льные продолжают предлагать  названия,
даже не взяв на себя труд оценить его вклад. Еще с час мы  выдавали  на-гора
бесконечные варианты, словно глиняные игрушки  -  чтобы  кто-нибудь  тут  же
разбивал их вдребезги. Отвергли "Вон!", "Иди в тюрьму",  "Роктябрь"  и,  что
неудивительно, "Святой Иоанн и заговор зловещей перхоти".
   - "Жажда жизни", - с торжественным видом провозгласил Джим.
   - Это название песни Игги Попа, - сказал Пол.
   - Знаю.
   - И фильма про Ван Гога.
   - Знаю.
   Хотя в голосе Пола и сквозила высокопарность, он прекрасно  понимал,  что
возражения - жалкие. Мы еще немного помусолили название и  согласились,  что
"Жажда жизни" - то, что нужно. Этот разговор отнял у  нас  два  с  половиной
часа, но мы наконец-то могли приняться  за  работу.  Я  включил  микрофон  и
перевоплотился в ведущего "Голливуд-Боул".
   - Дамы и господа, сегодня у нас первый концерт грандиозного тура по  США.
Из английского Балхама к нам приехала лучшая группа в мире. "Жажда жизни"!
   Джим с Саймоном зааплодировали и засвистели, а Саймон  еще  и  зажигалкой
замахал над головой. Пол принял позу бесстрастной отчужденности  -  сидел  и
листал "Тайм-аут".
   - Кто-нибудь хочет завтра вечером пойти на концерт? -  загадочно  спросил
он.
   - А что такое, кто играет?
   - Вот, подумываю  сходить  в  "Полумесяц".  -  Он  взмахнул  журналом.  -
Выступает новая группа под названием "Жажда жизни".
   Повисла пауза.
   - Плагиаторы долбаные! - брызнул слюной Джим. - Свистнули наше название!

***

   В тот вечер мы ничего не записали. В какой-то момент  я  сказал:  "Ладно,
ребята, давайте работать", но это название  было  отвергнуто,  так  как  оно
звучит  слишком  похоже  на  "Люди  за  работой".  Самое  худшее   мгновение
наступило, когда посреди спора зазвонил мой мобильник, и я обнаружил на  том
конце Катерину.
   - Что ты думаешь насчет имени Индия? - спросила она.
   - Уже есть группа под названием "Индия", - ответил я.
   Потом я попытался повторить  это  предложение,  выделяя  слово  "группа",
словно говоря: "Уже есть группа под названием "Индия", но это не значит, что
нельзя назвать Индией ребенка". Слова мои ничего не значили,  потому  что  я
знал, что имя - всего лишь предлог, чтобы позвонить и поговорить после нашей
ссоры.
   От ее голоса я тут же заскучал по дому. Мои сожители так злили меня  весь
день, что захотелось вернуться к Катерине.  Глупые  упреки  Пола  по  поводу
манеры Джима заваривать чай и моей неспособности  приготовить  ужин,  нудные
вопросы Саймона, патологическая медлительность Джима и целый вечер, убитый в
бессмысленных спорах, - все это сводило меня с  ума.  И  тут  меня  посетило
ужасное откровение. Я убежал от семьи в надежде вернуть себе толику здравого
смысла, а напоролся на суррогатную семью, невыносимую, как и  любая  другая.
Всякий раз, добираясь до дальнего края поля, я оглядывался,  и  сзади  трава
казалась гораздо зеленей, чем десять минут назад. Куда бы я ни сбежал, всюду
мне будет хотеться чего-то большего. Я так корежу  себя,  обманываю  любимую
женщину, по уши залез в долги - и все ради чего? Ради того, чтобы  все,  что
раздражает и нервирует меня, увязалось следом. Проблема не в Катерине и не в
детях. И даже не в Джиме, Поле или Саймоне. Проблема - во мне.

Глава пятая
Говорить хорошо

   Мне пятнадцать лет и я стою у театра неподалеку от площади Пикадилли. Еще
шестьдесят старшеклассников только что  вылезли  из  двух  автобусов,  чтобы
посмотреть "Гамлета" Уильяма Шекспира. В пиджаках и галстуках  они  выглядят
неуклюжими  и  стеснительными.  Все  вручили  учителю  английского  чек   от
родителей, но платить полную цену нет нужды, потому что  в  театре  работает
моя мать, и она может снабдить нас билетами со скидкой. Точнее,  это  я  так
думал, о чем опрометчиво поведал учителю английского.  На  самом  деле,  моя
мать работала в театре на полставки, чистила костюмы, и никаких  билетов  со
скидкой достать, разумеется, не могла. Поэтому  билеты  для  нас  вообще  не
заказаны.
