ого  движения.  Однако,  деятельность  Ябрила  была  направлена  не   на
освобождение его народа, а на поиск внутреннего согласия с самим собой.
     Во дворе конспиративного дома Ромео и Ябрилу  потребовалось  немногим
более двух часов, чтобы обсудить еще раз все  детали  их  операции.  Ромео
безостановочно курил. Его беспокоило только одно обстоятельство.
     - Ты уверен, что они отпустят меня? - спрашивал он.
     - А как они могут не отпустить тебя, -  вкрадчиво  отвечал  Ябрил,  -
если у меня в руках будет такой заложник? Поверь мне, ты будешь  у  них  в
большей безопасности, чем я в Шерабене.
     Прощаясь, они  еще  раз  обнялись  в  темноте,  не  зная,  что  после
Пасхального воскресенья никогда больше не увидятся.


     После ухода Ябрила Ромео выкурил в темном дворике последнюю сигарету.
За каменной оградой виднелись остроконечные крыши великих римских соборов.
Он направился в дом, так как пришла пора ввести людей в курс дела.
     Анни, выполнявшая обязанности оружейника, отперла  большой  сундук  и
достала из него оружие и боеприпасы. Один  из  мужчин  расстелил  на  полу
комнаты грязную простыню, и Анни выложила туда ружейное  масло  и  тряпки.
Они будут чистить и смазывать оружие,  пока  Ромео  рассказывает  им  план
операции.
     Несколько часов они слушали его  и  задавали  вопросы.  Анни  раздала
одежду, в которую каждый  должен  облачиться,  и  все  пошутили  по  этому
поводу. Уже будучи в курсе дела, они сели вместе с Ромео за  ужин,  выпили
за успех  операции  молодого  вина,  а  потом,  прежде  чем  разойтись  по
комнатам, еще час играли в карты. Выставлять охрану не было нужды, так как
они накрепко заперли все двери и, кроме того, у каждого рядом  с  постелью
лежало оружие. И тем не менее все долго не могли заснуть.
     После полуночи  женщина-оружейник  Анни  постучала  в  дверь  комнаты
Ромео. Он читал. Когда  он  впустил  ее,  она  быстренько  сбросила  книгу
"Братья Карамазовы" на пол и с презрением сказала:
     - Ты опять читаешь это дерьмо?
     Ромео передернул плечами, улыбнулся и ответил:
     - Это развлекает меня, а герои  поразительно  похожи  на  итальянцев,
которые изо всех сил стараются выглядеть серьезными.
     Они быстро разделись и легли рядом. Их тела были напряжены, но не  от
сексуального  возбуждения,  а  от  таинственного  чувства   ужаса.   Ромео
уставился взглядом в потолок, а Анни закрыла глаза. Она  лежала  слева  от
него и начала правой рукой медленно и нежно массировать его член. Они едва
касались друг друга плечами.  Когда  она  почувствовала,  что  член  Ромео
напрягся, то, продолжая поглаживать  его  правой  рукой,  левой  принялась
мастурбировать себя. Ее руки двигались в медленном  ритме  и  когда  Ромео
попытался дотронуться до ее маленькой груди, она, как  ребенок,  состроила
гримасу, при этом глаза ее были зажмурены. Пальцы Анни  сжимали  его  член
все теснее, движения их становились все безумнее и  неритмичнее,  и  Ромео
испытал  оргазм.  Когда  его  сперма  вылилась  на  ее  руку,   она   тоже
содрогнулась в оргазме, глаза ее были открыты, а худенькое тело подбросило
вверх; она повернулась к Ромео, словно для того, чтобы поцеловать его,  но
только на мгновение  спрятала  голову  на  его  груди,  пока  ее  тело  не
перестало сотрясаться. Потом, совершенно естественно, она села  и  вытерла
свою руку грязной простыней,  взяла  сигарету  и  зажигалку  с  мраморного
ночного столика и закурила.
     - Я чувствую себя лучше, - заявила она.
     Ромео вышел в ванную, намочил полотенце, вернулся, обтер  себе  руки,
все тело, протянул полотенце ей, и она протерла себе между ног.
