о пробегал строчки "Богемской рапсодии", пытаясь отыскать  среди
них название хита 1975 года. Таковой не оказалось.
   - Сдаешься?
   - Нет, конечно, не сдаюсь.
   Вместо того  чтобы  терять  время,  я  отправился  к  себе  в  комнату  -
поработать. Час спустя я вышел и сказал:
   - Сдаюсь.
   - Ответ: "Мамма миа!"    -  торжествующе
сообщил Саймон.
   Я оцепенел. Так нечестно. Я бы догадался, если бы подумал чуть дольше.
   - Ты сказал "строчка". А это не строчка, это просто фраза. Не считается.
   - Приветствуем тебя, король викторин! - взвыл Саймон, простирая руки.
   На постороннего объем  знаний  Саймона  мог  произвести  впечатление.  Он
знает, что битва при Мальплаке  состоялась  в  1709  году,  что  птица  додо
обитала на острове Маврикий. Однако с другой стороны, он не знает ответов на
вопросы типа "чем ты зарабатываешь на жизнь?" Он не знает, что его  родители
из-за него беспокоятся. Не знает, как завести себе подружку. И он  не  знает
даже, что от него немного  попахивает.  К  счастью,  вопрос  "Не  воняет  ли
Саймон?" никогда не попадается в научно-популярных викторинах, хотя  Саймона
гораздо больше расстроил бы  неверный  ответ  на  вопрос,  чем  общественное
мнение, согласно которому он воняет, как промокший  спортивный  костюм,  все
лето пролежавший в сумке.
   Пол не принимал  участие  в  викторине,  но  когда  прояснился  ответ  на
последний вопрос, сказал:
   - Да, это верно, - и кивнул с мудрым видом.
   Возможно, Пол не мог принять участие в викторине, потому что все его силы
уходили  на  выполнение  почти  невозможной  задачи:  читать  газету   самым
раздражающим способом. Газеты он брал  в  руки  вовсе  не  для  того,  чтобы
читать, а чтобы всем стало ясно: человек серьезный, читает серьезную газету.
Временами молчание прерывалось утвердительным  хмыканьем,  когда  Пол  хотел
показать, что согласен с передовицей, или едва слышными восклицаниями, когда
он читал какую-нибудь печальную новость из стран третьего  мира.  Кроссворды
он  всегда  сопровождал  комментариями   в   виде   утомленных   вздохов   и
удовлетворенных междометий.
   - Пол, ты разгадываешь кроссворд?
   - Что? О, да. Вообще-то я почти закончил,  -  довольно  ответил  Пол,  не
ведая, что Джим его подначивает.
   - Легкий или трудный?
   - Трудный. Другие меня не интересуют.
   - Ух ты!
   Поздний день наконец перешел в ранний вечер, и Пол забеспокоился - в  это
время суток с ним такое часто случалось.
   - Никто еще не думал об ужине? - спросил человек, который всегда  готовил
ужин.
   Все слегка удивились, что нужно думать о еде до того,  как  пришло  время
есть. Джим посмотрел на часы.
   - Вообще-то я еще не голоден…
   - Пусть так, но ты должен купить  еду  и  приготовить  ее  до  того,  как
проголодаешься, чтобы к тому времени, когда ты будешь голодным, еда уже была
готова.
   Комнату  затопило  безразличное  молчание.  Пол  открыл  дверцу   пустого
холодильника.
   - Ну?
   - Что - ну? - уточнил Джим.
   - Что мы будем на ужин?
   - Спасибо, но для меня несколько рановато.
   - Я ведь не предлагаю его  готовить.  Я  спрашиваю,  может,  на  это  раз
кто-нибудь подумает об ужине?
   Молчание становилось невыносимым, и я не выдержал первым.
   - Да ладно тебе, Пол, не беспокойся. Я приготовлю. Куплю жареную  рыбу  с
картошкой или что-нибудь в этом духе.
   - Это не означает приготовить ужин, это означает купить  жареную  рыбу  с
картошкой. Я не хочу рыбу с картошкой.
   - Может, хочешь карри? - великодушно предложил я,  памятуя,  что  тележка
торговца карри стоит в пятидесяти ярдах от дома.
   -  Ну  почему  нельзя  поесть  нормальную   свежую   пищу,   только   что
приготовленную на нашей кухне?
   Ответом было молчание:  добровольцев  взять  на  себя  столь  непосильную
задачу не было. Минут двадцать Джим задумчиво стоял над плитой,  после  чего
утомленно сказал:
   - Майкл, я не против рыбы с картошкой.
   - Я тоже, - отозвался Саймон.
