - Ротмистр, вы, должно быть, понимаете, что такое -  сложившаяся  система
отношений? Связей? Особенно здесь, в провинции?
   - Прекрасный ответ, - сказал Бестужев. - Вы не сказали ничего, но в то же
время сказали слишком много... Кто?
   Она медленно покачала головой:
   - Простите, но прямой ответ многим чреват... Позвольте папироску?
   - Бога ради. - Бестужев поднес ей огня и с удовольствием закурил  сам.  -
Ирина Владимировна, вы очаровательны. При других обстоятельствах я был бы  у
ваших ног... Но сейчас - другие игры. Коля Струмилин был моим другом. Он  не
кончал самоубийством, его убили... Вы не догадывались? Или догадывались,  но
предпочитали этого не знать? Его закопали, как собаку, в неосвященной земле,
за оградой кладбища... Ради его памяти, по долгу чести я тут переверну  небо
и землю, но виновного найду...
   - А вы не думаете, что это может  быть  опасно  и  для  вас?  -  серьезно
спросила она.
   Бестужев, поморщившись, мотнул головой:
   -  Я  столько  раз  был  под   смертью...   Простите,   но   при   данных
обстоятельствах я не могу никого щадить. Вы - умная женщина  и  должны  меня
понять. Ладно, я не спрашиваю у вас имя... Я сам его найду. Но вот что я вам
скажу со всей безжалостностью... Ваш муж - человек умный и способный, если в
столь молодые годы сумел дослужиться до надворного советника, что по  Табели
о рангах, как известно, соответствует армейскому полковнику... Но я, как  вы
совершенно справедливо подметили, могу дать толчок его дальнейшей карьере...
либо погубить таковую надежнейше. При вашей-то осведомленности вы не  можете
не знать, какие силы задействованы  в  этой  игре.  Какие  люди...  Даю  вам
честное слово офицера: если ваш муж немедленно, нынче же не предоставит  мне
следственное дело, я не просто отзовусь о нем  в  отчете  отрицательно  -  я
представлю его  как  безответственнейшего  типа,  умышленно  и  злонамеренно
чинившего мне препятствия. Я составлю эту часть отчета так, что  последствия
для него будут самыми плачевными. Только не упрекайте меня в жестокости, она
- вынужденная... Вам уныло в Шантарске?  А  как  вы  посмотрите  на  перевод
вашего мужа в еще более унылые  места?  Севернее  по  глобусу?  Где  никакой
цивилизации нет вообще? Генерал Герасимов в  состоянии  это  устроить  Я  не
шучу, поверьте...
   Она что-то прикидывала, взвешивала, ничуть не пытаясь пускать в ход слезы
и капризы. "Потрясающая все-таки женщина, - оценил Бестужев. -  Мужчиной  бы
ей родиться, в охранное бы поступить - цены б не было..."
   - Предположим, дело он вам покажет. Что тогда?
   - Я не отзовусь о нем в отчете плохо, - сказал Бестужев. - Это  в  данной
ситуации - уже кое-что... Поверьте. А если он мне расскажет,  как  на  духу,
кто уговорил его прятать от меня дело, прикидываться  запойным,  да  выразит
это письменно... тогда... Ну хорошо. Тогда - перевод  в  Петербург.  Приложу
все старания.
   - Ну что же, - сказала она медленно. - Вы,  я  вижу,  серьезный  игрок...
Можно  нескромный  вопрос?  Вы,  случайно,  мальчиками   не   интересуетесь?
Бессилием, быть может, страдаете?
   - Ирина Владимировна... - поморщился Бестужев. - К чему это?  -  Не  было
смысла разглагольствовать перед ней о долге  и  чести,  следовало  подыскать
что-то более понятное ее циничной натуре. - Заверяю вас, я в этом  отношении
совершенно нормален. Просто... Разве вы никогда не слышали, что  для  мужчин
карьерные побуждения могут быть даже важнее женского внимания? Я уверен, ваш
муженек кое на что закрывает глаза в видах карьеры... а?
   - Что вы имеете в виду? - насторожилась она.
   - О, это чистая абстракция... - заверил  Бестужев.  -  Понимаете  ли,  за
успешное завершение дела мне обещали звезду. Неужели же  я  променяю  ее  на
женское... внимание?
   - Ах, вот вы какой...
   - Вы в этом видите нечто ненормальное?
   - Ну что вы, ротмистр, наоборот... Вполне понятные побуждения.
   - Значит, мы договорились?