     Они уже совершали такую процедуру накануне другой операции,  и  Ромео
понимал, что это естественное проявление привязанности, которое она  может
себе позволить. Анни так яростно отстаивала  свою  независимость,  что  не
могла допустить, чтобы не любимый ею мужчина вторгался в нее.  Однажды  он
предложил ей взять его член в рот, но она восприняла это  тоже  как  некую
форму подчинения мужчине. То, что она  сейчас  делала,  было  единственным
способом удовлетворить ее потребность, не предавая идеалов независимости.
     Ромео изучал ее лицо. Теперь оно было не  таким  жестким,  взгляд  не
столь яростным. Он спросил себя, как она, такая молодая, могла за короткое
время стать настолько беспощадной?
     - Ты не хочешь поспать со мной сегодня ночью, просто для компании?  -
поинтересовался он.
     Она отбросила сигарету и ответила:
     - О нет. Зачем мне это? Мы оба получили то, что хотели.
     Анни начала одеваться.
     - В конце концов, - заметил он насмешливо, - ты могла бы перед уходом
сказать мне что-нибудь нежное.
     Она обернулась в дверях,  и  на  мгновение  Ромео  подумал,  что  она
вернется в постель.  Она  улыбнулась,  и  он  впервые  увидел  ее  молодой
девушкой,  которую  мог  бы  полюбить.  Но  она  привстала  на  цыпочки  и
произнесла:
     - Ромео! Ромео! Почему ты Ромео?
     Показав ему нос, она исчезла за дверью.


     В университете Бригам Янга, находившемся в городке Прово,  штат  Юта,
два студента, Дэвид Джатни и Крайдер Коль, готовили  свое  снаряжение  для
традиционной охоты на человека, устраиваемой раз в семестр. Эта игра снова
вошла  в  моду  после  избрания  Фрэнсиса   Ксавье   Кеннеди   президентом
Соединенных  Штатов.  По  правилам  игры  студенческая  команда   получает
двадцать  четыре  часа  на  совершение  убийства,  то  есть  выстрела   из
игрушечного  пистолета  в  вырезанную  из  картона  фигуру  президента   с
расстояния не более пяти шагов.  Для  предотвращения  покушения  действует
команда охраны из более чем сотни студентов. Денежный приз расходуется  на
Банкет Победы по окончании охоты.
     Администрация колледжа под влиянием мормонской церкви не одобряла эти
игры,  хотя  они  стали  популярными  в  студенческих  кампусах  по   всем
Соединенным Штатам, как одно из порочных проявлений  свободного  общества.
Дурной вкус, тяга к насилию стали частью духовной жизни молодежи.  В  этом
был выход раздражению против  власти,  протест  тех,  кто  еще  ничего  не
добился, против тех, кто уже достиг успеха в  жизни.  Протест  этот  носил
символический  характер  и,  конечно,  был  предпочтительнее  политических
демонстраций или сидячих забастовок.  Игра  в  охоту  стала  клапаном  для
бунтующих гормонов.
     Два охотника, Дэвид Джатни и Крайдер Коль, прогуливались рука об руку
по университетскому городку. Джатни был мозговым центром, а Коль  актером,
и пока они шли к  команде,  охранявшей  изображение  президента,  говорил,
главным образом, Коль. Вырезанную из картона фигуру президента легко  было
узнать, она была причудливо раскрашена:  синий  костюм,  зеленый  галстук,
красные носки без ботинок. На ногах была нарисована римская цифра IV.
     Охрана стала угрожать Джатни и Колю своими игрушечными пистолетами, и
оба охотника ретировались. Коль при этом выкрикивал веселые  ругательства,
а Джатни шел молча, с мрачным лицом. Он относился к своему заданию  весьма
серьезно. Джатни заново просматривал план и уже начинал  испытывать  дикое
удовлетворение от его  абсурдности,  которая  и  обеспечивала  успех.  Эта
прогулка на глазах у противника должна была  зафиксировать,  что  охотники
одеты в лыжные костюмы, закрепить этот зрительный образ, чтобы  обеспечить
последующий сюрприз, а также создать впечатление, что охотники  уходят  из
кампуса на уик-энд.
     Правила  игры  предусматривали,  что  маршрут  поездки   "президента"
публикуется. На этот вечер у  него  запланирован  банкет.  Джатни  и  Коль
решили нанести удар как раз перед полуночью, когда по условиям игры  охота
кончается.
     Все шло как задумано. Джатни и Коль встретились в шесть часов  вечера
в назначенном ресторане, владелец которого ничего не знал  об  их  планах.
