испытывали  к
ректору. Они не поверили бы, что существует оборотная сторона любви и что  в
их  собственных  сердцах  уже  зарождаются  противоречия  и   сомнения.   Не
догадывались они и о том, что больше  никогда  в  жизни  не  повторится  это
состояние восхитительного ожидания, в котором они сейчас пребывали.
   Мисс Прентайс и мисс Кампанула  старательно  избегали  друг  друга.  Мисс
Прентайс  воспользовалась  удобным  случаем  и  загнала  в  угол   господина
Коупленда. Было слышно, как она предлагает ректору для  службы  в  следующее
воскресенье цветы из теплиц Пен Куко. Мисс Кампанула блокировала  Джоуслина,
рассказывая ему  о  том,  какое  чудовищное  преступление  совершили  на  ее
земельном участке местные гончие собаки. Доктор Темплетт, страстный любитель
гончих, ввязался в полемику. Таким образом, миссис Росс осталась  одна.  Она
стояла расслабившись, наклонив  голову,  с  полуулыбкой  на  губах.  Эсквайр
посмотрел через плечо Идрис Кампанула и поймал эту полуулыбку.
   - Не может такого быть, - сказал он рассеянно. - Я переговорю с Эпплбаем.
С вашего позволения... Я только хочу...
   И  он  ускользнул  от  мисс  Кампанула  и  подошел  к  миссис  Росс.  Она
приветствовала эсквайра взглядом, от которого тот пришел в  полный  восторг.
Она смотрела на него горящими глазами и улыбалась так, как уже много лет  ни
одна женщина не улыбалась Джоуслину.  И  он  ответил  на  это  с  подобающей
галантностью. Он провел рукой по усам, и его глаза тоже заблестели.
   - Вы знаете, что вы очень волнующая женщина? - сказал Джоуслин.
   - Что именно вы имеете в виду? - спросила миссис Росс.
   Он был восхищен. Именно так  должен  начинаться  разговор  с  хорошенькой
женщиной. Забытые фразы сами слетали с языка, те самые игривые бессмысленные
фразы, которые произносятся с самым значительным видом.  Затем  надо  весело
рассмеяться и дать ей понять, как чертовски остроумна она была.
   - Я знаю, что у нас с вами вместе будет  самая  важная  сцена,  -  сказал
Джоуслин. - И я буду настаивать на отдельной репетиции.
   - Не знаю, соглашусь ли я, - ответила Селия Росс.
   - О, ну что вы, это абсолютно безопасно.
   - А зачем?
   - Затем, что вам предстоит быть  очень  очаровательной  леди,  утратившей
память. Ха, ха, ха! Чертовски подходяще, вот  что!  -  воскликнул  Джоуслин,
думая про себя, не была ли эта реплика слишком дерзкой.
   Миссис Росс очень искренне засмеялась, а эсквайр с удовлетворенным  видом
оглядел комнату и неожиданно встретился с изумленным взглядом своего сына.
   "Пусть Генри посмотрит, - подумал  он.  -  А  то  эти  современные  щенки
понятия не имеют, как надо флиртовать с привлекательной женщиной".
   Но Генри смотрел на отца с язвительным блеском в глазах, в этом  не  было
никакого сомнения, и эсквайр, слегка вздрогнув, опять  повернулся  к  миссис
Росс. Она все еще плутовски улыбалась, ожидая продолжения разговора. Эсквайр
подумал: "В любом случае, Генри уже все видел. Пусть знает, на что  способен
его отец".
   Затем к  ним  присоединился  доктор  Темплетт,  которому  тоже,  наконец,
удалось улизнуть от мисс Кампанула.
   - Ну что ж, Селия, - сказал он, - если ты готова, я,  пожалуй,  отвез  бы
тебя домой.
   "Ему не нравится, что я с ней  разговариваю!  -  с  восторгом  победителя
подумал эсквайр. - Ревность маленького человека".
   Когда миссис Росс молча протянула ему руку, он медленно пожал ее.
