облака. И каждый раз приходил  к  выводу,  что  облака  всегда
имеют форму облаков.
   Снова тренькнул мобильник - на этот раз  звонил  Хьюго  Гаррисон.  Сдавая
работу, я записал композицию три раза подряд: Хьюго слушает музыку несколько
раз, так что я избавлял его от нужды перематывать кассету.
   - Привет, Майкл, это Хьюго. Я прослушал твои композиции.
   - Композиции? - переспросил я, слегка смущенный множественным числом.
   - Ну да, мне нравится начало первой, энергия второй, а вот  самая  лучшая
концовка - у последнего варианта.
   Что я мог сказать? Они совершенно одинаковые, дубина стоеросовая?
   - Ну что ж… очень интересно, - заикаясь произнес я.
   - Ты не мог сделать еще одну версию, объединив все  лучшее,  что  есть  в
каждой из трех?
   - Ну, я мог бы попытаться. Одну минуту, я  только  запишу,  -  сказал  я,
случайные свидетели, наверное,  удивились,  почему  этот  парень  ничего  не
записывает, хотя собирался. -  Начало  первой,  энергия  второй  и  концовка
третьей. Хорошо, сделаю все,  что  смогу,  но  на  это  может  потребоваться
день-другой.
   - Годится. Пока, Майкл, мне надо бежать.
   Я мысленно пометил себе, что надо не забыть послать  ему  кассету  с  еще
одной копией все той же записи, от которой,  как  я  по  опыту  знал,  Хьюго
придет в полный восторг.
   Время шло, и люди все подтягивались на барбекю, в  том  числе  -  Кейт  с
Моникой. Кейт принесла с собой акустическую гитару. Любовно пристроив ее  на
подстилке, она стала разносить бесчисленные тарелки с бутербродами. Рядом со
мной лежал парень, который  представился  Дирком.  Я  сразу  ощутил  к  нему
иррациональную неприязнь - лишь на  том  основании,  что  окурок  он  держал
большим пальцем и мизинцем, точно воображал себя Джеймсом Дином или Марлоном
Брандо. Я понимал, что существуют  и  более  серьезные  преступления  против
человечества, но на тот  момент  манера  держать  бычок  большим  пальцем  и
мизинцем показалась мне худшим из грехов. Как бы  то  ни  было,  вскоре  мое
мнение о парне подтвердилось.
   Дирк запихнул бутерброд в рот и, даже не поблагодарив  Кейт,  схватил  ее
гитару и принялся бренчать. Его наглость явно не понравилась  Кейт,  но  она
смолчала. Дирк слегка подстроил гитару и презрительно скривился.
   - Сколько ты за нее заплатила?
   - Всего пятьдесят фунтов, - с гордостью ответила Кейт.
   - Пятьдесят монет? Да я за нее разве что двадцатку отвалю.
   Время от времени приходится сталкиваться  с  такими  неприятными  типами.
Наверное, они посещают вечерние курсы "Как быть грубым".
   - Вообще-то я не собираюсь ее продавать, - сказала Кейт. Слишком  вежливо
сказала.
   - Ну и зря. Теперь цена упала до пятнадцати. Ты упустила свой шанс.  -  И
Дирк запихнул сигарету под струны рядом с колками.  -  Пятьдесят  монет!  За
такое дерьмо, - бормотал он про себя, продолжая бренчать.
   Кейт недоуменно посмотрела на меня, и  мне  захотелось  вырвать  у  этого
малого гитару и разбить ее об его тупую башку. Но  я  не  стал  так  делать,
потому что не люблю прибегать к насилию. Кроме того, моя  выходка  наверняка
испортила бы пикник, и, помимо  всего  прочего,  гитара  разлетелась  бы  на
кусочки, потому что парень прав: гитара - полное дерьмо.