Для него они оставались просто двумя юными студентами, подрабатывающими  в
ресторане последние две недели.  Они  оказались  прекрасными  официантами,
особенно Коль, и хозяин заведения был весьма ими доволен.
     В девять вечера охрана  "президента",  состоявшая  из  сотни  крепких
студентов, появилась в ресторане с  макетом,  все  входы  были  взяты  под
контроль. Макет установили в центре круга, образованного столиками. Хозяин
ресторана потирал руки, глядя  на  этот  наплыв  гостей,  и  только  когда
заглянул  на  кухню  и  увидел,  как  два  его  молодых  официанта  прячут
игрушечные пистолеты в супницы, он все понял.
     - О, Боже! - только и мог вымолвить он. - Значит, парни,  сегодня  вы
увольняетесь.
     Коль в ответ ухмыльнулся, но Дэвид Джатни глянул на него с угрозой, и
они вышли в зал ресторана, высоко держа супницу, чтобы не  были  видны  их
лица.
     Команда охраны уже поднимала  победный  тост,  когда  Джатни  и  Коль
поставили свои супницы  на  центральный  столик,  сняли  с  них  крышки  и
вытащили игрушечные пистолеты. Они направили их на безвкусно  раскрашенный
макет, и прозвучали щелчки, изображавшие выстрелы. Коль выстрелил один раз
и разразился хохотом, а Джатни трижды неторопливо нажимал на курок,  после
чего бросил пистолет на пол. Он не двигался и не улыбался,  когда  команда
охраны окружила его с поздравительными проклятьями, и все уселись за ужин.
Джатни пихнул макет ногой так, что тот свалился на пол,  где  его  уже  не
было видно.


     Это был один из самых  простых  вариантов  игры  в  охоту.  В  других
колледжах страны игра  выглядела  более  серьезно.  Создавались  тщательно
разработанные структуры охраны, макеты снабжались  сосудами  с  жидкостью,
изображавшую кровь. В  наиболее  либеральных  колледжах  макет  президента
делали черным.
     Однако в Вашингтоне, округ Колумбия, генеральный прокурор Соединенных
Штатов Кристиан Кли собирал досье на  всех  шутников-убийц.  И  фотография
Джатни, и справка о нем вызвали у него интерес. Он пометил себе, что  надо
поручить последить за тем, как будет в дальнейшем протекать  жизнь  Дэвида
Джатни.


     В ту же Страстную пятницу накануне Пасхи двое гораздо более серьезных
молодых людей с гораздо более идеалистическими убеждениями, чем у Джатни и
Коля,  и  более  озабоченные  будущим  мира,  выехали  из  Массачусетского
технологического института в Нью-Йорк и оставили  небольшой  чемоданчик  в
камере хранения  в  Порт  Офорити  Вилдинг.  Они  шли  туда  среди  пьяных
бездомных  бродяг,  остроглазеньких  сутенеров,  начинающих   проституток,
толпившихся в холлах этого здания. Эти молодые люди были два  вундеркинда,
в двадцать лет уже ставшие профессорами в физике, участники  разветвленной
университетской программы. В чемоданчике лежала маленькая  атомная  бомба,
которую они сконструировали из украденных ими в лаборатории  материалов  и
необходимой окиси плутония. Два года у них ушло на то, чтобы  по  крупицам
выкрадывать материалы для своей затеи, фальсифицируя отчеты и опыты, чтобы
никто ничего не заметил.
     Звали их Адам Грессе и Генри Тиббот, их  считали  гениями,  когда  им
было еще по двенадцать лет. Родители  воспитывали  ребят  так,  чтобы  они
осознавали свою  ответственность  перед  человечеством.  Они  не  обладали
никакими пороками, кроме знаний. Блестящий интеллект вынудил их  презирать
соблазны,  таящиеся  внутри  человека,  такие   как   алкоголь,   женщины,
обжорство, наркотики.
     Но они не устояли перед  могучим  наркотиком  абстрактного  мышления.
Обладая социальным сознанием,  они  видели  все  зло  мира  и  знали,  что
создание атомной бомбы было порочным актом, что судьба человечества  висит
на волоске, и решили сделать все, что  в  их  силах,  чтобы  предотвратить
всеобщую катастрофу. После целого года мальчишеских разговоров они  решили
напугать   правительство,   продемонстрировав   ему    насколько    просто
какому-нибудь сумасшедшему обрушить кару  на  человечество.  Они  создадут
маленькую атомную бомбу, мощностью всего в полкилотонны,  установят  ее  и
потом предупредят власти о ее существовании.  Молодые  люди  ощущали  себя
равными Господу  Богу  и  не  знали,  что  подобная  ситуация  предсказана
психологическими   исследованиями   в    престижном    мозговом    центре,
финансируемом правительством, как одна из возможностей в атомный век.