   - Хорошо, значит, три порции рыбы с картошкой, - согласился я.
   - Ладно, если вы собираетесь покупать готовую еду, я приготовлю  макароны
или что-нибудь еще только для себя.
   На мгновение повисла пауза, и я почувствовал, как рот  Джима  наполняется
слюной при упоминании  о  тех  замечательных  блюдах,  что  Пол  готовит  из
макарон.
   - Ладно, Пол, если уж ты собираешься варить макароны, может, сварганишь и
на мою долю?
   Пол явно подыскивал  слова,  объясняющие,  почему  он  не  считает  такой
поворот справедливым, но ему не дали на времени.
   - Да, и я тоже буду макароны! - выпалил Саймон.
   - Ну и отлично, Пол, - сказал я.
   Четыре  мужика,  обитающие  в  одной  квартире,  успели  превратиться   в
традиционную семью. Не знаю,  как  это  произошло,  и  происходит  ли  такая
метаморфоза со всеми людьми, живущими под одной крышей, но мы  непроизвольно
превратились в маму, папу и двух детей.
   Наверное, я играл роль старшего сына - непонятного, замкнутого и  тихого,
который в те дни, когда не пропадает где-то всю  ночь,  не  может  встать  с
кровати. Саймон был младшим ребенком, неуклюжим и неуверенным в себе:  чтобы
привлечь  внимание,  он  постоянно  задает  вопросы.  Пол  был   измученной,
многострадальной матерью, что все время  суетится  и  беспокоится  обо  всех
остальных. А Джим был отцом - выдержанным, ленивым, загадочным  и  забавным.
Уверенность в себе, выработанная в частной школе, придавала ему  благодушный
родительский вид, мы взирали на него снизу вверх, хотя  порой  я  чувствовал
себя несколько неуютно: как-никак отец на шесть лет моложе меня.
   В детстве я не понимал, откуда папа берет деньги; казалось,  они  у  него
просто есть. То же самое можно было сказать о Джиме.  Единственное  денежное
затруднение Джима заключалось в том,  чтобы  потратить  деньги.  Он  покупал
мини-диски, чтобы заменить ими компакт-диски, которыми в свое время  заменил
все виниловые пластинки. Он покупал все новомодные электрические устройства,
фирменные  перочинные  ножи  и  новые  чехлы  для  мобильных  телефонов.  Мы
предполагали,  что  деньгами  его  снабжает  семья,  но  мы   были   слишком
воспитанными и  слишком  англичанами,  чтобы  выпытывать,  а  на  рассеянные
вопросы Джим бормотал такие же рассеянные ответы.
   Джим получил степень бакалавра по итальянскому и географии, хотя, судя по
всему, помнил  только,  что  Италия  имеет  форму  сапога.  Получив  степень
бакалавра, Джим решил,  что  в  жизни  сгодится  и  докторская;  и  оказался
совершенно прав: он не впадал в замешательство, когда люди  спрашивали,  чем
он занимается. Джим пишет диссертацию и будет ее  писать  до  самой  смерти.
"Промедление" могло бы стать  его  вторым  именем,  если  бы  он  удосужился
добраться до этого  второго  имени.  Пола  он  доводил  до  бешенства  своим
неумением следовать какому-то плану или договоренности.
   В субботу утром Пол, например, предлагает:
   - Джим, хочешь сходить в Национальный дом кино?
   А Джим в своей манере пожимает плечами и отвечает:
   - Ну, давай посмотрим, как там получится.
   После этого Пол на некоторое время затихает, -  дабы  не  взорвалась  его
чувствительная и нежная оболочка, - но когда снова заговаривает, то уже не в
силах сдержать раздражения:
   - Ничего не получится, если мы не встанем и не пойдем.  В  кинотеатр  так
просто не перенесешься, нужно отправиться на  Южный  берег,  купить  билеты,
войти и сесть. Так ты хочешь в кино? - И  с  подчеркнутой  небрежностью  Пол
добавляет:
   - Или как?
   - Ну, давай посмотрим, как там день пойдет, ладно?
   - День не может пойти! День не обладает волей!  От  дня  не  стоит  ждать
такси и четырех  билетов  на  этого  хренова  "Мальтийского  сокола"  ! -
уже орет Пол.
   И тогда Джим говорит:
   - Да ладно тебе, не кипятись.
   Мы все советуем Полу остыть и продолжаем бестолково слоняться по дому,  а
он выскакивает из дома и час спустя возвращается, нагруженный продуктами,  в
том числе солеными крендельками, оливками и дорогим чешским пивом,  которое,
как он знает, мы все очень любим.
