хочу, чтобы вы поняли одно,  -  отозвался  Берт  Оудик.  -  Я  не
выступлю против моей страны, я просто должен избавиться от  этого  подонка
Кеннеди, иначе попаду в тюрьму. Он собирается проверить все наши сделки за
последние десять лет. Так что то, что я делаю, и в ваших интересах.
     - Я понимаю, - мягко сказал султан, -  но  мы  слишком  удалились  от
того, что должно произойти. Вы уверены, что  нельзя  проследить,  как  эти
документы попали к вам?
     -  Абсолютно,  -  ответил  Берт  Оудик  и  протянул  султану  кожаный
портфель, лежавший перед ним.
     Султан взял его и вынул папку с фотографиями и  схемами,  и  принялся
это рассматривать. Перед ним лежали фотографии внутренних помещений Белого
дома и схемы расположения контрольных постов в различных частях здания.
     - Они отвечают сегодняшней ситуации? - спросил султан.
     - Нет, - ответил Оудик. - После того как Кеннеди три года назад  стал
президентом, Кристиан Кли, являющийся главой ФБР  и  Службы  безопасности,
многое там переделал.  Он  надстроил  в  Белом  доме  еще  один  этаж  для
резиденции президента. Я знаю, что этот  четвертый  этаж  оборудован,  как
стальной ящик. Никто не знает, что и как там устроено, чужой глаз туда  не
проникал. Все засекречено, и доступ туда имеют только ближайшие  советники
президента и его друзья.
     - Тогда от этих материалов мало проку, - заметил султан.
     Оудик пожал плечами.
     - Я могу помочь деньгами. Нам нужны быстрые действия.  Желательно  до
того как Кеннеди будет переизбран.
     - Первой сотне всегда нужны деньги, -  заметил  султан.  Я  прослежу,
чтобы деньги попали к ним. Но вы должны понимать, что эти люди действуют в
соответствии со своими убеждениями. Они не наемные убийцы, поэтому  должны
поверить в справедливость дела. Деньги пойдут от меня,  как  от  маленькой
угнетаемой страны. - Он улыбнулся. - Я думаю, что  после  разрушения  Дака
Шерабен подходит под то определение.
     - Это еще один  вопрос,  который  я  хотел  бы  с  вами  обсудить,  -
подхватил Берт Оудик. -  Когда  Дак  подвергся  разрушению,  моя  компания
потеряла  пятьдесят  миллиардов  долларов.  Я  полагаю,  что   мы   должны
восстановить  сделку,  которая  у  нас  имелась,  насчет  вашей  нефти.  В
последний раз вы были очень уж жестоки.
     Султан рассмеялся, но вполне дружески.
     - Мистер Оудик, - сказал он, - более пятидесяти  лет  американские  и
английские нефтяные компании грабили  нефть  арабских  стран.  Вы  швыряли
невежественным кочевникам-шейхам медяки, а сами  наживали  миллиарды.  Это
было постыдное дело. А теперь ваши соотечественники возмущаются, когда  мы
хотим получить настоящую цену за нефть. Как  будто  мы  что-то  говорим  о
стоимости вашего тяжелого оборудования  и  вашей  технологии,  которые  вы
расцениваете так дорого. Но теперь ваш черед платить честно,  пришла  пора
вас поэксплуатировать. Пожалуйста не обижайтесь, но я уже подумал  о  том,
чтобы просить вас "подсластить" нашу сделку.
     Они  дружелюбно  улыбались  друг  другу,   чувствуя   в   собеседнике
родственную  душу,  которая  при  торге  никогда  не  упустит  свой   шанс
заполучить выгоду.
     - Я полагаю, что американскому покупателю придется оплачивать счет за
сумасшедшего президента, за которого они голосовали,  -  сказал  Оудик.  -
Я-то уж точно не буду делать это за них.
     - Но платить вы будете, - возразил султан.  -  В  конечном  счете  вы
бизнесмен, а не политик.
     - Находящийся на пути в тюрьму, - усмехнулся Оудик.  -  Если  мне  не
повезет, и Кеннеди не исчезнет. Я не хочу, чтобы вы меня превратно поняли.
Я сделаю все для моей страны, но черта с два я  позволю  политикам  водить
меня за нос.
     Султан улыбнулся в знак согласия.
     - Не больше, чем я позволю моему парламенту, - он  хлопнул  в  ладоши
слугам и вновь обратился к Оудику. -  Теперь,  я  думаю,  пришло  время  и
отдохнуть.  Хватит  заниматься  этой  грязной   профессией   правителя   и
властелина. Будем наслаждаться жизнью, пока она нам дарована.
