ду через пять минут, - Светлов дал отбой  и  тут
же сказал телефонистке: - Так, золото мое, дай мне Дежурную часть.
     - Они вас сами вызывают, -  ответила  телефонистка  и  вслед  за  ней
прозвучал голос  помощника  Светлова,  оставшегося  в  Дежурной  части.  -
Товарищ подполковник! Тут Мосэнерго мне уже плешь проели!..
     - Знаю, знаю! Скажи, что через пять минут починим  кабель.  И  слушай
меня: полковник Марьямов там?
     - Здесь. Спит в уголочке.
     - Разбуди. Пусть возьмет на первом этаже директора вагона-ресторана и
срочно к "Чародейке". Я сейчас туда подъеду. Вопросы есть?
     - Нет. Все ясно.
     Светлов отключил рацию, взглянул на меня:
     - Ну? Теперь посчитаем еще раз. Есть два варианта:  взять  племянника
сразу, сделать очную ставку с Акеевым  и  всеми,  кому  он  сейчас  раздал
наркотики. Спекуляция наркотиками в особо  крупных  размерах  карается  по
статье 224 до 15 лет. Выдаст доктора?
     - Может  и  выдать...  -  сказал  я  не  очень  уверенно.  "За"  были
неопровержимостью улик в  торговле  и  перевозке  наркотиков,  "против"  -
графское происхождение Долго-Сабурова.  Его,  наследного  графа,  отпрыска
рода советская действительность заставила превратиться в  железнодорожного
проводника!  Уже  одно  это  может  толкнуть  на  преступление,  причем  -
обдуманное, без раскаяния и предательства соучастников. А если учесть  его
влюбленность в сестру этого доктора, о которой сказал только что  Акеев...
н-да, возможно, его не запугаешь статьей 224.
     Я  вспомнил  телефонный  разговор  в  квартире  Долго-Сабурова,  этот
анонимный грудной  женский  голос,  интимно-ласковый  и  завораживающий...
Теперь я  не  сомневался,  что  это  была  Наташа,  что  это  она  звонила
Долго-Сабурову и что в нее же  влюбился  Белкин  на  Бакинском  аэродроме.
"Шерше ля фам", ищите женщину! В каждом преступлении.
     - А второй вариант, - говорил между тем  Светлов,  -  сыграть  ту  же
шутку, как с этой Смагиной. Я при  этом  племяннике  буду  трепаться,  как
Ожерельев, мол, МУР идет по следу всей банды, но тот, кто выдаст  Белкина,
получит помилование, вчистую.
     - Вряд ли он пойдет на предательство... - сказал я. - Он граф.
     - Хорошо. Пусть не пойдет. Допустим, он не ринется к  нам  с  адресом
Белкина. Но он должен хотя бы предупредить этого доктора и его сестру...
     - Сестра и доктор, возможно,  уже  все  знают.  Я  же  тебе  говорил:
женский голос звонил Долго-Сабурову  домой,  я  с  ней  разговаривал.  Это
скорее всего Наташа. То, что она сказала мне, она,  конечно,  уже  сказала
брату.
     - Ну и что? Долго-Сабуров об этом  не  знает!  Вот  он  и  должен  их
предупредить!
     - Хорошо, - сказал я, - Давай играть этот спектакль! В конце  концов,
чем мы рискуем?
     Мы уже катили по Новому Арбату и еще  издали  заметили  у  ювелирного
магазина "Агат" "бригаду ремонтников" - капитана Ласкина  с  его  группой.
Причем двое  настоящих,  вызванных  Ласкиным  ремонтных  рабочих  буравили
асфальт Нового Арбата натуральными отбойными молотками.
     Мы подъехали. Светлов приказал сворачивать "ремонтные работы" и  ушел
в "Чародейку" встречать машину с директором вагона-ресторана.  Через  пару
минут, когда Ираклий  Голуб  прибыл  в  сопровождении  Марьямова,  Светлов
скомандовал Ласкину пустить лифт. Все было готово к приему "племянника"  -
дежурные топтуны-ремонтники и электромонтеры торчали возле выхода из дома,
Светлов и Ираклий Голуб прохаживались возле "Чародейки". Я сидел в  машине
капитана Ласкина, ждал.
