ния по программе? -  осведомился  Зданович.  -
Такие же дельные, как и все предыдущие?
   - Не-ет, - протянул Ники. - Гораздо более дельные. Поговорим?
   - Беляев, ты мне надоел. Я вообще должен поставить  перед  Бахрушиным
вопрос об этом твоем странном совместительстве! Ты у  нас,  оказывается,
многостаночник. На англичан работаешь?!
   Ники некогда было сейчас оправдываться.
   Он во всем оправдается, но потом, когда у него будет время.., и силы.
   - Бахрушин  знает  про  англичан,  Костя.  Так  что  ты  особенно  не
утруждайся. Мне надо про другое поговорить. Пойдемте?
   Зданович никуда не хотел с ним идти. Беляев раздражал  его,  давно  и
сильно. Раздражал тем, что умел  дружить  с  начальством,  тем,  что  не
боялся ездить на войну, профессионализмом, за который ему все прощалось.
Он решил, что не пойдет ни за что.
   Хоть пусть у Беляева истерика случится!
   - Если тебе надо говорить, говори здесь. Мы все свои, и в  коллективе
у нас тайн друг от друга нет.
   Ники понял, что Зданович зол,  что  он  никуда  с  ним  не  пойдет  и
публичного четвертования лягушки не избежать.
   Он вздохнул, как слон-тяжеловоз, и покорился.
   Все собирались домой, и никто особенно не обращал на них внимания.
   Храброва подошла, села в кресло и сложила на коленях руки.
   - Значит так, - начал Ники. - Кость,  ты  знаешь,  что  кто-то  писал
Алине записки с угрозами? Да еще в New Star? И прямо перед эфиром?
   Зданович вытаращил глаза.
   - Алина?!
   Храброва кивнула и выпрямилась еще больше, хотя больше некуда.
   - Я узнал случайно, - Ники как будто извинялся.  -  Бахрушин  тоже  в
курсе, но ему сейчас.., не до того.
   Кассета теперь была у него под водолазкой, мешала, оттопыривалась, но
оставить ее в рюкзаке он не решился.
   - Два раза ей угрожали, а сегодня произошло то, что произошло.
   Новостной народ бросил собираться по домам, и  теперь  все  толпились
возле Костиного стола. Было очень тихо.
   - Алина обедала, а когда вернулась, ее ударили.
   Я нашел  телефон,  с  которого  ей  отправили  сообщение,  чтобы  она
возвращалась в редакцию. Его мог отправить только редактор. Про подводки
и про то, что с ними беда. Именно редактор отвечает за это.
   Ники аккуратно выложил мобильник на стол перед Костей.
   - Чей это телефон? Ваш, Рая? По крайней мере, я достал его  из  вашей
сумки.
   - Раечка, - пробормотал Зданович, а Храброва не сказала ни слова.
   Журналисты,  как   будто   по   ним   прошла   волна,   шевельнулись,
расступились, и редакторша осталась одна перед столом Кости Здановича.
   - Это мой телефон, - сказала она громко.  -  Отдайте.  Зачем  вы  его
украли? Я его полдня ищу! Надо в службу безопасности позвонить.
   - Звоните, - разрешил  Ники.  -  Вперед.  Только  зачем  вы  все  это
устроили?! Славы, что ли, хотелось?
   Как у Алины?
   - Когда уходила Таня Делегатская, - отчеканила  Рая,  -  Паша  Песцов
сказал, что место ведущей предложат мне. Я же вела "Утро"! А пришла  эта
ваша.., звезда, и все! Никакого места!  Я  хотела,  чтобы  она  убралась
отсюда! И Паша мне обещал!
   - При чем тут Паша? - пробормотал совершенно ошарашенный Зданович.  -
Песцов ведущими новостей не распоряжается!