     Вскоре они уже сидели за изысканным столом. Оудику нравилась арабская
еда, он не был привередлив, как другие американцы, вареные головы ягнят  и
их глазные яблоки он ел с удовольствием.
     За пиршеством Оудик сказал султану:
     - Если у вас есть кто-то в Америке или еще где-нибудь, кто  нуждается
в работе или в помощи, сообщите мне. И если  вам  понадобятся  деньги  для
какого-нибудь стоящего дела, я могу  передать  их  так,  что  их  источник
выявить будет невозможно. Для меня очень важно, чтобы мы что-то сделали  с
Кеннеди.
     - Я вполне вас понимаю, - ответил султан.
     - А теперь никаких больше разговоров о делах. У меня по  отношению  к
вам есть обязанности хозяина.
     Анни, скрывавшаяся  у  своей  семьи  на  Сицилии,  весьма  удивилась,
получив вызов на встречу со своими товарищами по Первой Сотне.
     Она встретилась с ними в Палермо.  Это  были  два  молодых  человека,
которых она знала по учебе в Римском университете. Старший, которому  было
сейчас около тридцати, ей всегда очень нравился. Высокий, но  сутуловатый,
он носил очки в золотой оправе.  Он  был  замечательным  ученым,  которому
предстояла блестящая карьера профессора в области этрускологии.  В  личных
отношениях он отличался деликатностью и добротой. К политическому  насилию
его толкнула жестокая алогичность капиталистического общества.  Звали  его
Джанкарло.
     Второго представителя Первой Сотни  она  знала  как  активиста  левых
партий. Великолепный оратор, он  получал  удовольствие,  толкая  толпу  на
насилие, но сам всегда оставался в стороне. Однако все  изменилось,  когда
его схватили люди из особого отдела полиции  по  борьбе  с  терроризмом  и
подвергли суровому допросу. Иными  словами,  как  предполагала  Анни,  они
выбили из него все дерьмо, и после этого он месяц пролежал в  больнице.  В
результате Саллю - так его звали -  стал  меньше  разговаривать  и  больше
действовать. Теперь он один из Христов Насилия, один из Первой Сотни.
     Оба они, и Джанкарло и Саллю, обретались  в  подполье,  скрываясь  от
итальянской службы безопасности по борьбе с террористами. Эту встречу  они
организовали с большими  предосторожностями.  Анни  вызвали  в  Палермо  и
проинструктировали,   чтобы   она   бродила   по   улицам   и   любовалась
достопримечательностями, пока с ней не установят контакт. На  второй  день
она столкнулась с женщиной по имени Ливия, которая привела ее на встречу в
маленький ресторанчик, где они оказались  единственными  посетителями.  На
это время ресторанчик для посетителей закрыли,  видимо,  его  владельцы  и
официант были своими людьми. Потом  из  кухни  вышли  Джанкарло  и  Саллю.
Джанкарло вырядился поваром и глаза его блестели от удовольствия, в  руках
он нес большую миску со спагетти, покрытых мелкими кусками  моллюсков.  За
ним шествовал Саллю, который нес в корзине золотистый хлеб и бутылку вина.
     Все четверо - Анни, Ливия, Джанкарло и Саллю - уселись за трапезу. От
любопытных взглядов с улицы их скрывали плотные занавеси.
     Джанкарло разложил спагетти по  тарелкам.  Официант  принес  салат  и
блюдо с розоватой ветчиной и черно-белый крошащимся сыром.
     - Поскольку мы сражаемся за лучший мир, то не должны  голодать,  -  с
улыбкой сказал Джанкарло, выглядевший совершенно раскованным.
     - И не должны умирать от жажды, - добавил Саллю, разливая всем  вино.
Однако чувствовалось, что он нервничает.
     Женщины позволили, чтобы за ними ухаживали. По революционным  канонам
они не должны были вести себя, как принято женщинам,  тем  не  менее,  они
казались довольными. Они пришли сюда получать приказы от мужчин.
     За едой Джанкарло открыл совещание.
     - Вы вели себя очень умно, - сказал он, обращаясь к женщинам. Похоже,
что не попали под подозрение после пасхальной операции, поэтому  мы  можем
использовать вас для выполнения нашей новой задачи. Вы  в  высшей  степени
квалифицированны, обладаете большим опытом и что еще важнее,  у  вас  есть
воля. Вот поэтому вас и вызвали. Но я должен предупредить  вас.  Это  дело
опаснее, чем было на Пасху.