   - Au revoir , - сказал он. - Это был ваш первый  визит
в Пен Куко, не так ли? Надеюсь, что не последний.
   - Мне вовсе не следовало сюда приезжать, - ответила она. - Вы же  знаете,
никакого официального приглашения не было.
   Джоуслин сделал небрежный жест рукой, а затем поклонился.
   - Мы откажемся от всех подобных бессмыслиц. Ха, ха, ха! - произнес он.
   Миссис Росс повернулась к мисс Прентайс, чтобы попрощаться.
   - Я только что говорила вашему кузену, что мне пора  уходить,  -  сказала
она. - Мы ведь еще с вами не обменивались визитами?
   Если мисс Прентайс и была застигнута врасплох подобным высказыванием,  то
она никак не показала этого. Она мелодично засмеялась и произнесла:
   - Боюсь, что я очень небрежно отношусь к подобным вещам.
   - Мисс Кампанула тоже ни разу не была у меня, - сказала миссис Росс. - Вы
должны прийти вместе. До свидания.
   - До свидания, - повторила миссис Росс теперь уже для всех.
   - Я провожу вас до машины, - сказал эсквайр. - Генри!
   Генри поспешил к двери. Джоуслин вывел миссис Росс из комнаты,  и  в  тот
момент, когда доктор Темплетт собирался последовать за ними, ректор крикнул:
   - Одну минуту, Темплетт. Насчет младшего Каина.
   - О да. Глупый маленький дурачок! Видите ли, ректор...
   - Я выйду вместе с вами, - сказал ректор.
   Генри тоже вышел и закрыл за собой дверь.
   - Ну! - сказала мисс Кампанула. - Ну!
   - Не правда ли? - подхватила мисс Прентайс. - Не правда ли?

***

   Дина, оставшись с ними одна, поняла, что битва за  музыку  отложена,  так
как обе леди должны объединиться для осуждения миссис Росс. То, что  они  не
отказались от этой битвы, а  лишь  отложили  ее,  было  ясно  из  их  манеры
держаться. Дина вдруг подумала о  подгнивших  фруктах.  Их  сладость  бывает
пропитана кислотой.
   - Конечно, Элеонора, - сказала мисс Кампанула, - я всю  оставшуюся  жизнь
не смогу понять, почему ты не указала ей на дверь. Тебе следовало отказаться
принимать ее. Да, следовало!
   - Я была просто ошеломлена, -  сказала  мисс  Прентайс.  -  Когда  Тэйлор
объявил о ее  приходе,  я  просто  не  поверила  своим  ушам.  И  я  глубоко
разочарована в докторе Темплетте.
   - Разочарована! Да я никогда не встречала такого наглого бесстыдства!  Он
не будет лечить мой прострел! Я вам это обещаю.
   - Я действительно подумала,  что  ему  лучше  знать,  -  продолжала  мисс
Прентайс. - Нам же известно, кто он такой. Он  должен  был  вести  себя  как
джентльмен. Я всегда полагала, что медицина была  его  призванием.  В  конце
концов, Темплетты жили в Чиппингвуде с тех пор...
   - С тех пор, как Джернигэмы жили в Пен Куко,  -  закончила  за  нее  мисс
Кампанула. - Но тебе, конечно, это не было известно.
   Это был скрытый удар. Он напомнил мисс Прентайс, что она была здесь новым
человеком и, строго говоря, не имела отношения к Джернигэмам из Пен Куко.
   Мисс Кампанула продолжала:
   - Полагаю, в твоем положении тебе ничего другого не оставалось, кроме как
принять ее. Но я была поражена, как ты ухватилась за ее пьесу.
   - Я не ухватилась, Идрис, - сказала мисс Прентайс. -  Надеюсь,  я  повела
себя достойно. Было очевидно, что все, кроме нас с тобой, приветствовали  ее
пьесу.
   - Что ж, это чудесная веселая пьеса, - вставила Дина.
