ет. Она сама пр-родавала, я  ей  только
цену называл и имел свои комиссионные - три  процента,  как  положено.  Но
только моя цена была ответственная, покупатель ей в эту  цену  верил,  это
она мне много раз говорила.
     - А кто покупатель? Вы его знаете?
     - Мар-рат Алексеевич! Тут у нас недопонимание. Я думал,  что  вы  как
раз и взяли этого покупателя и,  может  быть,  даже  мне  покажете.  Я  уж
сколько лет хочу посмотреть на человека, который, не  торгуясь,  берет  по
моей цене все эти вещицы. Графиня от меня его  все  в  секрете  держит.  А
теперь, выходит, вы сами его ищите.
     - Ищем, - сознался Светлов. - Где она живет, ваша Долго-Сабурова?
     -  Н-да,  накололи  вы  старичка,  пр-рр-раво-слово.  Графиня   Ольга
Петровна  Долго-Сабурова  последние  девяносто  лет   за   вычетом   годов
заключения живет в своем бывшем  собственном  доме  на  Первой  Мещанской.
По-новому, это Проспект Мира, 17. Квартиру ей,  можно  сказать,  от  всего
трехэтажного дома  оставили  -  только  одну  комнату  на  третьем  этаже.
Извольте коньячку?
     - Не обижайтесь, Эммануил Исаакович. Мне ехать пора.
     -  К  графине?  Не  смею  задерживать.  Рр-рыбонька,  налей   посошок
Мар-рр-рату Алексеевичу...
     Через двадцать минут Светлов был  на  Проспекте  Мира,  а  еще  через
десять минут выяснилось, что жилица квартиры-комнаты  N-17  графиня  Ольга
Петровна Долго-Сабурова скончалась неделю назад и квартиру теперь занимает
жэковский слесарь-водопроводчик Раков.
     Светлов ринулся в ЖЭК, в кабинет начальницы:
     -  Где  вещи  старухи  Долго-Сабуровой?  Кто  ее  хоронил?  Где   ваш
слесарь-водопроводчик?
     -  Старуху  хоронили  мы  сами,  за  счет  ЖЭКа,  -  сказала  дебелая
начальница ЖЭКа. -  Где-то  у  нее  есть  племянник,  железнодорожник  или
бригадир поезда. Мы звонили ему, а он в рейсе. Пришлось самим  отвезти  ее
на кладбище, на Востряковское, на жэковские деньги.
     - А вещи где ее? Как комнату можно открыть? Где ваш слесарь?
     - Да какие там были вещи?! Матрац  обделанный  и  тряпье  старое.  Не
знаю, может, Раков и выкинул уже все.  Я  его  еле  упросила  эту  комнату
взять, временно. Они теперь иначе  как  за  двухкомнатную  и  работать  не
хотят. Он вчерась вселялся...
     Разыскав слесаря,  Светлов  и  начальница  вошли  в  комнату  старухи
Долго-Сабуровой. Комната была пуста, если  не  считать  полдюжины  бутылок
водки, приготовленных к новоселью.
     - А где ее мебель? Вещи?
     - Мебель? - сказал слесарь Раков. - Рухлядь была, а не мебель!  Седни
утром я все на  свалку  снес  -  альбомы  всякие,  Библию,  матрац,  мочой
вонючий. Все вчистую на свалку выгреб и окна пооткрывал, чтоб дух вынесло.
Вона эта свалка, пошли покажу.
     Когда Светлов, слесарь и начальница ЖЭКа подошли к жэковской  свалке,
они увидели пламя костра, в котором горели альбомы, Библия, тряпье, одежда
и  грязно-серый  матрац   старухи   Долго-Сабуровой.   Вокруг   веселились
ребятишки, тормошили этот матрац, чтобы он поскорей разгорелся. И  тут  на
глазах у Светлова произошло нечто. Обшивка матраца лопнула и... и к  ногам
ребятишек  покатились  броши,   кулоны,   серьги,   украшенные   рубинами,
хризолитом, бриллиантами. Украшений было немного - всего семь штук,  -  но
за то какие это были изделия: ажурные, действительно музейные вещицы!