     -  Мы  должны  дать   согласие   раньше,   чем   узнаем   детали?   -
поинтересовалась Ливия.
     - Да, - резко ответил Саллю.
     - Вы всегда следуете этой рутине и спрашиваете "Согласны  ли  вы?"  -
вскипела Анни. - Мы что, пришли сюда есть эти  мерзкие  спагетти?  Раз  мы
здесь, значит согласны.
     - Конечно, конечно, - кивнул Джанкарло. Анни его развлекала. - Он  не
торопился, продолжая есть, и задумчиво произнес. - Спагетти совсем не  так
плохи. - Все рассмеялись, а он продолжил.  -  Операция  направлена  против
президента Соединенных Штатов. Господин Кеннеди увязывает нашу организацию
со взрывом ядерной бомбы в Нью-Йорке. Его правительство планирует создание
команд специального назначения, которые будут охотиться за нами повсюду. Я
приехал  со  встречи,  на  которой  наши  друзья  со  всего  мира   решили
сотрудничать в этой операции.
     - В Америке это невозможно, - возразила Ливия. -  Откуда  мы  возьмем
деньги,  каналы  связи,  конспиративные  дома  и   где   наберем   команду
обеспечения? И кроме того, как вести наблюдение? У нас нет базы в Америке.
     - Деньги - не проблема, - вмешался Саллю. - Деньгами  мы  обеспечены.
Будут задействованы и люди, которые узнают только то, что необходимо.
     - Ливия, - продолжил Джанкарло, - ты поедешь первой. У нас в  Америке
есть тайная поддержка. Это очень могущественные  люди.  Они  помогут  тебе
подготовить надежные конспиративные квартиры и  каналы  связи.  Ты  будешь
располагать счетами в определенных банках. А ты, Анни, отправишься позднее
как руководитель операции. Так что тебе отводится главная роль.
     Анни  задрожала  от  восторга.  Наконец-то  ей  поручают  руководство
операцией. Наконец-то она сравняется с Ромео и Ябрилом.
     - Каковы наши шансы? - ворвался в ее мысли голос Ливии.
     - Твои шансы, Ливия, вполне хороши, - заверил ее Саллю.  -  Если  они
нападут на наш след, то тебя не тронут, чтобы раскрыть всю операцию.  А  к
тому времени, когда начнет действовать Анни, ты уже вернешься в Италию.
     - Это точно, обратился Джанкарло к Анни.  -  Ты  будешь  подвергаться
гораздо большему риску.
     - Понятно, - отозвалась Анни.
     - Мне тоже, - сказала Ливия. - Я имела в виду, каковы наши  шансы  на
успех?
     - Очень невелики, -  ответил  Джанкарло.  -  Но  даже  если  операция
провалится, все равно будем в выигрыше. Мы докажем нашу невиновность.
     Остаток дня они  провели,  обсуждая  план  операции,  пароли,  схемы,
установки специальной радиосвязи.
     Уже смеркалось, когда они закончили,  и  тогда  Анни  задала  вопрос,
который весь день висел в воздухе:
     - Скажите, предполагает ли наш сценарий самоубийство в  экстремальной
ситуации?
     Саллю склонил голову. Нежные глаза Джанкарло  остановились  на  Анни,
потом он кивнул.
     Такое может случиться, но это буде твое решение, а не наше.  Ромео  и
Ябрил все еще живы, и мы надеемся освободить их. То же самое  я  обещаю  и
тебе, если тебя схватят.


     Президент Фрэнсис Кеннеди поручил Оддбладу Грею  войти  в  контакт  с
преподобным Бакстером Фоксуортом, самым влиятельным и  обаятельным  черным
лидером  в  Америке.  Судя  по  всему,  голоса  негров-избирателей   могут
оказаться решающими.
     Преподобному  Фоксуорту  было  сорок  пять,  он   был   красив,   как
кинозвезда, обладал гибкой фигурой, а цвет  его  кожи  свидетельствовал  о
вторжении белой крови, против  чего  он  так  предостерегал  своих  черных
братьев. Волосы у него курчавились и стояли дыбом, как у африканцев. Войдя
в офис Оддблада Грея, он выпалил:
     - Наконец-то я в Белом доме. Когда-нибудь, братец, мы с  тобой  будем
сидеть в Овальной комнате и раздавать дерьмо.
     У него был сладкий голос, как у птиц в его родной Луизиане.