   - Так нам сегодня много раз повторяли, - сказала мисс Кампанула.
   - Все было  бесполезно,  -  продолжала  мисс  Прентайс.  -  Что  я  могла
поделать? Один человек не может бороться против всеобщего  явного  упорства.
Конечно, в такой ситуации она одержала победу.
   - Сейчас она ушла и увела  за  собой  всех  мужчин  из  этой  комнаты,  -
заметила мисс Кампанула. - Ха!
   - Что ж, - добавила мисс Прентайс, - полагаю, это обычное дело для  людей
такого сорта. Ты слышала, как она говорила о том, что мы к ней не заходим?
   - Я едва удержалась, чтобы не сказать ей, что,  по-моему,  она  принимает
только мужчин.
   - Но, мисс Кампанула, - опять заговорила Дина, - мы же не знаем, есть  ли
между ними что-то большее, чем дружба, не так ли? И даже если  это  так,  то
нас это не касается.
   - Дина, дорогая! - воскликнула мисс Прентайс.
   - Как дочь священника. Дина... - начала мисс Кампанула.
   - Как дочь священника, - сказала Дина, - я с детства знаю, что милосердие
является одной  из  добродетелей.  И  вообще,  когда  вы  говорите  о  семье
человека, лучше не называть его  священником.  Иногда  это  звучит  довольно
скандально.
   Наступила тишина. Наконец мисс Кампанула поднялась со стула.
   - Думаю, Элеонора, моя машина уже ждет меня, - сказала она. - Поэтому мне
следует попрощаться. Боюсь, что мы с тобой недостаточно умны, чтобы  оценить
современный юмор. Спокойной ночи.
   - Вы не подождете, пока мы вас отвезем? - спросила Дина.
   - Спасибо, Дина, нет. Я приказала моему шоферу  быть  здесь  в  шесть,  а
сейчас уже половина седьмого. Спокойной ночи.

Глава 5

НА ХОЛМАХ ЗА КЛАУЛИФОЛЛОМ

   Утро следующего дня было прекрасным. Генри проснулся и посмотрел в  окно.
На ясном холодном небе еще виднелись бледнеющие звезды. Примерно  через  час
уже начнет светать. Генри, полный прекрасных предчувствий, сел  на  постели,
закутавшись в одеяло и обхватив руками колени. Наступало раннее зимнее  утро
с легким морозцем. Природа замерла в ожидании восхода, ждала, когда  тонкие,
слабые лучи солнца осветят окрестности. Внизу, в  конюшнях,  скоро  начнется
движение, загремят ведра, послышится чей-то пронзительный  свист  и  топанье
сапог о булыжник. Гончие собаки уже ждут  в  Мортон-Парке,  и  вскоре  конюх
Джоуслина отведет туда  двух  верховых  лошадей.  Сам  же  Джоуслин  приедет
позднее на машине. В какой-то момент Генри  даже  пожалел  о  своем  решении
навсегда отказаться от участия в охоте.  Раньше  он  очень  любил  все,  что
связано с охотой: звуки, запахи; ему нравилось само  зрелище.  Это  казалось
просто великолепным, пока однажды, абсолютно  неожиданно  для  себя,  он  не
почувствовал, что смотрит на все совершенно другими глазами. Он вдруг увидел
толпу краснолицых, откормленных, богато одетых людей, с гиканьем  гоняющихся
верхом на лоснящихся лошадях за одним несчастным маленьким зверьком, который
потом будет разорван на куски, а удачливые охотники будут взирать на  это  с
довольным видом. Генри долго не  мог  избавиться  от  воспоминаний  об  этой
отвратительной сцене, от  мыслей  о  которой  его  начинало  тошнить,  и  он
отказался от участия в подобных мероприятиях.  Джоуслин  огорчился  и  начал
обвинять Генри в пацифизме. Однако Генри вовсе не считал себя  пацифистом  и
уверил своего отца,  что  если  Англию  захватит  враг,  он  будет  отчаянно
бороться, чтобы ни один иностранный наемник не изнасиловал кузину  Элеонору.