   - Он обещал поговорить с Добрыниным и с  Бахрушиным!  Он  обещал  это
место мне, а она все испортила, все! Проститутка! Всем известно,  с  кем
она спит, чтобы получать свои эфиры! Я хотела, чтобы она убралась.
   Я не делала ничего  такого.  И  Паша  говорит,  что  я  самая  лучшая
ведущая!
   - Давай, Костя, - сказал Ники устало, - звони в службу  безопасности.
Алина, я отвезу тебя домой.
   - Я и сама могу.
   - Мы все знаем, что ты все можешь сама. Но я отвезу. Пошли.
   На лестнице он не выдержал и похвастался:
   - Я нашел кассету, на которую можно обменять Ольгину жизнь.  Осталось
найти еще пять миллионов долларов, но это только Бахрушин  может.  Я  не
могу.
   Храброва секунду молчала.
   - Я могу.
   - Что?!
   - Найти пять миллионов долларов. Я попрошу у Баширова, и он  даст.  А
на пять миллионов что можно обменять?
   - Еще три жизни, - буркнул Ники.

***

   Никто не знал, сколько это  -  пять  миллионов  долларов  и  как  они
выглядят,  так  сказать,  "в  натуре".  И  откуда  они  возьмутся,  тоже
оставалось до конца не ясно.
   Был выработан некий план,  казавшийся  тем  более  диким,  чем  ближе
подходил срок его осуществления.
   В подробности "плана", кроме Бахрушина и Беляева, еще была  посвящена
Храброва,  потому  что  миллионы  "добывала"  именно  она,  и  еще  Олег
Добрынин, на которого возложили миссию в случае чего "принять меры".
   Какие именно "меры" сможет принять Добрынин  и  в  случае  "чего"  он
станет их принимать, никто до конца не знал.
   В последнее  время  он  занимался  только  переговорами  с  министром
внутренних дел, который звонил ежедневно, как  будто  Добрынин  был  его
замом, и ежедневно объяснял, что именно  он  сделает  с  ними  обоими  -
Бахрушиным и Добрыниным, - если те не перестанут "баламутить воду".
   - Зачем Бахрушин в Кабул полетел? А?! Нет, ты мне ответь, ответь! Кто
давал санкции такие?! Кто там за  ним  ответственность  несет?!  Я  тебе
говорил, что я тебя посажу, Олег Петрович?! Говорил или не говорил?!
   Добрынин, тоскуя, соглашался со всем, о чем гремел в трубке  министр.
МВД.
   В данном случае смысл поговорки -  "пан  или  пропал"  -  был  как-то
особенно и отчетливо ясен. Можно сказать, величествен в своей простоте.
   Или все получится - но  нет  никаких  гарантий,  что  получится  хоть
что-нибудь!
   Или ничего не получится - и тогда они не отмоются никогда,  и  просто
отставками не  обойдется,  это  уж  точно.  Вот,  например,  "Матросская
Тишина" стала в последнее время как-то по-новому близка и понятна многим
проштрафившимся бизнесменам и политикам.
   Отчасти и журналистам тоже;
   Анна Австрийская во времена Фронды сожалела, что  потеряла  Париж,  а
вместе с ним и Бастилию, где человек мог заживо сгнить и  никто  никогда
не вспомнил бы о нем.
   Москва в последнее время как будто  только  обрела  свою  собственную
"новую" Бастилию, научилась ею пользоваться - после долгого перерыва - и
потихоньку проверяла свои силы.
   Некие  медиамагнаты.   Журналисты.   Бизнесмены,   сделавшие   деньги
"нечестным путем" и давно позабывшие об этом, ибо эти самые  деньги  они
делали полтора десятилетия назад, когда не было никаких законов и  никто
толком не знал, что именно честно, а что нечестно.
   Смотреть на них, ввергнутых в узилище, было жалко и страшно - щеки  у
них моментально обвисали, без пиджаков и  галстуков  они  выглядели  как
сдувшиеся воздушные шары - обвислые щеки, бледная, вялая кожа, одышка  и
затравленный взгляд.