   Я попытался не замечать Дирка, но вскоре он оказался в центре внимания  -
несколько  девушек  затеяли  пение  под  его  весьма  вольную  интерпретацию
"Чудесной стены". Девушки скорее напоминали  детей  фон  Трапп,  чем  Лайама
Галлахера , но и позер Дирк был им под стать -
он отчаянно фальшивил. Больше я не мог сдерживаться.
   -  Вообще-то  мне  кажется,  что  здесь   больше   подходит   ми-минорный
септаккорд, - осторожно подсказал я.
   Тут Дирк соизволил посмотреть на меня.  Он  еще  раз  картинно  затянулся
сигаретой и поморщился, прикрыв один  глаз,  словно  его  благородный  табак
смешали с крепчайшей ямайской дрянью.
   - Не думаю, приятель, - ответил он.
   - Да, там Em7, G, Dsus4, A7sus4.
   Дирк дотумкал, что я понимаю, о чем говорю,  но  не  отступать  же  перед
лицом восхищенных  женщин.  В  стаде  появился  новый  олень-самец,  который
претендует на его  место.  Дирк  сделал  паузу  и  заиграл  другую  песню  -
наверняка разучивал ее много лет.
   - Только не это, - простонала одна из девушек. - Только  не  эта  чертова
"Лестница в небо" . Куда делся "Оазис"?
   - Я могу попробовать, если желаете, -  галантно  предложил  я  и  получил
восторженное согласие.
   Парню ничего не оставалось, как протянуть  мне  гитару,  и  теперь  целая
толпа собралась посмотреть, получится ли у меня лучше.
   - Кейт, ты не против, если я сыграю на твоей гитаре?
   Она кивнула, публика застыла в напряженном ожидании, пока я  с  нарочитой
неспешностью подстраивал гитару. Пауза. И вот  я  сыграл  начальные  аккорды
"Чудесной стены", сильно и уверенно дергая нейлоновые струны, чтобы  извлечь
звук получше. От лица Дирка отлила кровь, когда я  без  перерыва  перешел  к
"Пассажиру", "Рок-н-ролльному самоубийству",  а  вдогонку  сыграл  приличный
кусок из "Второго концерта для гитары" Родриго.  К  тому  времени,  когда  я
закончил, отовсюду неслись приветственные  возгласы,  аплодисменты  и  крики
"бис!", а девушки, судя по их виду, явно жаждали узнать, не соглашусь  ли  я
стать отцом их детей.
   - Совсем неплохая гитара, Кейт, - солгал я, вручая ей инструмент.
   Если бы вся жизнь была такой же  легкой.  Когда  Дирк  закурил  очередную
сигарету, он держал ее нормально. Задание выполнено, подумал я.
   Я очаровал всех этих женщин потому, что вкладывал в музыку чувство.  Если
дать мне в руки  гитару  или  посадить  перед  клавишами,  я  запросто  могу
сказать: "Я так влюблен" или "Я так несчастен". А вот  слова  такие  мне  не
давались. Теперь надо было постараться не выдать  и  своих  чувств,  которые
сводились к одному - самодовольству. Я только что защитил честь гитары Кейт,
денек чудесный, а бутерброды с яйцом и майонезом - свежайшие. В общем, жизнь
прекрасна. Если отрешиться от временных финансовых трудностей,  моя  двойная
жизнь представляла собой хорошо смазанную машину. У меня  есть  жена,  но  я
сохранил независимость;  есть  работа,  которой  я  занимаюсь,  когда  хочу;
чудесные дети, с которыми я  вожусь;  и,  наконец,  у  меня  имеется  личная
берлога, и я могу уделять себе столько времени, сколько захочу.
   Я расслабился, зашел на несколько ярдов в лес и оросил дерево. От  солнца
и пива у меня кружилась голова; я слегка покачнулся, застегивая  ширинку.  И
тут увидел Милли, бегущую под горку. Моя дочурка Милли, которой  нет  еще  и
трех лет, блуждала в чаще в каких-то сорока  футах  от  меня.  В  Клапамском
парке. Одна!
