гнувшуюся в три погибели девицу под стеклянной крышкой стола.
   Алексей Владимирович помалкивал, ждал.
   - Красиво живешь, - сказал наконец председатель. -  Порнуху  прямо  в
кабинете показывают. Даже и ходить никуда не надо.
   - Не надо, - согласился Бахрушин.
   - Ну, и еще Столетов ему сказал, что кассета у него.
   Этого Бахрушин никак не ожидал.  Такого  просто  быть  не  могло.  Не
могло, и все тут.
   Он тоже порассматривал девицын зад и сказал то, что думал:
   - Этого быть не может.
   - И тем не менее, Леша.
   - Да откуда у Столетова какие-то секретные материалы?! И  он  никогда
арабской тематикой не занимался! Он в Париже седьмой год и за свое место
удавится, Олег! И кого хочешь удавит! Он осторожнее папы римского!
   - Ну, папа римский просто рисковый пацан по сравнению со  Столетовым,
- согласился председатель, и они улыбнулись друг другу.
   - Никитович  мне  сказал,  -  помолчав,  продолжил  Добрынин,  -  что
Столетов в Париже допился до того, что ему стал мерещиться Али  Акбар  в
подлинном обличье, да еще на видеокассете, и просил меня немедленно  его
приструнить, но...
   - Что "но"?
   Тут председатель Российского телевидения сделал следующее.  Он  вдруг
стремительно поднялся из кресла, в  два  шага  дошел  до  пионерлагерной
дверцы и широко ее распахнул. За ней была тихая приемная,  из-за  обилия
окон и стеклянных дверей  похожая  на  аквариум,  а  за  столом  Марина,
морская царевна.
   Царевна встрепенулась и уставилась на председателя вопросительно.
   - Мне ничего не нужно, - сказал Олег Добрынин негромко. - Дверь пусть
пока открытой останется, а вы не пускайте никого в приемную.
   Марина стремительно поднялась.
   - Олег Петрович, я не расслышала, простите, пожалуйста. Что-нибудь...
   - Ничего не нужно, - сказал  председатель  во  весь  голос.  Бахрушин
смотрел на него с изумлением.  Олег  Добрынин  шпиономанией  никогда  не
страдал. - Не пускайте никого в приемную минут  десять,  а  дверь  пусть
пока будет так.
   Марина если и удивилась, то виду не подала, выбралась из-за  стола  и
исчезла.
   - Так надежнее, - пробормотал Олег Петрович, вернулся  за  стеклянный
стол и носком лакированного ботинка потрогал зад  каменной  красотки.  -
Так вот.
   Никитович хотел, чтобы я  прямо  от  него  Столетову  позвонил,  я  и
звякнул, но...
   - Что?
   - Столетова не нашел.
   - Как не нашел?! - поразился Бахрушин.
   Этого тоже не могло быть, потому что  не  могло  быть  никогда.  Если
председатель телерадиокомпании  ищет  за  границей  своего  собственного
корреспондента, в интересах этого корреспондента найтись  немедленно,  в
ту  же  секунду,  получить  все  инструкции,  выслушать  все  претензии,
поклясться в вечной верности и только после этого вернуться в  Латинский
квартал, в Cafe des Artistes допивать свой виски.
   - Не нашел, - подтвердил Добрынин тихо.  -  Дома  нет,  в  корпункте,
понятно, ничего не знают, жена в обмороке, потому что он пропал.
   - Вот черт, - повторил Бахрушин.
   - Вот именно. Он два дня назад уехал на какую-то встречу и с тех  пор
не вернулся. Все. Конец истории.
   - История хороша, - оценил Бахрушин.
   - И я про то же, - согласился Олег Петрович. - Стал бы Никитович меня
вызванивать, настаивать, чтобы я немедленно в Париж звонил, и вообще вею
кашу заваривать, если бы за этим ничего не было. А?
   - Я не знаю, - сказал Бахрушин медленно. - Мало ли что ему  в  голову
взбредет. Может, ему уже отставку подписали, мы же не знаем! И ему нужно
срочно повысить собственный статус. Вот он и..,  старается.  Разоблачает
международные заговоры.
   - Отставку ему не  подписывали,  и  мы  это  знаем,  -  поправил  его
председатель, налегая на слово  "мы".  -  И  что  это  он  вдруг  сейчас
старается,  когда  тема  такая  скользкая?  Кроме  того,  Никитович   не
Ястржембский, он на себя отродясь никаких ответственных решений не брал,
особенно по террористическим группировкам.
   Ты что-нибудь понимаешь, Леша? Я вот решительно ничего.
