ше времени. Сашка сказал: ї -  Это  все  уже
поздно. Я уже взял у него деньги. ї - Их можно отдать!
     - Нет. Дело не в том - взять или отдать. Я уже посвящен, понимаете? Я
два года работал на Генерала, но я не знал, что  он  приучил  нас  всех  к
наркотикам, чтобы нам же эти наркотики сбывать.  А  оказывается,  и  Толик
Хачмас, и Магомед Гоголь, и все остальные торговцы берут наркотики у  него
же, у Генерала. Раньше я этого не замечал, а теперь - знаю.  Даже  если  я
отдам ему сейчас все деньги - это неважно, это даже еще хуже, потому что я
еще не в замазке, а уже все знаю. Они меня пришьют в  два  счета,  если  я
выйду теперь из игры. Нет, я уже в этом деле, спасибо моей  матери,  -  он
саркастически усмехнулся. - Андрей, я вам  доверяю.  Если  вы  можете  мне
помочь - помогите, а нет - я вам ничего  не  говорил,  вообще.  Иначе  они
пришьют и меня и вас. Это не какой-нибудь Мосол со старым браунингом,  это
мафия, имейте ввиду.



                Глава седьмая. (Без заглавия, недописана)

     Назавтра я вылетел  в  Москву.  Саша  и  Лена  поехали  поездом  (так
приказал Генерал), чтобы избежать досмотра вещей, который ввели теперь  на
всех аэровокзалах.
     Передавая Саше чемоданчик с деньгами, Генерал поехал с ним на вокзал,
купил ему и Лине билеты на поезд номер 5  "Баку  -  Москва",  купированный
вагон, и распорядился чемоданчик с  деньгами  уложить  в  другой  чемодан,
побольше, с Сашкиными вещами, и держать этот чемоданчик под нижней полкой,
и с полки этой не вставать всю дорогу. По приезде в Москву прямо с вокзала
ехать в гостиницу "Турист", что за ВДНХ, в пятый  корпус,  там,  вложив  в
каждый паспорт по 25 рублей, получить  два  одноместных  номера  (получить
один номер на двоих, не имея в паспорте штампа о браке, у  нас  невозможно
ни за какие деньги!). И после этого сидеть в номере, ждать звонка.  Только
в крайнем случае, если не будет номера в гостинице или еще что - в этот же
день,  в  шесть  вечера,  подъехать  на  такси  к  кассам  цирка,  что   у
Центрального Колхозного рынка.
     Мне это все не  нравилось,  я  вообще  устал  от  этой  командировки:
сначала вершины Памира, самолеты с угольной  пылью,  ледники,  гляциологи,
маки и эдельвейсы, а затем с небесных высот - в бакинское КПЗ, мордобой  в
милиции, подводная охота, мимолетная шестнадцатилетняя нимфа,  четыре  дня
беспрерывного секса, и снова  -  наркоманы,  трамвайные  кражи,  драка  на
Песчаной Косе, пуля в двух сантиметрах от виска. Не слишком ли  много  для
каких-нибудь двадцати дней командировки? И еще за это же время передать  в
редакцию два очерка и вести этот дневник-повесть!
     Ладно, я отвлекся. На следующий день после драки на Песчаной  Косе  и
ночного разговора с Сашкой Шахом я вылетел  в  Москву.  Даже  не  зашел  к
бабушке на родную Бондарную улицу, а ведь специально из Ташкента  летел  в
Баку только только для того, чтобы  пожить  у  нее,  отдохнуть.  Отдохнул,
называется!..
     В Москве с аэродрома - в редакцию. В приемной главного  редактора  за
своим столом сидела секретарша Женечка. Женечке было под  сорок.  Как  все
секретарши, она любила комплименты и мелкие или крупные подарки. Я вытащил
из кармана шариковую авторучку в прозрачном розовом  корпусе  с  плавающим
внутри лебедем - производство бакинского ширпотреба, верх  художественного
вкуса.