   Милли выглядела такой счастливой, что я сдержался и не  окликнул  ее.  Но
сколько я ни оглядывался, матери ее так и не заметил. С растущим недоумением
я смотрел, как Милли шагает по тропинке, собирая листья и радостно  напевая.
Нас словно разделяло полупрозрачное зеркало: я смотрел на  свою  дочь  и  не
узнавал ее. Они прежде никогда не пела этой песенки. Милли просто  была  еще
одним ребенком, гуляющим в парке. Но также - моей дочерью.  Похожее  чувство
отстраненности я испытал во время УЗИ нашего третьего ребенка - я видел свое
дитя, но не мог установить с ним связь. Вот и сейчас Милли казалась  далекой
и нереальной.
   Почему с ней нет Катерины? Я спрятался  за  куст,  чтобы  понаблюдать  за
Милли, не обнаруживая себя. С одной стороны, мне хотелось подбежать к ней  и
крепко обнять, но это было слишком рискованно. Должно быть, она  потерялась.
Я просто буду следить за ней издалека, пока Катерина не найдет ее,  а  потом
незаметно скроюсь. Я не мог выдать свое присутствие, так что выбора  у  меня
не оставалось. Но когда Милли оказалась рядом, я, сам не знаю почему,  вдруг
выпалил:
   - Милли!
   - Папа! - обрадовалась она.
   Милли не особенно удивилась,  обнаружив  отца  в  кустах,  что  несколько
озадачило меня, но  паника  и  недоумение  быстро  отступили  -  я  искренне
обрадовался встрече с дочерью. Милли подбежала ко мне, и я подхватил  ее  на
руки. Она обняла меня, и это было так чудесно, вот только я понятия не имел,
что же делать дальше.
   - А где мама?
   - Она, она, она, она… Мама, мама…
   Ну давай же, Милли, выкладывай.
   - Она… она там.
   И Милли махнула рукой на концертную эстраду, видневшуюся за  деревьями  в
добрых ста ярдах. И тут я услышал, как Катерина зовет  Милли.  В  ее  голосе
отчетливо звучал страх. Выхода не было. Катерина потеряла Милли. Я нашел.  А
всего час назад я сказал Катерине, что  тружусь  в  Манчестере.  Сердце  мое
выбивало allegro forte, и я забормотал:
   - О, господи, Милли, что же мне делать, что же делать…
   - Зеленая птичка, - ответила она, показывая на дерево.
   И она была права. Позади меня по стволу дерева взбирался  зеленый  дятел.
Представляете себе? Посреди Лондона! Никогда  прежде  я  не  видел  зеленого
дятла.
   - Милли! Где ты? - кричала в отчаянии мать, приближаясь к нам.
   Я поставил Милли на землю и показал на Катерину.
   - Гляди, Милли, вон мамочка. Беги к ней. Скажи, что ты  видела  человека,
похожего на папу.
   Я отпустил ее, и она через поляну кинулась к матери. Я слышал, как  Милли
кричит на бегу:
   - Мама! Папа сказал, что я видела человека, похожего на папу.
   Я увидел момент, когда Катерина заметила Милли. За долю секунды выражение
ужаса на ее лице сменилось  невыразимым  облегчением,  которое  почти  сразу
перешло в гнев. Катерина сердилась на Милли, но в глубине души я  знал,  что
она злится на себя. Одна рука у нее была занята Альфи, а вторую она вытянула
навстречу Милли. Вот Катерина схватила нашу дочь и разрыдалась. Она  кричала
на Милли, которая явно пыталась донести до  матери  какую-то  мысль,  но  та
благополучно потонула в гневе, объятиях и слезах. Катерина ничего не  видела
и не слышала. Так что я мог чувствовать себя в безопасности.