   Бахрушин не знал, что отвечать, - пожалуй, в первый раз с  тех  самых
пор, как его вызвали в  подвал,  за  железную  дверь,  имевшую  название
"Первый отдел", и там вкрадчиво спрашивали, что  он  думает  о  студенте
Подушкине и студенте Ватрушкине.
   Впрочем, тогда он вышел из положения, а как выходить  сейчас,  он  не
мог себе представить.
   Зачем пришел Добрынин? Перевести  все  стрелки  на  него,  Бахрушина?
Почему так спешно? Почему перед самым своим отъездом?  Или  отъезд  тоже
как-то связан с  этой  дикой  парижско-арабской  историей?!  Куда  делся
Столетов, если он вообще куда-то делся? Почему он звонил  Никитовичу,  а
не Добрынину  или  Бахрушину,  которые  являлись  его  непосредственными
начальниками? Это было бы гораздо проще и логичней!
   Объяснение его звонка могло быть только одно - он на самом деле верил
в то, что пленка подлинная, и хотел доложить о ней как можно выше, чтобы
как-то подстраховаться в случае, если....
   Если что?..
   И может быть, это самое "если" уже наступило, раз жена не знает,  где
он, и мобильный не отвечает?!
   -  Ну  что?  -  повторил  Добрынин.  -  Есть   соображения,   Алексей
Владимирович?
   - Откуда у нашего корреспондента в Париже может быть подлинная запись
Акбара?!  Он  русскими  балетными   сезонами   занимался   и   выездными
заседаниями штаб-квартиры НАТО! Принимать Литву или не принимать. Верить
обещаниям  украинского  президента  или  не  верить.  Ну,  выставку  там
арестовали, он синхроны с адвокатами прислал! Арабы-то откуда?!
   - Это все я и сам знаю, - пробормотал председатель. - В общем, я тебе
сказал. Ты ничему особенно не удивляйся.
   - Чему, например?
   - А ничему, - неожиданно резко  сказал  Добрынин.  -  Но  это  только
первый вопрос. Будет еще второй, но он.., короче.
   Сейчас спросит про Храброву, почему-то решил Бахрушин.
   Если спросит, я точно  заплачу.  Когда  Паша  спрашивал,  стерпел,  а
сейчас заплачу.
   - Твою жену из Афгана надо отзывать, - сказал  Добрынин,  и  Бахрушин
чуть  не  упал  с  дивана,  прямо   к   уткнувшейся   в   ковер   голове
порнографической  девицы.  -  Не  сегодня-завтра  талибы  в  наступление
пойдут.
   Вот это я точно знаю. Беляев пусть остается, а Ольгу надо возвращать.
Хватит. Я уже приказ подписал. И это последний раз, когда она  на  войну
поехала!
   - Олег.
   - Да понимаю я все! Моя вон тоже.., бизнес-вумен, черт бы ее  побрал!
Бизнес-вумен и политик она у меня!
   - Я знаю.
   - Да ладно! Никто не представляет, каково это.
   Никто из вас не женат на лидере думской фракции!
   - Я женат на гении отечественной журналистики.
   Это, наверное, похоже.
   - Ну, короче, гению журналистики я не муж, а  потому  могу  запретить
прогулки на войну. Я запретил.
   - Да у нее не прогулки!
   - Ладно, Леша, я все  понимаю.  Она  правда  классный  журналист,  но
война...
   - Не женское дело, - договорил за него Бахрушин.
   - Вот именно.
   - Я говорил ей миллион раз.
   - А я говорить не буду, я же не  муж!  Если  ей  непременно  надо  на
войну, пусть меняет работу.  На  другой  канал  уходит.  От  Российского
канала она больше ни в  какие  горячие  точки  не  поедет.  И  приказ  я
подписал.
   Тут Бахрушин вдруг разозлился.
   Он вообще не любил, когда с ним разговаривали как с "мужем его жены",
да еще в назидательном тоне. Он и сам знает, что  женщине  на  войне  не
место.
   Да, он ни за что не отпустил бы ее, если бы это было возможно.
   Да, он с великой радостью заставил бы ее  снимать  Ольгу  Свиблову  и
концептуальные фотографические выставки.
   Да, он был бы счастлив,  если  бы  ее  интересовала  не  политическая
журналистика, а, скажем, женские ток-шоу - скажите, а сколько соли нужно
класть в грибы, чтобы они не закисли? Скажите, а ваш муж ревнует,  когда
вы танцуете с другим? Скажите, а во сколько лет,  по-вашему,  оптимально
вступать в брак морякам-подводникам?
   Да.
