вместо того, чтобы
отправиться туда самостоятельно, значит - платите.
   - 0'кей, тысяча фунтов. Пятьсот сейчас и пятьсот по вашему
возвращению.
   - Откуда мне знать, что вы свяжитесь со мной после
возвращения? - спросил Шеннон.
   - А откуда я знаю, что вы вообще там были? - парировал
Эндин. Шеннон задумался. Потом кивнул.
   - Хорошо. Половину сейчас, половину после.
    Через десять минут Эндин удалился, попросив Шеннона выйти
через пять минут после его ухода.
   В три часа того же дня начальник сыскного агентства
вернулся с обеда. Шеннон позвонил в три пятнадцать.
   - Ах, да, мистер Браун, - зазвучал голос в трубке. - Я
говорил со своим сотрудником. Он ждал, как вы ему велели, и
когда объект вышел из дома, заметил его и сел на хвост.
Объект поймал такси за углом, и мой агент проследовал за ним
в Сити. Там объект отпустил такси и вошел в здание.
   - Какое здание?
   - "МэнКон Хауз". Там располагается руководство компании
"Мэнсон Консолидейтед Майнинг",
   - Вы не выяснили, работает ли он там? - спросил Шеннон.
   - Похоже, что да, - произнес шеф агентства. - Мой агент не
смог пройти за ним внутрь здания, но заметил,  как привратник
почтительно  отсалютовал объекту и распахнул перед ним дверь.
Он не делал этого перед какими-то секретарями и младшими
служащими, потоком повалившими на обед.
   - Внешность обманчива, - признался себе Шеннон. Мальчишка
хорошо потрудился. Шеннон дал несколько дополнительных
указаний и позже перевел по почте 50 фунтов на адрес сыскного
агентства. Кроме того, он открыл счет в банке и положил на
него 10 фунтов. На следующее утро добавил к ним еще 500
фунтов и тем же вечером улетел в Париж.
   Доктор Гордон Чалмерс пил мало. Он редко притрагивался к
напиткам крепче пива и когда это случалось, становился
болтливым, на что обратил внимание его хозяин, сэр Джеймс
Мэнсон, еще во время обеда у Уилтона. В тот вечер, когда Кот
Шеннон садился в "Ле Бурже" на ДС-8 компании "Эр Африк",
следующий в Западную Африку, доктор Чалмерс ужинал со своим
однокашником по колледжу, тоже ученым, работающим в области
прикладных исследований.
   Они собрались без особого повода. Он случайно, как это
иногда бывает, наткнулся на своего бывшего соученика на улице
несколько дней назад, и они условились поужинать вместе.
   Пятнадцать лет прошло с тех пор как они, молодые неженатые
аспиранты, корпели до седьмого пота над своими диссертациями.
Они были серьезными и не чуждались общественных проблем, как
и подобает большинству молодых ученых. В середине пятидесятых
общество волновали атомная бомба и колониализм, и они дружно
вышагивали с тысячами других, призывая к ядерному
разоружению, с охотой вливались в различные движения за
скорейший развал колониальной империи и за свободу народам
мира. Оба были возмущены, решительны, непоколебимы, и оба так
ничего и не изменили. Однако, в своем негодовании по поводу
несправедливого устройства мира, они каким-то боком примкнули
к движению молодых коммунистов. Чалмерс перерос увлечения
юности, женился, обзавелся хозяйством, внес паевой взнос за
собственный дом и медленно сполз в болото обеспеченного
среднего класса.
   Обрушившиеся на его плечи за последние две недели
неприятности побудили его выпить больше обычной рюмки вина за
ужином, существенно больше. Его друг, милый человек с мягким
взглядом карих глаз, обратил внимание на его состояние и
спросил, не может ли он чем-нибудь помочь.
   Когда перешли к коньяку, доктор Чалмерс понял, что должен
поделиться своими тревогами с кем-то, лучше всего с
человеком, который в отличие от его жены тоже был ученым и
должен понять проблему. Конечно, это должно остаться строго
между ними, и друг просто светился благожелательностью и
пониманием.
   Когда он услышал о дочери-калеке, и о том, как дорого
стоит ее специальное оборудование, глаза приятеля
сочувственно повлажнели и он, потянувшись рукой через стол,
пожал доктора Чалмерса за запястье.
   - Не переживай так, Гордон. Это очень легко понять. Любой
на твоем месте поступил бы так же, - успокоил он его.
   "Любой на твоем месте поступил бы так же", - он так прямо
и сказал. Чалмерсу стало легче, когда они вышли из ресторана
и отправились по домам, каждый своей дорогой. У него камень с
души упал, когда он поделился своими бедами.