     - Смотри! - и Светлов высыпал их мне на  стол.  -  Ты  видишь,  какая
невезуха! Всего неделю не дожила старуха-графинюшка, ети ее  мать!  Мы  бы
знали, кому она сбывала эти игрушки...
     Я молча смотрел на него, потом сказал:
     - Какого числа скончалась графиня, сэр?
     - Двадцать восьмого мая. А что?
     - А тебе не кажется это странным? Такая нелепая случайность: двадцать
шестого погибает Сашка Шах, у которого  были  проданные  старухой  кому-то
драгоценности. А через два дня ни с того, ни с сего умирает сама  старуха,
у которой остальная часть коллекции.
     - Ну, когда-то она должна была умереть? -  Светлов  уже  догадывался,
куда я клоню, но сопротивлялся.
     - Да, конечно, должна была, - говорю я, - но почему сразу после того,
как   с   частью   ее   вещей   погиб    человек?    И    что    это    за
племянник-железнодорожник, который не приехал на  похороны  тети?  Это  ты
выяснил?
     - Выяснил. Долго-Сабуров  Герман  Вениаминович.  Работает  бригадиром
проводников на Курской железной дороге. Больше пока ничего не знаю.
     - Уже немало.
     Тут раздался телефонный звонок. Звонил Пшеничный.
     - Игорь Есич, вы не могли бы подскочить на  Курский,  есть  свидетель
похищения Белкина.
     Я бросаю на Светлова короткий взгляд. - Сейчас подскочим, - говорю  я
Пшеничному.  -  И  у  меня  к  тебе,  Валентин,   еще   просьба.   Запиши:
Долго-Сабуров Герман  Вениаминович,  бригадир  проводников  Курской  жэдэ.
Наведи справки - каким рейсом ездит,  график  дежурств  в  этом  месяце  и
вообще все, что можешь.



                            15 часов 00 минут

     Курский вокзал не только самый модерновый в Москве. Он соперничает  с
Бухарестским за право считаться самым крупным вокзалом в Европе. Бесшумные
эскалаторы, сверкающие указатели, бесконечные ряды камер хранения и  самые
длинные в мире очереди в билетные кассы. Сейчас, летом, вокзал гудит,  как
армия на походе - тысячи людей снуют по залам и эскалаторам, сидят и лежат
на  всех  скамейках  и  креслах,  на  полу  и  в  подземных  переходах,  и
стометровая змеевидная очередь стоит к женскому туалету.
     Я и Светлов продираемся через чемоданы, тюки, мешки, ведра,  корзины,
детей, стариков и пассажиров среднего  транзитного  возраста  к  отсеку  с
табличкой  "Линейный  отдел  милиции".  Линейный  отдел  Курского  вокзала
оказывается таким  же  зашарпанным,  как  и  его  собратья  на  Казанском,
Павелецком и всех  остальных  московских  вокзалах.  Ничего  не  попишешь,
такова уж специфика милицейской работы - превращать в  хлев  любое,  пусть
самое современное помещение.
     Стандартный  зал  дежурной  части  уставлен   стандартными   дубовыми
скамьями.  На  них  жулье,  воры,  вокзальные   пьяницы   и   проститутки,
спекулянты, обворованные и потерявшиеся пассажиры, зареванные дети.  Одних
милиция задержала, другие сами пришли или привели кого-то. И все эти  люди
галдят, требуют, оправдываются,  матерятся  и  наседают  на  дежурного  по
отделу - краснолицего, с тройным подбородком, капитана:
     "Товарищ капитан, я уже третий день не могу  в  этом  хаосе  отыскать
свою жену, встали в разные кассы и потерялись. Может, ее ограбили,  может,
еще хуже... Помогите найти, прошу вас..."