   Добрынин старался в последнее время никаких таких сюжетов не смотреть
- все ему представлялось, как он сам будет выглядеть  в  пахнущем  потом
спортивном костюме, со сдувшимися щеками и потухшим взглядом.
   Ахмет Баширов принял его неожиданно быстро.
   Позвонила Храброва и сказала, что тот готов встречаться,  и  Добрынин
поехал, проклиная все на свете, абсолютно уверенный, что Баширов его  не
примет никогда и ни за что, и как бы заранее готовый  к  унижению  этого
самого "непринятия" - долгому сидению в кресле,  разглядыванию  дорогого
фикуса в приемной, сдержанным зевкам и нагретому мобильному  телефону  в
ладони.
   Баширов принял его в ту же секунду, что он приехал.
   - Проходите, - сказала пожилая секретарша, и дюжий охранник распахнул
перед Добрыниным тяжелую дверь, сверкнувшую в лицо полировкой.
   За  дверью  была  еще  одна  дверь,  кажется,  еще   более   тяжелая,
бронированная, что ли?..
   Добрынин так трусил, что ему было стыдно. Кажется, в последний раз он
трусил так же в седьмом классе, когда его - его одного! - вызвал к  себе
директор школы, прознавший, что они курили на заднем дворе.
   Вызвал одного, а курили полкласса, и Олег шел один - как на  Голгофу.
И дверь тогда также блеснула ему в лицо полировкой. Учились они в здании
бывшей гимназии на Чистых прудах, где все  было  как  следует  -  двери,
стены, столетние липы во дворе.
   И оттого, что офис Баширова был так похож  на  его  школу,  Добрынину
стало совсем не по себе.
   Он зашел, и ему показалось, что в кабинете никого нет, и он вдруг  на
секунду  обрадовался  -  никого   нет,   значит,   можно   расслабиться,
передохнуть и вернуться в приемную.
   Пронесло. Слава богу.
   Баширов стоял у окна, в нише его не было видно. Он  курил,  и  рукава
белой рубахи были засучены, смуглые волосатые руки показались  Добрынину
почему-то непристойными.
   - Ахмет Салманович?..
   - Можете называть меня Ахмет, - выговорил тот медленно, но почти  без
акцента. - По имени как-то проще. А?
   - Что? - глупо спросил генеральный директор Российского канала.
   Баширов помолчал.
   - Садись, Олег. Чаю? Или виски сразу выпьем?
   Добрынин молчал.
   Баширов  налил  виски  в  два  круглых  стакана  и  поставил  оба  на
раритетный стол красного дерева, маячивший  в  отдалении  возле  камина.
Кабинет был каких-то необыкновенных размеров, как  будто  занимал  целый
этаж.
   - Храброва мне звонила,  -  сказал  Баширов,  когда  они  уселись.  -
Просила помочь. Я Алину очень уважаю. Я помогу, если она просила.
   Тут Добрынин вдруг сообразил, что он вполне может  не  знать,  в  чем
именно должна состоять его "помощь". Может, он думает, что надо министру
внутренних дел позвонить?.. Или вице-премьеру?..  Или  еще  кому-нибудь?
Вряд ли Храброва сказала ему про пять миллионов! Или сказала?
   - Ахмет Салманович...
   - Ахмет.
   - Ахмет, - повторил Добрынин, маясь. - У меня людей в Афгане забрали.
Мы долго найти не могли, потому что ни требований никаких  не  было,  ни
заявлений.
   Бахрушин... Алексей Бахрушин,  начальник  информации  нашего  канала,
сейчас в Кабуле. Там его жена.
   - Ольга, - кивнул Баширов. - Я знаю. Я все  знаю,  Олег.  Ты  мне  не
объясняй. Ты, если хочешь, спроси, может, я тебе объясню.
   - Что?..
   - Что знаю, то и объясню. Ты спрашивай.