     - Женечка, это как раз к вашим перламутровым ногтям, делают только  в
Баку.
     - Спасибо! - Женечка взяла ручку и  поманила  меня  поближе.  -  Поди
сюда.
     Я обошел стол,  подошел  к  Женечке  почти  вплотную.  Сверху,  через
строго-скромный мысик выреза ее официального  серого  платья  угадывались,
как сказал Жерар Филипп в фильме "Фанфан-Тюльпан", "два холма и между ними
лощина". Что-что, а грудь у Женечки была действительно  секретарская.  Она
перехватила мой взгляд, сказала укоризненно:
     - Андрюша!
     - Потрясающе! - нагло сказал я. - С  таким  бюстом  и  на  свободе  -
потрясающе!
     - Ты совершенно сдурел на своем Кавказе. Слушай, только между нами, я
вчера пробежала твой очерк про наркоманов - неужели это все правда? Это же
ужас!
     Ага! Значит, очерк уже у Главного.
     - И ты правда курил там с ними наркотики?  А?  Расскажи!  -  теребила
меня Женечка. - Это приятно? Ты привез хоть попробовать?
     - Женя!   -  теперь  я  перешел   на  укоризненный  тон.   -  Что  за
наклонности?! Попроси наших загранкоров - тебе из Нью-Йорка вышлют ЛСД.
     - Ладно! - отмахнулась она. - А продолжение будет?
     Ну, если секретарша Главного просит продолжение очерка -  можно  идти
спать спокойно. Я кивнул на обитую кожей дверь Главного:
     - У себя?
     - Нет. В ЦК с твоим очерком. Только я тебе ничего не говорила.
     - В ЦК - где? На Хмельницкого или на Старой площади? - я имел в виду,
поехал ли он в ЦК ВЛКСМ или сразу в ЦК КПСС, к своим покровителям Замятину
и Суслову, занимающимся нашей идеологией вообще.
     -  На  Хмельницкого,  -  сказала  Женя.  -  Ты  знаешь,  что  ты  уже
окончательно утвержден в пресс-группу Брежнева? От "Правды" три  человека,
от нас ты и Агарышев из иностранного  отдела.  Двенадцатого  инструктаж  у
Замятина и Суслова, 14-го обед у Брежнева, а 15-го отлет. -  И  схватилась
за трубку зазвонившего телефона: - Редакция...
     Я чмокнул ее куда-то выше уха и, размахивая  оттиском  своей  статьи,
пошел к себе. Все было замечательно. Очерк о гляциологах, 370  строк,  шел
на завтра, материал о наркоманах уже  вентилировался  в  ЦК  комсомола,  а
15-го я лечу в Вену на встречу Брежнева с Картером! Нет, мы им еще покажем
кузькину мать, этим бакинским милиционерам! Завтра я еще поеду на  вокзал,
встречу Сашку Шаха и уговорю его дать интервью газете. А после этого можно
и в Вену лететь...



                     Тот же вечер, 23 часа 50 минут.

     На этом рукопись Белкина обрывалась. Я отложил последнюю  страницу  и
задумался. Кое-что прояснялось, а кое-что запутывалось. "Генерал",  он  же
Гридасов, дал Сашке Шаху (он же  Юрий  Рыбаков)  чемодан  с  деньгами  для
обмена в Москве на рюкзак с опиумом или другим наркотиком.
     Но по каким-то причинам этот же Генерал оказался в Москве раньше Шаха
и был на Курском вокзале в  момент  приезда  в  Москву  Шаха  и  Лины.  Не
исключено, что передача наркотиков должна была произойти прямо на  вокзале
вместо гостиницы "Турист" или цирка на Цветном  бульваре.  Но  на  вокзале
оказался непредусмотрительный Белкин. Этого Белкина Генерал уже  видел  на
бакинском аэродроме и знал, кто он и что. Белкин мешал им,  путал  игру  и
вообще - опасен. Вот они и взяли  их  обоих.  Ну,  хорошо,  допустим  -  я
более-менее выстроил логическую картину похищения - что мне это дает?  Где
найти Белкина? Кто остальные трое? Этот Генерал уже шесть лет в бегах - он
и еще шесть лет может пробегать, как его искать?  Нужно  искать  остальных
участников похищения, но как? где их приметы? Нужна  Айна  Силиня  -  черт
побери, в этой круговерти я забыл дать телеграмму в рижскую милицию, чтобы
ее срочно прислали снова в Москву...