     "Паслюшай, дарагой!  Три  мешка  урюк  вез,  мой  урюк,  нэпродажний.
Дэвочку такой бэленький, такой харошенький папрасил: пастереги, дарагой, в
туалэт схадить нужно. И что думаешь?  Через  дэсять  минут  пришел  -  нет
дэвушки, нет три мешка урюк, нет чемодана. Как такой  дэвушка  поднял  три
мешка - не понимаю..."
     "Я им говорю: я в Одессу везу польскую косметику, для подруг.  А  они
налетели - продай, продай! Я не хотела продавать,  а  они  просят:  у  нас
поезд уходит, ты еще купишь, у вас в Одессе все есть, а у них в  Норильске
ничего нет... Ну, ладно, мне жалко их  стало.  А  тут  старшина  приходит:
"Спекуляция!"..."
     Ясно, что среди такого бедлама, когда каждый час пропадают и теряются
чемоданы, дети, невесты, мужья и жены, к заявлению Айна Силиня о похищении
ее жениха и еще какого-то корреспондента тут  отнеслись,  как  и  ко  всем
прочим: мол, ничего  страшного,  найдется  жених,  наверно,  водку  поехал
пить...
     Не успели мы со Светловым представиться дежурному капитану, как перед
нами словно из-под земли  вырастает  Пшеничный.  Он  утомлен,  худые  щеки
ввалились, глаза красные от бессонницы, но по тому, как держится, движется
и отвечает на вопросы, чувствуется, что он тут уже, как рыба в воде.
     - Давно ты здесь? - спрашиваю.
     - Почти сутки, со вчерашнего вечера. Идемте, -  слегка  волоча  левую
ногу, Пшеничный приводит  нас  в  угловой  кабинет,  мы  закуриваем  и  он
докладывает о том, что ему удалось за эти двадцать часов.
     ...Искать свидетелей налета на Белкина и  Сашу  Рыбакова  нужно  было
среди тех, кто изо дня в день толчется на вокзальной площади.  Носильщики,
таксисты, милиционеры, лоточники и спекулянты всякой мелочью. Среди них  и
провел эти двадцать часов Пшеничный. Методично, как  утюг,  он  "пропахал"
каждый квадрат площади, допросил, опросил и вытащил на  душевный  разговор
десятки людей - от диспетчера до торговцев  мороженым  и  цветами.  Упорно
веря, что в мире всегда есть пара глаз, которая  видела  именно  то,  что,
казалось бы, никто не видел, и чья-то память, которая  помнит  именно  то,
чего не помнят другие, - Пшеничный, как по  цепочке,  шел  от  человека  к
человеку, от десятков "не знаю", "не помню", "не видел" и "не  слышал",  к
старику-носильщику, который сказал, что он-то сам не  был  в  тот  час  на
площади, но слышал, как гадалка Земфира пугала своих детей: "Будешь  плохо
просить, отдам в санитарную машину,  пускай  вас  тоже  увезут,  как  этих
психов!".
     Пшеничный бросился искать гадалку Земфиру и выяснил, что  пару  часов
назад ее в очередной раз задержали дружинники и вместе с ее восемью детьми
увели  в  линейный  отдел  милиции.  Ребятам  с  красными   повязками   не
понравилось, что вразрез с официальной  пропагандой,  обещающей  скорейший
подъем народного хозяйства  и  общее  благосостояние  трудящихся,  Земфира
предсказала каким-то солдатам "войну с бусурманами" и невозвратную дальнюю
дорогу в чужие страны. При этом цыганка советовала всем веселиться сейчас,
до войны, и взимала за совет "пятерку".
     Пшеничный прибежал в линотдел милиции как раз  в  тот  момент,  когда
гражданку Земфиру Соколову после двухчасового  допроса  водворяли  в  КПЗ.
