Она открыла глаза и он промолвил:
     - Ты так прекрасна.
     Он стал целовать ее груди, а она потянулась и выключила  свет.  После
этого они вновь занялись любовью, пока не заснули.
     Когда Джатни проснулся, ее в комнате не было. Одевшись, он глянул  на
часы, они показывали семь утра. Он обнаружил Розмари на террасе в  красном
спортивном костюме, на фоне которого ее волосы казались черными как уголь.
Здесь же находился привезенный  горничной  столик  на  колесиках,  на  нем
стояли серебряный кофейник, молочник и  тарелки,  покрытые  металлическими
крышками, сохраняющими еду горячей.
     Розмари улыбнулась ему и сказала:
     - Я заказала завтрак и на тебя. Я как раз собиралась тебя  разбудить.
Мне надо побегать, прежде чем отправиться на работу.
     Он присел за столик, она налила ему кофе и сняла крышку с тарелки, на
которой  оказались  яйца  и  тонко   нарезанные   фрукты.   Выпив   стакан
апельсинового сока, она встала.
     - Располагай своим временем, -  произнесла  она.  -  И  спасибо,  что
остался здесь на ночь.
     Дэвиду Джатни хотелось позавтракать вместе с ней, убедиться,  что  он
ей на самом деле  нравится,  поговорить,  рассказать  ей  о  своей  жизни,
заставить  ее  как-то  заинтересоваться  им.  Но  она  уже  завязала  свои
угольно-черные волосы и теперь зашнуровывала спортивные туфли.  Потом  она
встала. Дэвид Джатни,  с  искаженным  от  обуревающих  его  чувств  лицом,
спросил:
     - Когда я опять увижу тебя?
     И сразу же, как только он произнес эти  слова,  понял,  что  совершил
ужасную ошибку.
     Розмари задержалась у двери.
     - Я буду ужасно занята ближайшие несколько недель. Я должна  съездить
в Нью-Йорк. Когда вернусь, позвоню.
     Номер его телефона она не спросила.
     Потом ей пришла в голову новая мысль.  Сняв  телефонную  трубку,  она
заказала машину, которая отвезет его в Санта-Монику.
     - Ее запишут на мой счет, - сказала она. - Тебе нужна  мелочь,  чтобы
дать на чай шоферу?
     Джатни посмотрел на нее долгим взглядом. Она взяла сумочку,  раскрыла
ее и спросила:
     - Сколько тебе нужно на чаевые?
     Джатни не мог совладать с собой, лицо  его  исказилось  от  злости  и
стало почти страшным.
     - Ты должна знать это лучше, чем я, - ответил он, желая оскорбить ее.
Розмари защелкнула сумочку и вышла, не сказав ни слова.
     Он ждал два месяца и однажды на территории  студии  увидел,  как  она
вышла из офиса с Джибсоном Грейнджем и Дином Хокеном.  Он  поджидал  их  у
машины Хокена, так что они должны были поздороваться с ним.  Хокен  слегка
обнял его, сказал, что надо как-нибудь вместе пообедать, спросил, как идут
дела. Джибсон Грейндж пожал ему руку, выдал слабую, но дружескую улыбку, в
глазах его светилась ирония. Розмари глянула на него без улыбки, и  Дэвида
в этот момент осенило, что она явно не вспомнила его.
     Дэвид Джатни стрелял в Луиса Инча из-за молодой женщины Ирен Флетчер.
Ирен нравилось, что кто-то пытался убить Инча, но она  так  никогда  и  не
узнала, что стрелял ее любовник. И это несмотря на то, что она каждый день
уговаривала его поделиться своими сокровенными мыслями.
     Познакомились  они  на  Монтана-авеню,  она  служила  продавщицей   в
знаменитом магазине "Фьома Бейк Шоп",  где  продавался  лучший  в  Америке
хлеб. Джатни заходил туда за бисквитами и булочками, болтая с  Ирен,  пока
она его обслуживала. Однажды она спросила:
     - Не хотите ли вы прогуляться со мной сегодня вечером?  Мы  могли  бы
перекусить и выпить.
     Джатни улыбнулся ей. Ирен не походила ни на  одну  из  этих  типичных
калифорнийских блондинок. У нее было приятное  круглое  лицо,  решительный
взгляд, чуть полноватая фигура, и выглядела она чуть старше его.  Ей  было
двадцать пять или двадцать  шесть,  в  ее  серых  глазах  прыгали  веселые
чертики, а в разговорах с ним она всегда рассуждала  здраво,  так  что  он
согласился. Правда же заключалась в том, что  он  чувствовал  себя  ужасно
одиноким.
