ство вагона, его тайники, а я
и Пшеничный допрашиваем Германа. Знал ли он, что у  тетки  есть  фамильные
драгоценности? В каких был с ней отношениях?  Когда  узнал  о  ее  смерти?
Герман Долго-Сабуров, тридцатилетний худощавый брюнет  с  острым  лицом  и
упрямым подбородком, нервничает, злится, но на вопросы отвечает точно,  не
темнит. Да, о том, что у тетки есть какие-то фамильные драгоценности, знал
и знал, что она изредка продает какую-нибудь брошь и на эти деньги  живет,
а на что еще жить старухе прикажете? Нет, он на эти  ценности  никогда  не
претендовал, зачем, ему на жизнь и так хватает. О смерти тетки  ничего  не
знает, мы ему первые сообщаем. Кого он может подозревать  в  убийстве?  Он
пожимает плечами - пожалуй, никого, хотя шут его знает, раньше  у  старухи
была куча ухажеров, она лет  до  семидесяти,  если  не  больше,  мужчинами
баловалась, так что, может быть, это кто-то из бывших... Но уж  во  всяком
случае, не он. Опознать ценности  по  фотографиям  не  может,  потому  что
никогда их не видел, тетка ему на показывала.
     Инспекторы извлекли из холодильника и люка под полом вагона два ящика
фруктов  и  винограда,  баранью  тушу   и   деревянное   ведерко,   полное
янтарно-желтых сот меда.
     - А фрукты зачем везете? - задаю я "умный" вопрос.
     - Как зачем? Кушать. Разве в Москве достанешь такой виноград?
     - А барана?
     - На шашлык, для чего же еще?
     - А мед?
     - Мед алтайский. От любой простуды лучшее средство. А сотовый мед мне
от печени помогает, у меня холецистит.
     Ну, что с него возьмешь? Я заканчиваю допрос и, не  солоно  хлебавши,
отправляюсь   с   Пшеничным   в   соседнюю   с   Каланчевской    гостиницу
"Ленинградскую", в буфет - позавтракать.  Сережа,  водитель  моей  машины,
читающий "Анну Каренину", задает по дороге очередной вопросик:
     - Игорь Иосифович,  а  где  в  Москве  была  гостиница  или  ресторан
"Англия"? В ней Оболонский обедал. Я вроде все московские кабаки знаю,  но
"Англию"...
     Я не знаю, где была "Англия", меня сейчас интересует не  "Англия",  а
"Пекин". Я связываюсь по радиотелефону со  Светловым  и  узнаю,  что  Лена
Смагина еще спит, а в соседнем с ней номере уже поселился майор Ожерельев.



                          Тот же день, 9.30 утра

     - Дураки и дешевки - вот кто курирует нас в ЦК!  Похотливые  бабники!
Шевцов, Титов,  Павлов  просто  б...  Доложить  на  Политбюро  о  реальном
положении дел. Восемь лет я требую, чтобы нам дали чрезвычайные полномочия
по борьбе с наркотиками - и что? Ни хрена!  Страну  раздирает  наркомания,
триппер и проституция, но все делают вид, будто наша страна - одна большая
целка. Конечно! При Сталине было все чисто, при  Хрущеве  тоже,  а  теперь
получается, что  откуда  ни  возьмись  -  сплошное  блядство,  алкоголизм,
наркотики...
     Никогда раньше, ни в одном официальном кабинете  я  не  слышал  таких
откровенный заявлений, перемешанных с совершенно беззастенчивым матом,  да
еще из уст такой красивой, молодой и сохранившей отличную фигуру  женщины.
Тридцатипятилетняя  блондинка,  бывший  мастер  спорта  по  художественной
гимнастике,  Надежда  Маленина,  ныне  майор  милиции,  начальник  недавно
созданного при Главном Управлении БХСС отделения по борьбе со  спекуляцией
наркотическими средствами и жена профессора Военной Академии  Генерального
Штаба, пользуясь близостью своего мужа к Устинову,  могла  себе  позволить
говорить то, что обычно мы произносим только дома, в  тесном  кругу  очень
близких друзей, да и то после третьей или четвертой бутылки...