     Оддблад Грей встал, чтобы  приветствовать  священника  и  пожать  ему
руку. Преподобный всегда раздражал его, но они оказались по  одну  сторону
баррикады, союзниками в этой схватке. Оддблад Грей был слишком умен, чтобы
не понимать, что, хотя  методы  преподобного  и  противоречат  его,  Грея,
убеждениям, но столь же необходимы в битве, которую они ведут.
     - Садись, Вертлявая Жопа, - сказал он преподобному, - у меня  сегодня
нет времени на всякое дерьмо. Наша  встреча  неофициальная,  о  ней  знаем
только ты и я.
     Преподобный Фоксуорт никогда  не  терял  хладнокровия,  имея  дело  с
белыми, а Оддблада Грея он воспринимал как белого. Он не обиделся  за  то,
что Грей воспользовался его кличкой.  Уж  если  Оддблад  Грей  назвал  его
Вертлявой Жопой, значит, назревают серьезные неприятности в Белом доме или
на рынке хлопка.
     Кличка Вертлявая Жопа родилась, когда преподобный был одним из лучших
танцоров Нового Орлеана. Он двигался с кошачьей грацией, а кличку эту  дал
ему отец. Оддблад Грей напоминал Фоксуорту его отца. Оба они  были  крепко
сбитыми   мужчинами,   оба   пренебрежительно   относились   к    религии,
придерживались жестокой дисциплины и презирали пылкое бунтарство  Бакстера
Фоксуорта.
     Благодаря   своему   неистовству,   Фоксуорт    постоянно    выступал
подстрекателем во взаимоотношениях между черными  и  белыми  политическими
лидерами. Его крайние позиции мешали ему  занять  какой-либо  политический
пост, но он к нему и не рвался, во всяком случае, заявлял так.
     В начале президентства Кеннеди преподобный Фоксуорт верил, что  можно
что-то сделать для бедняков-негров в Америке, но надежды эти  рухнули.  Он
поддерживал Кеннеди и  относился  к  нему  с  уважением.  Кеннеди  пытался
что-нибудь предпринять, но конгресс и Сократов клуб оказались сильнее. Так
что теперь Фоксуорт залег на тлеющих углях в  ожидании  новой  возможности
разжечь пожар.
     Он сражался за всех черных и за каждого из них,  вне  зависимости  от
того, прав тот или  виноват.  Это  преподобный  Фоксуорт  возглавил  марши
протеста в защиту убийц, схваченных с поличным. Это  преподобный  Фоксуорт
требовал осуждения полицейских, застреливших черных преступников.  Это  он
публично заявил по телевидению с присущей ему одному ухмылкой:  "Для  меня
это ясно, как белое и черное".
     Со всем этим еще можно было смириться, это укладывалось в  прекрасные
традиции либерализма и даже имело под собой некое  логическое  оправдание,
потому, что американцы всегда относились к полиции с подозрением, так  что
пущенная наугад  стрела  то  и  дело  попадала  в  цель.  Но  вот  за  что
преподобный Фоксуорт подвергался проклятиям  в  прессе,  так  это  за  его
антисемитизм. Он намекал, что евреи выкачивают деньги из  гетто,  что  они
контролируют  политические  силы  в   больших   городах.   Евреи   отучают
горничных-негритянок от их национальной культуры, чтобы те  убирали  в  их
домах и мыли посуду. Преподобный уверял, что все это  хуже,  чем  было  на
старом Юге. В конце концов, на Юге белые доверяли неграм  своих  детей.  В
общем, сравнивая старый  Юг  с  современным  Севером,  преподобный  всегда
отдавал предпочтение Югу.
     Поэтому никто не удивлялся, даже сам преподобный, что многие белые  в
Америке ненавидели его. И он не осуждал таких людей.
     Преподобный Бакстер Фоксуорт расчесывал раковую опухоль американского
общества, чтобы боль принесла исцеление. В начале  президентства  Фрэнсиса
Кеннеди  он  сдерживал  себя.  Но  когда  увидел,  что  конгресс   хоронит
социальные мероприятия Кеннеди, то стал кричать толпе, что  Кеннеди  такой
же, какими были все Кеннеди, что он бессилен  перед  правителями  крупного
капитала в конгрессе. Он просто пришел в ярость,  тем  более  что  Оддблад
Грей просил  его  поддерживать  Кеннеди.  В  силу  этих  обстоятельств,  в
настоящий момент его отнюдь не радовала встреча с Оддбладом Греем.