     Будучи в Нью-Йорке, Адам  Грессе  и  Генри  Тиббот  отправили  почтой
письмо-предупреждение в "Нью-Йорк Таймс", в котором объясняли свои  мотивы
и просили  опубликовать  их  письмо,  прежде  чем  его  перешлют  властям.
Изготовление письма  потребовало  довольно  много  времени,  и  не  только
потому, что нужно было очень тщательно  подбирать  слова,  чтобы  не  было
впечатления, что оно  продиктовано  озлоблением,  но  и  потому,  что  они
вырезали слова и отдельные буквы из старых газет и клеили на  чистый  лист
бумаги.
     Бомба не взорвется до следующего  четверга.  К  тому  времени  письмо
попадет  в  руки  властей,  и  бомбу,  конечно,   обнаружат.   Это   будет
предупреждением правителям всего мира.


     Оливеру Оллифанту исполнилось сто лет, а ум его оставался  совершенно
ясным. Это был такой ясный ум и, в то же самое  время,  такой  утонченный,
что, нарушая множество моральных норм, оставлял  его  совесть  чистой.  Ум
Оливера Оллифанта был настолько изощренным, что его  владелец  никогда  не
попадал в почти неизбежные в повседневной жизни ловушки - он  ни  разу  не
женился, не пытался занять какой-либо политический пост и у  него  никогда
не было друга, которому бы он абсолютно доверял.
     В огромном, тщательно охраняемом поместье, всего в  десяти  милях  от
Белого дома, Оливер Оллифант, самый богатый человек Америки  и,  вероятно,
самое  могущественное  частное  лицо,  ожидал  приезда  своего  крестника,
генерального прокурора Соединенных Штатов Кристиана Кли.
     Обаяние Оливера Оллифанта  не  уступало  блеску  его  ума,  его  сила
зиждилась и на том, и на другом. Даже теперь, когда  ему  исполнилось  сто
лет, крупные деятели искали его совета, до такой степени полагаясь на  его
аналитические способности, что он заслужил прозвище "Оракул".
     Будучи  советником  нескольких   президентов,   Оракул   предсказывал
экономические  кризисы,  крахи  на  Уолл-стрит,  падение  доллара,  утечку
иностранных капиталов, фантастические прыжки цен на нефть.  Он  предсказал
политические перемены в Советском Союзе, неожиданные  объятия  соперников,
принадлежащих  к  демократической  и  республиканской  партиям.  Но  самое
главное заключалось в том, что он обладал состоянием в  десять  миллиардов
долларов. Естественно, что совет такого богатого человека высоко  ценился,
даже если оказывался ошибочным. Оракул почти всегда бывал прав.
     В эту Страстную пятницу Оракула беспокоило только  одно  -  прием  по
случаю его столетия, который должен был состояться в Розовом  саду  Белого
дома, и хозяином будет не  кто  иной,  как  президент  Соединенных  Штатов
Фрэнсис Ксавье Кеннеди.
     Для Оракула на миг получить удовольствие  от  такого  спектакля  было
вполне  позволительным  тщеславием.  Это  будет,  грустно  думал  он,  его
последнее появление на сцене.


     В  Риме  в  эту  Страстную  пятницу  Тереза  Катерина  Кеннеди,  дочь
президента  Соединенных  Штатов,  готовилась  завершить  свою  европейскую
ссылку и вернуться, чтобы жить вместе с отцом в Белом доме.
     Ее телохранители из Службы  безопасности  уже  продумали  все  детали
предстоящего отъезда. Следуя ее инструкциям, они купили билеты на  самолет
Рим - Нью-Йорк, вылетающий в Пасхальное воскресенье.
     Терезе Кеннеди исполнилось двадцать три года, она училась  в  Европе,
сначала в Париже, в Сорбонне, а потом в Риме, где  у  нее  только  что,  к
взаимному  облегчению,  завершился  серьезный  роман  с  одним  радикально
настроенным итальянским студентом.