   Добрынин решительно не знал, о чем он должен спрашивать.
   - Мы знаем, что была кассета, на которой снят Аль Акбар.  Она  как-то
оказалась у нашего корреспондента в Париже. То есть мы думаем, что она у
него оказалась.
   - Столетов, - кивнул Баширов и отхлебнул из  своего  стакана.  Желтый
лимон колыхнулся в янтарной тягучей жидкости. Добрынин не  мог  оторвать
от лимона глаз. - Только кассета не "как-то" оказалась, Олег.
   Вполне  понятно,  как  она  оказалась.  Столетов  твой  с   чеченцами
валандался. Они ему анашу по дешевке возили,  а  он  им  за  это  всякую
мелочовку сливал. Ну, информационную. Кого привезли, кого  увезли.  Кому
дали визу, кому не дали. Ну, в посольстве помогал, как мог.  А  они  еще
приплачивали ему, не все марафетом давали.
   Ты не знал?
   - Не знал, - признался Добрынин.
   - А  в  последнее  время  их  там  прижали.  Когда  наш  президент  с
французским побратался и решил с международным терроризмом бороться. Ну,
они и оставили ему кассету. Думали, у  него  надежней  будет,  а  он  не
догадается ни о чем. Только он не  дурак  был,  Столетов  твой.  Хоть  и
наркоман.
   Добрынин помолчал, обдумывая слово "был".
   - Я все правильно понял, Ахмет?..
   - Все ты правильно понял, Олег. Нет его больше.
   Да разве люди Акбара предателя упустят!..
   - А ту кассету чеченцы снимали?
   - Ну да.  Кто-то  из  ближних.  Еще  говорят,  на  англичан  работал.
Говорят, Акбар его в лоскуты  порезал,  а  куски  четырьмя  лошадьми  по
сторонам света растянул.
   Добрынин тоже отпил из своего бокала и поморщился. Он не любил виски.
   - А Столетов?..
   - А Столетов кассету припрятал. Он думал, что  умнее  всех.  Чеченцев
выслали, и никто не знал, что кассета у  него.  Но  что  чеченцы!..  Как
будто в Париже у Акбара мало своих людей! Столетов  понял,  что  кассету
ему не продать, в Париже, по крайней мере. И он отправил ее Ольге,  жене
твоего Бахрушина. Просто так отправил,  посылкой.  Самый  лучший  способ
спрятать вещь - положить ее на самом видном месте. А?
   - Да, - согласился Добрынин. - Только почему Ольге?!
   Баширов пожал плечами.
   - Тебе видней, Олег. Я в ваших делах не очень разбираюсь. Я знаю, что
они  вместе  работали.  Долго  работали.  А  моя  аналитическая   служба
доложила, что ее как раз накануне по телевизору показали, в новостях,  -
Би-би-си. Она интервью у кого-то брала.
   - Почему Би-би-си? - не понял Добрынин.
   - Так ее оператор на Би-би-си работает, - удивился Баширов. -  Вполне
легально.
   Генеральный директор усмехнулся. Этого он тоже не знал.
   - Ее показали по Би-би-си, Столетов ее увидел и понял,  что  это  его
последний шанс избавиться от кассеты, но не упустить ее. Конечно, он мог
выбросить ее в Сену, но ему очень хотелось денег, как я понимаю.
   В Кабул улетал Буле, старый приятель. Столетов приготовил  посылку  и
передал Ольге. Даже если бы она не догадалась, что это за  кассета,  все
равно она  не  пропала  бы.  Кассеты  -  большая  ценность.  Особенно  в
Афганистане.
   - Это точно.
   - Она просто привезла бы  кассету  в  Москву,  так  ни  о  чем  и  не
догадавшись, а Столетов бы ее забрал. Не сразу. Потом. А  Никитовичу  он
для подстраховки звонил. И зря, между прочим. Никитович  перепугался  до
смерти. Он слабак.