   Только женщина, которая занималась бы всеми этими нужными  и  важными
делами, вряд ли была бы его женой.
   Разозлившись, Алексей Владимирович спросил свирепо:
   - И что я должен теперь сделать?
   - Скажи мне спасибо, - предложил  Добрынин.  -  Хочешь,  можешь  меня
поцеловать.
   - Спасибо тебе, Олег. А поцелует тебя Ольга, когда вернется.
   - Разозлится?
   Бахрушин улыбнулся.
   - Еще как.
   - Уволится?
   - - Может, и уволится. Ты же ее знаешь.
   - Не отпущу, - подумав, объявил Добрынин. - Скажи Здановичу, или  кто
там с ней будет разговаривать, чтобы возвращалась. Завтра же.
   Некоторое время они посидели молча, а потом Добрынин поднялся.
   - Ладно. Мне бы на самолет не  опоздать,  а  еще  домой  заехать,  на
своего думского лидера глянуть. Я вернусь через три дня.
   Он  улетал  в  Брюссель  на  форум  "За  свободу   средств   массовой
информации" - мероприятие скучное, но приличное, куда всегда  съезжались
люди, которым просто нужно было поговорить друг с другом.
   Добрынин ездил туда не каждый год, только когда компания  подбиралась
подходящая, и Бахрушин не знал, с чем связан его отъезд - с тем ли,  что
компания на этот раз оказалась подходящей, или с тем,  что  пропавший  в
Париже Сергей Столетов позвонил помощнику президента России  и  сообщил,
что у него имеется подлинная запись "террориста  номер  один",  которого
никто и никогда не видел.
   Если верно второе, а Бахрушин подозревал,  что  именно  так  и  есть,
значит, наступают трудные времена.
   - Да, - почти от двери сказал председатель как  человек,  внезапно  о
чем-то вспомнивший, - что там у тебя с Храбровой? Роман, что ли?
   Бахрушин почему-то опять не зарыдал, а, наоборот, засмеялся.
   - Ну конечно. У меня романы со всеми хорошенькими ведущими...  Обоего
пола, кстати сказать.
   - Да ну тебя к черту. - Добрынин  еще  потоптался  на  пороге,  потом
вышел в  приемную  и  закрыл  за  собой  дверь,  которая  через  секунду
распахнулась снова.
   На пороге стояла Алина Храброва, очень красивая, очень высокая, с уже
готовой "в эфир" сложной прической, которая  делала  ее  чуть  старше  и
строже, но в джинсах и немудреном просторном свитерочке.
   Председатель ехидно улыбался, придерживая перед ней дверь.
   - К тебе.., посетитель, Алексей Владимирович.
   - Алеш, можно к тебе? Я на пять минуть только.
   Извините, Олег Петрович.
   - Не за что. Мы уже закончили, а я  всегда  рад  с  вами  повидаться.
"Новости" смотрю всегда, и ваше участие очень их.., украсило.
   Непонятно было, комплимент это или все-таки нет, по крайней мере, как
комплимент это не прозвучало,  и  удивленные  плечи  Храбровой  остались
чуть-чуть приподнятыми, хотя дверь за председателем уже закрылась.
   - Что это он хотел сказать, Леш?
   - А шут его знает. Мне он сообщил, что у нас с тобой роман.
   Она засмеялась. У нее был приятный смех и очень белые зубы.
   - Господи, Леша, с кем у меня только  не  было  романов!  Я  поначалу
обижалась и плакала, а мама меня утешала. А потом мне стало все равно. А
тебе что? Не все равно?
   - Все равно, все равно, - выговорил Бахрушин быстро. - Ты  мне  лучше
скажи, что там у тебя с мужем вышло? Вот это вопрос века, на  который  я
так и не знаю ответа, а общественность настаивает.
   - Какая общественность?
   - Да практически вся. Срывание всех и всяческих масок.
   Храброва прошла в кабинет, села  за  столик  со  стеклянной  крышкой,
заглянула вниз, обнаружила  девицу,  уткнувшуюся  в  ковер,  и  фыркнула
непочтительно.
   Потом устроилась поудобнее, выпрямив  и  без  того  прямую  спину,  и
положила руки на колени.
   - Муж от меня ушел. Три месяца назад. Налей мае кофе, пожалуйста.
   Вот, черт возьми, подумал Бахрушин, включая кофеварку.
   Этот  самый  ушедший  муж,  как  и  ушедшая  жена,  был   стандартным
телевизионным диагнозом. Болезнь практически неизлечима и  заразна,  как
вирус зимнего гриппа.
   - Почему он от тебя ушел?