Оказалось, что осуществить  это  не  так  просто  -  помощника  дежурного,
который пытался затолкнуть цыганку в камеру,  окружили  ее  восемь  детей,
дергали во все стороны, шарили по карманам, наседали на  плечи,  притворно
плакали и всерьез кусались.
     Пшеничный увел цыганку в "ленинскую комнату" милиции и там  допросил.
Земфира помнила случай ареста двух психов и подтвердила,  что  "санитаров"
было четверо,  и  что  машина,  куда  они  затолкали  "сумасшедших",  была
санитарной. Но примет "санитаров" она не вспомнила, как ни старалась. Зато
сказала:
     - Когда эта "санитарка" ушла, один алкаш сказал: "Берут  людей  прямо
как в 37 году!".
     - Кто этот алкаш?
     - Я его не знаю, но вижу тут каждый день - к Лидке за пивом ходит.
     Лидка, продавщица пивного ларька у  пригородных  касс,  по  приметам,
которые назвала цыганка, сразу назвала Пшеничному алкаша, который был  ему
нужен. "Лев Палыч вам нужен, ясно. Он к трем подходит,  как  часы,  каждый
день. Ждите". Пшеничный высидел час у пивного ларька и  дождался  высокого
пожилого блондина с бидоном для пива. Это  и  был  Лев  Павлович  Синицын,
преподаватель Суриковского художественного  института,  постоянный  Лидкин
клиент. Налив пивца в бидон и  взяв  сверх  еще  кружку  пива,  Синицын  с
достоинством отошел с Пшеничным в сторонку.
     - Чем могу служить?
     Пшеничный объяснил. Лев Павлович, задумчиво оглаживая ладонью  пивную
кружку стал неторопливо рассказывать. Да, он помнит тот день. У него тогда
отпуск начался, и он пришел за пивом в неурочное  время,  с  утра,  только
отстоял еще перед этим очередь за хамсой в рыбном магазине. И  вот,  когда
он шел с этой хамсой и пустым бидоном мимо  очереди  на  такси  к  пивному
ларьку, он вдруг  увидел  странную  картину:  к  хвосту  очереди  подкатил
санитарный "рафик", остановился, из него  вышли  двое  санитаров  в  белых
халатах и еще двое без халатов и тут же набросились на двух молодых  людей
и девушку. Девушка не то вырвалась и убежала, не то они ее сами  выпустили
- этого Синицын не помнил, как не помнил номера машины, но зато он  хорошо
помнит, что именно поразило его в этой сцене больше всего. Нет,  вовсе  не
то, что среди бела дня людей опять хватают и это похоже на 37 год -  этому
что  удивляться?  -  сказал  Синицын  с  грустной  улыбкой.   -   "история
повторяется сначала как трагедия, а потом как фарс", - нет, его  поразило,
что одним из санитаров был бывший чемпион Европы по боксу в  среднем  весе
Виктор Акеев. Хотя, впрочем, подумал он после, а почему бы бывшему боксеру
и не пойти работать санитаром в дурдом?..
     Задержав Синицына, Пшеничный позвонил мне, и теперь свидетель Синицын
- высокий пожилой блондин с бидоном пива - сидел передо мной и Светловым в
линейном отделе милиции.
     - Вы уверены, что был именно Виктор  Акеев?  Как  вы  его  узнали?  -
спросил я, когда Синицын в моем присутствии повторил свой рассказ.
     - Но, уважаемый, я же рисовальщик! - сказал  Синицын.  -  Этот  Акеев
четыре года назад  -  до  того,  как  стать  чемпионом,  -  целый  семестр
позировал моим студентам. Я не только его лицо, я каждую его мышцу сто раз
рисовал. А впрочем... Ну, как вам сказать? Тогда я был в этом уверен. Хотя
он и был в темных очках и кепке, мне показалось, что это он.  Но  шут  его
знает...