     Между ними завязалась случайная  дружеская  любовная  связь.  У  Ирен
Флетчер на что-либо более серьезное не было ни времени, ни  склонности.  С
четырехлетним сыном жила она в доме своей матери, к тому же очень  активно
участвовала  в  местной  политической  жизни   и   увлекалась   восточными
религиями, что было нередким явлением среди молодежи Южной Калифорнии. Для
Джатни это оказался совершенно новый жизненный опыт. Ирен частенько  брала
своего маленького сына Кэмпбелла на  собрания,  затягивающиеся  иногда  до
полуночи. Она закутывала его в индейское  одеяло  и  укладывала  спать  на
полу, пока сама яростно спорила, отстаивая  свой  взгляд  на  кандидата  в
городской совет Санта-Моники или на очередного пророка с Дальнего Востока.
Иногда Джатни ложился спать на полу рядом с мальчиком.
     Для Джатни она оказалась очень подходящей парой - между ними не  было
ничего общего. Джатни ненавидел религию и презирал политику, а Ирен питала
отвращение к кинематографу и интересовалась только книгами об экзотических
религиях и социальными исследованиями левого направления. Но они держались
друг  за  друга,  заполняя  тем  самым  пустоты  своей  жизни.  Когда  они
занимались любовью, оба вели себя чуточку небрежно, правда иногда Ирен  во
время  полового  акта  поддавалась  чувству  нежности,  но   после   этого
немедленно извинялась.
     Помогало и  то,  что  Ирен  любила  поболтать,  а  Дэвид  Джатни  был
молчалив. Бывало, лежа в постели, Ирен  могла  часами  говорить,  а  Дэвид
молча ее слушать. Иногда то, что  она  говорила,  казалось  ему  достойным
внимания, иногда нет.  Представляла  интерес  продолжающаяся  партизанская
война между  владельцами  недвижимой  собственности,  хозяевами  маленьких
домов и арендаторами Санта-Моники. Джатни  симпатизировал  последним.  Ему
нравилась Санта-Моника,  очертания  ее  двухэтажных  домов  и  одноэтажных
магазинчиков, нравились виллы в  испанском  стиле,  прозрачность  воздуха,
полное отсутствие приводящих в уныние  религиозных  зданий  вроде  молелен
мормонов в его родном штате Юта. Он полюбил многоликость Тихого океана, не
оскверненного катарактами стеклянных и каменных небоскребов. Ирен казалась
ему   героиней,   сражающейся   за   сохранение   всего    этого    против
великанов-людоедов - владельцев недвижимой собственности.
     Она рассказывала ему о последнем гуру из Индии и давала  слушать  его
записанные на кассетах заклинания и лекции.  Эти  гуру  выглядели  гораздо
более привлекательными и забавными, нежели строгие взрослые  в  мормонской
церкви, которых он слушал в дни своего детства. В них было больше  поэзии,
их  чудеса  казались  более  безупречными,  духовными  и  неземными,   чем
знаменитая  мормонская  библия  из  золота.  Но  в  конечном   счете   они
оказывались такими же скучными с их  отрицанием  радостей  жизни,  мирской
славы, всего того, о чем так страстно мечтал Джатни.
     А Ирен с трудом могла  остановиться  в  своем  словесном  извержении,
приходя в состояние некоего экстаза, даже когда говорила о  самых  обычных
вещах. В отличие от Джатни она считала, что ее жизнь, на самом деле  такая
ординарная, полна огромного смысла.
     Иногда, когда она совсем уносилась в заоблачные  дали  и  предавалась
своим эмоциям в течении целого часа без перерыва, он представлял, что  она
звезда на небосводе, которая становится все больше и ярче, а сам он падает
в бесконечную дыру, являющуюся вселенной, проваливается туда все глубже  и
глубже, и она ничего не замечает.
     Ему нравилась ее  щедрость  в  материальных  вопросах  и  скупость  в
чувствах. Действительно, она никогда не предавалась отчаянию и никогда  не
стала бы  проваливаться  в  черноту  вселенной.  Ее  звезда  всегда  будет
увеличиваться и обладать огромным влиянием. Дэвид был ей благодарен за все
это, он не хотел, чтобы она летела вместе с ним во мрак.
     Однажды вечером они пошли гулять  по  берегу  поблизости  от  Малибу.