     - Приятно видеть одного из наших братцев в этом  хорошем  кабинете  в
Белом доме, - обратился Фоксуорт к Грею. -  Братцы  рассчитывали,  что  ты
многое сделаешь для нас, а ты ни черта не сделал.  И  я  после  этого  все
равно настолько добр, что прихожу сюда по твоей просьбе,  а  ты  называешь
меня старой кличкой. Что я теперь могу сделать для тебя, братец?
     Оддблад Грей уселся в кресло, то же  самое  проделал  и  преподобный.
Грей мрачно посмотрел на него.
     - Я уже сказал тебе, чтобы  ты  не  залуплялся.  И  не  называй  меня
братцем. В английском языке слово "брат" означает, что у нас были  одна  и
та же мать и один и тот же отец. Говори по-английски. А то ты как те левые
в далеком прошлом, те евреи-коммунисты, люто  ненавидимые  тобою,  которые
всех называли товарищами. Сегодня мы с тобой обсуждаем серьезное дело.
     Преподобный воспринял все сказанное вполне благодушно.
     - А тебе не кажется слово "друг" несколько  холодноватым?  Этот  твой
беложопый Кеннеди разве не похож на братца? И  чего  ради  ты  собираешься
поддерживать все его безумные затеи? Отто, мы давненько знаем друг  друга,
и ты можешь называть меня Вертлявой Жопой. Но если  бы  ты  не  был  таким
большим  и  таким  важным,  тебя  следовало  бы  называть   Тугожопый.   -
Преподобный разразился хохотом. Он явно развлекался. Потом добавил, как бы
между прочим. - Как это такой черный, как ты,  получил  фамилию  Грей?  Ты
единственный негр, о котором я слышал, чтобы он носил  фамилию  Грей.  Нас
называют Уайт, Грин, даже Блэк. Как же так получилось,  что  твоя  фамилия
Грей?
     Оддблад Грей улыбнулся. В каком-то смысле преподобный  нравился  ему.
Радовало его приподнятое настроение, живость, с которой он  расхаживал  по
кабинету, фыркая от смеха при виде особых мемориальных досок, пепельниц  с
видами Белого дома, он даже обошел письменный стол и как бы в  шутку  взял
несколько листов бумаги с грифом Белого дома, но Оддблад Грей  забрал  их.
Он не доверял преподобному.
     Много лет назад они были близкими друзьями,  однако  потом  разошлись
из-за политических разногласий. Преподобный стал для Оддблада Грея слишком
шумным, слишком революционным. Грей верил в то,  что  неграм  можно  найти
место в соответствующей социальной структуре. Они спорили по этому  поводу
множество раз и оставались друзьями, а иногда и союзниками. Различие между
ними определил преподобный: "Твоя беда, Отто, - сказал  он  однажды,  -  в
том, что у тебя есть вера, а у меня ее нет".
     В  этом  и  была  зарыта  собака.  Преподобный  облачился  в  одеяние
священника подобно тому, как  рыцарь  перед  поединком  надевает  на  себя
доспехи. Никто не рискнет обозвать  человека,  служащего  церкви,  лжецом,
вором  и  прелюбодеем  ни  по  телевидению,  ни  даже  в  самой  захудалой
газетенке.  Америка  и  ее  средства  массовой  информации  с   величайшим
почтением поддерживали авторитет церкви. Действовал инстинкт страха  перед
неведомой  силой,   а   также   то   обстоятельство,   что   церкви   всех
вероисповеданий обладали огромными финансовыми возможностями  и  содержали
высокооплачиваемых лоббистов. Специальные законы освобождали доходы церкви
от налогов.
     Оддблад Грей знал все  это  и  на  людях  вел  себя  по  отношению  к
преподобному Бакстеру Фоксуорту  с  величайшим  уважением.  Но  когда  они
оказывались с глазу на  глаз,  то,  поскольку  были  старыми  друзьями,  и
поскольку он знал, что Фоксуорт не испытывает никаких религиозных  чувств,
Грей мог вести фамильярно. Кроме того, в течение многих  лет  они  не  раз
оказывали взаимные услуги и прекрасно понимали друг друга.
     - Преподобный, - сказал Оддблад Грей,  -  я  собираюсь  оказать  тебе
услугу и прошу тебя о том же. Ты достаточно умен, чтобы понимать,  что  мы
живем в очень опасное время.
     Преподобный улыбнулся:
     - Не трави дерьмо.
     -  Если  ты  будешь  продолжать  буйствовать,  то  можешь  попасть  в
серьезную беду.  Национальная  безопасность  становится  сейчас  предметом
особого внимания правительства, и если ты затеешь какие-нибудь  беспорядки
и демонстрации, тебе