ь, номера, по которым именно с этого  телефона
отправляли сообщения, было делом техники. Наверняка парень пойдет курить
или к кофейному автомату или еще  куда,  и  Ники  все  быстро  проверит.
Хорошо, что он не положил аппарат в карман.
   Впрочем, мало кто на работе носил в кармане мобильный - сидеть на нем
неудобно, да и сразу не достанешь, если вдруг зазвонит.
   Жалко, что их шесть, а не этот один! Хотя хорошо, что  не  сорок!  На
все эти пируэты и заходы уйдет масса времени!
   Перемещаясь  вдоль  стеклянных  стен  аппаратной,   он   по   очереди
установил, где находятся  остальные  пять  телефонов.  С  двумя  ему  не
повезло - они были в дамских сумочках, да так там и остались  после  его
"ложных вызовов".
   Ну что ж. Четыре шанса из шести, это неплохо, сказал бы Остап Бендер.
   Впрочем, если четыре выстрела окажутся холостыми, он все-таки  найдет
способ сделать остальные два.
   Попросит  разрешения  позвонить.  Набрешет,  что  должен   непременно
отправить сообщение любимой о том, как он ее любит и  жить  без  нее  не
может. Женщинам нравятся такие штуки, и вряд ли кто-то ему откажет.
   Он выбрался из засады, спустился вниз  и  сел  за  первый  попавшийся
компьютер. Теперь осталось только ждать и наблюдать.
   Часа через полтора он проверил все четыре телефона - ни с  одного  из
них на номер Алины Храбровой не отправляли никаких сообщений.
   Черт, черт, черт.
   Оставались еще два, те самые, что в дамских сумочках.
   Впрочем, вполне возможно, что  все  его  теории  яйца  выеденного  не
стоят! Сообщение могли так же затереть, как затерли в телефоне  у  самой
Алины после того, как ударили ее по голове!
   Он долго слонялся возле одного из столов,  так  и  эдак  примериваясь
вытащить из сумочки телефон, и все никак не получалось.
   - Что тебе здесь надо, Беляев? - в конце концов  спросил  пролетавший
мимо очень озабоченный Зданович.
   - Я здесь работаю, Костя.
   Тот притормозил и поднял брови.
   - Ты уверен?
   Вопрос мог означать только одно - главный сменный  редактор  каким-то
образом пронюхал о его подпольной связи с Би-би-си, а это уж было совсем
некстати!
   - Я работаю именно здесь, - с нажимом сказал Ники, -  это  совершенно
точно.
   -  Еще  предстоит  разобраться,  где  ты  работаешь!  -   пробормотал
Зданович. - До эфира времени уйма, займись чем-нибудь полезным,  Беляев.
Хватит.., голову людям морочить!
   Очевидно, подразумевалась голова Алины Храбровой.
   Как только Зданович  отвернулся,  Ники  цапнул  из  сумочки  телефон,
нагнулся, как будто завязывая шнурок, и быстро просмотрел меню.
   Когда он увидел сообщение, то даже не обрадовался.
   Выходит, он прав?! Выходит, все так просто?!
   Он вздохнул, подергал себя за шнурки и посмотрел еще раз.
   Ну  да.  Все  правильно.  Алинин  номер  и  текст:  "Алина,  мы  тебя
заждались, у нас беда с подводками!"
   Беда - это точно. Только не с подводками.

***

   Утром следующего дня позвонил Добрынин.
   - Ну что, Леш?
   - Пока ничего.
   - Ты с ним встречался?
   - Вчера. Но он ничего толком мне не сказал.
   - Это понятно.
   - Сказал, что его посреднические услуги очень дорого стоят.
   Добрынин помолчал.
   - Дорого - это сколько?
   - Я не знаю, Олег. Он сказал мне про видеокассету.
   Что ищут именно кассету, и почему-то у моей жены.
   - Да все понятно, почему!
   - Еще сказал, что все живы, и я ему верю.