     Забывшись, что я не дома, достал сигарету, чиркнул спичкой и  тут  же
спохватился - неуклюжий черт! Но было поздно - Инна  проснулась,  проворно
вскочила с софы:
     - Ой! Который час?
     -  Около   одиннадцати.   Инна,   как   фамилия   вашего   бакинского
корреспондента?
     - Радий Свердлов. Вообще-то он Радий Аухман, но по материнской  линии
Свердлов. А Вадик здесь его называет Котовским.
     - Инна, можно я от вас позвоню?
     - Да, конечно.
     Я набрал междугороднюю, сказал пароль прокуратуры и  попросил  срочно
соединить с Баку, с корреспондентом "Комсомольской правды"  Свердловым.  И
сказал Инне:
     - Инна, садитесь. Возьмите вторую рюмку. Это прекрасное вино  "Черные
глаза", как раз сегодня приятель привез из отпуска. Я весь день таскал его
в портфеле, а теперь пригодилось. - И в телефонную трубку: - Алло! Товарищ
Свердлов? Беспокоят из прокуратуры Союза, следователь  Шамраев.  Извините,
что поздно звоню. С двенадцатого по двадцать третье мая у  вас  жил  Вадим
Белкин. Я хотел бы узнать...
     - Жил Бекин? - перебил недоумевающий голос. - У меня? Белкин?  Я  его
уже год не видел. С прошлого лета...
     - То есть? - оторопел я. - Он был в Баку с 12-го мая.
     - Да, я слышал, что он был в Баку вроде бы проездом. Но ко мне он  не
заходил. То есть, может, он мне звонил, но я все время по районам мотаюсь,
сейчас ведь лето, много работы... - голос был извиняющийся, но твердый.
     Вот тебе и раз!
     - Хорошо, извините, - Я положил трубку, посмотрел на Инну.
     Она не прикоснулась  к  вину,  она  так  и  стояла  посреди  комнаты,
освещенной лишь настольной лампой, и из этого полумрака на  меня  смотрели
черные и глубокие, полные тревоги глаза  этой  обиженной,  явно  брошенной
Белкиным, но все еще любящей его женщины.
     - Что он сказал?
     - Он сказал, что не видел Белкина с  прошлого  лета.  Скажите,  Инна,
Вадим Белкин - он вообще выдумщик? Да вы садитесь,  попробуйте  вино.  Ну,
как?
     - Вкусно, - сказала она, пригубив вино. - Выдумщик? Я не знаю.  Когда
он рассказывал всякие истории  из  своих  командировок,  получалось  очень
складно, как в книжке. И даже если это не было правдой, то хотелось,  чтоб
было. А как вы думаете, он жив?
     Вопрос был задан быстро, как выстрел в упор. Но что я мог ей сказать?
     - Знаете, Инна, я скажу вам честно. Я бы сам хотел  это  знать.  -  Я
видел, что ее глаза сразу угасли, и поспешил добавить: - Но, Инна, я  ведь
занимаюсь этим делом только один день. Всего-навсего с сегодняшнего  утра.
И мы уже знаем, что Генерал - это некто Семен Гридасов, ему 53 года,  рост
один метр 72 сантиметра, глаза блекло-голубые, ну и так далее. На него уже
объявлен всесоюзный розыск и кроме того, говоря между нами, с  завтрашнего
дня во всех тюрьмах Союза будут опрашивать всех  уголовников  -  знает  ли
кто-нибудь  что-нибудь  об  этом  Гридасове.  У  нас  это   называется   -
оперативный метод...