     - Страну разворовывают снизу доверху, молодежь ни во  что  не  верит,
подростки ширяются наркотиками, а газеты пиздят о процветании и поголовном
счастье. Нужна сильная власть! Средняя Азия, Закавказье, Крым  -  там  уже
целые поля опиумного мака и конопли и целые мафии по продаже наркотиков. В
Симферополе у каждого телеграфного столба растет опиумный мак, разводят на
продажу. Смотри! - она перешла на "ты" так просто, словно знала  меня  сто
лет, хотя я узнал  о  ее  существовании  только  час  назад,  когда  решил
подключить к своей работе УБХСС: <УБХСС - управление по борьбе с хищениями
социалистической собственности> ведь Светлов привез из котласского  лагеря
две  ампулы  морфия  с  точным  адресом  -  "Главное  Аптечное  управление
г.Москвы". Выяснилось, что из-за угрожающего  роста  наркомании  в  стране
несколько месяцев назад при Главном Управлении  БХСС  создано  специальное
отделение по наркотиками. Маленина повернулась к стене, на  которой  висит
карта СССР с разбросанными по югу страны  флажками.  -  Смотри!  Вот  поля
опиумного мака в  Туркменистане,  Узбекистане,  на  Кавказе,  в  Крыму,  в
Приамурье. Колхозные поля,  государственные,  для  нужд  медицины.  Но  ты
думаешь,  мне  дали  эти  данные  официальные?   Хрена!   И   Министерство
здравоохранения и Министерство сельского хозяйства  жались,  как  жиды  на
ярмарке. А почему? Потому что все куплены. Если есть  поля  колхозные,  то
значит - тут же и личные, левые. У нас же везде воруют!  Никто  теперь  не
работает там, где нельзя спиздить что-нибудь у государства! Я-то знаю, что
говорю, мне можешь поверить!..
     Я  внутренне  улыбнулся.  Уж  где-где,  а  в  ОБХСС  знают  об   этом
действительно, не зря даже себя страхуют от взяточничества  -  следователи
здесь не имеют отдельных кабинетов, а сидят в комнатах по двое  или  трое,
чтобы предостеречь друг друга от взяток. Как будто нет  других  мест,  где
можно получить в лапу солидный куш от махинаторов и  подпольных  воротил?!
Откуда тогда у обэхээсников отличные импортные костюмы, итальянская обувь,
болгарские дубленки и дефицитные продовольственные деликатесы? Контролируя
все сферы потребления, сотрудники ОБХСС сами стали элитной  кастой  сытых,
элегантно  одетых  ревизоров,  обладающих  вальяжной  походкой  и   статью
респектабельных спецов.  Тем  контрастней  была  на  их  фоне  матерящаяся
Маленина,  сторонница   военной   группировки   Устинова,   пренебрегающая
взяточничеством и воровством благодаря генеральским пайкам своего мужа.
     - Но это все лирика и пиздеж. А тебя интересует конкретно, что я могу
для тебя сделать. Две акции. И не столько для тебя, сколько для себя. Я  к
этому Аптечному Управлению давно подбираюсь. Я в Госарбитраже  нашла  кипу
жалоб Сануправления Министерства Обороны, что военные  госпитали  получают
партии наркотиков с крупными невложениями ампул. В каждой упаковке -  бой,
три-пять ампул разбиты. Поди проверь - разбились по дороге  или  с  самого
начала в упаковку сунули битое стекло. Что я сделала? Внедрила своих людей
на фармацевтические фабрики,  но  они  мне  сигналят,  что  упаковщицы  на
фабриках этого делать не могут физически -  все  на  виду.  Выходит,  надо
делать ревизию центральных складов, а мне не дают:  мол,  нельзя  прервать
снабжение больниц лекарствами. Но теперь  я  их  поимею  вот  этими  двумя
ампулами. Сейчас же закрою на ревизию все центральные склады. А вот с этим
гробом - когда ты будешь точно знать, был гроб с наркотиками или нет? Если
был, я смогу тряхнуть Среднюю Азию.
     - Два человека из МУРа сидят в Баку со вчерашнего дня. Но сейчас  они
заняты другим, а гробом займутся на днях - завтра, послезавтра.
     - Надо же, придумали, паскуды, - наркотики в цинковый гроб запаять! -
восхитилась Маленина. - Между прочим, это я добилась, чтобы хоть в крупных
аэропортах были собаки, натасканные на наркотики. А  то  раньше  вообще  в
открытую возили и гашиш и опиум, просто в чемоданах. Но и  теперь  находят
выход - воском заливают брикеты анаши или чеки с опиумом, суют в соты  или
в мед и - пожалуйста, ни одна собака запах не берет. Представляешь?
     Я похолодел. Всего два часа  назад,  на  Курском  вокзале,  в  вагоне
Долго-Сабурова  я  видел  бочонок  "горно-алтайского"  меда,  а  до  того,
позавчера в квартире того же Долго-Сабурова, в холодильнике - еще  ведерко
с таким же "медом". И - кретин стоеросовый! - поверил этому "племяннику" в
его больную печень!
     Видимо, я так побледнел, что Маленина спросила:
     - Что с тобой?