Он невольно хихикнул, вспомнив, какое при этом было у Джоуслина лицо.  Затем
Генри еще раз обдумал то, что скажет сегодня  Дине.  При  мысли  о  ней  его
сердце начинало биться точно так же,  как  когда-то  в  детстве,  когда  ему
предстояло перелезть через первый в жизни забор. "Словно я опять на  охоте",
- подумал вдруг Генри,  и  это  довольно  грубое  сравнение  привело  его  в
состояние необычайного  волнения.  Он  выпрыгнул  из  постели,  принял  душ,
побрился и оделся при  свете  лампы,  затем  тихо  прокрался  вниз  и  вышел
навстречу наступающему дню.
   Приятно оказаться зимой, на самой заре, на холмах Дорсета.  Генри  обошел
западное крыло Пен Куко. У  него  под  ногами  хрустел  гравий,  а  из  сада
доносился запах самшита. Знакомые предметы казались загадочными,  как  будто
за ночь они стали немного  другими.  Поля  лежали  окаймленные  серебром,  а
рощица вдали, казалось, спала таким глубоким сном, от которого ее не смог бы
пробудить ни шелест сухих листьев, ни хруст веток  под  тяжестью  шагов.  На
склоне  холма  пахло  холодной  землей  и   заиндевевшими   камнями.   Генри
подумалось, что, взбираясь вверх по холму, он покидает ночь, все еще царящую
в Пен Куко, и выходит навстречу свету. На вершине  холма  неясные  очертания
предметов принимали свои четкие формы и превращались в камни,  кустарники  и
столбы, неподвижно  застывшие  перед  наступлением  дня.  Внизу,  в  долине,
закричал петух, и Генри почувствовал запах дыма и человеческого жилья.
   Генри достиг вершины холма и посмотрел  вниз,  на  долину  Пен  Куко.  От
дыхания перед его глазами стоял легкий туман, руки у  него  замерзли,  глаза
слезились, но в этот момент он чувствовал себя богом, взирающим с высоты  на
свой маленький мир. Внизу, прямо под ним,  находился  дом,  из  которого  он
недавно вышел. Он посмотрел на крышу, окутанную клубами голубого дыма. Слуги
были уже на ногах. Немного дальше виднелся Винтон,  все  еще  погруженный  в
темноту. Неужели крыша  там  действительно  так  ужасно  протекает,  подумал
Генри, что  ее  невозможно  починить?  За  Винтоном  простиралось  земельное
владение его отца, в основном это были  невысокие  холмы.  Они  тянулись  до
самого  Селвуд-Брука,  где  можно  было  разглядеть  наполовину  скрытый  за
деревьями каменный фасад Чиппингвуда,  который  доктор  Темплетт  получил  в
наследство от своего старшего брата, погибшего во  время  войны.  И  дальше,
отделенный от Чиппингвуда деревушкой Чиппинг, стоял  георгианский  дом  мисс
Кампанула, почти на самой окраине поместья. Еще дальше, едва  различимый  за
полями, отделявшими его от долины, находился  Грейт-Чиппинг,  самый  большой
город в этой части Дорсета. Еще ниже по склону,  за  Винтоном  и  Пен  Куко,
стояла церковь Святого Жиля со спрятавшимся за  ней  домиком  ректора.  Дина
должна выйти прямо из рощицы перед их домом и подняться  на  гребень  холма.