   - Как вам сказать... - протянула она. - Давайте искать компромисс.  Я  не
настолько глупа, чтобы думать, будто вы поверите  одним  обещаниям...  но  и
сама на одни обещания клюнуть не способна. Требуется золотая середина...
   - То есть?
   - Следственное дело он вам представит, можете на меня  положиться.  Нынче
же. А вот имя того, кто... оказывал на него давление, я вам открою только  в
Петербурге. Когда Викентий получит новое назначение и  ничего  нельзя  будет
переиграть.
   - А не обманете? - ухмыльнулся Бестужев.
   Она ответила столь же откровенным взглядом:
   - А  какой  резон?  Во-первых,  мы  уже  будем  вне  досягаемости...  его
возможностей,  во-вторых,  вы  всегда  можете  устроить  Викентию   какие-то
притеснения по службе, если я обману...
   - Ирина Владимировна,  вы  и  в  самом  деле  незауряднейшая  женщина,  -
искренне сказал Бестужев. - Вам бы у нас служить...
   - Я бы смогла, -  кивнула  она  с  серьезным  выражением.  -  Значит,  мы
договорились, Алексей? Муж вам покажет дело, а  вы  не  будете  его  терзать
вопросами по поводу того... Ну, а остальное - простите, в Петербурге.
   - Согласен, - кивнул он.
   Красавица выпрямилась, по ее губам пробежала легкая улыбка:
   - Вы в самом деле отпустите меня теперь просто так? Не подумайте, что я к
вам вульгарно подлизываюсь... но я и в самом деле редко встречала  достойных
меня мужчин. На которых извечное  женское  оружие  действует  плохо...  Быть
может, спросите шампанского и запрете дверь?
   - Откровенность за откровенность, - сказал Бестужев,  стараясь,  чтобы  в
его голосе звучало искреннее сожаление. - Вы великолепны, - он подпустил  во
взгляд цинизма. - Ах, с каким удовольствием я бы с вас все это содрал... ах,
простите, совлек. Но у меня настолько нет времени... События разворачиваются
быстрее, чем мне хотелось бы. Только что  поступила  депеша  из  Петербурга,
меня категорически торопят. Времени нет совсем...
   ...Опустившись в кресло, Бестужев усмехнулся:
   - Вы прекрасно выглядите, мой дорогой.
   - Ротмистр, вы же,  насколько  я  помню,  условились...  -  страдальчески
поморщился Аргамаков.
   - Простите, - кивнул Бестужев. - Этого я касаться не буду... А интересно,
между прочим: прокурора Верещагина зовут в  точности  как  и  вас,  он  тоже
Викентий Сергеевич...
   - Да, интересное совпадение...
   - Это все математика, - дружелюбно сказал Бестужев. - Знаете, мне однажды
один приват-доцент сообщил любопытный математический  фокус.  Если  в  одном
помещении окажутся не менее тридцати человек,  у  двоих  из  них  непременно
совпадут дни и месяцы рождения. Да-да, представьте себе. Мы не раз проверяли
в  достаточно  больших  компаниях  -  и  всегда  подтверждалось...  Викентий
Сергеевич, ну что вы такой печальный? Все идет хорошо... Давайте дело.
   - Если бы хорошо... - вздохнул Аргамаков,  но  покорно  выложил  на  стол
тоненькую папку.
   Бестужев нетерпеливо  ее  раскрыл.  Ага,  место  находки  гильзы  указано
правильно,  с  дополнением:  "деформирована  по  неосторожности   городового
Зыгало". Надо понимать, при составлении протокола присутствовало  достаточно
непосвященных людей, чтобы наш  Некто  побоялся  фальсифицировать  бумаги...
Пуля... Почему конверт вскрыт и сургучная печать разломана пополам?!
   - Викентий Сергеевич! -  не  сулящим  ничего  хорошего  голосом  произнес
Бестужев, демонстрируя пустой конверт.
   - Я же вам говорю, что все пошло вовсе не так гладко...
   - Где пуля?
   - Ее минут десять назад забрал штабс-ротмистр Рокицкий. Вот расписка,  по
всей форме. Уж не знаю, как он узнал,  что  я  появился  на  службе,  только
нагрянул, как снег на голову, категорически потребовал пулю...
   - И вы отдали... - поморщился Бестужев. - Он вас что, запугал?
   - Ну, скажем  так,  имели  место  определенные  напоминания  о  возможных
неприятностях,  связанных  с  обстоятельствами,  которые  вам  должны   быть
неинтересны...
   - Чтоб вас черт побрал... - зло выдохнул Бестужев. - Где же его искать-то
теперь?