   Все еще прячась в кустах, я смотрел, как Катерина собирается уходить. Что
она вообще здесь делает? От дома далеко, и Катерина никогда не  перебирается
на южный берег Темзы. Я знал, что сборы детей - весьма  трудоемкое  занятие.
Катерина попыталась привязать Альфи к двухместной  прогулочной  коляске,  но
тот верещал, вырывался и изгибал спину, требуя взять  его  на  руки.  Милли,
расстроенная нагоняем, тоже ревела. Катерина  достала  из  коляски  сумку  и
посадила вместо нее Милли. Когда Катерина вешала  сумку  на  ручки  коляски,
Милли закатила истерику, она вопила и тянулась к матери, ревнуя  к  младшему
брату, которого несут на руках.
   Катерина вытащила Милли из коляски, под весом сумки коляска накренилась и
картинно опрокинулась. Сумка ударилась об асфальт, послышался звон разбитого
стекла. Наверное, бутылка с "аквалибре", подумал я. Вонючий дынный  напиток,
который Катерина регулярно покупает. Название этой дряни означает "свободная
вода", а стоит она целое состояние. Дорогостоящая пакость потекла  из  сумки
на землю. Я смотрел, как Катерина, не выпуская детей, присела на корточки  и
попыталась вытряхнуть бутылку из сумки, пока жидкость не испортила остальное
барахло. Раздалось проклятье. Я  увидел  кровь.  Катерина  хотела  поставить
Милли на землю, но та, будучи ребенком, не достигшим трех лет, и не подумала
мыслить рационально; вместо этого Милли с удвоенной силой вцепилась в  мать.
Катерина сердито оттолкнула нашу дочь, та повалилась на траву и закричала. С
каждым новым поворотом в сюжете я понимал, что предвижу ход событий, но не в
силах его изменить.  Все  равно  что  наблюдать  за  столкновением  машин  в
видеоподборке, посвященной дорожным  происшествиям.  Мне  отчаянно  хотелось
броситься к ним и помочь, но разве я мог так поступить? Разве мог я внезапно
появиться посреди Клапамского парка - спустя всего час  после  того,  как  я
сообщил, что нахожусь в Манчестере?
   - Присматриваешься к здешним няням? - хмыкнул позади меня голос.
   Это был Дирк - он все еще досадовал, что его переиграли на дешевой гитаре
из клееной фанеры.
   - Да нет, просто наблюдаю за  женщиной,  которая  пытается  управиться  с
двумя маленькими детьми. Она вообще-то их мать. Э-э… я так думаю.
   - Господи, и зачем только люди заводят детей? - вздохнул Дирк,  глядя  на
самозабвенно дрыгавшую ногами Милли.
   Я осознал, что согласно киваю, и устыдился того, как непринужденно предал
своих детей.
   - Ты только взгляни на  это  вопящее  отродье.  Я  считаю,  людям  нельзя
позволять заводить детей, если они не умеют с ними управляться.
   Внезапно я вскипел. Да что он понимает?
   - Она не виновата! - сказал я с яростью. - С двухлетками всегда нелегко.
   - Только послушай, как она орет на бедную девчонку. Не  удивительно,  что
та вопит в ответ.
   - Так  она,  наверное,  совсем  потеряла  голову.  От  недосыпа  и  всего
остального.
   - Да, похоже, мать-одиночка, - вынес вердикт Дирк и двинул обратно.
   Теперь Катерина сидела на  земле  и  плакала.  Она  выглядела  совершенно
опустошенной. Никогда прежде я не видел ее  такой  обескураженной.  Из  руки
течет кровь, дети рыдают. А поскольку дело происходит  в  Лондоне,  то  люди
проходят мимо, словно Катерина - наркоманка или алкоголичка.  Неужели  никто
не подойдет к ней помочь?
   - С тобой все в порядке, Катерина? - спросил я.
   Она подняла глаза и от изумления даже прекратила рыдать.
   - А ты откуда взялся?
   Поскольку ответа на этот вопрос у меня не было, то лучше всего его просто
игнорировать.