   Баширов допил виски и со стуком поставил стакан на стол. Посмотрел на
него и зачем-то крутанул. Стакан завертелся по темной полировке,  клубок
солнца попался ему по дороге, стекло отразило  его,  и  свет  брызнул  в
глаза.
   Добрынин зажмурился.
   - Откуда люди Акбара узнали, что кассета вернулась в Афганистан?
   Баширов пожал плечами - совершенно равнодушно.
   - Скорее всего, он сам сказал. Вряд ли его просто  так  убили,  Олег.
Скорее всего, его пытали - сильно. Он и сказал. Когда отправил,  куда  и
кому. А там уже стали искать. И нашли.
   Они помолчали.
   Ничего не слышно было в кабинете - ни голосов, ни шорохов, ни звуков.
Как будто весь мир за его стенами притаился и подслушивает.  По  крайней
мере, у Добрынина было именно такое ощущение.
   - Говори, чем помочь, - раздробил тишину голос Баширова. - Я помогу.
   - За ребят денег хотят, - быстро сказал Добрынин.
   Нужно было сказать это именно быстро, потому что он очень боялся, что
передумает и вообще ничего не скажет.
   Поднимется, поблагодарит и выйдет.
   - За Ольгу кассету хотели, и мы кассету нашли.
   - Даже так?
   - Так, Ахмет... - он даже губы сложил, чтобы добавить "Салманович", и
удержал себя в последнюю секунду. - Нашли. А денег мы  не  найдем.  Если
только вы не поможете.
   - Велики ли деньги?
   - Пять миллионов долларов.
   Выраженная в словах, в тишине этого сказочного кабинета, сумма  вдруг
показалась не такой  уж  и  огромной.  Все-таки  всего  пять.  Пять.  Не
пятьдесят. Не пятьсот.
   Тут  Олег  Добрынин   почувствовал   себя   Глафирой   Фирсовной   из
Островского, для которой "что больше тыщи, все мильон!".
   Ему действительно было все равно  -  пять  миллионов,  пятьдесят  или
пятьсот.
   Какая разница!
   - Пять миллионов, - повторил  Баширов  и  непонятно  было,  зачем  он
повторяет. Даст или не даст.
   В "положительном" смысле повторяет или в "отрицательном". - Мелкими и
старыми, да, Олег?
   Добрынин кивнул.
   - Не так много, как неудобно, - себе под нос  пробормотал  Баширов  и
поднялся. Добрынин поднялся следом. - Я  дам  тебе  денег,  Олег.  Скажи
своему Бахрушину, пусть встречает. Прямо в Кабул привезут,  чтобы  здесь
лишний раз не светиться. Сумма немаленькая, дело  темное,  а  я  честный
налогоплательщик!
   Тут он позволил себе сдержанно улыбнуться.
   - А.., условия? - спросил Добрынин, забыв, что должен благодарить.
   - Что за условия?
   - Как мы будем тебе их  возвращать?  Или  ты  временем  телевизионным
возьмешь? Или...
   Баширов уже вернулся за свой стол, сел и теперь смотрел на  Добрынина
из гораздо более удобного и выгодного положения хозяина кабинета.
   - Отдавать не нужно, - выговорил он медленно. - Временем  я  тоже  не
возьму. Одалживаться не хочу, Олег! Когда понадобится, я куплю лучше.
   - А за пять миллионов не хочешь?!
   - Нет. Не хочу. Тебе нужны деньги. Ты не в  казино  идешь,  ты  людей
спасаешь. Я тебе даю деньги, потому что знаю, что ты людей  спасаешь.  И
Храброву я очень уважаю.
   Добрынин так ничего и не понимал.
   - А взамен? Взамен что ты хочешь?
   - Ничего.
   - Как?!
   - Ничего не хочу.
   - Так не бывает.
   - Ты мне объяснить хочешь, - спросил Баширов, - как бывает, а как  не
бывает?!