     - Нет, ничего... - сказал я хрипло. -  Я  вспомнил,  у  меня  срочное
дело.



                           10 часов 20 минут утра

     Я выскочил от Малениной и почти бегом пересек тротуар к своей  черной
"Волге". Рывком открыл  дверь,  плюхнулся  на  переднее  сидение  рядом  с
водителем:
     - Смоленская-Сенная, к кинотеатру "Стрела"! Быстрей!
     Да, говоря попросту, меня провели,  как  профана.  Дважды  держать  в
руках ведра с медом-опиумом и не проткнуть эти  соты  хотя  бы  вилкой!  А
теперь - "Вперед, Сережа! Жми на газ!". Как  же,  будет  тебя  ждать  этот
племянник бриллиантовой старухи...
     Тем не менее я открываю портфель, вытаскиваю папку с бланками чуть ли
не на все случаи жизни - тут и постановление об аресте, и ордера на обыск,
и еще всяческие формы и формуляры - и наспех  заполняю  "Постановление  об
обыске в квартире гр-на Долго-Сабурова по  адресу  Смоленская-Сенная,  дом
23/25, кв. 17". Теперь мне нужны понятые. При всем том,  что  этот  обыск,
как и предыдущий, далеко не законный, поскольку мы еще не можем предъявить
Долго-Сабурову никаких обвинений, я все  же  не  могу  нарушать  закон  на
каждом шагу, и хотя бы в чем-то обязан соблюдать форму.
     - Тормозни у райвоенкомата, - киваю я Сереже на угловой кирпичный дом
неподалеку  от  "Стрелы".  Здесь,  у   подъезда,   толкутся   бритоголовые
новобранцы, я забегаю к дежурному, тычу ему свое удостоверение прокуратуры
и говорю: "Срочно мне двух понятых! Любых! В  секунду!".  То  ли  мой  тон
производит впечатление, то ли книжка, но он безропотно выкликивает:
     - Захарьев! Купала!
     И два молоденьких сержанта - Захарьев и  Купала  -  поступают  в  мое
распоряжение, садятся в "Волгу".
     - Пошел! - тут же командую я Сереже, и машина срывается с места.
     Сержанты, молоденькие  мальчишки,  видимо,  сразу  после  сержантской
школы, с любопытством озираются, спрашивают:
     - А куда едем? Далеко?
     Но не проехав и ста метров, машина тормозит, я приказываю:
     - За мной! Быстро!
     Лифт, как на зло, занят грузчиками мебели - кто-то  из  жильцов  дома
завозит новый мебельный гарнитур.
     Чертыхаясь,  бегу  на  восьмой  этаж,  чувствую,  что  сердце  сейчас
выскочит из груди, и на площадке седьмого этажа под выжидающими  взглядами
молоденьких сержантов перевожу дыхание.  Наконец  -  восьмой  этаж,  дверь
долго-сабуровской квартиры, я нажимаю на звонок, сержанты по всем правилам
милицейской науки становятся у стенки по  обе  стороны  двери.  Но  никто,
конечно, не отвечает. Я жму звонок еще и еще раз, но - без толку, только в
соседней квартире на секунду высветляется звонок, но тут же и гаснет.
     Роюсь в портфеле, вынимаю перочинный нож и, уже  не  цацкаясь,  самым
варварским способом ковыряю дверь, отжимаю замок. Уже первого  взгляда  на
квартиру достаточно, чтобы понять: Долго-Сабурова мы вспугнули всерьез.  В
квартире нет импортной звуковой аппаратуры, нет цветного  телевизора,  нет
западных журналов с голыми бабами и даже самиздатовской  копии  "Москва  -
Петушки".
     Я напрямую иду на кухню, открываю холодильник. Конечно  же,  никакого
меда нет, это ясно. Под недоумевающими взглядами  сержантов  я  с  досадой
пинаю ногой ящик с узбекским виноградом - тот самый виноград, который  был
утром в поезде, - сажусь за стол и барабаню пальцами.  Нужно  успокоиться.
Что, собственно, произошло? Проводник Долго-Сабуров занимается  незаконной
перевозкой наркотиков - это еще нужно доказать, но допустим. Допустим,  он
действительно возит опиум из Средней Азии  в  Москву  -  какое  это  имеет
отношение  к  Белкину?  К  Акееву?  К   Генералу?   К   убийству   старухи
Долго-Сабуровой? Если у него нет алиби - он был в рейсе, когда  ее  убили,
если мы его упустили с этим медом-опиумом, он чист. Он чист. И все-таки...