     В ее глазах вспыхнула надежда и уважение  к  моей  персоне,  и  я  не
сказал ей, что всесоюзный розыск объявлен на  этого  Гридасова  шесть  лет
назад, а толку нет.  Но,  каюсь,  уж  очень  хотелось  произвести  на  нее
впечатление настоящего сыщика, а-ля актер Мартынюк из телесерии "Следствие
ведут знатоки". Интересно, что бы сказали эти  "знатоки",  если  бы  вдруг
выяснилось, что рукопись, в которой подробно описан целый ряд преступлений
- сплошные враки. Если Белкин не жил у Свердлова-Котовского,  то  не  было
острова Рыбачий и шестнадцатилетней каспийской нимфы. Не было маскарада  с
переодеванием Белкина в спортивные брюки и майку, "горки"  с  наркоманами,
погони на "Жигулях" за Мосолом и  выстрелов  на  Песчаной  косе.  Не  было
ночного откровенного разговора Белкина с Сашкой Шахом и - выходит,  Белкин
не мог знать, что Рыбаков и Айна Силиня едут в Москву.  Бакинская  милиция
отрицает историю с гробом и арест Белкина, а корреспондент  "Комсомольской
правды" Радий Свердлов вообще не видел Белкина в Баку. Так был ли Белкин в
Баку на самом деле или не был? Если  бы  не  труп  Рыбакова,  если  бы  не
похищение Белкина Генералом Гридасовым,  если  бы  Белкин  не  передал  по
телефону из Баку в редакцию "Комсомольской  правды"  два  своих  очерка  -
"Черные ледники" и "Бакинские наркоманы" и если  бы  не  тревожные  черные
глаза этой Инны, можно было бы спросить - да был ли вообще Белкин?..
     Мы выпили с Инной еще по рюмке вина, договорились, что я буду держать
ее в курсе дела, а она - звонить  мне,  если  узнает  что-то  новое.  Взяв
рукопись Белкина, я ушел домой. На столе осталась недопитая  бутылка  моих
любимых "Черных глаз". Инна настаивала,  чтобы  я  забрал  эту  бутылку  с
собой, но я отказался.
     - Допьем как-нибудь после, когда найдем Белкина. Мы ведь соседи, я  у
Измайловского парка живу...
     А потом я шел пешком от 12-й Парковой до Измайловской и думал об этой
Инне больше, чем о Белкине. Первый день следствия начался с "Черных  глаз"
и кончился черными глазами. К добру ли это?..




                               ЧАСТЬ ВТОРАЯ


                  Вторник, 5 июня 1979 г., после полудня

     В первой половине  дня  ничего  интересного  не  произошло.  Отправив
телеграмму в рижскую милицию о срочном направлении в Москву  свидетельницы
Айны  Силиня,  я  подробно  проинструктировал  двух   улетающих   в   Баку
"архаровцев" Светлова: а) сверить полученный в Аэрофлоте список пассажиров
рейса  "Ташкент-Баку"  с  архивом  школы  N-171,  где  учился  Белкин;  б)
исподволь,  неофициально  прощупать  грузчиков  бакинского   аэропорта   и
выяснить, была ли история с гробом; в) войти в контакт с бакинской  шпаной
и навести справки о Генерале-Гридасове. Для двоих этой работы было больше,
чем достаточно, особенно если учесть, что действовать они  должны  были  в
чужом городе без помощи местной милиции. Едва за ними закрылась  дверь,  я
занялся скучнейшей канцелярской работой, без которой не обходится ни  одно
расследование дела, каким бы срочным оно не было.
     Бакланов опять хотел вытащить меня в пивной бар,  ему  явно  хотелось
потрепаться за кружкой пива о его новом деле, но  мне  было  недосуг  -  я
корпел на планом расследования уголовного дела.
     Бакланов ушел обиженный, я опять застучал на машинке, и в эту  минуту
дверь с грохотом распахнулась, в кабинет буквально вломился Марат Светлов.