   Огромная несправедливость в том, что все в нашем доме любят Джима и никто
не любит Пола. Пол - учитель в хулиганской лондонской школе,  он  горбатится
на низкооплачиваемой и неблагодарной  работе.  Джим  -  праздный  раздолбай,
который живет на деньги, доставшиеся по наследству, и ни хрена не использует
ту фору, что дала ему судьба. Но несмотря на это, я  все  равно  предпочитал
Джима, поскольку у этого прожигателя жизни есть чувство юмора, которого  нет
у нищего госслужащего Пола. Джим меня вечно смешит, и, к моему стыду,  этого
достаточно, чтобы прощать ему все. Живи я в Валахии  пятнадцатого  века,  то
наверняка защищал бы Влада Сажающего-На-Кол  только потому, что  временами  тот  бывал  остроумен.  "Согласен,  он
посадил на кол кучу крестьян, но этого типа нельзя не любить. Ну,  например,
он попросил плотника сделать один лишний кол, - "сюрприз кое для кого", -  а
потом посадил на него самого плотника. Вы можете возразить, что это  немного
подло, но согласитесь - хохма просто классная".
   Дополнял запутанные силы, приводившие в движение наш  семейный  механизм,
музыкальный союз, сложившийся между  мной  и  Джимом.  У  нас  были  близкие
музыкальные вкусы, хотя  Джим  имел  несколько  раздражающее  пристрастие  к
джазу. На джаз у меня не было времени. Музыка - путешествие; джаз  -  тупик.
Леность Джима не помешала ему стать вполне искусным гитаристом, и мы  с  ним
создали супергруппу, впитав весь музыкальный талант,  что  наличествовал  на
последнем этаже дома 140 по Балхам-хай-роуд, Лондон ЮЗ12.
   Как-то Джим сказал, что к таким благословенным названиям, как "Грейсленд"
и клуб "Пещера"  скоро  добавится  новый  адрес
рок-паломничества. Поклонники рока будут толпой валить по этому легендарному
адресу и стоять в почтительном раздумье: так вот где это было  в  те  давние
времена, когда два музыканта наперекор всему создавали то, что  потом  стало
известно всему миру как "балхамский стиль".
   Разумеется, это случилось много лет спустя после  того,  как  я  перестал
верить, что когда-нибудь стану поп-звездой. В  мире  рок-музыки  можно  быть
уверенным лишь  в  двух  вещах.  Во-первых,  что  имидж  важнее  таланта,  а
во-вторых, что в 2525 году будет вновь выпущен сингл "В  году  2525"  . Теперь мой возраст приближался  к  тридцати  пяти,  и
брюшко росло с такой же  скоростью,  с  какой  редели  волосы.  Чтобы  стать
рок-певцом, надо хотя бы  иметь  внешность  Кайли  Миноуг.  Я  понимал,  что
индустрии поп-музыки не интересен жиреющий старый папик, вроде меня, так что
мы с Джимом записывали песни исключительно ради удовольствия. Мы  совершенно
не рассчитывали, что наши записи  когда-нибудь  выйдут  в  виде  синглов,  а
потому лабали музыку ради собственного  развлечения.  Но  поскольку  у  меня
имелось более-менее приличное звукозаписывающее оборудование, я считал,  что
можно время от времени посылать наши песенки в выбранную наугад  музыкальную
компанию - просто ради интереса. Я понимал, что  нам  никогда  не  предложат
контракт, но мы ведь ничего не  теряли.  Так,  смеха  ради.  Честно  говоря,
только сегодня нам вернули кассету с запиской, что в настоящее время  данная
компания  не  заинтересована  в  такого  рода  музыке,   хотя   сами   песни
понравились. Именно такого ответа мы и ждали. Скоты.
   Хотя мои честолюбивые желания почти сошли на нет, я по-прежнему регулярно
представлял, как сижу за клавишами, и вдруг звонит какой-нибудь  высший  чин
от звукозаписи…
   - Это Майкл Адамс? Тот самый Майкл  Адамс,  композитор,  который  сочинил
музыку к рекламе сырных чипсов?
   - Да.
   - Я работаю в компании "EMI" и считаю, что эта мелодия имеет все  задатки
стать  хитом  номер  один.  Если  только   мы   сможем   заменить   китайца,
произносящего: "Осень сырно, осень вкусно" - на  девушку,  поющую:  "Я  хочу
почувствовать твой секс, дай  же,  дай  скорей  мне  секс",  то,  думаю,  мы
добьемся ошеломляющего успеха. Наверняка!
   Я понимал,  что  мечта  эта  выглядит  слишком  смелой,  но  окончательно
проститься с мечтами нелегко, поэтому я писал песни, а Джим писал  слова,  и
мы творили музыку в моей спальне, а история рок-н-ролла текла своим чередом.
