у.
     На душе паскудно. Целый день работы  потрачен  зря.  Два  "гениальных
сыщика" оказались на деле просто м...ками.  Тычемся,  как  слепые  котята,
где-то возле молока, а найти не можем.
     - Коньяк у него хороший, у падлы! - говорит хрипло Светлов и лезет  в
карман, выгребает деньги. - У меня четырнадцать рублей. У тебя?
     - Червонец, - говорю я, не считая, свои-то я знаю точно.
     Трудно поверить, что у следователя по особо важным делам и начальника
отделения МУРа на двоих двадцать четыре рубля. Это кажется диким, особенно
в наши дни, когда кругом пышным цветом  рассветает  взяточничество,  но...
что я могу вам сказать? Иногда, все реже, правда,  и  среди  нашего  брата
встречаются честные люди,  хотя  говорить  об  этом  приходится  теперь  с
некоторой стеснительностью,  словно  ты  убогий  или  недоразвитый.  Будто
оправдываешься.
     Так или иначе, мы чувствуем,  что  неудачи  этого  дня  нужно  залить
спиртом, да вообще - с какой стати эти проводники да "племянники"  гуляют,
жрут икру и наслаждаются девочками (не зря же эти порножурналы и лифчик  в
ванной), а мы - два крепких еще  мужика,  сорок  с  небольшим,  нормальные
"бойцы" и "ходолки", поститься должны? Хрена лысого!
     Подстегивая этим друг друга, мы на муровской "Волге" Светлова рулим в
"Прагу". У парадных дверей, конечно, очередь уже змейкой, как  всегда,  на
двери  табличка  "свободных  мест   нет",   и   швейцар   в   галунах   за
стеклянно-зеркальной дверью стоит, как памятник. Но  мы  хозяйски  толкаем
дверь, успокаиваем швейцара своими удостоверениями, и вот нас,  уже  почти
как  иностранцев,  услужливый  метрдотель  ведет  наверх.   Можно   занять
отдельный кабинет, можно сесть у оркестра, можно - на самый верх, в зимнем
саду с фонтаном. Любые места для таких почетных гостей!
     Но мы ведем себя скромно, берем тихий столик в зимнем саду и, помня о
своих ресурсах, заказываем официанту:
     - Бутылку белой, салат и ростбиф. В четвертак уложимся?
     -  Уложитесь,  товарищ  подполковник,  -  улыбается  он,  и   Светлов
удивленно вскидывает на него глаза, но тот уже ушел, улыбаясь.
     Мы оглядываемся. Ресторан, тихая  музыка  из  общего  зала,  компания
студенточек через три столика от нас, и  еще  одна  солидная  компания  за
столами вдоль стены - не то диссертацию отмечают, не то награды  обмывают:
мужчины все в служебно-официальных костюмах, женщин нет.
     Ресторанная  обстановка  всегда  поднимает   настроение,   тем   паче
предвкушение стопки и соседство с этими студенточками -  мы  со  Светловым
выпрямляем  спины,  взглядываем  орлами.  Конечно,  с  нашими  несчастными
двадцатью четырьмя рублями не разгуляешься и не угостишь этих студенточек,
но потанцевать можно будет, а там жизнь покажет.
     И вдруг - не помню, о чем мы  говорили  в  ту  минуту  со  Светловым,
кажется, об  улетевших  в  Баку  "архаровцах",  если  они  там  ничего  не
надыбают,  нас  пора  списывать  в  утиль,  -  но  вдруг  я   умолкаю   от
неожиданности: официант ставит на наш столик трехэтажный поднос с блюдами,
просто "скатерть-самобранка". Тут и спелые болгарские помидоры и нежинские
огурчики, разносолы и маслины, икра паюсная и зернистая, сациви,  балык  -
всего не перечислишь. Ту же бутылка водки в серебряном ведерке  со  льдом,
коньяк армянский "три звездочки" и вино "Гурджуани".
     - Постой! В чем дело? - говорит ему Светлов.  -  Мы  заказали  только
водку, салат и ростбиф. А это не наш заказ.
     - Не беспокойтесь, товарищ подполковник, - улыбается официант. -  Это
просто наша кухня вас скромно угощает.
     - Подождите,  но  я  же  вам  сказал,  что  у  нас  при  себе  только
четвертак...
     - Ну-у, товарищ подполковник... - укоризненно говорит официант.  -  О
чем вы говорите?! Мы же свои люди. Отдыхайте. Минут через  двадцать  будут
жаренные  потроха,  грибы  и  шашлыки  по-карски   из   свежей   баранины.
Персонально для вас, товарищ следователь, жарит наш повар Стукозин. Вы его
помните?