   - Да потому, что ему все надоело. Меня дома никогда нет.  "Московский
комсомолец" в каждом телевизионном обзоре сообщает  о  моих  любовниках,
прямо списком, как будто они в Думу  баллотируются.  В  "Известиях"  все
время пишут, что я ужасно веду программу  и  меня  терпят  только  из-за
Баширова. - Она  улыбнулась  совершенной  улыбкой,  известной  миллионам
людей в этой стране, и красиво закурила. Она все делала очень красиво. -
Денег я получаю мало, а содержать меня дорого. Вот и все дела.
   - Я тебя расстроил?
   - Что ты, Алеша! - Она как будто даже удивилась. -  Вовсе  нет.  Надо
было мне тебе сразу рассказать, а я как-то.., постеснялась. Кроме  того,
я не думала, что это имеет большое значение. Для тебя, по крайней мере.
   - Для меня и не имеет, но.., общественность, ты же понимаешь.
   Ее плечи опять чуть-чуть дрогнули.
   - И ты из-за этого ушла с четвертого канала?
   Алина сильно затянулась  и  посмотрела  на  Бахрушина  сквозь  дым  -
невеселыми карими глазами.
   - А ты из-за чего ушел с "Российского радио"? Сидел  бы  и  руководил
себе, все там у тебя было хорошо.
   Но ты же ушел!
   - Один-один, - констатировал Бахрушин весело. - Ладно. Если захочешь,
сама расскажешь.
   - Ты же, наверное, все знаешь. Никогда не поверю, что ты  справки  не
наводил, когда меня на работу звал!
   - Наводил, - признался Бахрушин, словно уличенный в чем-то постыдном.
- Наводил, Алин. Но почему-то тебя так никто и не сдал.
   - Неужели? - удивилась она.
   - Точно.
   - Странно.
   - Не странно. Ты.., правда, очень хороший ведущий. Ведущая.
   - А Добрынин тоже так думает?
   - Ну, приказ о приеме тебя на работу именно он подписывал!
   - При чем тут приказ?! -  воскликнула  она  с  досадой.  Они  слишком
хорошо знали друг друга, чтобы отделываться подобными  ответами.  Приказ
был совсем ни при чем, и Бахрушин знал об этом. - Ты мог настаивать,  он
и подписал, чтобы с тобой не ссориться!
   Так оно и было на самом деле, или почти так, но Бахрушину не хотелось
ей об этом рассказывать.
   - Ну и ладно, - скорее себе, чем  ей,  сказал  Бахрушин.  -  Ты  чего
пришла, да еще перед эфиром? Грозный не поставлю, можешь даже об этом не
заговаривать! Пойдет Афган, а Грозный под картинку начитаешь.
   Она улыбнулась, потушила  сигарету  и  почему-то  сразу  же  закурила
следующую. Это было странно. Она мало курила, в основном во время долгих
и трудных ночных монтажей, когда без кофе и сигареты  невозможно  дожить
до утра.
   Она молчала, смотрела на дым, и Бахрушин вдруг встревожился -  что-то
странное было в том, что она молчит, курит и старательно не  смотрит  на
него.
   - Что, Алина?
   - Я хотела уточнить, будешь ты со мной сегодня  ужинать  или  нет,  -
быстро и фальшиво сказала она.
   - Ты тоже хочешь поговорить со мной непременно "в городе"? -  спросил
он любезно. - Опять тайны мадридского двора, черт побери все на свете!
   - Почему тайны?
   - Да потому что сегодня весь день - сплошные ребусы! Песцов приходил,
намекал на что-то и бровями на потолок показывал, Добрынин  тоже  туману
напустил, а я знай разбирайся!
   - А какого туману напустил Добрынин? - спросила  она  все  с  той  же
фальшивой живостью. - Российское телевидение закрывают? Перекидывают нас
на освещение футбола?
   Перепрофилирование телеканалов в последнее время  стало  делом  очень
распространенным  и  даже  обыденным.   Особенно   популярно   было   из
политических монстров делать нечто среднее между областным радиоузлом  и
программой "Спорт в массы!".
   Шестой канал, к примеру,  уж  давным-давно  перешел  на  демонстрацию
пустых трибун во время матча пятой отборочной подгруппы Южной футбольной
группы за место в чемпионате Краснодарского  края  на  приз  губернатора
того  же  края.  Комментаторы  зевали  до  слез,  озвучивая  феерическую
картинку, футболисты вяло бегали за грязным  мячом,  тренер,  с  красным
измятым лицом и осипшим голосом пропойцы  и  негодяя,  на  заднем  плане
кричал что-то, подозрительно похожее на "бей  же,  сука!"  и  еще  нечто
более энергичное - все лучше, чем политика с ее блестящими, вкрадчивыми,
образованными журналистами, которые  что  хотели,  то  и  делали  с  так
называемым "общественным мнением".