     Наконец, вместе с известным цыганским  певцом  Николаем  Сличенко  из
подъезда  вышел  Герман  Долго-Сабуров.  Приятельски   попрощавшись,   они
поспешно разошлись к своим  машинам.  То,  что  Сличенко  спешил  к  своей
"Волге", было понятно, но зачем Долго-Сабурову его синий "Жигуленок", если
до "Чародейки" только улицу перейти? Впрочем, может быть, ему нужно  взять
что-то? Нет, он сел на  водительское  место,  хлопнул  дверцей,  выхлопная
труба фыркнула облачком газа, и синий  "Жигуленок"  отчалил  от  тротуара,
причем сразу - на большой скорости.
     Я тревожно взглянул на Ласкина - нахмурившись, он выводил "ремонтный"
"рафик" в поток машин, и поскольку никто  не  знал,  что  это  милицейская
машина, нам, как на зло, не давали возможности войти  в  поток.  Несколько
топунов-"ремонтников" на ходу заскакивали в открытую  дверцу  "рафика".  Я
взял микрофон рации, вызвал Светлова:
     - Марат, я Шамраев. Что-то случилось. Он едет мимо "Чародейки". Я его
пока вижу, но он вот-вот скроется!
     - Никуда он не скроется, - сказал  мне  Ласкин  и  щелкнул  тумблером
какого-то  аппаратика  -  в  "ремонтном"  "рафике"  было  полно  всяческой
аппаратуры, не имеющей отношения  к  ремонту  дорог  или  электросети,  но
имеющей прямое отношение  к  подслушиванию  на  расстоянии,  магнитофонной
записи и перископическому наблюдению. Аппаратик, который  включил  Ласкин,
тут  же  отозвался  негромким  попискиванием,  и  на  экране  портативного
пеленгатора забрезжила мерцающая точка. - Никуда он не  скроется,  у  него
"маячок" под задницей и микрофон в машине. Он их с самого утра  возит,  мы
еще на Каланчевке  ему  поставили.  Теперь  опять  будет  водить  по  всей
Москве...
     Мерцающая точка на экранчике сделала  правый  поворот  с  разворотом.
Капитан Ласкин прокомментировал:
     - На Дорогомиловскую набережную свернул возле "Украины". - И прибавил
газ. Чуть в стороне от нас уже шла черная, без милицейских знаков "Волга",
в ней сидел Светлов. Лицо у него было хмурое.
     Машина Долго-Сабурова затормозила у светофора, мы  тоже  остановились
машин за пять позади него, Светлов пересел в нашу машину.
     - Куда он теперь едет? - спросил он недовольно у Ласкина.
     - Сходить спросить у него? - усмехнулся Ласкин.
     - Весь день подготовки коту  под  хвост!  -  сокрушился  вместо  меня
Светлов. - Директора ресторана ему приготовили,  в  "Чародейке"  его  баба
ждет, а он! А ну прижми!  -  Действительно,  как  только  дали  "зеленый",
"Жигуленок" рванулся с  места,  и  опять  превышая  дозволенную  скорость,
помчался к Киевскому  вокзалу.  Мы  преследовали  его  на  расстоянии,  не
приближаясь. Молчали. Потом Светлов сказал:
     - А почему я его не слышу? Что он - не кашлянет даже в кабине?
     - Да у него там уроки английского языка на магнитофоне,  -  отозвался
Ласкин. - Офигеть можно слушать все время. Включи,  Саша,  -  приказал  он
технику-лейтенанту, сидевшему в глубине "рафика", и  мы  тут  же  услышали
"металлический" голос, начитывающий английские  упражнения  и  их  русский
перевод. Ласкин сказал: - И вот так целый день гоняет по Москве и  слушает
одно и тоже - ай хэв бин, ши хэз бин... Даже я выучил.