   - А он в аптеку пошел. Я видел в  окно.  Вон  там  -  аптека,  на  другой
стороне улицы, наискосок...
   - Давно?
   - Я же говорю, минут десять назад, вы с ним едва  не  столкнулись  нос  к
носу...
   - Он был в форме?
   - Да, в полной форме...
   Подойдя к окну, Бестужев сразу увидел ту самую аптеку.  Не  долго  думая,
сказал:
   - Давайте сюда расписку.  Дело  я  заберу  с  собой...  потом  верну,  не
ерзайте!
   Завязал тесемки, сунул папку под мышку и почти выбежал,  надевая  фуражку
на ходу, задев ножнами шашки за косяк. Зыгало расхаживал у  входа,  судя  по
его виду, не терзаясь никакими особенными мыслями.
   - Подожди здесь, - сказал ему Бестужев и направился к аптеке.
   Как и в любом  другом  приличном  заведении  подобного  рода,  внутри  на
подоконниках стояли пузатые шары, наполненные  красными,  синими  и  желтыми
жидкостями,  подсвеченными  сзади  керосиновыми  лампами.  Над  дверью,  как
полагается, укреплен большой  двуглавый  орел,  черный  с  золотом  и  яркой
киноварью. Мельком подумалось, что в витринах  аптек  отчего-то  никогда  не
бывает зеленых или, скажем, фиолетовых шаров, то бишь -  подкрашенной  этими
красками воды. Почему? Да кто его знает, загадка...
   Он распахнул дверь. Над головой мелодично брякнул колокольчик. Из  задней
двери неспешно показался старичок в  белом  халате,  с  повисшим  на  шнурке
пенсне.
   - Положительно, эпидемия, - громко произнес он, словно человек, привыкший
разговаривать сам с собой. - Вам нужно знать, куда ушел тот господин?
   - Какой? - удивленно спросил Бестужев.
   - В котелке...
   - Нет, - сказал Бестужев. - Скажите, к вам не заходил минут десять  назад
жандармский офицер...
   - Иван Игнатьевич Рокицкий? Ну как же, как же... Только он уже ушел...
   - Зачем он приходил? - спросил Бестужев.
   - Молодые люди, вы все трое, вместе взятые,  впервые  в  жизни  заставили
меня почувствовать себя персонажем авантюрного романа. А я, между прочим,  и
в руки-то их не брал никогда, за исключением Дюма...
   - Зачем он приход-ил? - настойчиво повторил Бестужев, ничего не понимая.
   - Сейчас, сейчас, молодой  человек,  я  вам,  как  и  подобает  персонажу
авантюрного романа - пусть и случайному персонажу,  -  дам  точный  ответ...
Иван Игнатьевич дал мне... как это зовется... Патроны! И  попросил  взвесить
их на точных аптекарских весах.
   - Патроны? Быть может, пули?
   - Я, молодой человек, не служил в войске и охотою никогда не увлекался...
Такие металлические штучки...
   Двумя пальцами Бестужев полез в карман,  достал  пулю  от  струмилинского
браунинга, извлеченную из матраца, показал старику:
   - Похоже?
   Тот насадил на нос пенсне, тщательно его укрепил, присмотрелся:
   - Один патрон был как две капли воды похож на ваш. Такой  же  чистенький,
целый. А второй... Побольше, немножечко деформированный, грязный на вид...
   - Взвесить? И вы взвесили?
   - Ну конечно, молодой человек...  простите,  какой  у  вас  чин?  Неловко
как-то к вам обращаться "молодой человек", когда вы в форме, но я в воинских
чинах не разбираюсь совершенно...
   - Ротмистр, - нетерпеливо сказал Бестужев.
   -  Простите,  а  чем  ротмистр  отличается  от   штабс-ротмистра?   -   с
неподдельным любопытством спросил старичок. - Иван Игнатьевич -  именно  что
штабс-ротмистр...
   - Штабс-ротмистр - младше, а  ротмистр  -  старше,  -  выпалил  Бестужев,
переминаясь от нетерпения. - Как провизор и  старший  провизор...  Итак,  вы
взвесили пули?
   - Конечно. Иван  Игнатьевич  -  серьезный  человек,  надо  полагать,  при
служебном исполнении, мало ли какая может возникнуть нужда?
   - И далее?
   - Вот такая пуля, - он показал на ту, что Бестужев все еще держал в руке,
- весила четыре грамма четыреста тридцать два миллиграмма. Другая,  мятая  и
пачканая, - восемь граммов восемьсот семьдесят три миллиграмма...