очень уж сильно он испугался, слишком сильно  -  как  перед  бегством  или
арестом кинулся ликвидировать ценные вещи. Что он первым  делом  избавился
от наркотиков, в этом я не сомневался, еще когда гнал Сережу  по  Садовому
кольцу, но была все-таки надежда застать его дома, хотя бы застать дома  и
на всякий случай отправить на пару  дней  в  КПЗ.  Теперь,  глядя  на  эту
наполовину опустевшую квартиру с  разбросанными  вещами  и  следами  явной
спешки, я понял: этот "племянник" обвел меня  буквально  на  мякине  -  на
воске! - и ускользнул.
     Я встал, прошел в спальню к телефону, и уже протянул руку  к  трубке,
как вдруг телефон зазвонил сам. Я замер. Брать трубку или не брать? Звонит
ли это сам Долго-Сабуров, проверяя, нагрянули ли мы с  повторным  обыском,
или кто-то звонит этому Долго-Сабурову? Как быть? Любопытство  пересилило,
я снял трубку после четвертого гудка, промычал невнятно, будто спросонья:
     - А?
     - Алло, Герман! - сказал молодой женский голос.
     - У-у? - издал я вопросительно.
     - Ты что? Спишь, дарлинг?
     - Угу, - подтвердил я мычанием.
     - Ну так проснись, слушай внимательно. Проснулся?
     Возле телефона лежал спичечный коробок, я достал спичку и чиркнул  ее
совсем рядом с телефонной трубкой, чтобы там, на том конце  провода,  было
слышно это чирканье,  и  сказал,  будто  закашлявшись  от  первой  затяжки
сигаретой:
     - Угу! Кха! Кхм!
     Кажется, это прозвучало убедительно,  она  сказала  укоризненно  и  с
насмешливостью:
     - Хоть бы в трубку не кашлял, жопа! Так вот, слушай. Катюха  сказала:
сегодня МУР по всей Москве роздал фото боксера и старика. На вокзалах,  на
всех выездах из Москвы. Позавчера - корреспондента, а  сегодня  боксера  и
старика. Ты слышишь?
     - Угу.
     - Что "угу"?  Что  ты  мычишь?  -  ее  молодой,  грудной  голос  стал
настороженно подозрительным, и  я  понял,  что  теперь  мне  придется  что
называется "подать голос".
     Я покашлял и сказал хрипло:
     - Гхм! Кха! Горло болит. Ну?
     На том конце провода повисла настораживающая тишина.
     Терять было нечего, я спросил, чтобы не затягивать паузу:
     - Ну? А что с корреспондентом?
     Короткие гудки отбоя были мне ответом.
     - Трубку не трогать! - приказал  я  наблюдающим  за  мною  сержантам,
положил трубку рядом с телефоном и выскочил на лестничную площадку,  нажал
кнопку звонка соседней квартиры  -  настойчиво,  не  отрывая  руки.  Снова
засветился глазок в двери, я крикнул:
     - Прокуратура! Откройте! Мне нужно позвонить! Быстрей! Срочно!
     Слышу,  как  там  возятся  с  замками,  и  наконец  замшелая  старуха
приоткрывает дверь и я просто врываюсь в квартиру:
     - Мамаша, извините, где телефон? - и  уже  вижу  его  сам,  звоню  на
Зубовскую,  в  секретный  спецотдел  Центрального  телефонного   узла:   -
Дежурный? Пароль "Защита", заказ - Шамраев. Срочно: номер 244-12-90 с  кем
соединен? Только в темпе!
     До тех пор, пока вы не положили трубку на рычаг, телефон, с  которого
вам звонили, не отъединяется, так устроена вся телефонная связь в  Москве,
и это дает надежду "зацепить", запеленговать, откуда только что  позвонили
"племяннику". Конечно, плохо, что я ее спугнул,  конечно,  плохо,  что  не
удалось затянуть разговор и узнать еще хоть что-то или хотя бы,  жив  этот
Белкин или нет, и плохо, что исчез племянник, но зато ясно одно: племянник
в этом деле! Племянник, боксер и какой-то старик -  все  связаны  с  делом
Белкина, каждый из них должен знать, где он.
     Сегодня на руках у московской милиции три фото: Белкина, Гридасова  и
Акеева. Боксер - это Акеев, а  "Старик",  следовательно,  -  новая  кличка
Гридасова. Я пробую представить, выдумать, вообразить, кто же  это  звонил
сейчас "племяннику". "Катюха сказала: сегодня МУР по  всей  Москве  роздал
фото боксера и старика". Значит, где-то в милиции какая-то  Катя  работает
на преступников. Красота! Не успеешь шагу ступить, а  они  все  знают!  Но
где? В каком отделении милиции эта "Катюха"?..