     - Стукозин? -  я  напрягаю  память.  Кажется,  он  проходил  по  делу
плавучих волжских ресторанов. Да,  Стукозина  и  еще  нескольких  поваров,
которые хоть и воровали по-тихому,  не  зарываясь,  но  не  кормили  людей
гнилым мясом, я пожалел тогда, выделил из общей группы махровых жуликов  и
"передал на воспитание коллективу трудящихся".  Ну  что  ж,  я  не  против
стукозинских белых грибов, он действительно мой должник, если на то пошло,
он точно мог "загреметь", я вполне мог тогда отправить  его  лет  на  пять
туда, где сейчас боксер Акеев загорает.  -  Как  же!  Помню  Стукозина,  -
говорю я, веселея. - Привет ему!
     Теперь мы на равных  со  Светловым.  Оба  "угощаем"  друг  друга.  Он
угощает меня своей муровской известностью,  а  я  его  -  своим  престижем
следователя. И вообще, жить веселей, когда  тебя  узнают  в  ресторанах  и
отдают долги, да еще таким способом... Надо будет сходить потом на  кухню,
побалагурить с этим поваром, думаю я,  и  мы  со  Светловым  приступаем  к
пиршеству. Минут через тридцать,  расправившись  под  закуску  с  бутылкой
водки, чувствуем себя превосходно, кадрим девочек-студенточек за  соседним
столиком, потом пересаживаем за свой столик этих "птичек".  Девочки  легко
идут на сближение, это  заочницы  кооперативного  института,  для  того  и
прикатили в Москву на сессию из Донецка и Воронежа, чтобы не  тратить  тут
время зря. Мне досталась упитанная крашенная блондинка двадцати трех  лет,
Светлову - вертлявая "бэби-вумен",  эдакая  вертлявая  малышка-брюнеточка.
Розовым язычком она каждую минуту облизывает пухлые губки, отчего глаза  у
Светлова тут же покрываются мутной мечтательной пленкой.
     Все шло как надо - танцы, девочки, жаренные  грибы  "по-прокурорски",
как аттестовал их Светлов, горячие куриные потрошки, коньячок армянский  и
грузинское вино "Гурджуани"  под  кавказские  шашлычки.  Досаждали  только
официальные тосты за соседним столом  у  стены,  там  постоянно  пили  "За
здоровье   нашего   заместителя   министра!",   "За   достижения    нашего
управления!".
     Светлов не выдержал, спросил у нашего официанта с досадой:
     - Что там за типы пьют?
     -  Минздрав,  товарищ  подполковник,  -  почти  по-военному   доложил
официант.  -  Вон  слева  -  заместитель  Петровского  -   Балаян   Эдуард
Саркисович,  до  минздрава  у  нас  в   КГБ   работал.   Толковый   мужик.
Государственную  премию  обмывают   за   какой-то   новый   препарат   для
космонавтов.
     - Ладно, - милостиво махнул рукой  Светлов.  -  Тогда  пусть  гуляют.
Только пусть он наших девочек не жрет глазами, этот Балаян.
     Действительно, темно-карие бархатные глаза этого Балаяна  -  ему  лет
сорок пять, с пышной седой прядью в густой черной шевелюре - слишком часто
останавливаются на нашем столике и рассматривают нас в  упор,  спокойно  и
подолгу. Мне это не нравится, я демонстративно,  назло  ему  обнимаю  свою
блондиночку  за  талию,  а  другую  руку  приятельски   кладу   на   плечо
светловолосой "бэби-вумен" и предлагаю гусарски-небрежным тоном:
     - А не  завалиться  бы  нам  на  мою  холостяцкую  квартиру,  товарищ
подполковник? Потанцуем, музыку послушаем. Еще не вечер!
     Девочки все равно не верят, что Светлов - подполковник милиции, а я -
следователь по особо важным делам, да мы и не особенно настаиваем на этом.
"Честно" им признаемся, что оба - стоматологи из "платной поликлиники",  и
я даже обещаю подлечить дома зуб светловской пигалице.
     Короче, идет нормальный ресторанный треп, и на  очередном  его  витке
моя подвыпившая воронежская  блондинка  говорит,  что  лучше  бы  мы  были
спортсменами, она "обожает" спортсменов, ее жених держит третье  место  по
боксу в Воронеже и тренирует секцию бокса в детской спортивной школе.
     - Как Акеев, - срывается у меня с языка, но  девочки  не  знают,  кто
такой Акеев, и Светлов объясняет им:
     - Виктор Акеев - наш большой друг, бывший чемпион Европы по  боксу  в
среднем весе. Он сейчас в заграничной командировке уже больше года, и  вот
Игорь по нему ужасно скучает, - он кивнул на меня и улыбнулся.