     - Подождите, Лев Павлович! - встрепенулся Пшеничный, до этого момента
гордившийся Синицыным как своей находкой. - Вы же  тогда  не  сомневались,
что это был Агеев?
     - Нет, я и сейчас не сомневаюсь, но...
     - Но что?
     - Но все-таки странно, конечно: чемпион-санитар...
     Мы отпускаем свидетеля, я забираю у Пшеничного справку  на  бригадира
проводников Долго-Сабурова, которую он получил в отделе кадров  управления
Курской железной дороги, и отправляю своего  настырного  помощника  спать.
Двадцатичасовой рабочий день просто валит с ног, хотя он не  признается  в
этом и просит нагрузить его  каким-нибудь  новым  заданием.  Но  я  просто
приказываю ему ехать домой. Он живет в пригороде, в Мытищах, и  собирается
ехать домой электричкой, и я представляю, каково  ему  сейчас  тащиться  в
переполненном поезде, и командирую своего Сережу отвезти его домой.
     Между тем Светлов уже названивает в ЦАБ - Центральное адресное  бюро,
- чтобы выяснить домашний адрес Агеева, и через минуту меняется в лице:
     - Что значит "находится в заключении"?
     Потом он слушает, что там ему отвечают, кладет трубку и говорит мне:
     - Этот Акеев год назад выписан из  Москвы  в  связи  с  осуждением  и
направлением в места заключения.
     Вот тебе и рисовальщик! Похоже, что двадцатичасовая работа Пшеничного
в минуту летит прахом, хорошо еще, что он уже уехал спать. Да я и  сам  не
хочу в это поверить, звоню в  первый  отдел  МВД  СССР  и  получаю  точную
справку:
     Акеев Виктор Михайлович, 1942 года рождения, последнее место работы -
тренер  секции  бокса  детской   спортивной   школы   Ленинского   района,
проживающий Ленинский проспект  70/11,  квартира  156,  осужден  Ленинским
райнарсудом г.Москвы 24 января 1978 года по статьям 191-1 часть  2  и  206
часть 2 УК РСФСР к трем годам  лишения  свободы  и  отбывает  наказание  в
колонии усиленного режима УУ-121 в городе Котласе Архангельской области".
     Итак, старый рисовальщик обознался, не может этот боксер одновременно
сидеть в котласском лагере усиленного режима и  разгуливать  по  Москве  в
одежде санитара. А побег из лагеря  наверняка  был  бы  отмечен  в  первом
спецотделе МВД.
     Тем не менее, если считать не по потерям, а по  прибылям,  теперь  мы
знаем, что один из "санитаров" похож на бывшего  чемпиона  Акеева  и  это,
конечно, поможет составить его портрет -  фоторобот.  Светлов  с  довольно
кислым лицом принимает  мое  предложение  пройтись  с  этим  портретом  по
автобазам санитарных машин и больниц Москвы. Конечно, этого  маловато  для
поиска - какая-то санитарная машина и некто, похожий на боксера Акеева, но
что поделаешь, других данных у нас пока нет.
     Без всякого вдохновения, скорее понуро, чем с  надеждой,  принимаемся
изучать справку на гр. Долго-Сабурова, бригадира проводников бригады  N-56
направления "Москва -  Средняя  Азия",  выданную  отделом  кадров  Курской
железной  дороги.  И  в  графе  его  дежурства  неожиданно  натыкаемся  на
любопытную  деталь:  "Поезд  номер  37  "Москва  -  Ташкент",  26  мая   в
сопровождении бригады N-56 отправился в очередной рейс из  Москвы  в  5.05
утра". Переглянувшись, берем  у  начальника  линейного  отдела  расписание
поездов и убеждаемся: поезд N-37 проходит через платформу "Москворечье"  в
5.30 утра. А  в  шесть  пятнадцать  железнодорожник-обходчик  нашел  возле
платформы труп Рыбакова!