Только бы она пришла! "Боже, прошу тебя, сделай так", -  повторял  про  себя
Генри, как когда-то в детстве. Он пересек гребень холма. Под ним,  далеко  в
стороне, была дорога на Мортон-Парк и деревня Клаудифолд, а  там,  у  изгиба
дороги, находился Дак-Коттедж с ярко-красной дверью  и  такими  же  оконными
рамами, заново отделанными миссис  Росс.  "Интересно,  -  подумал  Генри,  -
почему Селия Росс решила жить в таком месте, как Клаудифолд?"  Она  казалась
ему прирожденной горожанкой. Минуту-другую он думал о ней, о  том,  что  она
еще, наверное, спит в своем отремонтированном коттедже и мечтает  о  докторе
Темплетте. Еще дальше за краем холма была ферма Каинов, куда доктор Темплетт
должен ездить, чтобы наблюдать за большим пальцем ноги самого младшего из ее
обитателей.
   "Там, внизу, - подумал Генри, - они все только просыпаются в своих теплых
домах и никто из них не знает о том, что я здесь жду Дину Коупленд".
   Он  почувствовал,  что  спине  стало  теплее.  Пожухлая  трава  приобрела
какой-то новый оттенок, и он увидел перед собой свою нечеткую  тень.  Взошло
солнце. Он услышал, как где-то совсем близко кто-то назвал его по  имени,  и
затем из-за гребня холма вышла Дина, вся в голубом, с ярко-красным шарфом на
шее.
   Генри не смог произнести ни звука. Слова застряли в горле. Он поднял руку
и помахал Дине. Та сделала ответный жест. Так как он не мог просто стоять  и
глупо улыбаться, пока она подойдет, он решил закурить, стараясь  делать  это
как можно медленнее. Наконец он услышал  ее  шаги  по  холодной,  подмерзшей
земле, и каждый ее шаг отдавался ударом сердца в его груди. Когда,  закурив,
он поднял глаза. Дина была уже рядом с ним.
   - Доброе утро, - поприветствовал ее Генри.
   - Я не могу отдышаться, - сказала Дина. - Доброе  утро,  Генри.  У  твоей
сигареты просто божественный запах.
   Он протянул Дине сигарету.
   - Здесь, наверху, просто великолепно! - воскликнула она. -  Я  рада,  что
пришла. Ты не поверишь, но мне  жарко.  Правда.  Руки  и  лицо  замерзли,  а
остальное как из печки.
   - Я тоже рад, что ты пришла,  -  сказал  Генри.  Они  немного  помолчали.
Генри, не отрывая глаз от дымящейся трубы дома мисс Кампанула, спросил:
   - Ты чувствуешь себя немного смущенной?
   - Да, - сказала Дина. - Если я начну говорить, я буду  нести  без  умолку
всякую ерунду, а это верный признак смущения.
   - Со мной все наоборот. Я не могу произнести ни звука. Мне кажется, что я
краснею, а моя верхняя губа начинает дергаться.
   - Это пройдет через минуту, - сказала Дина. - Генри, что  бы  ты  сделал,
если бы оказалось, что ты имеешь власть над всеми тебе подобными? Это звучит
немного торжественно. Я имею в виду, что ты мог бы  влиять  на  сознание,  а
значит, и на судьбы всех живущих там, внизу. Что бы ты сделал?
   - Я бы заронил в сознание кузины Элеоноры мысль о  том,  что  она  должна
заниматься миссионерством в Полинезии; или чтобы мисс Кампанула организовала
общество нудистов в Чиппинге; или чтобы мой отец стал сюрреалистом.
   - Нет, а серьезно, что бы ты сделал? - настаивала Дина.
   - Я не знаю. Наверное, я попробовал бы сделать их проще. Люди кажутся мне
чересчур занятыми и опутанными условностями.
   - Может, их надо сделать добрее?
   - Да, возможно, это помогло бы.
   - Безусловно, помогло бы. Если бы мисс Кампанула и твоя  кузина  Элеонора
не завидовали так друг другу, и если бы доктор Темплетт  больше  жалел  свою
жену, и если бы миссис Росс больше заботилась о том, чтобы  не  расстраивать
планы других людей, мы не переживали бы таких сцен, как вчера вечером.