     - Я думаю, вы можете его увидеть, - вдруг заявляет официант,  подавая
на стол мороженое и кофе-гляссе.
     Я и Светлов разом уставились на него. Официант доложил:
     - Видимо, он вернулся из командировки. В четверг он тут ужинал.
     - Кто?! - подался я всем телом вперед, к официанту.
     - Виктор Акеев, бывший чемпион по боксу, - сказал официант.
     - Ты уверен?
     - Товарищ следователь, обижаете! - улыбнулся он, но глаза его в  этот
момент стали действительно обиженно-замкнутыми. - Он ужинал здесь, вот  за
тем столиком. Коротко стрижен,  одет  в  новый  венгерский  костюм  серого
цвета, рубаха голубая, без галстука. Что еще? С ним были две девушки. Одна
лет двадцати трех, рост - метр  семьдесят,  крашеная  шатенка,  акцент  не
московский, а северный. Вторая тоже - 22-23 года, брюнетка,  глаза  синие,
на Наташу Ростову похожа.
     Наши "девочки" разом примолкли и протрезвели, поглядывая то на  меня,
то на Светлова, то на официанта. Нужно сказать, что и мы со Светловым тоже
мгновенно пришли в себя.
     - Где здесь телефон? - спросил я, и  официант  тут  же  увел  меня  в
кабинет метрдотеля.  Я  спешно  набрал  номер  дежурного  ГУИТУ  МВД  СССР
(Главное  управление  исправительно-трудовых  учреждений),   заказал   ему
срочную установку: по ВЧ связаться с Архангельским  облуправлением  ИТУ  и
проверить, где этот Акеев - в колонии или в "бегах". Через три минуты  был
ответ:  "Виктор  Акеев,  заключенный  исправительно-трудового   учреждения
УУ-121,  личный  номер  1553,  расконвоирован  и  переведен  за   отличное
певедение и ударный труд на стройку народного хозяйства в  том  же  городе
Котлас, где и  находится  в  настоящее  время  до  полного  отбытия  срока
наказания".
     - Спасибо, - говорю я в трубку и тут же звоню в Аэрофлот: - Ближайший
на Котлас?
     - 10.40 утра.
     - А раньше нет?
     - Ушел час назад.
     И двигаюсь обратно в зал в полной уверенности, что наши со  Светловым
"девочки" уже сбежали от нас с перепугу. Но  ничего  подобного!  Наоборот,
они обе прилипли к Марату, их глаза заблестели любопытством и восторгом  -
еще бы! Познакомились с настоящим подполковником из уголовного розыска!
     - А мы-то думали, что вы нам мозги пудрите, - откровенно сказала  моя
блондинка. - Мы думали, что вы какие-нибудь завмаги или фарцовщики, мы вам
"динамо" хотели сделать, а вы...
     Она смотрела на меня с восторгом и говорила мне теперь  только  "вы",
хотя мы еще час назад выпили на брудершафт и она было перешла на "ты"  так
легко, будто не она мне в дочки годится, а я ей в сыновья.
     - Утром летишь в Котлас, - коротко сказал я Светлову в ответ  на  его
вопросительный взгляд. -  Остальное  -  после.  Ну  что?  Пора  по  домам,
девочки. Где вы остановились? Мы вас подбросим...
     - Как это?! - возмущается моя блондинка. - А кто говорил: "потанцуем,
музыку послушаем, еще не вечер"?
     А "бэби-вумен", облизнув свои пухлые губки, добавляет, глядя Светлову
прямо в глаза:
     -  Так  не  пойдет,  товарищ  подполковник!  Это   "крутить   динамо"
называется. Закадрили, напоили, потанцевали и  -  что?  А  еще  Московский
уголовный розыск! Не то я с этим Балаяном уйду...
     Пришлось отвечать  за  свои  гусарские  поступки.  Муровская  "Волга"
Светлова всю ночь простояла под моими окнами в Измайловском парке, а утром
помятый   Светлов    позвонил    жене,    наплел    ей    что-то    насчет
оперативно-розыскных мероприятий и умчался  на  Петровку  выписывать  себе
командировку в Котлас.
     - Преступников мы еще с тобой не поймали, - сказал  мне  на  прощание
Светлов, - а вот как насчет триппера?



                         Среда, 6 июня, полдень

                             АКТ ЭКСГУМАЦИИ
                  И СУДЕБНО-МЕДИЦИНСКОГО ИССЛЕДОВАНИЯ
                     ТРУПА ГР-КИ ДОЛГО-САБУРОВОЙ О.П.