   Мне хотелось оказать услугу. Когда учитель произнес  название  театра,  я
вскинул руку  и  протараторил  про  театральную  маму,  и  учитель  полушутя
спросил:
   - Ну, так, может, она сумеет достать нам билеты со скидкой, Майкл?
   И я ответил, что наверняка сможет, а потом все начало расти, как  снежный
ком. Не знаю, почему я помалкивал  все  это  время.  Наверное,  не  хотелось
никого расстраивать. Мне очень нравился мистер Станнард. Казалось, и  я  ему
нравлюсь. Я не сказал правду, когда он спросил:
   - Ведь твоя мама уже заказала билеты?
   Наверное, это был подходящий момент для признания. Я  не  сказал  правду,
даже когда  он  заказывал  два  школьных  автобуса,  чтобы  после  спектакля
учеников развезли по домам. Не сказал я правду, и когда он составлял  список
желающих посмотреть "Гамлета". Я  ничего  не  сказал  ему,  даже  когда  все
усаживались в автобусы.
   Наши автобусы мчались наперегонки по двухрядному  шоссе,  а  мы  отчаянно
болели за своих водителей. Все, кроме меня. Я-то знал, что мы  тратим  время
впустую, и только я виноват в  этом,  и  совсем  скоро  моя  страшная  тайна
раскроется. Но я по-прежнему молчал.
   И вот шестьдесят четыре  школяра  стоят  в  театральном  фойе,  а  мистер
Станнард препирается с билетершей и вдруг оборачивается ко мне:
   - Майкл, ты говорил, что твоя мать  заказала  шестьдесят  четыре  билета,
верно?
   Вот тут-то я  и  признался.  Сделал  вид,  будто  давным-давно  собирался
рассказать, но попросту забыл.
   - Совершенно верно. Я хотел  сказать  вам,  что…  что  маме  не  положены
скидки, поэтому я и не стал просить у нее билеты.
   Мое напускное безразличие не убедило мистера Станнарда, что происшедшее -
невинный пустяк. Администратор сообщил, что билеты на вечернее представление
полностью проданы. Потерявший самообладание  мистер  Станнард  подскочил  ко
мне. Говорят, что страх перед событием страшнее самого события. Но не в  том
случае  -  мое  ожидание  оказалось  ерундой  перед   разъяренным   мистером
Станнардом. Думаю, даже другие учителя были смущены тем, как побагровело его
лицо, как затряслось все его тело, и как он закричал на меня, брызжа слюной.
А я стоял перед ним, не в силах придумать хоть что-то в свое  оправдание,  и
лишь молча пожимал плечами в ответ на вопросы, которые он выплевывал  мне  в
лицо. На лбу у мистера Станнарда вздулись вены, его  лицо  тряслось  в  двух
дюймах от моего, и я чувствовал затхлую табачную вонь. Мистер  Станнард  был
так зол на меня, что путал слова. Когда его ярость достигла пика, он заорал:
   - И теперь весь класс увидит "Гамлета"!
   - Нет, не увидит, сэр.
   - Что?
   - Вы сказали, что весь класс увидит "Гамлета".
   - Я сказал, что не увидит!
   - Нет, сэр, вы сказали, что увидит.
   Возможно, я испортил вечер компании из шестидесяти четырех человек, но  в
этом вопросе я был совершенно прав.
   - Не смей поправлять меня! Я сказал то, что хотел сказать!
   Его пурпурные щеки все еще тряслись в двух дюймах от моего  лицам,  слюна
брызгала на мой нос, но я не решался утереться.
   Один из учителей попытался успокоить мистера Станнарда.
   - Ты и в самом деле сказал "увидят", Дэйв.
   И тогда мистер Станнард повернулся к мистеру Моргану и заорал на него - к
удовольствию учеников: нечасто видишь, как учителя кричат друг на друга.
   Самое дурацкое заключалось в том, что я  молчал  только  потому,  что  не
хотел его расстраивать. Но молчание, как долговременная стратегия,  вряд  ли
могло привести к успеху.
   В конце концов, мы вывалились на улицу и несколько  часов  просидели  под
статуей Эроса, поджидая автобусы.  Я  чувствовал,  что  больше  не  нравлюсь
мистеру Станнарду, а кроме того, начал накрапывать дождик.
   - Ну что ж, если мы все умрем от воспаления  легких,  благодарите  Майкла
Адамса, - едко произнес мистер Станнард. Его слова  показались  мне  немного
несправедливыми - в дожде ведь я был не виноват.