   - Возможно, - согласился Генри. - Но нельзя  запретить  им  любить,  если
можно назвать любовью то, что они чувствуют друг к другу. Я люблю  тебя,  и,
полагаю, ты это знаешь. От этого мне кажется,  что  все  кругом  благородны,
добры и великодушны. Но, в то же время, если  бы  у  меня  был  целый  гарем
больных жен, они не смогли бы запретить мне  говорить  тебе  о  моей  любви.
Дина, я безумно люблю тебя.
   - Правда, Генри?
   - Ты никогда не поверишь, как сильна моя любовь. Я тысячу раз  обдумывал,
как скажу тебе об  этом.  Сначала  мы  просто  беседовали  бы,  а  потом,  в
подходящий момент, я бы сказал, что люблю тебя.
   - Ты хотел быть изысканным?
   - Да. Но этот способ оказался не для меня.
   - И не для меня тоже, - сказала Дина. Они взглянули друг  на  друга.  Эту
минуту они сохранят в памяти на всю жизнь. В этот момент они не видели четко
лиц друг друга, потому что  способность  каждого  из  них  видеть  притупило
волнение.
   - О, Дина, - сказал Генри. - Дорогая, дорогая Дина, я очень  сильно  тебя
люблю.
   Он  протянул  руку  и  дотронулся  до  ее  руки.  Это  было   их   первое
прикосновение. Дина воскликнула:
   - Генри, дорогой мой!
   Она прижала его ладонь к своей холодной щеке.  -  О,  Господи!  -  сказал
Генри и притянул ее к себе. Конюх Джоуслина, ехавший не спеша по  дороге  на
Клаудифолд, поднял глаза вверх и на фоне зимнего неба увидел две прижавшиеся
друг к другу фигуры.

***

   - Мы должны вернуться на  землю,  -  сказала  Дина.  -  Звонит  церковный
колокол. Уже, должно быть, восемь часов.
   - Я поцелую тебя восемь раз в промежутках между ударами, - сказал Генри.
   Он поцеловал ее в глаза, в щеки, в мочки ушей и  дважды  поцеловал  ее  в
губы.
   - Вот! - бормотал он.
   - Не надо! - крикнула Дина.
   - Что случилось, дорогая?
   - Не цитируй из Макбета. Это плохая примета!
   - Кто это сказал?
   - В театре все так говорят.
   - Я им покажу! Мы не в театре, мы на вершине мира.
   - Все равно, я скрещу пальцы, чтоб не сглазить.
   - Когда мы поженимся?
   - Поженимся?
   Дина затаила дыхание. Безмятежное счастье  Генри  внезапно  померкло.  Он
почувствовал, как изменилось настроение у Дины.
   - Что это? - спросил он. - Что  случилось?  Тебя  пугает  мысль  о  нашей
свадьбе?
   - Просто мы действительно должны вернуться на землю, - мрачно проговорила
Дина. - Я не знаю, когда мы поженимся. Видишь ли,  произошла  одна  довольно
сложная вещь.
   - Господи, дорогая,  что  ты  собираешься  мне  сказать?  Надеюсь,  не  о
семейном проклятии и  не  о  дюжине  кровных  родственников,  находящихся  в
приютах для лунатиков?
   - Не совсем. Дело в твоей кузине Элеоноре.
   - Элеонора! - воскликнул Генри. - Ее почти не существует.
   - Подожди, я тебе скажу кое-что. Теперь я должна  это  сказать.  Я  скажу
тебе, когда мы спустимся с холма.
   - Сначала скажи, что ты счастлива так же, как и я.
   - Трудно чувствовать себя более счастливой.
   - Я люблю тебя. Дина.
   - Я люблю тебя. Генри.
   - Весь мир принадлежит нам, - сказал Генри. - Давай спустимся и завладеем
им.

***

   Они шли вдоль гребня холма по тропинке, ведущей прямо  к  саду  у  домика
ректора. Дина шла впереди, и  чтобы  поговорить,  им  приходилось  постоянно
останавливаться.
   - Боюсь, - начала Дина, - что я мало  вниман