   Оказалось, что пять миллионов долларов - это  две  спортивные  сумки,
килограммов семь денег, не меньше.
   Пришел самолет, Бахрушин так толком и не понял, что это  за  самолет,
откуда. Самолет был небольшой, "бизнес-класса", как нынче говорят, и без
всяких опознавательных  знаков.  Он  приземлился  на  военном  аэродроме
Кабула, что само  по  себе  было  невозможно  и  странно  -  гражданские
самолеты здесь никогда не садились, и журналистов всегда пускали  только
в строго отведенный "отстойник".
   Бахрушина провели на поле и бросили там, и он  долго  слонялся  среди
бочек, ящиков, каких-то деревянных складов,  в  реве  и  вое  реактивных
двигателей, совсем один, не зная, что ему делать дальше.
   Потом сел этот самолетик. Бахрушин пошел к нему  просто  так,  потому
что все остальные  взлетавшие  и  садившиеся  рулили  в  отдалении  и  в
отдалении же и замирали, а этот почти к решетке подкатил.
   Когда  Бахрушин  подошел,  почти  оглохнув  от  грохота,  потому  что
двигатель самолетик не глушил, распахнулась дверь, и в высоте  показался
какой-то человек а костюме. Он сверху посмотрел на Алексея,  скрылся  на
секунду, а потом выбросил к его ногам  одну  за  другой  две  спортивные
сумки.
   Сумки тяжело плюхнулись на бетон.
   После чего дверь закрылась, самолет заревел и поехал.
   Бахрушин присел и расстегнул молнию.
   Деньги. Полная сумка денег.
   Черт побери.
   Что за самолет? Что за человек?! Чьи это деньги?!
   С ними нужно было еще добраться до гостиницы и  -  самое  главное!  -
дожить до утра, до приезда Гийома, который был главным связующим  звеном
между Бахрушиным и непонятно кем.
   Кем?! Кем?..
   Он добрался до гостиницы и дожил до утра, хоть и просидел всю ночь  в
кресле с глупым пистолетом на коленях и в глупом бронежилете на плечах!
   Разве помогли бы ему пистолет с жилетом!
   Гийом забрал кассету, которую накануне  доставили  с  дипломатической
почтой, и обе сумки, и когда за ним закрылась дверь, Бахрушин понял, что
решительно не знает, что будет дальше.
   А что, если  Гийом  решит  отправиться,  к  примеру,  в  кругосветное
путешествие? Или на Луну? Или на остров  Маврикий?  Денег  у  него  было
достаточно, чтобы прожить на них жизнь как раз на Мартинике,  а  кассету
он мог просто подарить Акбару. С наилучшими пожеланиями.
   Не было никаких гарантий, и Бахрушин отлично понимал, что их  быть  и
не может - какие еще гарантии!
   Честное слово этого бородатого бандита?!  Но  он  честного  слова  не
давал и по-английски все время говорил как-то так, что его вполне  можно
было понять по одному, истолковать по-другому и  сделать  из  сказанного
совершенно иной вывод!
   Обшарпанная дверь, которая захлопнулась за Гийомом, вдруг  показалась
выходом в другое измерение!
   Когда она открылась во второй раз, за  ней  была  Ольга,  и  Бахрушин
ничего не понял.
   То есть совсем ничего. То есть решительно ничего.
   Он как сидел на кровати, так и остался сидеть, только  руки  от  лица
отнял.
   - Привет, - сказала его жена. Голос был хриплый, чужой.
   Простыла, что ли?..
   Бахрушин растерянно поднялся.
   - Привет, - повторила она настойчиво. Свитер  болтался  на  ней,  как
пустой. - Меня Гийом привез.
   Я думала, что меня расстреливать повезли. А меня к тебе. Привет.
   Бахрушин в один шаг подошел, обнял,  прижал  к  себе.  От  нее  пахло
сыростью и плесень