     Неожиданно  он  нажал  на  тормоз  -  синий  "Жигуленок"  остановился
впереди, прямо под часами Киевского вокзала, и в машину  к  Долго-Сабурову
нырнула стройная женская фигурка в летнем плаще.  Я  взглянул  на  небо  -
действительно, собирался дождь, в этой беготне и погоды  не  видишь.  Урок
английского  прервался  и  я  услышал  сначала  негромкий  звук  короткого
поцелуя, а потом уже знакомый мне грудной женский голос:
     - Ну ты и жопа! Сорок минут я жду!  Не  знала,  что  думать.  Не  мог
позвонить?
     Машина тронулась, свернула по набережной направо, к Ленинским  горам,
и продолжение разговора  мы  слушали  на  ходу  с  нарастающим  интересом,
техник-звуковик писал его на магнитофон.
     - Ни позвонить,  ничего  не  мог!  -  ответил  Долго-Сабуров.  -  Час
проторчал в лифте на Арбате, хорошо еще со Сличенко, хоть веселей было.
     - С кем? С кем?
     - Со Сличенко, с певцом. Но ладно об этом. Что нового?
     - Больше ничего узнать не смогла, Катюха утром сменилась с дежурства.
Но скажи спасибо, что я тебе утром домой звякнула, а то бы влип в ловушку.
Они уже там сидят, у тебя дома. Главное, я его сразу обозвала, говорю: "ты
что, жопа, спишь там?". Я правда, тебя имела в виду...
     Светлов посмотрел на  меня,  усмехнулся  насмешливо.  Я  считаю,  что
материться и не выглядеть при этом вульгарно  -  привилегия  только  очень
красивых женщин, да и то не всех, это нужно еще уметь делать  с  небрежным
артистизмом. Но, кажется, здесь был именно этот случай.
     -  А  что  они  мне  могут  пришить?  -  отозвался  Долго-Сабуров.  -
Наркотиков у меня уже нет, ни морфия, ни опиума - проморгали! И тетку я не
убивал. Так что я чистый. Конечно, Старик - паскуда, зачем было ее душить,
мне бы она сама все отдала.
     - Да он ее только пугал...
     - Пугал! Уж если он пугнет - я представляю! Ладно, она свое пожила...
Жалко только, что из-за этого они теперь у нас на пятках сидят и все как в
лихорадке.
     - Почему? Паники нет еще. В розыске только боксер  и  Старик.  Старик
далеко, а на боксера они пока еще выйдут! Он из дома  не  выходит,  пустой
сейф стережет, даже Ленку к себе пускает раз в три дня, по расписанию.
     - Слушай, ты так разговариваешь, как будто мы чай пьем. А  мы,  между
прочем, по Москве последний раз едем, - сказал вдруг голос Долго-Сабурова.
     - Ну и что? Она мне до лампочки,  я  уж  тут  каждую  дырку  знаю.  А
впереди - целый мир!
     - А я люблю Москву. Не  было  бы  этой  советской  власти,  чтоб  они
сгорели, я бы в жизни не уехал!
     - Даже со мной?
     - Да ты, Натали, как только там свои  цацки  получишь,  пошлешь  меня
подальше.
     - Дурак! Я тебя люблю. Не дрейфьте, граф!  Я  вас  люблю!  Все  будет
о-кей! - голос будто улыбался, потом послышался чмок поцелуя.  -  А  какая
жизнь будет, дарлинг!
     - Знаешь, это еще бабушка надвое сказала!
     - Что ты такой злой сегодня?
     - Будешь злой! В такой день час проторчать в лифте! Я  на  этом  пять
тысяч потерял - некогда было зайти в "Чародейку".
     - Ах, вот в чем дело! Ты  не  повидал  свою  Зойку-Чародейку?  Так  и
скажи, можем вернуться.