   - Что у тебя с рукой?
   - Да так, порезалась.
   - Тогда понятно, откуда на асфальте кровь. - Я обмотал  ее  пальцы  своим
носовым платком. Катерина таращилась на меня так, словно я в одном лице  был
доброй феей и  рыцарем  в  сверкающих  доспехах.  -  Идиотка,  я  вижу,  что
порезалась. Чем ты занималась?
   - Пыталась достать из сумки битое стекло.
   - Вот и говори после этого о несчастных случаях.
   Катерина улыбнулась, и я понадеялся, что момент, когда она могла еще  раз
спросить, что я вообще здесь делаю, миновал.
   - Мы с папой видели зеленую птичку, - услужливо сказала Милли.
   - Боже, она все никак не может забыть. Мы видели  зеленого  дятла  месяца
два назад. - Я завязал на платке узел. - Пойдем выпьем кофе, а Милли угостим
хрустящей картошкой.
   Катерина вытерла глаза, размазав тушь по щекам.
   - Боже, Майкл, я так рада тебя видеть. Я потеряла Милли. Это было ужасно.
Она отошла от эстрады, пока я переодевала Альфи, я  побежала  искать  ее  за
кафе, но она, наверное, ушла в другую сторону… Я  так  испугалась.  А  потом
опрокинулась коляска, разбилась бутылка, я порезала руку, дети вопили,  и  я
не знала, за что хвататься…
   - Хорошо, забудь про кофе, но как насчет стаканчика вина?
   - А как же малыш?
   - Разумно… ему тоже перепадет.
   Я посадил Милли на плечи, и мы направились  прочь  от  пикника.  Если  бы
двухместная коляска была чуточку шире, я бы привязал Катерину рядом с  Альфи
и всю дорогу вез ее. Мы выбрали столик во  внутреннем  дворике  паба.  Альфи
упоенно сосал из бутылочки, я потягивал пиво, а Катерина залпом  влила  себя
вино. Казалось, все идет отлично - по крайней мере, на данный момент.
   - Так почему ты сказал, что сейчас  в  Манчестере?  -  внезапно  спросила
Катерина.
   Хоть я и положил в рот всего одну хрустящую  картофельную  пластинку,  но
сделал вид, будто у меня рот набит до отказа, и ответить я никак не могу.
   - В Манчестере? - сказал я наконец. - О чем ты говоришь?
   - Ты сказал, что находишься в Манчестере.
   Повисла пауза. Я смотрел на Катерину так, словно она совершенно выжила из
ума, но  недоумение  на  моей  физиономии  сменилось  выражением  внезапного
озарения.
   -  Нет-нет-нет.  На  Манчестерской  улице.  Я  сказал,  что  нахожусь  на
Манчестерской улице. Это в Вест-энде.
   Катерина выглядела смущенной.
   - Но ты же сказал, что на Пикадилли.
   - На площади Пикадилли.
   Катерина рассмеялась над собственной глупостью.
   - А я-то подумала, что тебя опять занесло на Север.
   Мы добродушно посмеялись над этой путаницей,  и  я  облегченно  вздохнул,
порадовавшись, что Катерина забыла,  что  Манчестерская  улица  находился  в
доброй паре миль от площади Пикадилли. Прежде чем она успела задуматься  над
этим, я сменил тему.
   - А ты что делаешь на этой стороне реки? Неужели  не  боялась,  что  тебя
остановят на мосту пограничники.
   - Мы поехали смотреть новый дом Сьюзен и Пирса  в  Стокуэлле,  но  их  не
оказалось дома, поэтому мы решили немного прогуляться по Клапамскому  парку.
Правда, Милли?
   - Мы с папой видели зеленую птичку.
   - Да, хорошо, Милли. Ты уже говорила, - перебил я.  -  Возьми  лучше  еще
один пакетик с картошкой.
   - А ты? - спросила меня Катерина.