   - Так что, Алеш? Закрывают Российское телевидение или пока нет?
   - Да нет, пока не закрывают, - отозвался Бахрушин, сердясь на себя за
то, что вообще об этом заговорил. Не стоило этого делать. - Ужинать я  с
тобой буду.
   В  каком-нибудь  тихом  и  скоромном  месте,  например  в   ресторане
"Пушкин". Сразу после эфира.
   - Сразу после эфира будет разбор полетов.
   - Я тебя от него освобождаю. Своим начальственным решением.
   Она допила кофе, но ставить чашку на стеклянную поверхность,  которую
поддерживала красотка, не стала.
   Потянулась, так что задрался край свитера,  под  которым  обнаружился
загорелый и стройный бок, и сунула чашку на его стол.
   - Если ты освободишь меня от разбора полетов, все точно решат, что ты
со мной спишь.
   - Все и так решили, это точно. Ольга тоже со  всеми  спит.  В  данный
момент, если я не ошибаюсь, с Ники Беляевым.
   - А кто такой Ники Беляев?
   - Шеф операторов. Он сейчас с Ольгой в  Афганистане.  Алина,  что  ты
хотела у меня спросить?
   - Не спросить, - решительно ответила она и  посмотрела  ему  прямо  в
глаза. - Сказать.
   - Что?
   Она опять помолчала, и он уже начал раздражаться - сколько можно! Она
не девочка из детского садика, а  он  не  воспитатель  Макаренко.  И  не
педагог Ушинский. И не...
   - Алеш, я понимаю, что это идиотизм и глупые шутки, -  тихо  и  четко
выговорила Алина Храброва, - но сегодня, прямо перед вечерней  версткой,
я в своем компьютере прочитала, чтобы я убиралась  из  эфира  или  будет
хуже.
   Бахрушина как будто стукнули по голове пустым  ведром  -  ощущение  и
звон идеально соответствовали удару именно ведром.
   Почему-то он спросил:
   - Что значит, хуже?
   Она пожала плечами и опять улыбнулась:
   - Убьют.
   - Подожди, - вдруг сказал он и взялся за лоб, - что  значит  в  твоем
компьютере?
   - То и значит. В моем компьютере.
   - Где эфирная верстка?!
   Она посмотрела на него:
   - Ну да. В том-то и дело.

***

   Из машин долго никто не выходил, а потом высыпалось сразу много людей
- Ольга насчитала пятерых моджахедов. Трое были в национальной одежде, с
"Калашниковыми",  белыми  длинными  мешками  за   спиной   и   почему-то
керосиновыми лампами на поясе. Остальные в джинсах и майках, но  тоже  с
автоматами.
   Паника  разинула  отвратительно  смердящую   пасть,   одним   броском
приблизилась и посмотрела Ольге в глаза, готовая ужалить.
   Ну что, поинтересовалась  презрительно,  как  тебе  еще  и  это?  Все
приключений не хватает, все драйва тебе подавай - так на, получи сколько
хочешь этого самого драйва, хлебни сколько сможешь, только не подавись!
   Журналистка! Ты трусишь, как кухарка,  завидевшая  мышь  в  крупе,  -
только  и  осталось  тебе,  что  подхватить   свой   фартук,   завизжать
пронзительно, взлететь на табуретку  и  ждать,  когда  заявится  на  чай
знакомый солдатик, выгонит из крупы мышь! Некуда тебе деваться вместе со
всем  твоим  журналистским  апломбом,   профессионализмом   и   железной
уверенностью, что  редакционное  удостоверение  и  "благородная  миссия"
делают тебя неуязвимой!
   Вот сейчас, через десять секунд, они за тебя возьмутся. Им  наплевать
на твое удостоверение, "миссию" и на то, что ты  гражданин  свободной  и
далекой страны!
   Они вообще вряд ли  подозревают  о  том,  что  ты  человек,  чего  уж
говорить о гражданине! Им нет до тебя дела, даже этому нет,  у  которого
французское имя и отец в Париже. Они рождены, чтобы убивать  и  получать
за это деньги, и ты для них просто товар. Предмет торговли.
   Только никто не станет тебя выкупать - у твоей  страны  масса  других
забот, и не на что тебе надеяться, это уж точно.
   Никто не поднимет на ноги МИД, никто не станет заявлять  никаких  нот
протеста и собирать для тебя деньги по всей державе  -  говорят,  именно
так собира