     6 июня  с.г.  мною,  судебно-медицинским  экспертом  морга  N-3  бюро
судмедэкспертизы Мосгорздравотдела Коганом А.Б. по  поручению  следователя
по особо важным делам при Генеральном прокуроре СССР - тов. Шамраева И.И.,
в его присутствии и в присутствии понятых,  на  Востряковском  кладбище  в
гор. Москве, произведена  эксгумация  и  судебно-медицинское  исследование
трупа гр-ки Долго-Сабуровой О.П.
     При этом установлено:
     Наличие рвотных масс в дыхательных путях, бледные, без  кровоподтеков
ссадины вокруг  рта,  мелкие  царапинки,  небольшое  кровоизлияние  вокруг
дыхательных отверстий  свидетельствуют  о  том,  что  смерть  наступила  в
результате задушения от закрытия отверстия рта и носа.
     Потерпевшая могла быть задушена с помощью предмета, крепко  прижатого
к лицу, таким предметом могла быть подушка.
     Экспертиза приходит к заключению, что смерть гр-ки Долго-Сабуровой О.
П. наступила насильственным путем, а не естественным, как ранее указано  в
медицинских документах и справке о причине  смерти,  выданной  Дзержинским
ЗАГСом города Москвы.
                                   Судмедэксперт А. Коган
                        ї          Подписи остальных присутствующих лиц...



     Я сижу над этим актом и думаю, какой ценой он мне достался и на какой
ляд он мне нужен. Обычно, чтобы  добиться  эксгумации  трупа  и  заставить
медэксперта произвести исследование, нужно  хлопотать  неделю  -  эксперты
расписаны по моргам  заранее,  на  кладбищах  не  найдешь  рабочих,  чтобы
разрыть могилу, и т.д. Сегодня все эти хлопоты я спрессовал  в  три  часа,
это  стоило  мне  нервов,  собственных  денег  (нужно  было  дать  рабочим
Востряковского кладбища хотя бы на бутылку), а главное - это отняло у меня
целое утро. И что? Да, моя версия оказалась  верна  -  старуху  прикончили
через два дня после гибели Шаха-Рыбакова. Но кто  ее  убил?  И  какое  это
имеет отношение к Белкину?
     Сколько ни сочиняй, ничего путного в голову не приходит,  и  я  вижу,
что кроме дополнительной работы - еще одного преступления - ничего в  моем
деле не прибавилось. Что, что еще  нужно  сделать,  чтобы  отыскать  этого
журналиста, черт бы его душу взял! Сегодня третий день поиска, практически
- по данному мне сроку -  сегодня  и  завтра  пик  нашей  подготовительной
работы, и  накопленная  информация  должна  дать  конкретные  качественные
результаты, но...
     Мне нужна, мне позарез нужна эта Айна Силиня! Предъявить  ей  портрет
Акеева, Гридасова и даже этого Долго-Сабурова, и если она хоть в одном  из
них опознает кого-то из похитителей, я вытащу за это звено  всю  цепь.  Но
если ни один из них не был в тот день на Курском вокзале, то все - три дня
коту под хвост и начинай все сначала, но как?
     Я снимаю трубку, заказываю срочный разговор с  Ригой,  с  начальником
рижской  милиции.  Пароль  Прокуратуры  СССР  действует  на   телефонистку
безотказно.  Через  двадцать  секунд  слышу  уже  мягкие  голоса   рижских
телефонисток, и затем певучий, с прибалтийским акцентом  голос  секретарши
подполковника Роберта Барона.  Я  не  понимаю  ни  слова  по-латышски,  но
догадываюсь: телефонистка объясняет секретарше,  что  звонок  срочный,  из
Московской прокуратуры.
     Наконец, подполковник берет трубку и я говорю ему с места в карьер:
     - Слушайте, подполковник. Вам что нужно? Чтобы вам Чурбанов  позвонил
или Щелоков?
     - А в чем дело?
     - Вчера утром я послал  вам  срочную  телеграмму  и  вечером  оставил
телефонограмму - мне срочно нужна  свидетельница  Айна  Силиня.  Я  просил
обеспечить ее явку на сегодняшнее утро. Уже двенадцать двадцать, а от  вас
ни слуха.
     - К сожалению, товарищ советник юстиции, лица, которое вы  вызываете,
сейчас в Риге нет.
     - А где она?
     - Соседи сказали участковому инспектору милиции, что она с родителями
уехала отдыхать на Взморье.
     - Куда именно?