     - Не могу. Борис велел быть не позже семи, иначе мы  не  успеваем  на
самолет. Ты даже чемодан с собой не взяла...
     - А все уже там, у Бори. Сколько ты собрал сегодня?
     - Девяносто две. Да черт с ними! Хватит нам на вылет.
     - Дай телеграмму взглянуть.
     - Ты что! Я ее утром съел, при обыске вагона.
     Тут я покраснел, как мальчишка, хотя Светлов, слушая  этот  разговор,
даже не повернул голову  в  мою  сторону.  Впрочем,  я-то  искал  у  этого
Долго-Сабурова бриллианты его тетки, какой был  смысл  заглядывать  ему  в
рот.
     - Но текст-то ты помнишь? - на мое счастье,  спросила  Долго-Сабурова
эта Наташа.
     - "Приданное стоит двести, свадьба через неделю, срочно  вылетайте  с
деньгами, папа", - произнес Долго-Сабуров. - Тебе все ясно?
     - Ясно. За двести тысяч он купил начальника погранзаставы или кого-то
на аэродроме, и через неделю мы уже -  фьють!  Только  ему  деньги  срочно
нужны.
     - У него там при себе  сто  ровно,  девяносто  я  собрал  сегодня,  а
полсотни есть у Бориса. Так что на дорогу нам как раз, а дальше  советская
капуста ни к чему, перейдем на инвалюту. Сколько было у Сысоева в сейфе?
     - А Старик тебе не сказал? Или ты нас перепроверяешь?
     - А черт вас знает! Может, вы сговорились заработать на моей доле.
     - Ты невозможный! Я тебя люблю, балда! Сговориться могли только  Боря
и Старик, когда брали сейф Сысоева. Но ты можешь  себе  вообразить,  чтобы
Боря сговаривался о чем-то у меня за спиной?!
     - Ну, от твоего брата можно всего ожидать...
     - Сейчас схлопочешь по морде, граф! - всерьез сказал нежный и грудной
женский голос. - Боря - гений! Выпутаться из этой истории с вашим дурацким
гробом с опиумом! Знаешь, что Сысоев под гипнозом сказал тогда Боре?
     - Знаю, слышал об этом. Только никто  при  этом  гипнозе  не  был,  и
может, твой Боря все выдумал. Может, вообще никакого гипноза не было.
     - Идиот, а код сейфа откуда?
     - Ну-у... - протянул голос Долго-Сабурова. - Но, допустим, код он  из
него вытянул под гипнозом, но остальное... Он мог просто придумать,  чтобы
втянуть в это дело меня, тебя, Старика.
     - О-кей, ты можешь выйти  из  игры.  Хоть  сейчас.  Приедем  к  Боре,
получишь свою долю и - катись!
     - Нет, теперь, когда вы оторветесь с  сысоевскими  бриллиантами,  они
меня точно пришьют. Так что я уж с вами, до конца. Просто это как в кино -
бежать через границу с бриллиантами...
     - Типун тебе на язык! В кино беглецов ловят. Потому что так  положено
по цензуре, мне один режиссер  рассказывал.  Иначе  кино  не  выпустят  на
экран...
     - Ты с ним спала?
     - С кем?
     - С этим режиссером?
     - О Боже! При чем тут это, граф?! Запомни: любишь ты  Москву  или  не
любишь, хочешь со мной уехать или нет - мы здесь оставаться  не  можем,  и
это - по твоей вине, а не  по  нашей.  Из-за  вашей  дурацкой  авантюры  с
гробом!..
     - Почему дурацкой?! - резко вспылил Долго-Сабуров. - В конце  концов,
именно  этот  гроб  навел  нас  на  твоего  Белкина  с  его   пограничными
документами, по которым Старик уже там, на границе. Так что нет  худа  без
добра.