Дэвиду Джатни всегда представлялось таинственной загадкой то, что здесь  с
одной стороны располагался необъятный океан, а с другой  -  дома  и  горы.
Казалось, что горы не могут начинаться вот так сразу, почти у края океана.
Ирен взяла с собой одеяло, подушку и маленького сына. Они лежали на пляже,
мальчик, завернутый в одеяло, заснул.
     Ирен и Дэвид сидели на  одеяле,  и  красота  ночи  овладела  ими.  На
какой-то момент они почувствовали, что любят друг друга.  Они  глядели  на
черно-синюю гладь океана, освещаемую луной, маленькие  птички  порхали  на
накатывающихся волнах.
     -  Дэвид,  -  произнесла  Ирен,  -  ты  никогда  ничего  о  себе   не
рассказываешь. Я хочу любить тебя, а ты не  позволяешь  мне  тебя  узнать.
Дэвиду Джатни исполнился всего двадцать один год, и ее слова тронули  его.
Он нервно рассмеялся и потом сказал:
     - Первое, что ты должна знать обо мне, так это то, что в десяти милях
отсюда я мормон.
     - Я и не знала, что ты мормон, - заметила Ирен.
     - Если бы ты выросла в семье мормонов, то тебя бы научили, что ты  не
должна пить, курить и прелюбодействовать, - сказал Дэвид. - Так что,  если
грешишь такими делами, то должна быть уверена, что находишься  по  крайней
мере в десяти милях от тех, кто тебя знает.
     Он стал рассказывать ей о своем детстве и о  том,  как  он  ненавидел
мормонскую церковь.
     - Они учат, что лгать можно, если это на  пользу  церкви,  -  говорил
Дэвид Джатни. - И после этого лицемерные мерзавцы преподносят тебе все это
дерьмо об Ангеле Морони и некоей  золотой  библии.  Они  носят  ангельское
исподнее, и хотя должен признать, что мои отец и мать никогда не верили  в
это исподнее, но оно висит у них в шкафу. Это самая  нелепая  вещь,  какую
только можно увидеть.
     - А что это за ангельское  исподнее?  -  поинтересовалась  Ирен.  Она
держала его за руку, чтобы поощрить рассказ.
     -  Это  такое  облачение,  которое   одевают,   чтобы   не   получать
удовольствия от совокупления,  -  объяснил  Дэвид.  -  При  этом  они  так
невежественны, что не знают, что у католиков в шестнадцатом  веке  было  в
ходу такое же одеяние, скрывавшее все тело,  и  в  нем  была  только  одна
дырка, чтобы можно было  иметь  женщину,  не  получая  при  этом  никакого
удовольствия. Когда я был маленьким, я видел это ангельское исподнее,  оно
висело среди белья. Я спросил о нем  родителей,  они-то  этим  дерьмом  не
пользовались, но поскольку  отец  был  старшиной  в  церкви,  должны  были
вывешивать это ангельское исподнее, - Джатни рассмеялся и добавил: - Ну  и
религия!
     - Это очаровательно, но  выглядит  слишком  примитивным,  -  заметила
Ирен.
     - А разве не примитивны все эти сраные гуру,  в  которых  ты  веришь,
которые  рассказывают,  что  коровы   -   священные   животные,   что   ты
перевоплощаешься, но эта жизнь ничего не значит. Вся эта колдовская  карма
- дерьмо.
     Ирен почувствовала его внутреннее напряжение, а ей хотелось, чтобы он
продолжал рассказывать. Она сунула руку ему под рубашку и ощутила  сильное
биение его сердца.
     - Ты их ненавидел? - спросила она.
     - Я никогда не испытывал ненависти к моим родителям, - ответил он.  -
Они всегда были добры ко мне.
     - Я имела в виду мормонскую церковь, - пояснила Ирен.
     - Я ненавидел церковь, с тех пор как себя помню, - сказал Дэвид. -  Я
ненавидел ее еще маленьким ребенком. Я ненавидел лица  старшин,  ненавидел
то, что мои отец и мать лизали им задницы. Если ты не согласен  с  учением
церкви, тебя могут даже убить. Это деловая религия, и  они  все  повязаны.
Только благодаря церкви, мой отец стал состоятельным человеком. Но я  тебе
скажу одну вещь, которая вызывала у  меня  самую  сильную  злость.  У  них
существует особое помазание,  и  главные  старшины  совершают  его,  чтобы
попасть на небо раньше других.  Как  будто  кто-то  проталкивается  вперед
тебя, когда ты стоишь в очереди за такси или в дешевом ресторане.