   - Скорее всего, живы, - быстро ответил Добрынин. - Не имеет  никакого
смысла их убивать. За трупы совсем ничего не дадут. Прости, Леша.
   - За трупы не дадут, -  согласился  Бахрушин  и  опять  схватился  за
сердце. - Но до последней минуты мы  можем  не  знать,  что  они  уже..,
трупы. Мы найдем кассету и деньги, хоть я и не представляю как, и взамен
получим именно...
   - Ты где? - перебил его Добрынин. - В Кабуле?
   - Да.
   - Ну и как там у вас погода?
   - Что?..
   - Погода как там у вас? У нас все льет.
   - Ветер, - проскрипел Бахрушин. - Холодно.
   И не надо меня отвлекать, Олег! Я же  не  мальчик.  Я  все  равно  не
отвлекаюсь. Злюсь только.
   - Это хорошо, - сказал далекий Добрынин. - Хорошо, что злишься, Леша.
   - Ты лучше скажи, где мы будем искать деньги. А?
   - А кассету?
   - И кассету.
   - Я не знаю, -  признался  Добрынин.  -  Сначала  хорошо  бы  условия
выслушать. И потом, я боюсь, что как только станет известно о  том,  что
мы с тобой деньги ищем, нам одна дорога.
   - В "Матросскую Тишину", - подсказал Бахрушин.
   - Вот именно. Всем хорошо известна непримиримая  позиция  государства
по отношению к террористам, берущим в заложники  людей.  Американцы  нас
научили.
   - Американцы за своих с лица земли полмира сметут. А мы?..
   - И мы тоже, - пробормотал Добрынин, - мы же ничуть не хуже! Держись,
Леша. Если что, сразу звони.
   Я с телефоном теперь сплю. Не с женой, а с трубкой.
   Бахрушин пообещал звонить и нажал кнопку.
   Бездействие было хуже всего.
   Пока он летел, пока дожидался бумаг, будто в очередь за холодильником
в семидесятые годы, отправляясь каждое утро в  местный  МИД,  еще  можно
было как-то существовать. Как только дела кончались, существование  тоже
кончалось. В Москве была работа, без которой он ни дня не мог прожить, а
здесь нет ничего, кроме тоски, поглотившей город за  пыльными  стеклами,
ветра, громыхавшего по крыше, близких гор, от которых душно  становилось
на сердце и как-то черно и пусто в голове.
   Вчерашний день он почти  не  помнил  -  так  сильно  ждал  встречи  с
Гийомом, а потом дорога, встреча, ночь, цикады.  Вчера  ему  показалось,
что на один шаг он приблизился к Ольге, хоть узнал, что она  жива,  и  в
первый раз за все это ужасное время поверил в то, что это правда.
   Вряд ли тот обманывал его, хотя вполне мог.
   Или не мог?
   Весь день Бахрушин провел в гостинице, потому что боялся, что  явится
Гийом, а его не будет на месте! Это было очень глупо, потому  что  здесь
все про всех знали все и вряд ли бы афганец явился в его отсутствие, - и
все-таки сидел в номере.
   Читать он не мог. Компьютера с собой у него не было.  Да  если  бы  и
был, это ничего бы не изменило!
   Он лежал на продавленной кровати, проваливаясь почти до самого  пола,
по которому немилосердный  сквозняк  гонял  оброненную  кем-то  бумажку,
смотрел в окно на стоящий во дворе БТР и все  время  заставлял  себя  не
думать.
   Он вспоминал дачу, отца, детство - будто  перед  смертью,  -  и  вяло
удивлялся  тому,  как  с  разгону,  словно  ударившись  лбом  в   стену,
остановилась  жизнь,  и  он,  Алексей  Бахрушин,  тоже  остановился,   и
неизвестно теперь, сможет ли когда-нибудь двинуться дальше!
   Гийом явился под вечер.
   В дверь постучали, и Бахрушин,  ожидавший  этого  стука  целый  день,
сильно струсил, когда услышал его.