   "Округлим  удобства  ради  до  девяти,  -  подумал  Бестужев.  -  Ну  да,
стандартная  пуля  от  "Байярда"  калибром  девять  миллиметров.   Маленький
пистолетик, по размерам, не превышающий карманный браунинг,  но  значительно
более убойный..."
   - И что дальше?
   - Мне показалось, Иван Игнатьевич то ли удивлен, то ли доволен... Он меня
попросил на рецептурном бланке написать краткий  отчет  о  проведенном  мною
взвешивании, расписаться и удостоверить печатью аптеки.  Я,  разумеется,  не
отказал и в этой просьбе... Иван Игнатьевич поблагодарил и ушел...
   - В какую сторону, вы не заметили?
   - Направо. Вот, а вскорости пришел тот господин в  котелке,  показал  мне
билет охранного отделения и попросил рассказать, зачем заходил ко  мне  Иван
Игнатьевич. Я, конечно, рассказал... Он спросил, в какую сторону  ушел  Иван
Игнатьевич... ах, нет, он этого не спрашивал, это вы только что  спросили...
Простите, память не та... Он просто ушел. Ну, а теперь  пришли  вы...  Право
слово, чистой воды авантюрный роман, все это несколько загадочно...
   Не  слушая  дальнейшего,  торопливо  кивнув  старичку,  Бестужев   вышел.
Посмотрел вправо. Как и следовало ожидать, ничего особенного там не  увидел.
Ни Рокицкого, ни господина в котелке. Что же, Рокицкого  кто-то  вел?  Очень
похоже. Куда он  мог  пойти?  Жандармское  управление  -  в  противоположной
стороне...
   - Молодой человек! - тронул его  за  рукав  старичок.  -  Я  еще  кое-что
вспомнил. Мы с Иваном Игнатьевичем еще пошутили насчет смысла его имени...
   - То есть? - равнодушно спросил Бестужев.
   - "Иван" ведь, хотя с незапамятных пор считается исконно русским  именем,
происходит от греков. И означает по-гречески  "Благодать  Божья".  Вот  я  и
пошутил - мол, меня нынче посетила Божья Благодать,  сиречь  Иоанн,  значит,
мне должно повезти... Все крестильные имена наши произошли от греческого...
   - Бог  ты  мой!  -  воскликнул  Бестужев  так,  что  старичок  недоуменно
отшатнулся. - Какой же я идиот! Конечно, от греческого...
   Он наконец-то ухватил ту самую ниточку, что долго  ускользала,  сложил  в
воображении мозаику, так долго не  дававшуюся.  Такое  частенько  случается:
легкий толчок, абсолютно незначительная на первый взгляд фраза или событие -
и задача решена. Конечно, по-гречески!
   Уже не обращая внимания на старичка, он быстрыми  шагами  пересек  улицу,
громко спросил еще издали:
   - Василий, Всехсвятская, восемь, где-то неподалеку отсюда?
   - Так точно, - ответил Зыгало. - Во-он, за угол завернуть, улицу  перейти
- и там он, восьмой, доходный дом купчихи...
   - За мной! - крикнул Бестужев, опрометью кидаясь вперед.
   Он бежал что есть мочи, придерживая  шашку,  прижимая  к  боку  картонную
папку со следственным дедом, уже не боясь  выглядеть  со  стороны  смешно  и
нелепо, - сейчас такие мелочи нисколечко не волновали, потому что  он  более
всего на свете боялся опоздать.
   Сзади, словно сваезабоечная машина, топотал Зыгало. Едва не сшибив с  ног
шарахнувшегося прохожего  в  мещанской  чуйке,  Бестужев  свернул  за  угол,
пронесся по тротуару, чудом разминулся с выезжавшей со двора телегой, вбежал
в парадное. Вырвав из  кобуры  браунинг,  дослал  патрон  в  ствол,  засунул
пистолет за кушак, чтобы был под рукой. Над ухом шумно дышал Зыгало.
   - Достань наган, - распорядился Бестужев.  -  Сорок  первая  квартира,  я
пойду с главного входа, ты ломись с черного. Брать живым, непременно  живым,
кто бы там ни был, хоть губернатор... Ясно тебе?
   - А чего ж, - пробасил великан-городовой, звонко взводя курок солдатского
нагана. - Дело знакомое...
   Взбежав по ступенькам, Бестужев принялся дергать шнур звонка, слыша,  как
в квартире отчаянно дребезжит колокольчик, - но не слышно ни шума, ни шагов,
никакого шевеления...