     Светлов, по-моему, впитывал в себя каждое слово, да и я  -  тоже.  Мы
оба пригнулись к динамику, чтобы не пропустить ни одного слова, интонации,
нюанса. Это было лучше любого допроса и хотелось, чтобы эта дорога длилась
подольше. Неожиданно женский голос сказал:
     - Не гони. Смотри, какой дождь.
     Действительно, проливной июньский дождь вдруг обрушился на  юго-запад
Москвы, куда катили синий  "Жигуленок"  Долго-Сабурова  и  наши  машины  -
"рафик" и две милицейские "Волги" без милицейских номеров.
     - Не дрейфь, графиня, - ответил голос Долго-Сабурова. - Живы будем  -
не помрем!
     - Вот именно, - усмехнулся женский голос. - Моему брату надо  в  ноги
кланяться - сысоевская капелла нас всех определила  в  расход  пустить  за
вашу левую ходку с гробом.
     - Суки, конечно! - сказал Долго-Сабуров. - Им можно и наркотики через
границу  посылать,  и  счета  в   швейцарских   банках   держать,   и   на
государственные  деньги  по  заграницам  ездить!  Брежневский  сынок  яхту
нанимал и ездил в Африку слонов стрелять! Ну, ничего! Они еще  приедут  на
Запад, я их там встречу - и Сысоева, и Балаяна и всех! Никаких бриллиантов
не пожалею, чтобы их достать там! Уж я поговорю с этими советскими слугами
народа, едри их мать! Душу выну!
     -  По-моему,  ты  кое-что  не  понимаешь,  -  сказал  женский   голос
врастяжку, явно затягиваясь  сигаретой.  -  У  Бори  совсем  другая  идея.
Послушай.  Приезжает  какой-нибудь  Сысоев   или   Балаян   на   Запад   в
командировку, мы там узнаем по газетам, где они  и  что,  воруем  их,  как
этого Белкина, и они нам выдают шифры своих вкладов в швейцарских  банках.
При этом они даже в  полицию  заявить  не  смогут,  иначе  им  в  СССР  не
вернуться.   Жалко,  что  мы  сейчас  Сысоева   в  Женеве  перехватить  не
успеваем...
     - Фьють! - Светлов даже присвистнул, слушая эти планы. - Ничего  себе
кино! - И кивнул на медленно  вращающийся  диск  магнитофонной  записи.  -
Ценная пленочка!
     Внезапно в эфире прозвучал щелчок включенного в "Жигулях" магнитофона
и послышались звуки урока английского языка. Впрочем, тут же все и стихло,
голос Наташи спросил удивленно:
     - Что это?
     - Это английский, - ответил Долго-Сабуров. - Я учу, готовлюсь.
     - Фу, как ты меня напугал! Я думаю: что за голос?  Уф...  Дарлинг,  я
тебя научу английскому и французскому, будь спок. Лэт ми  джаст  крос  тсе
брод... У тебя музыки никакой нет?
     - Что ты сказала только что?  -  послышалось  поверх  включенного  на
небольшую  громкость  джаза,  и   весь   дальнейший   разговор   шел   уже
действительно как в кино - под негромкую джазовую песню.
     - Я сказала: лет ми джаст крос тсе  брод.  Дай  мне  только  пересечь
границу!  А  вообще  стыдно,  граф,  шейм  он  ю,  я  знаю  английский   и
французский, Боря - английский, даже Старик - уголовник,  профессиональный
бандит знает азербайджанский, а ты! Где твои бонны, гувернантки?
     - Вот именно! - сказал  Долго-Сабуров.  -  Моих  гувернанток  кокнули
сначала в семнадцатом, потом - в тридцать седьмом, еще до моего рождения.
     - А между прочим,  бай  тсе  вэй,  дарлинг,  лично  мне  кое-что  эта
советская власть дала. Без нее после иняза я стала бы только бонной  твоих
детей, а так у меня есть шанс стать графиней...