   Пришлось даже несколько секунд посидеть на продавленной сетке, прийти
в себя, прежде чем подняться и открыть.
   Гийом был один - по крайней мере, в коридоре никто за ним не маячил.
   Он кивнул Бахрушину, и тот кивнул в ответ, пропуская его  в  комнату.
Афганец огляделся, остановил взгляд на его рюкзаке, потом  на  папке  со
всеми  добытыми  здесь  документами  и  опять   посмотрел   на   Алексея
Владимировича.
   -  Я  нашел  тех,  о  которых  мы  говорили  вчера,  -  сказал  Гийом
по-английски. У него был какой-то  такой  английский,  который  Бахрушин
почти не понимал. Афганский, наверное. - Их трое. Женщины среди них нет.
   - Так, - сказал Бахрушин.
   Ладони  стали  мокрыми,  а  сердце  маленьким-маленьким,  похожим  на
грецкий орех с искривленной серединой и каменной скорлупой.
   - Женщина жива?
   Гийом помолчал.
   - Все живы. Я сказал вчера.  Ничего  не  изменилось,  Он  двинулся  в
середину комнаты, и бородатая тень проползла по противоположной стене  и
замерла возле самого окна.
   - За тех троих хотят  пять  миллионов  долларов.  За  женщину  только
видеокассету.  Гарантией  того,  что  кассету  никто  не  видел,  станет
отсутствие информации.
   - Какой информации?
   - Если пленку получит хоть одна разведывательная  организация,  Акбар
тотчас же узнает об этом. В этом случае женщину немедленно убьют. И  тех
троих тоже.
   - У меня нет кассеты, -  сказал  Бахрушин,  прислушиваясь  к  мерному
подрагиванию грецкого ореха с левой стороны груди.
   Если он разорвется, скорлупа не выдержит, значит, все,  конец.  Ольге
больше никто не поможет.
   - Если вы найдете  кассету  и  перед  тем,  как  вернуть  ее  Акбару,
поставите в  известность  свою  разведку,  ваша  жена  умрет.  Я  бы  не
советовал вам это делать. Мы умеем убивать.
   Может, он сказал что-то другое, но Бахрушин понял его именно так.
   - Я не собираюсь  информировать  никакую  разведку!  Но  у  меня  нет
кассеты!
   - Найдите деньги, найдите кассету, и вы получите обратно вашу жену  и
тех троих. Это разумные условия.
   - Ну да, - согласился Бахрушин. - Конечно.

***

   Ники приехал в "Интерфакс"  уже  под  вечер.  Украденный  из  сумочки
телефон лежал у него в рюкзаке, и он  против  воли  все  время  думал  -
зачем?!
   Ну зачем?!
   Конкуренция?  Честолюбие?  Извращенное  представление  о  собственном
величии?!
   Он, Ники Беляев, никогда не понимал  ничего  подобного,  и  ему  было
противно, как будто случайно он наступил на лягушку  и  раздавил  ее,  а
теперь не знает, что ему делать - с лягушкой, с ботинком, с собой!
   В "Интерфаксе" ему сказали, что Толя Борейко  простудился  и  слег  с
температурой и теперь объявится не раньше чем через неделю.
   - Как - через неделю?! - заревел Ники. - Он мне сейчас нужен!
   Но Толины коллеги такого его энтузиазма  не  разделяли  и  продолжали
уверять его, что раньше тот никак не поправится, и Ники опять  выдумывал
черт-те что, чтобы раздобыть Толин домашний адрес.
   Когда он в конце концов его получил, времени почти не оставалось.  Он
должен непременно вернуться к эфиру, чтобы с  Алиной  больше  ничего  не
стряслось - никто ведь не знает, что он разгадал загадку!
   Большинство не подозревает даже, что загадка была.
   Слава богу, жил Толя в самом центре  Москвы,  на  тихой  и  спокойной
улице Чаянова, от которой до 5-й улицы Ямского поля рукой подать.