   - Ты просто непроходимый тупица, Адамс, - сказали одноклассники.
   - О если б этот плотный сгусток мяса растаял,  сгинул,  изошел  росой,  -
сказал  Гамлет  .
   И я понял, каково бедняге пришлось.
   - Майкл, ты откладываешь проблему до тех пор, пока  она  из  проблемы  не
превращается в полномасштабное бедствие, -  говорил  классный  преподаватель
следующим утром, выставив меня перед классом.
   Шестнадцать лет спустя примерно то же самое сказал  банковский  служащий,
когда мы беседовали по телефону о моей кредитной задолженности. Он  назначил
мне встречу, а я - в доказательство  того,  что  его  оценка  моей  личности
совершенно верная - не пришел.
   Я сел в своей холостяцкой берлоге и подсчитал, сколько  нужно  заплатить,
чтобы погасить задолженность по кредиту на покупку дома. В  одну  колонку  я
выписал все свои долги по кредитным картам и рассрочкам. В другую колонку  -
сколько денег я получу за следующие несколько месяцев. Со второй колонкой  я
немного смухлевал, включив в нее талоны на  покупку  музыкальных  дисков  со
скидкой, которые остались  у  меня  с  Рождества,  но  результат  все  равно
оказался удручающим. Я внимательно изучал столбики цифр, пытаясь  выработать
самый разумный  и  практичный  план  действий.  После  чего  пошел  и  купил
лотерейный билет.
   День, когда я намеревался начать работать,  как  каторжный,  стремительно
приближался. А пока суд да дело, я решил принять  некоторые  меры  экономии.
Для начала буду выдавливать на щетку поменьше зубной пасты, а вместо орешков
кешью стану покупать  арахис.  В  Южном  Лондоне  имелась  еще  одна  статья
расходов, которая уже давно тревожила меня, но я не  знал,  как  потактичнее
поднять этот вопрос. Расходы на телефон мы делили на  четыре  равные  части,
но,  пристально  изучив  счета  я  выяснил,  что  больше  половины   звонков
приходится  на  долю  Развратника  Саймона,  который  часами  просиживал   в
интернете, путешествуя по  самым  похабным  сайтам.  А  я  финансировал  его
ритуальное самосовращение. Даже в  ресторане  чувствуешь  неловкость,  когда
понимаешь,  что  кто-то  должен  заплатить  больше,  но  сказать  соседу  по
квартире, что он задолжал  тебе  кучу  денег,  потому  что  половину  своего
свободного времени занимается сексом со своей правой рукой… в общем, в книге
о правилах хорошего тона на эту тему не сказано ничего. Но  у  меня  имелось
доказательство в виде телефонного счета, где черным по белому раз  за  разом
повторялся один и тот же номер и указывалось время соединения.  Например,  9
февраля он позвонил в 10.52 утра, и судя по всему, мастурбировал семь  минут
двадцать четыре секунды. Это обошлось нам в тридцать пять пенсов  без  учета
НДС. В тот же день он висел на телефоне еще двенадцать  минут  двадцать  три
секунды - ничего удивительного, поскольку второй раз всегда длится дольше. И
таких листков с датой и временем пребывания  в  сети  было  несколько.  Хотя
"пребывание" - слишком  громкое  слово  для  обозначения  того,  чем  Саймон
занимался в  интернете.  Он  рыскал,  он  шарил,  он  подглядывал  в  кустах
глобальной сети.
   Я обсудил эту проблему с остальными, и мы пришли к выводу,  что  поставим
вопрос ребром. Мы надеялись, что разговор окажется коротким, и  не  придется
вдаваться в подробности, чем Саймон занимается. Пустые надежды. Могли  бы  и
догадаться.  Саймон  вовсе  не  устыдился,  более  того  -  казалось,   даже
обрадовался, что оказался в центре  внимания,  и  ухватился  за  возможность
поразглагольствовать на тему, в которой мнил себя настоящим специалистом.
   - Это очень хорошая цена, - объявил Саймон с  довольным  видом.  -  Можно
смотреть, как люди занимаются сексом с гориллами,  всего  по  цене  местного
телефонного звонка.
   - Чудеса современной техники, - заметил Джим.
   - Или, если на то пошло, с любыми приматами, за исключением  орангутанов.
Это очень редкий вид.
   Саймон, в упор не замечая нашей неловкости,  с  воодушевлением  продолжал
просвещать нас об увлекательном мире жесткого порно.