   - Ну, покончив с делами на Манчестерской улице, я  сел  на  метро,  чтобы
доехать до своей студии, но вдруг надумал пройтись по парку.  И  тут  увидел
вас. Совпадение, да?
   - Да, только давай не будем говорить моей сестре. Она  наверняка  запишет
это совпадение на счет какой-нибудь психической энергии.
   - А что, неплохая мысль. Я скажу, что завернул в парк, потому что  ощутил
испускаемые тобой отрицательные флюиды. Конца объяснениям мы после этого  не
услышим.
   Катерина захохотала, но в смехе отчетливо  сквозили  истерические  нотки.
Катерина пила второй бокал вина, Милли  поедала  третий  пакетик  хрустящего
картофеля, а Катерина все больше походила на ту жену,  которую  я  знал;  от
срыва у концертной эстрады не осталось и  следа.  Но  тут  в  дело  вмешался
алкоголь, и из Катерины словно воздух выпустили - у нее не осталось сил даже
на смех. Я вызвался поменять Милли  подгузник,  и  мое  предложение  вызвало
короткую улыбку. Я положил Милли  на  коврик  для  переодевания  и  принялся
расстегивать ее мешковатые розовые штанишки.
   - Майкл? - зловеще сказала Катерина.
   - Что?
   - Я недовольна.
   - Что, прости?
   - Я недовольна.
   - Что, недостаточно сухое? Я просил принести сухое белое вино.
   - Своей жизнью. Я недовольна своей жизнью.
   - Что значит - ты недовольна? Разумеется, ты довольна.
   - Нет. Я чувствовала себя виноватой из-за  своего  недовольства,  поэтому
никогда не говорила, но это так нервирует. Словно что-то  упускаешь,  но  не
можешь понять, что именно.
   - Ты просто выпила, Катерина. Ты устала и немного  пьяна,  и  тебе  вдруг
пришло в голову, что ты недовольна своей жизнью, но поверь мне, я мало  знаю
более довольных людей. Ты еще скажи, что не можешь справиться с детьми.
   - Я не могу справиться с детьми.
   - Перестань, Катерина, это не смешно. Милли, прекрати ерзать!
   - Я не шучу.
   -  Ты  справляешься  с  детьми.  Превосходно  справляешься.  Милли,  лежи
спокойно.
   Катерина пожала плечами. Сгорбившись над Милли, я поднял взгляд.
   - Возможно, иногда тебе и кажется, будто ты не справляешься с  ними.  Это
нормально. Кроме того, ты же любишь сидеть с детьми одна.
   - Нет, не люблю.
   - Нет, любишь.
   - Нет, не люблю.
   - Ну, наверное, временами они несколько утомляют. Но, вообще  говоря,  ты
не любишь, когда я мешаюсь под ногами.
   - Нет, люблю.
   - Нет, не любишь.
   - Нет, люблю.
   - Нет, не любишь.
   - Нет, люблю.
   - Да прекрати же, несносная девчонка.
   - Это ты кому: мне или Милли?
   Милли ожесточенно вертелась, и я никак не мог закрепить подгузник.
   - Черт, зачем обязательно усложнять мне жизнь? - Выкрикнул я и добавил:
   - Милли! - На всякий случай.
   - Маму хочу.
   - Мама устала и не может успеть все.
   - Может, - возразила Катерина. - Умная мамочка может  делать  все  и  при
этом весь день улыбаться счастливой улыбкой, тра-ля-ля.
   - Катерина, ты пьяна.
   - Не пьяна, а разъярена.
   - Послушай, я понимаю, что у тебя выдался  паршивый  день,  понимаю,  что
дети могут и достать, но ты же вечно повторяешь, что просто обожаешь  сидеть
с ними дома.
   - Я молчала ради тебя, - сказала она. -  Думала,  что  после  напряженной
работы тебе меньше всего хочется слушать мои стенания по поводу того, ч