   Темнело, и дождь все шел, и Женя Глюкк  на  "Радио-роке"  говорила  о
том, что в Петербурге сегодня очень ветрено и ветер  даже  унес  в  море
какую-то баржу.
   Ники позавидовал барже. Ему очень  хотелось  в  море,  и  чтобы  было
холодно, и брызги летели, и ветер рвал кожу на лице, задувал в глаза,  и
стальная вода ходуном ходила под днищем, так  что  на  ногах  удержаться
было непросто! Это вполне соответствовало его теперешнему состоянию.
   Ники оставил включенными фары  -  специально,  чтобы  машина  заранее
ждала его, - зашел в подъезд.
   Сетчатый старинный лифт не работал, и он побежал пешком, перепрыгивая
через три ступеньки и думая только о том, как  бы  ему  не  опоздать  на
эфир.
   Дверь была чем-то похожа на Толю -  гладкая,  малиновая,  и  ручка  в
завитушках.
   Ники позвонил и прислушался. Долго ничего не  было  слышно,  а  потом
раздались шаги и страдающий голос:
   - Кто там?
   - Толь, это Ники Беляев. У меня к тебе дело.
   - Хто? - изумился из-за двери простуженный голос. - Хто это?
   Ники вздохнул и легонько  стукнул  в  притолоку  кулаком.  С  потолка
посыпалась штукатурка.
   - Это я, Ники. Ты чего, забыл меня, что ли?! Открывай давай, у меня к
тебе дело!
   - Беляев, это ты, что ли?!
   - Я, я, открывай!
   За дверью возникла некоторая пауза.
   - А какое дело? Я болею.
   - Важное, - рявкнул Ники.
   - Да я ничем сейчас не занимаюсь. У меня температура.  На  больничном
я!
   Этот диалог из-за двери начал Ники раздражать, но Толя, видимо, решил
ни за что не пускать его в дом.
   - Я тебе деньги привез, - быстро сказал Беляев, - из Кабула передали.
Чего-то они там тебе недоплатили!
   - Деньги? - усомнился Толя. - Ну, ладно, я открою, только ты мне их в
щелку просунь, а сам не входи.
   Говорю же, болею я!
   - Открывай, придурок! - пробормотал Ники и опять легонько  стукнул  в
притолоку. - Что еще за базар тут у нас!
   Загремели замки, дверь чуть-чуть  приоткрылась  и  высунулась  Толина
рука.
   - Давай.
   И рука покрутилась в воздухе.
   Но в вопросе прохождения сквозь стены с Ники трудно было сладить.  Он
чуть откинулся назад, приналег  плечом,  ударил,  за  дверью  послышался
какой-то не правдоподобно тонкий визг, и она наотмашь распахнулась.
   Ники  с  грохотом  ввалился  в  полутемную  прихожую,  что-то  упало,
покатилось и, кажется, разбилось.
   - Черт, черт, черт!..
   В темноте кто-то стонал, завывал и  даже  хрюкал,  по  полу  катались
какие-то вазы, громыхали  и  звенели,  что-то  рушилось,  и  Ники  нашел
наконец выключатель.
   При ярком свете все разъяснилось.
   Стонал, завывал и хрюкал Толя Борейко.  Два  металлических  индийских
кувшина  сказочной  красоты  раскатились  в  дальние   углы   просторной
прихожей. Никелированная  вешалка  валялась  на  полу,  а  рядом  с  ней
консервативный серый плащ и шляпа. По всей видимости, Толина.
   - Привет, - сказал Ники, тяжело дыша. - Ты чего не открываешь?
   Толя застонал еще пуще и приложил к носу платок.
   - Ты совсем с ума сошел, Беляев?! Что ты себе позволяешь?!  Придурок!
Ты мне нос разбил!
   Но Ники не мог оторвать взгляд от его платка.
   Платок  был  белоснежный,  сложенный  треугольником,  как  солдатское
письмо в войну.
   Точно такой  же  Ники  подобрал  на  полу  в  разгромленной  Ольгиной
комнате. Он нашел его и точно знал, чей это платок, а потом забыл о нем,
идиот!