Особенно  после  того,  как  создание   нашей   последней   демозаписи   все
откладывалось и  откладывалась  из-за  более  неотложных  дел  -  посмотреть
телевизор, например, или поменять экранные заставки  на  ноутбуке  Джима.  Я
умудрился объединиться с человеком, у которого стимулов  к  труду  было  еще
меньше,  чем  у  меня.  Трудолюбие  у  Джима  отсутствовало  начисто,   зато
трудоненависти было в избытке.
   И все же накануне вечером мы договорились, что сегодня запишем две  новые
песни, и к вечеру мы взялись-таки за работу. Пока Джим настраивал гитару,  я
превращал  спальню  в  звукозаписывающую  студию.  Собирал  носки,   включал
усилители, складывал диван, подгонял длину микрофонных стоек.
   - Как вы называетесь? - спросил Саймон, маяча в дверях в надежде, что ему
позволят вскочить на борт.
   - Название мы еще не придумали, - ответил Джим. - Есть предложения?
   У меня в голове пискнул сигнал тревоги. Только не это, подумал  я.  Опять
начинается наш вечный спор: как мы назовем нашу группу? Один из тех  опасных
и крайне нудных разговоров, которых никогда  не  должен  начинать.  Ибо  как
только втягиваешься в него, обратно хода нет. Роковые слова: "Как мы назовем
нашу группу?", произнесенные именно  в  этом  порядке,  обладают  волшебными
чарами - они способны вычеркнуть из твоей жизни половину дня.
   - Да ладно вам, - сказал  я,  -  давай  начнем  запись.  Если  мы  станем
обсуждать название группы, о деле можно забыть.
   Все согласно  кивнули.  Джим,  который  надписывал  наклейку  на  пленке,
спросил:
   - Хорошо, но что мне писать на наклейке?
   - Ну, мне по-прежнему нравится название "Экстракторы".
   - "Экстракторы"? Ну нет, слишком панковское. Уж тогда  лучше  "Вибраторы"
или "Душители".
   - Ха-ха! - отозвался я. - Только не это. Не  будем  вновь  начинать  этот
спор. Просто напиши наши фамилии. Адамс и Оутс.
   - Похоже на Холл и Оутс, - сказал Пол, который забрел в комнату  с  таким
видом, будто его не интересует наш первый сингл. - Люди подумают: "Надо  же!
Оутс расстался с Холлом и взял себе нового партнера". А затем они сообразят,
что это совсем не тот Оутс и выкинут кассету в мусорную корзину.
   - Ладно, тогда наши имена: Майкл и Джимми.
   - Похоже на братьев Осмонд.
   - Стоп, стоп. Мы опять начинаем этот разговор.
   Все согласились, я  включил  оборудование  и  подсоединил  гитару  Джима.
Последовало короткое молчание, пока  прогревались  устройства,  а  затем  я,
словно что-то вспомнив, добавил:
   - Пусть группа будет пока безымянной.
   И произнеся это, я тут же понял, что допустил ошибку. Даже  глаза  закрыл
от недоброго предчувствия.
   - "Безымянные". А мне нравится, - сказал Джим.
   Отовсюду  послышался  ропот  одобрения,  я  попытался  смолчать,  но  это
оказалось невозможно.
   - Нет. Под безымянной группой я имел в виду, что у нашей группы пока  нет
названия, а потому не надо надписывать кассету "Безымянными".
   - "Безымянные". А ведь звучит, да?
   - Да. Запоминается.
   Я должен был задавить эту мысль в зародыше.
   - Прошу прощения, но мы ни в коем  случае  не  будет  называться  группой
"Безымянные". Худшего названия я не слышал.
   Но Саймон придумал еще хуже:
   - А как насчет "Группы поддержки"?
   Мы с Джимом издали стон, так как хорошо знали, что каждая группа  в  мире
рано или поздно считает, что было бы невероятно эксцентрично  и  оригинально
называться "Группа поддержки".
   Но это не охладило энтузиазма Саймона.
   - Ну, понимаете, всякий раз, когда видишь афишу, там уже  красуется  ваше
название. И вы  можете  подойти  к  организаторам  и  сказать:  "Мы  "Группа
поддержки". Наше название есть на плакате!"
   - А  когда  станете  знаменитыми,  на  плакатах  станут  писать:  "группа
поддержки "Группы поддержки"", - сказал Пол. - И вам придется играть дважды.
   И он рассмеялся. Мы с Джимом качали головой, как два старых мудреца.