   Швырнув папку на пол, он отбежал  к  противоположной  двери,  примерился,
выставил правое плечо вперед - и могучим рывком обрушился  на  двустворчатую
дверь сорок первой квартиры. Дверь выдержала, а вот замок поддался, язычок с
треском вылетел из паза. Держа пистолет наготове, отведя вниз предохранитель
большим пальцем, Бестужев ворвался в квартиру.
   И сразу увидел начищенные сапоги... Слева раздался жуткий шум - это, надо
полагать, Зыгало вышиб дверь черного хода. Нет, поздно, тот успел  скрыться,
тишина... Медленно подойдя,  Бестужев  присел  на  корточки  над  неподвижно
лежавшим штабс-ротмистром Иваном Игнатьевичем Рокицким, однажды в  жизненной
лотерее вытащившим несчастливый билет, - а вот теперь и второй... Лицо  было
искажено гримасой, зубы оскалены, в воздухе еще чувствуется аромат  горького
миндаля.
   "Боже  мой,  -  подумал  Бестужев,  выпрямляясь.  -  Как  я  был  к  нему
несправедлив. И ничего уже не исправить, никого не вернуть..."
   - Никого, ваше благородие... ох!
   - Беги, разыщи телефон, - сказал Бестужев, не оборачиваясь. -  В  аптеке,
наверное, есть... Кого вызывать, сам знаешь... Живо!
   Глава восьмая. Человек, которого звали дьяволом
   Полковник Ларионов, насупясь,  перебирал  лежавшие  перед  ним  предметы:
пистолет "Байярд" девятимиллиметрового калибра с вынутой  обоймой,  жестянку
из-под  какао  "Эйнем",  почти  до  краев  наполненную  тусклой  серо-желтой
крупкой,  карточку  охранного  отделения,  выданную  на  имя   Кузьмина   (с
фотографическим снимком Штычкова)... Брезгливо фыркнул:
   - Каков подбор...
   - Вы совершенно правы, - сказал Бестужев. - Идеальный набор улик.
   Полковник вскинул на него глаза, но промолчал. Повертев в сильных пальцах
пистолет, спросил:
   - Ничего больше не удалось обнаружить?
   - Пока все, - сказал Бестужев. - На Всехсвятской, восемь, сейчас работает
судебный следователь, когда я уходил, приехал Баланчук с офицерами, так что,
не исключено, будут еще находки.
   - Нет, но каков мерзавец! - сокрушенно промолвил Ларионов.  -  И  я  сам,
собственной волей  взял  его  в  помощники,  хотя,  обозревая  его  прошлое,
следовало загнать куда-нибудь в  Туруханск  тамошним  начальником  пункта...
Жалость одолела: как-никак не он первый придумал... Отблагодарил,  подлец...
Полной мерою. Нужно теперь нам с вами сесть и крепенько подумать, как свести
негативные  последствия  к  минимуму.  Вы,   надеюсь,   поможете?   Ситуация
щекотливейшая - иных причастных лиц мы категорически  не  можем  не  то  что
арестовать, но даже допросить...
   - Вы Олечку Серебрякову имеете в виду?
   - Конечно. Я уже ничуть не сомневаюсь,  что  именно  эта  стерва,  цветик
якобы лилейный и непорочный, и убила Струмилина по  наущению  Рокицкого,  но
папенька Серебряков, доложу я вам, - фигура пресерьезнейшая. Здесь ему вовсе
не обязательно пускать в ход свое влияние - наймет психиатров, светил и  они
в два счета  превратят  ее  в  безвинную  жертву  наркотиков  и  гипнотизма,
совершенно недосягаемую для юстиции... С его капиталами станется... Что  это
вы, Алексей Воинович, на потолке усмотрели? Так уставились...
   - Вспомнил стихотворение, - сказал Бестужев.  -  Стихи  одного  забавного
юного студента...
   Увы, растаяла свеча молодчиков каленых,
   Что хаживали в полплеча в камзольчиках зеленых.
   Что пересиливали срам и чумную заразу
   И всевозможным господам прислуживали сразу...
   Ларионов мягко сказал:
   - Ротмистр, я отдаю должное вашему вкладу в расследование, но не  кажется
ли вам, что для стихов время определенно неподходящее?
   - Как знать... - усмехнулся Бестужев.  -  Как  знать...  Очень  уж  стихи
подходят к случаю. Потому что это - о  вас,  Василий  Львович,  вы,  так  уж
получилось, прислуживали всевозможным господам... - Он наклонился вперед, не
сводя глаз с Ларионова. - Потому что не Рокицкий, а вы за всем этим  стояли,
это вы - дьяв