     Ну, что они телятся, эти телефонные техники?
     И словно в ответ на мои мысли, в трубке звучит:
     - Вы слушаете? Номер 244-12-90 соединен с телефоном-автоматом у метро
"Университет". Отключать?
     Телефон-автомат? Конечно, звонил профессиональный человек,  такую  не
подхватишь на простой крючок.
     - Отключайте, - говорю я. - А номер 244-12-90 переведите на кнопку.
     "Перевести  на  кнопку"  на  нашем   сленге   значит   поставить   на
прослушивание и магнитофонную запись всех разговоров, а также фиксировать,
откуда этот номер будут набирать.
     - У вас есть санкция? - спрашивает меня дежурный секретного отдела.
     - Считайте, что есть. У меня чрезвычайные полномочия от  Генерального
прокурора. Я веду дело по заданию ЦК.
     - Это все хорошо, но без санкции Петровки...
     Недослушав, я бросаю трубку. С этими мудаками нечего терять время.  Я
плетусь в  квартиру  Долго-Сабурова.  Сержанты  еще  караулят  лежащую  на
тумбочке телефонную трубку, смотрят на нее издали в упор, словно она может
взорваться. Я подсаживаюсь к телефону и набираю первый номер  -  Петровку,
отдел Светлова.
     - Дежурный старший лейтенант Красновский слушает!  -  звучит  на  том
конце провода.
     - Это Шамраев. Где Светлов?
     - Подполковник  Светлов  в  Дежурной  части  на  связи  с  гостиницей
"Пекин", товарищ Шамраев. Он вам срочно нужен?
     - А что там, в "Пекине"?
     - Объект вроде просыпается.
     - Ясно. А где Пшеничный?
     - Пшеничный здесь,  в  дежурной  комнате,  разбирается  с  двойниками
поданных в розыск.
     Понятно, Пшеничному все время достается самая черная работа,  взвалил
я на него действительно, как на лошака. Сейчас несколько тысяч  фотографий
Белкина, Акеева и Гридасова  находятся  на  руках  у  московской  милиции,
сотрудников ГАИ и так называемых работников агентурной службы -  стукачей,
тайных осведомителей, барменов  в  злачных  местах  типа  пивного  бара  в
Сокольниках или на углу Пушкинской и Столешникова.  И  можно  представить,
сколько людей, подозрительно похожих  на  разыскиваемых  лиц,  задерживают
сейчас на всех вокзалах, постах ГАИ, на улицах и в ресторанах и свозят  на
Петровку к Пшеничному для проверки документов  и  достоверного  опознания.
Конечно, рядом с Пшеничным сейчас  должна  сидеть  Айна  Силиня,  художник
Синицын и вахтер Сытин.
     - А что из Риги? От Барона?
     - Оттуда звонили, что подполковник Барон выехал  в  Юрмалу.  Они  там
нашли свидетельницу, но она не хочет никуда ехать.
     - Ясно. Записывайте. Срочно дать в  розыск  по  Москве  фото  Германа
Долго-Сабурова. Я сейчас на его квартире, мне сюда немедленно замену, чтоб
сидели в засаде. Его  телефон  244-12-90  поставить  на  кнопку,  возьмите
санкцию у Минаева. Вторую бригаду пошлите в засаду на квартиру его  тетки,
он может там появиться. Адрес: Проспект Мира 17, квартира 47.
     - У нас столько людей нет, товарищ Шамраев! - взмолился дежурный.
     - Доложите Минаеву, он даст. Скажите, что я просил. А сюда хоть  пару
человек немедленно!
     - Понял. Разрешите исполнять?
     - Да, исполняйте.
     Я положил трубку и сказал сержантам:
     - Вот что, ребята. Вы хоть и понятые и я не имею  права  использовать
вас для оперативной работы, но дело есть дело. Если кто-то  заявится  сюда
раньше милиции, будем брать втроем. Ясно?



                            10 часов 47 минут

     Лена Смагина действительно уже просыпалась.  Она  лежала  на  широкой
двуспальной  кровати  в  номере  гостиницы  "Пекин",  нежась  и  покуривая
"Винстон". Сквозь задернутые шторы окна пробивалось июньское солнце и  шум
Садового кольца.  Первая  сигарета  подчас  спасительней  утреннего  душа,
особенно после такой ночи, как вчерашняя. Лена с грустью  подумала,  какая
жалость, что Виктор еще не имеет права жить в гостинице и должен торчать в
чужой квартире, стеречь финский гарнитур и  прочее  барахло  своего  шефа.
Какие они все-таки суки, эти  деятели  из  Ц