     - Трижды в Бога, в душу, в холеру!  -  понес  он  с  порога,  потный,
взъерошенный, в расхристанной штатской  рубашке.  -  На  кой  сдалась  эта
работа?! Уже вышел на эту старуху, а она дуба дала! Офигеть можно!
     Ничего не понимая, я смотрел на него, ждал, когда он выкипит.  Минуты
через две он поостыл, и я услышал действительно "офигительную" историю.
     Сегодня ровно в  десять  утра  Марат  Светлов,  отправив  двух  своих
подчиненных в Баку, собрал остальных, чтобы дать им  задания  на  день.  В
основном, его второе отделение занималось раскрытием запутанных убийств  и
других особо опасных преступлений, и  поэтому  тех  "архаровцев",  на  ком
висели "мокрые дела", Светлов не стал трогать. А  остальным,  свободным  -
было их пятеро, - Светлов роздал по пачке фотографий. Снимки были  как  из
музея - на каждой  фотограф  муровского  НТО  запечатлел  броши,  шпильки,
булавки, серьги и кулоны, найденные  в  "дипломате"  Сашки  Шаха-Рыбакова.
Светлов приказал своим сыщикам порыскать по московским  скупкам  золота  и
драгоценностей и ювелирным магазинам  и  с  помощью  "своих  людей"  среди
фарцы, яманщиков, темщиков и прочей шушеры "примерить" эти драгоценности -
а вдруг кто-то назовет их  владельцев.  Каждому  досталось  по  пять-шесть
периферийных магазинов, себе Светлов взял центр.
     Доехав до Сретенки и приткнув  служебную  "Волгу"  возле  "Спортивной
книги", Светлов с чемоданчиком в руках прошествовал к дверям скупки золота
и  бриллиантов,  вызвал  из-за  стойки  заведующего  и  заперся  с  ним  в
клетушке-кабинете. Место было  первым,  поэтому  завмаг  как  бы  выполнял
функции эксперта-специалиста. Увидев тончайшую ювелирную работу - все  эти
золотые броши, шпильки  и  кулоны,  украшенные  хризолитами,  перламутром,
гранатами и бриллиантами явно музейного достоинства,  Гильтбург  всплеснул
руками:
     - Марат Алексеич, где взяли? Музейные вещи... Нет, никогда не видел и
в руках ничего  подобного  не  держал.  Разве  что  во  время  войны,  при
конфискации, но тоже не то было, не такая работа...
     Короче, визит этот не продвинул Светлова к цели ни на  миллиметр.  Но
Светлов не сдавался. Он съездил  на  Старый  Арбат  в  один  из  старейших
ювелирных магазинов, на Красную Пресню, в Столешников переулок, заглянул и
к экспертам музея Алмазного фонда, но кроме того, что эти драгоценности  -
работа явно одного и не современного мастера, а по крайней мере, XIX  века
мастера, - кроме этих общих данных, никто  нечего  сказать  не  мог.  Даже
самым старым и опытным скупщикам  драгоценностей  в  Москве  эти  броши  и
кулоны никогда на глаза не попадались.
     К двенадцати  дня,  прервав  свое  путешествие,  Светлов  пообедал  в
ресторане Союза художников. Выйдя из  ресторана  на  Гоголевский  бульвар,
Светлов вдруг схватился за свою лысеющую голову: "Мама родная!  Как  же  я
забыл?!". Он  стоял  возле  старого  дома,  где  знаменитая  кропоткинская
булочная, и в этом доме чуть ли не с дореволюционных времен живет один  из
искуснейших ювелиров столицы - Эммануил Исаакович Синайский.
     Светлов  почти  бегом  взбежал  на  второй  этаж.  Так  и  есть,  вот
почерневшая медная табличка "Ювелир  Э.И.Синайский".  Светлов  нетерпеливо
нажал звонок.