   - Саймон, ты жалкий извращенец, -  сказал  я,  но  он  лишь  разулыбался,
словно полагал, что я думаю о нем гораздо хуже.
   Меня не столько раздражало то, что Саймон питает нездоровое пристрастие к
порнухе, сколько его нежелание смущаться. Сексом озабочены  все  мужики,  но
остальные, по крайней мере, пытаются скрыть свою  озабоченность.  Саймон  же
трепался о своей одержимости, словно о невинном хобби,  вроде  любительского
театра или акварели.
   "Говорить хорошо", - уверяет реклама "Бритиш Телеком". Как и  делать  все
остальное, что увеличивает телефонные счета.
   В расчете, что мы разделим его восторг, если увидим,  чего  себя  лишаем,
Саймон устроил нам экскурсию по  сайтам  с  порнухой.  Везде  были  вывешены
групповые фото - три-четыре  человека  замерли  в  неудобных  позах,  словно
играли голыми в игру "Изогнись". "Левую руку на красную точку,  правую  ногу
на желтую точку; левую грудь на черный пенис". Только на  моей  памяти  игра
"Изогнись" обычно доставляла удовольствие, а лица  этих  людей  наводили  на
мысль, что они страдают  от  боли.  Фото  показались  мне  отталкивающими  и
притягательными. Вроде автомобильных катастроф и анчоусов: знаешь,  что  это
ужасно, но не можешь удержаться, чтобы не проверить еще раз - убедиться, что
твоя тошнота  никуда  не  делась.  Но  обычно  первое  впечатление  меня  не
подводит. В снимках было  не  больше  эротики,  чем  в  цветных  фотографиях
операции  на  отрытом  сердце.  Саймон   показал   нам   серию   фотографий,
повествующих, как заурядный ужин превращается в оргию. Вполне  непринужденно
превращается.
   - Видите, вот здесь опять, - сказал Саймон.
   - Что?
   - Да вот же. Первое фото: они знакомятся друг с другом. Второе фото:  они
разговаривают. Третье фото: она засунула  его  член  себе  в  рот.  Так  что
случилось между вторым и третьим фото? Как одно следует из другого? Если  бы
речь шла обо мне, то на первом фото было бы:  "Привет,  привет".  На  втором
фото: "Треп, треп". На третьем фото: она дает мне пощечину и уходит.
   Саймон залез  на  другой  сайт,  ссылка  на  который  хранилась  в  папке
"Любимое",  и  предвкушающе  захихикал.  Картинка   проступала   на   экране
постепенно, сверху вниз, словно заигрывая  с  нами,  то  подумывая  показать
сразу все, то задерживаясь и дразня нас маленькими порциями. Проявившаяся на
экране женщина была привлекательна. Красивое  лицо,  чудесной  формы  груди,
округлые бедра  и  длинные,  гладкие  ноги.  Единственное,  что  ее  портило
(возможно, я слишком привередлив), - большой эрегированный член. Конечно,  я
понимаю: будучи мужчинами, мы безосновательно рассчитываем, что женское тело
непременно должно отвечать нашим  стереотипам,  и  все  же  я  настаиваю  на
отсутствии пениса и мошонки.
   Под аккомпанемент страдальческих стонов я сообщил  Саймону,  что  у  него
крайне   нездоровые   отношения   с   компьютером.   Что    он    практикует
однонаправленный секс без любви и нежности. Мы пришли к общему  мнению,  что
Саймон должен пригласить компьютер в ресторан или  куда-нибудь  еще,  прежде
чем употреблять его.
   В  конечном  счете,  мы  выработали  новое  правило  общежития:   Саймону
позволяется мастурбировать перед компьютером только по ночам и  в  выходные,
когда тариф минимален. Он  возразил,  напирая  на  то,  что  на  его  звонки
распространяется  скидка.  Он,  мол,  зарегистрировался  на  сайте   "Бритиш
Телеком" в разделе "Друзья и семья". И  теперь  порнушный  сервер  стал  его
лучшим другом, на звонки которому дают скидку. Нельзя сказать, чтобы  лучший
друг часто ему звонил. Как бы то ни было, новый закон приняли и утвердили, и
мы могли оставить Саймона в покое.