     - Большинство религий таково, - высказалась Ирен, - кроме  индийских.
Тебе надо только остерегаться за свою карму, - она помолчала. - Вот почему
я стараюсь не поддаваться жадности к деньгам и не могу сражаться со своими
земляками за владение этой землей. Я должна сохранить мой дух в чистоте. У
нас сейчас пройдут собрания по поводу того,  что  Санта-Моника  переживает
ужасный  кризис.  Если  мы  не  будем  настороже,   владельцы   недвижимой
собственности уничтожат все, за что мы боролись,  и  этот  город  застроят
небоскребами. Они взвинтят арендную плату, тебя и меня вышвырнут из  наших
домов.
     Она говорила и говорила, и Дэвид Джатни слушал ее с каким-то чувством
умиротворения. Он может вечно  лежать  на  этом  пляже,  утратив  ощущение
времени, растворившись в этой красоте, в невинности этой девушки,  которая
не боится ничего, что с ней может случиться.
     Она рассказывала о человеке, по  имени  Луис  Инч,  который  пытается
подкупить городской совет, чтобы они  изменили  Закон  о  строительстве  и
арендной плате. Она многое знала об этом человеке, собирала о  нем  разные
сведения. Этот тип мог бы быть старшиной в мормонской церкви.
     - Если бы это не было плохо для моей кармы, - подытожила Ирен, - я бы
убила этого мерзавца.
     Дэвид Джатни рассмеялся.
     - Однажды я застрелил президента,  -  он  рассказал  ей  про  игру  с
убийством, про охоту, когда он  на  один  день  стал  героем  университета
Брайама Янга. - И мормонские старшины, заправляющие там, вышвырнули меня.
     Однако Ирен уже была занята сыном, которому приснился дурной  сон,  и
он с плачем проснулся. Она успокоила мальчика и сказала Дэвиду:
     - Завтра вечером этот тип Инч будет  обедать  с  несколькими  членами
городского совета. Он повезет их в ресторан "У Майкла", а это значит,  что
он постарается подкупить их. Я  действительно  с  радостью  застрелила  бы
этого негодяя.
     - А я не беспокоюсь о своей  карме,  -  объявил  Дэвид  Джатни.  -  Я
застрелю его для твоего удовольствия.
     Они оба рассмеялись.
     На следующий вечер Дэвид Джатни почистил охотничье ружье, привезенное
им из Юты, и произвел выстрел, пробивший стекло в лимузине Луиса Инча.  На
самом деле Дэвид не собирался попасть в кого-то, так получилось, что  цель
оказалась ближе, чем он рассчитывал. Ему было просто любопытно, сможет  ли
он организовать себя на такое дело.



                                    17

     Патси Тройка оказался тем  человеком,  который  обвел  вокруг  пальца
Питера Клута и прижал Кристиана Кли. Просматривая показания, данные  перед
комитетами конгресса, расследовавшими  взрыв  атомной  бомбы,  он  обратил
внимание на то  место  в  показаниях  Кли,  где  тот  сказал,  что  взрыву
предшествовал крупный международный кризис, связанный с захватом самолета.
Тройка заметил там некий провал во времени. Кристиан Кли исчезал из Белого
дома. Куда он отправлялся?
     Ясно было, что от самого Кли ничего не  добьешься.  Однако  заставить
Кли в момент такого кризиса  исчезнуть  могло  только  что-то  чрезвычайно
важное. А что если Кли уезжал, чтобы допросить Грессе и Тиббота?
     Тройка не стал советоваться со свои боссом конгрессменом  Джинцем,  а
позвонил Элизабет Стоун, помощнику сенатора Ламбертино,  и  договорился  с
ней вместе пообедать в малоизвестном ресторанчике.  За  месяцы,  прошедшие
после  кризиса,  вызванного  взрывом  атомной  бомбы,   эти   двое   стали
партнерами, как в политике, так и в личной жизни.
     Уже во время их первого свидания, инициатором  которого  был  Тройка,
они  пришли  к  взаимопониманию.  Под  холодной  красотой  Элизабет  Стоун
скрывался бешеный сексуальный темперамент, однако ум ее  всегда  оставался
трезвым. Первое, что она сказала, было:
     - В ноябре наши боссы потеряют свою работу. Я думаю,  что  мы  должны
спланировать наше будущее.
     Патси Тройка удивился. Элизабет Стоун была известна как один  из  тех
помощников, которые верно служат своим шефам в конгрессе.
     - Сражение еще не закончено, - заметил он.