   Он обо всем позабыл в Москве!
   Очевидно, что-то  изменилось  в  его  лице,  потому  что  Толя  вдруг
попятился, побледнел, отнял от носа руку,  поскользнулся,  и  даже  шарф
упал с упитанной шейки.
   - Ты.., ты что, Беляев? Тебе чего? Что тебе надо-то?!
   Ники улыбнулся.
   От его улыбки с Толей сделалось нечто вроде  истерического  припадка.
Он вскрикнул и куда-то побежал, но Ники схватил его за шиворот.
   - Где видеокассета, Толя?!
   - Ка.., какая кассета?
   - За которой ты приходил в Ольгин номер. Там, в Кабуле. Где, Толя?
   - Я не знаю! Я никуда не приходил! Зачем мне ваши  кассеты,  когда  я
только на диктофон!..
   - Толя, - нежно попросил его Ники. - Ты мне не  ври.  Сам  видишь,  я
себя не контролирую, а веса во мне сто килограмм! Я ведь придавлю  и  не
замечу, Толя! Что ты делал в ее номере? Отвечай, быстро!
   - Не был я в ее номере, - закричал Борейко  жалобно  и  сглотнул.  По
упитанной шейке прошел комок. - Не был! С чего ты это взял?!
   - С того, что там был точно такой же платочек, - Ники вырвал  у  него
белоснежный треугольник и сунул к самым его глазам.  Толя  отшатнулся  и
стал косить. - Я нашел. Показать тебе?
   - Не надо.
   - Я могу. Откуда он там взялся, а?!
   - Я.., я утром забыл, когда заходил. Я.., у меня насморк, аллергия, и
я.., с платком.., я забыл просто!
   - Ты не ври мне, Толя, - посоветовал Ники все так же нежно. - Ты  тем
утром куда заходил?
   - К.., к вам. Я к вам заходил, ты не помнишь, что ли!
   - Ты заходил в мой номер. Мы были в моем номере,  а  не  в  Ольгином!
Откуда в Ольгином взялся твой платок, твою мать?!
   Ники Беляев никогда не матерился. По крайней мере, никто  никогда  не
слышал, чтобы он матерился, и Толя Борейко  неожиданно  для  себя  вдруг
осознал, что все.., всерьез.
   Настолько всерьез, что  еще  чуть-чуть  и  этот  бледный  до  зелени,
смуглый огромный мужик его убьет.
   Ничего не поможет - ни стенания, ни мольбы, ни уговоры, ни упоминания
слабого здоровья и хронических недомоганий.  Разве  всем  этим  проймешь
такого!
   - Ты приходил за кассетой, да? Ты и забрал  ее.  Там  двери,  в  этой
гостинице, пальцем можно открыть! Ты знал про  посылку  и  про  кассету.
Откуда ты узнал?
   - От Масуда.
   - От кого?!
   - От Масуда, - прохныкал Толя. - Пусти меня, Ники, я дышать не могу!
   - Я тебя сейчас пущу, - пообещал тот. - Говори быстро, ну!.. Масуд  -
корреспондент "Аль Джазиры", да?
   - Он такой же корреспондент, как я китайский летчик!
   - Ты не похож на китайского летчика. Толя.
   - Он знал, что  из  Парижа  должна  прийти  видеокассета  с  каким-то
компроматом. Он мне не говорил, правда, Ники!  Я  подслушал!  Он  сказал
кому-то из своих, а  я  понимаю..,  пушту.  А  в  ACTED  меня  попросили
Шелестовой передать, что для нее посылка. Из Парижа. Я  и  подумал,  что
там эта кассета! Шелестова  у  нас  тоже  дама..,  непростая,  вот  я  и
решил... Я не хотел, решил только посмотреть, что на этой кассете! А там
какая-то ерунда,  Ники,  ничего  стоящего,  правда!  Ну,  клянусь  тебе!