   - Все согласны, - сказал Джим,  -  но  можно  я  еще  раз  гляну  на  тех
блондиночек-близняшек, что возятся в грязи…

***

   Саймона мы слегка презирали за то, что он наивно выставлял  напоказ  свои
самые отвратительные черты. Он не таил темную  сторону  своей  личности.  Он
говорил все, что у него на уме. Это и недостаток, и  достоинство;  возможно,
Саймон - червь, но он честный и нетребовательный червь. Я  был  уверен,  что
наш сосед - не серийный убийца  со  склонностью  к  каннибализму,  иначе  он
жизнерадостно поведал бы нам во всех подробностях, как  следует  поджаривать
человеческую плоть. Саймон - редкий экземпляр, человек без секретов.
   Зато меня всю жизнь снедала столь сильная тяга к скрытности, что  я  даже
замирал на мгновение, прежде чем отозваться на перекличке  в  начале  урока.
Джим, Пол и Саймон понятия не имели,  что  когда  меня  нет  в  квартире,  я
выступаю в роли отца и мужа. Я считал, что так будет  лучше.  В  квартиру  я
въехал первым и не видел никакой необходимости  посвящать  новых  соседей  в
свою необычную семейную жизнь. Но лгал я  мало.  Моим  методом  обмана  было
умолчание. Однажды Катерина пошутила, что я не рассказываю  о  своей  работе
именно потому, что не хочу ей лгать. Как же я смеялся.  Понятное  дело,  мне
пришлось запустить механизм дополнительной защиты своих мужских секретов.  И
отсмеявшись, я пробормотал:
   - Вовсе нет.
   Моя скрытность была на руку Катерине. Я рано понял,  что  если  у  матери
твоих детей выдался скучный день, не очень  тактично  рассказывать  ей,  как
интересно и классно ты провел время. Она бы предпочла, чтоб и  ты  поскучал.
Поэтому в те дни, когда я приходил домой и заставал там  тоску  зеленую,  то
изо всех сил старался не выглядеть веселым и довольным.
   В ту пятницу я вернулся и обнаружил, что Милли смотрит фильм по видео,  а
Катерина, стоя на карачках, драит плиту, время  от  времени  толкая  детское
креслице, в котором сидит Альфи.
   - Как прошел день? - спросила она.
   - Да ты знаешь, довольно скучно.
   - Обедал?
   - Да так, кое-что перехватил.
   - Где?
   - Где?.. Хм, да так, был на обеде по случаю вручения премии.
   - На обеде по случаю вручения премии? Так это же здорово!
   - Да ну, скука смертная. Эти рекламщики вечно устраивают обеды по  случаю
своих дурацких премий. Честно говоря, весьма утомительно.
   - Так ты вернулся к себе в студию, чтобы поработать?
   - Нет... Да и поработать я не сумел бы - выпил слишком много шампанского.
Не знаю, настоящее ли; на вкус какая-то дешевка, да еще пришлось  проторчать
там всю вторую половину дня.
   - Здорово.
   -  Вообще-то  мне  деваться  было  некуда.  Понимаешь,  надо   завязывать
контакты, налаживать связи и заниматься прочей поганой ерундой.
   Катерина сунула голову в духовку, и я быстро убедился, что она ее  именно
чистит, а не готовится к самоубийству.
   - Тебя-то не выдвигали на премию? - донесся из духовки гулкий голос.
   - Более-менее.
   - Более-менее?
   - Ну да, выдвигали. Лучшая  оригинальная  фоновая  музыка  -  для  банка,
помнишь, которую я сочинял прошлой осенью.
   - Господи, и ты молчал?
   - Тебе и так достается,  зачем  докучать  тебе  рассказами  о  работе,  -
неубедительно ответил я.
   Катерина замолчала, сдирая остатки жирной  корки,  и  я  понадеялся,  что
перекрестный допрос завершен.
   - Значит, премию не тебе дали?
   - Ну… Это…. Вообще-то мне.
   Катерина стукнулась головой о внутреннюю  стенку  духовки,  вылезла  и  с
недоверием посмотрела на меня.
   - Ты был на обеде по случаю вручения премии, и именно тебе ее вручили?
   - Э-э… ага. Такая большая серебряная статуэтка. Поднялся на сцену за ней,
все зааплодировали, Джон Пил представил меня, пожал руку, а потом  мы  долго
разговаривали.
   - Джон Пил? Надеюсь,  ты  не  спросил  его,  помнит  ли  он  твою  гибкую
пластинку?
   - Катерина, Джон Пил получал каждый год тысячи и  тысячи  записей,  я  не
рассчитываю, что он помнит одну-единственную гибкую пластинку, которой  даже
не прослушал.
   - Значит, он ее не помнит?
   - Нет, не помнит. Не помнит. Но вообще-то он очень приятный человек, даже
приятнее, чем на радио. Все подходили, поздравляли, смотрели на мою  награду
и фотогр