     - Закончено, - возразила ему Элизабет Стоун. -  Наши  боссы  пытались
подвергнуть импичменту президента. Теперь Кеннеди самый выдающийся  герой,
которого знала наша страна со времен Вашингтона. Он даст им ногой под зад.
     Тройка в душе был более лоялен по отношению  к  своему  шефу.  Не  из
соображений чести, а просто из чувства соперничества, он не хотел  думать,
что оказался в лагере проигравших.
     - О, мы можем пока не торопиться, -  продолжала  Элизабет  Стоун.  Мы
ведь не  хотим  выглядеть  крысами,  бегущими  с  тонущего  корабля.  Надо
проделать все так, чтобы это выглядело пристойно. Но я могу обеспечить нам
обоим более выгодную работу.
     Она озорно улыбнулась ему, и Тройка влюбился в эту улыбку.  Это  была
улыбка  ликующего  искушения,  улыбка,  исполненная  вероломства,  улыбка,
говорящая, что если он не восхищен ею, он просто ничтожество. Он улыбнулся
ей в ответ.
     Патси  Тройка  обладал,  даже  по  его  собственному  мнению,   неким
непристойным наглым обаянием, которое действовало на определенных  женщин,
и это всегда удивляло других мужчин и его самого. Мужчины  уважали  Тройку
за его хитрость, энергию, умение действовать. Но то обстоятельство, что он
столь  таинственным  образом  мог  очаровывать  женщин,   во   много   раз
увеличивало их восхищение.
     - Он спросил Элизабет Стоун:
     - Если мы становимся партнерами, означает ли это, что я должен  спать
с вами?
     - Только в том случае, если вы примете на себя такое обязательство, -
отозвалась Элизабет Стоун.
     Два слова в английском языке Патси Тройка ненавидел  больше  всего  -
обязательства и отношения.
     - Я так понимаю, - сказал он, - вы имеете в виду, что  у  нас  должны
возникнуть настоящие отношения и обязательства друг  перед  другом,  вроде
любви?  Подобно  той,  какую  негры-слуги  на  вашем  дорогом  старом  Юге
испытывали к своим хозяевам?
     - С вашим дерьмовым мужским самолюбием могут возникнуть  проблемы,  -
вздохнула она и продолжила. - Я готова заключить сделку. Я  очень  помогла
вице-президенту в ее политической карьере  и  она  в  долгу  передо  мной.
Настало время посмотреть правде в глаза. Джинц и Ламбертино  будут  побиты
на ноябрьских выборах, Элен Дю Пре реорганизует свой штаб,  и  я  намерена
стать одним из ее главных советников. Для вас  у  меня  есть  место  моего
помощника.
     - Для меня это понижение в должности, - улыбнулся Патси Тройка. -  Но
если вы так  хороши  в  постели,  как  я  предполагаю,  я  рассмотрю  ваше
предложение.
     - Это не будет понижением, - нетерпеливо сказала  Элизабет  Стоун,  -
поскольку иначе вы вообще останетесь без работы. А  потом,  когда  я  буду
подниматься вверх, вместе со мной  будете  подниматься  и  вы.  Возглавите
собственный отдел в аппарате вице-президента.
     Она сделала паузу, потом продолжила:
     - Послушайте, мы понравились друг другу еще тогда, в офисе  сенатора.
Может это была и не любовь,  но,  безусловно,  мы  испытали  вожделение  с
первого взгляда.  Я  слышала,  что  вы  спите  со  своими  помощницами,  и
оправдываю это. Мы оба много работаем и у нас нет  времени  для  настоящих
любовных отношений. А я устала спать с разными мальчиками  только  потому,
что раза два в месяц чувствую себя одинокой. Я хочу настоящих отношений.
     - Вы слишком торопитесь, -  заметил  Патси  Тройка.  -  Вот  если  бы
разговор шел об аппарате президента... - он пожал плечами  и  ухмыльнулся,
показывая, что шутит.
     Элизабет Стоун вновь одарила его улыбкой. Скорее  это  была  жестокая
ухмылка, но Патси Тройка нашел ее очаровательной.
     - Кеннеди всегда были невезучими, -  сказала  она.  -  Вице-президент
может стать президентом. Только, пожалуйста, будьте серьезны. Почему мы не
можем стать партнерами, если вы предпочитаете так именовать?  Ни  один  из
нас не хочет вступать в брак, ни один из  нас  не  хочет  заводить  детей.
Почему бы нам для разнообразия не пожить вместе? Конечно, мы сохраним