     Она любила отца, но ненавидела его пост президента, потому  что  была
слишком  лояльна  по  отношению  к  отцу,  чтобы  публично  излагать  свои
политические взгляды. Она верила в социализм, в братство всех людей, в то,
что все женщины должны быть  сестрами;  была  феминисткой  в  американском
духе,  считая,  что  экономическая  независимость   является   фундаментом
свободы, так что она не ощущала вины за отцовские деньги,  гарантировавшие
ее свободу.
     В соответствии с несколько странной, но, впрочем, весьма естественной
моралью она отрицала саму идею привилегий и редко посещала  отца  в  Белом
доме. Возможно, она подсознательно осуждала отца за смерть матери, за  то,
что он боролся за политическую власть в  то  время,  когда  мать  умирала.
Потом она захотела затеряться в Европе, но согласно закону, ее, как самого
близкого члена семьи президента, должна была охранять Служба безопасности.
Она пыталась отказаться от такой защиты, но  отец  попросил  ее  этого  не
делать. Фрэнсис Кеннеди сказал, что не перенесет, если  с  ней  что-нибудь
случится.
     Терезу Кеннеди охраняла команда из двадцати человек, дежуривших в три
смены. Когда она отправлялась в ресторан или шла в кино с  приятелем,  они
сопровождали ее. Телохранители снимали квартиры в том же доме, что и  она,
на улицах пользовались автофургонами. Тереза  никогда  не  могла  остаться
одна и должна была ежедневно сообщать главе охраны свой распорядок дня.
     Охрана представлялась  ей  чудовищем  с  двумя  головами:  наполовину
слуги,   наполовину   хозяева.   С   помощью   современного   электронного
оборудования  они  могли  прослушивать  ее  занятия  любовью,  когда   она
приводила  любовника  в  свою  квартиру.  В  телохранителях  было   что-то
угрожающее:  они  двигались  как  волки,  крадучись  и  молча;  быстро   и
настороженно оборачивались, чтобы уловить запах, приносимый ветром,  а  на
самом деле они прислушивались к микрофонам в ушах.
     Отказавшись от  "всеобъемлющего"  наблюдения,  которое  подразумевало
неотступное следование за ней, Тереза Кеннеди ездила в собственной машине,
не  разрешила  команде  безопасности  поселиться  в   соседней   квартире,
запретила телохранителям ходить с ней рядом. Она настояла на  расположении
"по периметру", что означало, что они могут возвести вокруг нее стену, как
вокруг большого сада. Таким образом, она могла жить своей  личной  жизнью,
что  приводило  иногда  к  неожиданностям.  Однажды  она  отправилась   за
покупками, и ей понадобилась мелочь для звонка по телефону. Увидев  одного
из своих охранников, притворяющегося, что он тоже занят покупками, девушка
подошла к нему и спросила:
     - Вы можете дать мне двадцатипенсовик?
     Мужчина удивленно посмотрел на нее, и она, поняв, что  ошиблась,  что
это не был человек из ее охраны, принялась хохотать и извиняться.  Мужчина
остался доволен и, вручая ей монету, шутливо сказал:
     - Для Кеннеди ничего не жалко.
     Как и многие молодые люди, Тереза Кеннеди без всяких на то  оснований
верила, что все люди хорошие, поскольку и себя считала хорошим  человеком.
Она участвовала в маршах за свободу, выступала за правду, а в повседневной
жизни старалась никогда не совершать нечестных поступков.  В  детстве  она
отдала деньги, собранные в копилке, в пользу американских индейцев.
     Будучи  дочерью  президента  Соединенных   Штатов,   она   испытывала
неудобство,  выступая  за  разрешение  абортов,  включая  себя  в   списки
радикальных и левых организаций. Она  терпела  обиды  со  стороны  средств
массовой информации и оскорбления политических  противников.  Тереза  была
безупречно  честной  в  своих  любовных   делах,   верила   в   абсолютную
откровенность, ненавидела обман.
     Ей пришлось получить несколько ценных уроков. В Париже группа бродяг,
обитающих под одним из мостов, пыталась ее изнасиловать, когда она бродила
по городу в поисках местного колорита. В Риме двое нищих пытались  вырвать
у нее сумочку в тот момент, когда она искала там для них мелочь.  В  обоих
случаях  ее  выручали  терпеливые,  бдительные   телохранители.   Но   эти
происшествия не поколебали ее убежденности в том, что  нет  п