     - Этого они не сказали, товарищ советник... - Барон говорит по-русски
с акцентом и в голосе у него некоторая усмешка:  мол,  конечно,  выполняем
ваши просьбы и в общем-то подчиняемся вам, но в то же время... Нечего  нам
приказывать, у нас своя республика.
     Однако мне некогда играть с ним в этот политес, я говорю:
     - Слушайте, подполковник. Дело, которое я веду,  связано  с  отъездом
Леонида  Ильича  на  Венскую  встречу  с  Картером.  В  нашем  с  вами   в
распоряжении считанные дни. Эта Айна Силиня должна быть  у  меня  сегодня.
Даже если вам придется перекопать все Рижское взморье. Вы меня поняли?
     Он  молчит.  Ему  нужно  время,   чтобы   перестроиться   и   понять,
действительно ли ему придется перекопать все Рижское взморье или есть шанс
уйти от этой работы. Он спрашивает осторожно:
     - Скажите, а товарищ Щелоков действительно в курсе этого дела?
     - Щелоков, Руденко, Суслов и Андропов, - говорю я. - От кого  из  них
вы хотите получить телеграмму, чтобы найти девчонку?
     - Ну-у, зачем так?.. Я не знаю - мнется этот рижский Барон,  понимая,
что лучше не  заставлять  меня  идти  к  Щелокову  или  Суслову  за  такой
телеграммой. Если каждый начальник милиции  будет  требовать  от  министра
подтверждения полномочий его помощников,  это  не  может  вызвать  ничего,
кроме гнева начальства. Тем более,  если  действительно  я  веду  дело  по
прямому указанию ЦК...
     Я говорю:
     - Пожалуйста, подполковник, имейте в  виду  -  я  веду  это  дело  по
прямому указанию ЦК, и каждый час может стать  решающим.  Все,  кто  будет
способствовать успешному проведению дела, забыты не будут, вы меня поняли?
Она нужна мне сегодня, кровь из носу!
     Кнут и пряник - верное средство, подполковник меняет тон:
     - Хорошо. Сегодня я займусь этим лично. Куда вам звонить?
     Конечно, если речь  идет  о  внеочередной  звездочке  и  о  получении
полковничьей папахи, подполковник займется этим сам, лично. Я даю ему свой
рабочий и домашний телефоны, телефон приемной Руденко и  телефон  третьего
отдела МУРа, где всегда дежурит кто-то из светловских "архаровцев".
     Он спрашивает:
     - Я могу привезти ее приводом, если она откажется ехать?
     - Безусловно, постановление я подготовлю. В нашем  деле  формальности
должны отступить на второй план.
     С этой минуты подполковник Барон  и  вся  рижская  милиция  начнут  в
прямом смысле  перелопачивать  все  Рижское  взморье,  и  я  думаю,  через
час-полтора  Юрмала  будет  просто  кишеть   оперработниками,   стукачами,
сексотами, сотрудниками наружной службы Латвийского МВД.
     Я положил трубку. Теперь мне оставалось только  ждать.  Ждать,  когда
Барон найдет эту Айну Силиня, ждать, что там, в Котласе, узнает Светлов об
этом Акееве, ждать сообщений из Баку, ждать завтрашнего прибытия в  Москву
поезда N-37 Ташкент - Москва  с  бригадиром  Германом  Долго-Сабуровым,  и
ждать, не найдет ли бригада Пшеничного  на  Курской  дороге  какого-нибудь
свидетеля  ночного  убийства  (убийства  или  несчастного  случая?)   Юрия
Рыбакова.
     Я сонно верчу в руках какие-то бумаги - после греховной  ночи  больше
клонит в сон, чем к работе. Конечно, больше всего меня бы сейчас  взбодрил
телефонный звонок из Баку, Котласа или хотя бы с Курской железной  дороги.
Почему-то я не верю, что  этого  Зиялова  можно  вычислить,  если  сличить
списки  соучеников  Белкина  со  списком  пассажиров  ташкентского  рейса.
Наверное, потому, что это было бы слишком просто, а мне  никогда  в  жизни
ничего не доставалось вот так, запросто. И еще потому, что я уже  не  верю
этому Белкину и его рукописи. Если он наврал,  что  жил  у  Свердлова,  то
почему бы ему не наврать, что Зиялов был его школьным соучеником?..
     Не знаю, думаю я об этом уже в дреме или еще бодрствовал, но когда  я
каким-то сверхчутьем поднял голову  от  бумаг  и  взглянул  на  дверь,  то
увидел, что в дверях стоит  Генеральный  прокурор  СССР  Роман  Алексеевич
Руденко. В маршальском мундире, гладко причесанный, он  молча  смотрел  на
меня в упор своими