     Теперь, когда они заговорили о менее значительном,  можно  было  чуть
отвлечься, проанализировать информацию. Итак, эта милая четверка -  доктор
Борис (фамилия неизвестна, в рукописи Белкина он выведен как Зиялов),  его
сестра Наташа, Старик (он же Генерал,  он  же  Семен  Гридасов)  и  Герман
Долго-Сабуров  занимали  каждый  свое   положение   в   мафии,   торгующей
наркотиками на черном рынке. Во главе мафии  -  Виктор  Сысоев,  начальник
Аптечного управления,  еще  выше  некий  Балаян,  и  не  исключены  другие
высокопоставленные лица, но Сысоев  у  них  вроде  казначея.  Операции  по
продаже наркотиков широкие, деньги  накоплены  огромные  и  переводятся  в
драгоценности и инвалюту, которые затем каким-то образом переправляются за
границу. Нужно дать этот материал Малениной и в КГБ - это уже по их части.
А мои  "герои",  по  всей  видимости,  "пошалили"  -  в  тайне  от  своего
руководства перебросили из Средней Азии в Баку "левый" опиум, целый гроб -
это, конечно, была затея не меньше, чем на миллион, вот  они  и  рискнули.
Такие вещи мафия не прощает, тут Наташа абсолютно права,  и  Долго-Сабуров
не ошибся - "предателей", "стукачей" или тех,  кто  слишком  много  знает,
мафия за деньги достанет  в  любом  лагере  и  нередко  в  ГУИТУ  приходят
короткие сообщения: "Заключенный такой-то погиб на лесоповале в результате
нарушения техники безопасности" или еще что-нибудь в этом  роде.  А  то  и
просто человек исчезнет без следа, как исчез в одном из мордовских лагерей
чемпион СССР в беге на коньках мастер спорта Геннадий Воронин. В 1965 году
он из ревности убил свою жену, всемирно известную  чемпионку,  конькобежку
Ингу Артамонову-Воронину, и  в  ходе  следствия  рассказал  о  грандиозных
махинациях  в  Спортивном  Комитете  СССР  -  коррупции,   взяточничестве,
воровстве, развращении несовершеннолетних  спортсменок  и  т.д.  При  этом
назывались высокие  имена  вплоть  до  работников  ЦК  ВЛКСМ  И  ЦК  КПСС.
Осужденный к 10 годам лишения свободы, Воронин через полгода в  буквальном
смысле растворился в одном из потьминских лагерей - по приказу  спортивной
мафии уголовники бросили его в цистерну с соляной кислотой.
     Таким образом,  подумал  я,  действительно,  если  они  под  гипнозом
выяснили у Сысоева, что мафия приговорила их к устранению от дел,  им  нет
спасения на территории СССР, и, кстати, нужно подумать об Акееве - возьмем
мы всю мафию или опять не дадут тронуть  верхушку,  заставят  "выделить  в
особое  производство",  Акеева  нужно  будет  "устроить"  в   лагерь   для
ответработников, там все-таки поспокойней. Два таких лагеря появились  лет
десять назад, о них не принято говорить, но они существуют  -  куда-то  же
надо   деть   проворовавшихся   партработников,    секретарей    горкомов,
председателей горсоветов,  начальников  отделений  милиции,  прокуроров  и
т.д.,   когда   их   преступления    становятся    настолько    очевидными
общественности, что ЦК дает санкцию на  их  арест.  Сажать  их  в  обычные
лагеря - это обрекать на неминуемую смерть,  заключенные  приканчивают  их
рано или поздно. Таким образом, для касты привилегированных у  нас  теперь
есть и привилегированные лагеря и тюрьмы...
     А что касается Долго-Сабурова и К`, то роли их в мафии примерно ясны:
Долго-Сабуров - один  из  перевозчиков  наркотиков,  Гридасов  организовал
рынок сбыта наркотиков в Баку, Акеев был у Сысоева охранником ценностей  и
наркотиков, привозимых с юга и украденных из складов Аптечного управления.
Заодно он подключил к продаже наркотиков свою любовницу Лену Смагину,  так
же, как Долго-Сабуров З