     Светлов даже присвистнул - вот так раз!  Больше  того,  из  этого  же
графика  работы  бригада  Долго-Сабурова  уясняем,  что  24  мая,  в  день
нападения на Белкина и Рыбакова на Курском вокзале, Долго-Сабуров в  рейсе
не был, отдыхал в Москве между поездами. Это заставило  нас  со  Светловым
еще  раз  переглянуться  -  мы  теперь  почти  не  разговаривали,   только
обменивались взглядами. Правда, в  день  смерти  старухи-тетки  племянник,
судя по справке, находился далеко от Москвы, подъезжал к Актюбинску, и это
несколько охладило наше воображение.
     - Вот что...  -  сказал,  прищурясь,  Светлов  уже  в  отделе  кадров
Управления  Курской   дороги,   где   мы   листали   личное   дело   этого
Долго-Сабурова. - Вот что...  Он  холост,  живет  один,  приезжает  только
послезавтра из Ташкента. Я бы пощупал его квартиру.
     Мы оба понимали, что законных оснований для обыска нет,  а  все,  чем
виноват Долго-Сабуров, - это то, что он племянник умершей  старухи  и  что
поезд проходил через платформу "Москворечье" в ночь на 26 мая. Ну  и  что,
скажет надзирающий прокурор и отложит, не подписав, ордер на обыск.



                              17.30 и позже

     17.30 мы со Светловым уже на Смоленской-Сенной, в доме, где на первом
этаже размещается кинотеатр "Стрела", а на восьмом этаже  в  двухкомнатной
квартире,  оставшейся  ему  от   умерших   родителей,   проживает   Герман
Долго-Сабуров. Взяв понятыми сотрудников  кинотеатра  -  администратора  и
билетершу, которым все равно нечего делать во время сеанса, - я и  Светлов
отжимаем замок на двери долго-сабуровской квартиры. Уже первый  взгляд  на
нее говорит, что  бригадир  проводников  живет  не  по  средствам:  тут  и
западная  радиоаппаратура,  и  цветной  телевизор,  и  спальный   гарнитур
"Ганка". Холостяцкий беспорядок - несколько  западных  журналов  с  голыми
девками  лежит  на  диване  и  журнальном  столике,  и  вообще  по   всему
чувствуется, что этот Долго-Сабуров не  теряет  времени  зря  в  перерывах
между  рейсами.  В  ванной,  в  шкафчике,  пачки  индийских   и   немецких
презервативов с так называемыми "усиками" и без и чей-то узенький  лифчик,
на кухне снова порножурналы и колоды карт с порнушкой на лицевой  стороне,
а в баре и в холодильнике - армянский коньяк, шотландские  виски,  рижский
бальзам и экспортная водка - то есть набор на все  вкусы.  Кроме  того,  в
холодильнике рыбец, початая банка с икрой и  внушительное,  килограмма  на
три березовое ведро с сотами меда. Короче, этот парень умеет вкусно пожить
и живет явно не на свои 160 бригадных. Впрочем, кто из  проводников  живет
на зарплату? Все  проводники  так  или  иначе  спекулируют,  это  знает  и
ребенок, в эпоху тотального дефицита на территории такой  огромной  страны
проводники давно стали кем-то вроде снабженцев, и, как теперь мы видим  на
примере Долго-Сабурова, очень неплохо зарабатывают.
     Но даже самый тщательный осмотр квартиры не дал желаемых  результатов
-  никаких  тайников  с  бриллиантами,  никакой  валюты  и  вообще  ничего
экстраординарного, кроме, разве, этих порножурналов, самиздатовской  копии
"Москва - Петушки" и "100 уроков секса".
     Через час под вздохи нетерпеливых понятых заканчиваем этот  бездарный
обыск, составляем по всей форме протокол, заставляем  понятых  подписаться
под ним и, несолоно хлебавши, выбираемся на улиц