   - Да, но что если у вас появятся постоянные поклонники? - вставил Джим. -
Увидят они на плакате слова "Группа поддержки"  и  пойдут  слушать  вас,  но
обнаружат, что вы не только переделали все свои песни, но и сменили  состав.
Или же увидев ваше название, они решат, что это  не  "Группа  поддержки",  а
группа поддержки какой-то другой группы. Это самое худшее  название  за  всю
историю рок-музыки.
   - За исключением "Щепотки цикория".
   - Ну да. За исключением "Щепотки цикория".
   Да, из этого разговора не выбраться. Я был не в состоянии  ему  помешать.
Подобно одной из добрых  фей  в  "Спящей  красавице"  я  напрасно  кричал  и
предупреждал, пока остальные, словно в трансе, шли к веретену.
   - Название группы придумать просто, - объявил Джим вопреки очевидности. -
Надо просто почитать газету.
   - Представители Еврокомиссии вновь требуют провести расследование ГАТТ.
   - Хмм, запоминается.
   - Просто выбери фразу.
   - Вражда скандинавских байкеров.
   - Мне нравится.
   - Похоже на какую-нибудь жуть, играющую трэш.  Типа  "Блицкриг  Викингов"
или "Наковальня Титана".
   - "Битлз", - весело выкрикнул Саймон.
   - Что? - недоуменно спросили мы.
   - Вы же велели прочесть что-нибудь  из  газеты.  Здесь  есть  статья  под
названием "Битлз".
   - Почему бы вам не назвать себя "Аардварк". Тогда в  рок-энциклопедии  вы
будете на первом месте, - предложил учитель английского.
   - Или "А1", - сказал Саймон, - чтобы наверняка.
   - "А1"? Люди будут звонить нам, чтобы заказать такси  .
   - А как насчет "Детектора кислоты"?
   - О боже, нет! - вздохнул я. - Это название напоминает мне одну дерьмовую
группу под названием "Детектор лжи",  которая  когда-то  подыгрывала  нам  в
Годалминге. Они до сих пор не отдали мне микрофонную стойку.
   Затем разговор, как всегда, перешел  в  следующую  стадию  -  сотни  имен
выдавались и отвергались с пулеметной очередью.
   - "Запах красного".
   - Нет.
   - "Элитная республиканская гвардия".
   - Нет.
   - "Больше, чем Иисус".
   - Нет.
   - "Чарли не занимается сёрфингом".
   - Нет.
   - "Танцуй-танцуй".
   - Нет.
   - "Дефлораторы"
   - Нет, Саймон!
   - "Скончался не приходя в сознание".
   - Нет.
   - "Кто такой Билли Ширс"?
   - Нет.
   - "Дырявые руки".
   - Нет.
   - "Осторожно, внутри орехи".
   - Нет!
   - "Пусть рыба плавает".
   - Нет.
   - "Бетонные близнецы".
   - Нет.
   - "Тупая птица".
   - Нет.
   - "Человек, у которого разбухла голова".
   - Нет.
   - "Маленькие жирные бельгийские ублюдки".
   - Нет.
   - "Звук музыки".
   - Нет.
   - "Полураспад".
   - Нет.
   - "Осторожно, двери закрываются".
   - Нет.
   - "Остальные".
   - Нет.
   - "Постельные клопы"
   - Нет.
   - "Аятолла и шииты".
   - Нет.
   - "Гуляющие в гадюшнике".
   - Нет.
   - Ой!
   - Нет.
   - Да нет, я говорю "Ой!" Я только что засадил себе занозу.
   Вскоре мозг тупеет от поисков оригинального сочетания двух-трех слов, и в
результате умственного истощения в конце концов  лепечешь  нечленораздельные
звуки:
   - "Ля-ля-ту-ту".
   - Может, что-нибудь королевское?
   - Все уже занято. "Королева", "Король",  "Принц",  "Принцесса",  осталась
одна герцогиня Кентская. Нельзя же  называть  самую  современную  рок-группу
именем глуповатой бабенки, чья единственная претензия на славу заключается в
бесплатных билетах на Уимблдон .
   - Знаю, - возбужденно сказал Саймон, внезапно вселяя в нас надежду, - как
насчет "Эй!".
   - "Эй"?
   -  Нет,  не  "Эй?".  Не  "Эй"  с  вопросительным  знаком.   А   "Эй!"   с
восклицательным знаком. Чтобы привлечь внимание.
   Никто даже не удосужился возразить; предложение было  слишком  заурядным,
чтобы требовать  ответа.  Вместо  этого  оно  было  проигнорировано,  Саймон
обиженно нахохлился, осознав, что оста