Здоровьем своим клянусь! Я не хотел! Когда вы уехали на позиции, я вошел
в номер - кассета лежала прямо в открытой коробке, то есть в посылке.
   - Ты знал, что Масуд ищет кассету, и нам не  сказал  ни  слова!  -  с
отвращением выговорил Ники. - Ты знал, что им она нужна, спер ее  и  был
таков - тебя они и не искали! Кто бы на  тебя  подумал,  твою  мать!  Да
никто! И после того как Ольгу взяли, ты тоже не сказал никому ни слова?
   - Так разве ее из-за  кассеты  взяли?  -  искренне  удивился  Толя  и
шмыгнул носом. -  Я  только  хотел...  посмотреть,  может,  на  ней  что
интересное, а? Ники! А там ничего...
   - Ты собирался ее продать?
   Толя опять скосил глаза и горестно шмыгнул носом.
   - Где она?
   - Ольга?
   - Кассета, придурок!
   - А, так у меня, - сказал Борейко. - Я принесу.
   Принести, Ники?
   Беляев со всего размаха шмякнул о стену Толю  Борейко,  так  что  тот
медленно сполз на пол, тараща бессмысленные глаза. Сверху ему на  голову
спланировал белоснежный треугольник.
   - Спасибо, не надо, - пробормотал Ники и перешагнул через  вытянутые,
как будто в судороге, Толины ноги. - Я сам найду.
   Искал он недолго, и когда нашел и вышел в прихожую,  Толя  шарахнулся
от него и пополз, перебирая руками по стене, как таракан.
   - Ты жди, - сказал ему Ники. - Там  ведь  не  мою  жену  взяли.  Жди,
Бахрушин вернется и все тебе объяснит. Про ум,  честь  и  совесть  нашей
эпохи.
   Он с силой хлопнул дверью и побежал по лестнице.
   Кассета была у него в куртке, животом он все время чувствовал ее.
   На бегу он достал телефон и набрал очень длинный номер.
   В этот раз соединилось сразу, может быть, потому,  что  он  звонил  с
мобильника, выданного ему в Би-би-си.
   - Да, - отрывисто сказал Бахрушин.
   - Леша, это я.
   - Ники, по-моему, я нашел Ольгу.
   - А я нашел кассету, - буркнул Беляев, - и это совершенно точно.

***

   Конечно, он опоздал на эфир и  приехал,  когда  Храброва  уже  встала
из-за стола, а атлетического вида молодой мужчина, наоборот,  пристально
и сурово смотрел на себя в монитор - начинались новости спорта.
   Ники влетел в аппаратную и закрутил  головой,  отыскивая  кого-то,  и
когда нашел, быстро отвел  глаза,  вспомнив  про  лягушку,  раздавленную
ботинком.
   Давить лягушек он не привык.
   Зданович содрал с себя наушники, покосился на Ники и сказал громко:
   - Господин шеф операторов,  вы  на  работу  теперь  вовсе  не  будете
приходить?
   - Прошу прощения, - пробормотал Ники. - У меня были неотложные дела.
   - Больная бабушка? - спросил кто-то из ассистентов.
   - Дедушка, - поправил Ники. - Довольно молодой и  очень  больной.  По
фамилии Борейко. А где Храброва?
   - Я здесь. Костя, как все было?
   - Нормально. Только я бы  предпочел,  чтобы  ты  сегодня  в  эфир  не
выходила. Хотя ты молодец. Настоящая Храброва!
   Ники посмотрел на нее. Она была так загримирована, что лицо в обычном
свете казалось неестественной маской.  Волосы  спущены  на  лоб  нелепой
челочкой, очень ей не шедшей.
   Все равно, неожиданно подумал Ники,  все  равно  она  самая  красивая
женщина на свете. Странно, что такая красивая. Таких не бывает.
   - Мне надо с вами поговорить, - объявил Ники. - Костя, с  тобой  и  с
Алиной. И еще.., с редакторским составом.
   - У тебя опять предложе