     -  Ма-а-ар-рат  А-ле-ексе-ич!  Да-ара-агу-уша!  Какими  судьбами?   -
Высокий подтянутый старикан, одно лицо с Вертинским, широкими театральными
жестами обнимает старого знакомого, грассируя и чуть заикаясь.
     И пока молоденькая пышечка ("Племянница, Марат  Алексеич,  племянница
из Владикавказа, не подумайте что-нибудь  эдакое!")  привычно  сервировала
закуску под коньячок, водочку и наливку, Синайский,  рассказывая  какие-то
байки, которых он знал тысячи, рассматривал в лупу драгоценности.
     - Послушайте, моой дрр-рагой, откуда эти сокр-ррровища? Поделитесь  с
глупым стар-рр-рикашкой.
     - Вы меня спрашиваете? - в тон ему ответил Светлов. - А для чего же я
к вам пришел?
     - Нет, правда. Вы поймали какую-нибудь кр-рр-рупную золотую рр-рыбку?
     - Мелких не ловим, Эммануил Исаакович.
     - Да уж, да-аа-агадываюсь! А что же нужно от меня?
     - Вы когда-нибудь видели эти вещицы?
     - Ка-анкр-рр-ретный вопр-рр-росик, пр-рр-рямо скажем. Слушайте, Марат
Алексеевич, я от дел отошел, тихо себе  живу  на  скр-рр-ромную  пенсию  и
оч-чень  небольшие  сбер-рр-режения.  Конечно,   некоторые   вам   скажут:
Синайский - жук, денег ку-рр-ры не клюют, обеспечил и  детей  и  внуков  и
пр-рр-равнуков! Какой-нибудь жлоб всегда найдется доносик настр-рр-рочить!
И - начнут тр-рр-рясти старика. Но я могу в этом  случае  рассчитывать  на
вашу защиту от этой клеветы, Марат Алексеевич?
     - Безусловно. - улыбнулся Светлов. Он был готов  к  этому  торгу.  Уж
если старик ставил какие-то условия, значит, знал что-то.
     - Тогда выпьем, дар-рр-рагой. Р-рыбонька,  племянничка  моя  золотая,
налей нам по рюмочке...
     Они выпили за "др-рружбу и взаимопонимание". Затем Синайский сказал:
     - Поскольку вы уже взяли последнего владельца этих драгоценностей, то
я не вижу причин скрывать предыдущего. Она-то уж во всяком случае  честный
человек, и ее  судить  не  за  что.  Живет  себе  на  фамильные  ценности,
припрятанные с прадедовских  времен.  Скромно  живет,  тихо.  Одной  такой
вещицы ей на год жизни хватает.
     - Кто же это?
     -   Это   моя   самая   стар-рр-ринная   клиентка   Ольга    Петровна
Долго-Сабурова, ей теперь уже девяносто второй годок  пошел,  но  она  еще
очень бодра-с, оч-чень! У них  в  роду  все  были  долгожители.  Графского
происхождения потому что. Сестры ее младшие на военном кр-ррейсере  уехали
в 17-м из Петрограда, и поныне здравствуют, а в Риме пансионат  держат.  А
она не поехала с ними, у нее фамильные ценности  были  где-то  припрятаны.
Вот эти самые. Ни в одном музее не сыщете!  Знаете,  чья  это  работа?  Их
крепостного ювелира Алексея Трофимова. Вот она на эти вещицы и  живет  все
годы пролетарской власти. С перерывом, конечно,  с  тридцать  седьмого  по
пятьдесят шестой. Тогда она была на казенном довольствии. А как выпустили,
так раз в годок, примерно, стала она меня к себе приглашать, на Мещанку. И
я ей эти безделушки оценивал. То есть, в те годы, может, и  почаще,  очень
она после лагеря к нашему брату-мужику была горячая, ну да теперь уже  лет
десять как поостыла. Не так, чтобы совсем, но все-таки девяносто годов  не
шутка-с! Налей нам, р-рыбонька, еще по р-рюмашке.
     - А кто продавал для нее эти вещицы? Вы?
     - Нет, батюшка, увольте. Я - н