   Хотя он испрашивал у друга, чем он занимался с тех пор,
как они учились вместе, тот отвечал как-то уклончиво.
Чалмерс, удрученный собственными проблемами и с притупленным
вином сознанием, не настаивал на подробностях. Но даже сделай
он это, вряд ли бы его друг сознался, что, так и не примкнув
к буржуазии, до сих пор остался убежденным членом партии.

   Глава шестая

   "Конвэр-440", который осуществлял местные рейсы в Кларенс,
заложил широкий вираж над заливом перед заходом на посадку.
Сидя с левой стороны по ходу салона, Шеннон посмотрел в
иллюминатор и увидел город, проплывающий под ним. С высоты
тысячи футов он видел столицу Зангаро, занимавшую выдающуюся
в море оконечность полуострова, с трех сторон окаймленную
поросшими пальмами берегами залива, а с четвертой стороны -
землей, вдоль которой кургузый полуостров, длиной всего в
восемь миль, вливался в основную линию побережья.
   Отросток земли был в три мили шириной у своего основания,
где граничил с прибрежной полосой болот, и в милю шириной у
дальнего конца, где располагался город. Берега вдоль каждой
из сторон полуострова тоже были заболочены, и только у самого
мыса болота уступали место узким пляжам, покрытым галькой.
   Город покрыл оконечность полуострова поперек от одного
берега до другого и простирался вдоль него еще милю. От края
города с этой стороны, меж обработанных участков земли,
бежала полоска дороги на все оставшиеся до главного берега
семь миль.
   Очевидно, все лучшие здания города располагались на
прибрежной полосе, обращенной в сторону моря, где их обдувало
свежим морским ветром, ибо с воздуха было видно, что эти дома
стоят на отдельных участках, размером с акр. Противоположная
сторона города была, вероятно, самой бедной, где тысячи
крытых жестью хибарок жались друг к другу вдоль узких грязных
улиц. Он начал внимательно разглядывать богатый район
Кларенса, где когда-то жили колониальные хозяева, так как
здесь должны были располагаться все важные здания. На осмотр
этой части города под тем углом, где он находился, ему было
отпущено не более нескольких секунд.
   В самом конце прибрежного района находился маленький порт,
устроенный там, где, по непонятным с точки зрения геологии
причинам, от берега в море уходили две длинные изогнутые
дугой полоски отмелей, словно гигантские рога жука-рогача или
клешни уховертки. Сам порт расположился на основном берегу
этого залива. По обе стороны от отмелей поверхность моря была
покрыта бурунами, как заметил Шеннон, но внутри стоял полный
штиль. Несомненно, что именно эта естественная бухта,
прихотью природы пристроившаяся к оконечности полуострова,
привлекла к себе первых мореплавателей.
   В центре порта, прямо напротив выхода из бухты, одиноко
громоздился бетонный причал, у которого не было пришвартовано
ни одного корабля, и вблизи просматривалось что-то вроде
пакгауза. Слева от бетонного причала располагались, судя по
всему, местные рыбаки - на покрытом галькой пляже виднелись
разбросанные в беспорядке продолговатые каноэ и разложенные
для просушки сети. Справа от причала находился старый порт:
несколько ветхих деревянных мостков, вытянувшихся в сторону
моря.
   За пакгаузом ярдов на двести простиралась поросшая
бурьяном лужайка, которая упиралась в идущую вдоль берега
дорогу. По другую сторону дороги начинались дома. Шеннон
уловил краем глаза белую церквушку, построенную в
колониальном стиле, и здание, служившее, по-видимому, дворцом
губернатора в былые времена, окруженное высокой стеной. За
стеной располагался просторный двор, окруженный барачными
постройками, очевидно, появившимися недавно.
   В этот момент "Конвэр" завершил вираж и выровнял курс.
Город исчез из вида, они пошли на посадку.
   Шеннон впервые столкнулся с Зангаро днем раньше, когда
обратился за получением туристской визы. Консул в соседней
столице принял его с некоторым удивлением, не успев
привыкнуть к подобным просьбам. Ему пришлось заполнить анкету
на пяти страницах, включающую даже сведения о родителях (так
как он не имел понятия, как звали родителей Кейта Брауна,
пришлось придумать им имена) и всю прочую подобную
информацию.
   В паспорте, когда он его вручил, между первой и второй
страницами покоилась красивая банкнота. Она перекочевала в
карман консула. После этого консул осмотрел паспорт со всех
сторон, прочитал все страницы, просмотрел их на свет,
повернул вверх ногами, подробно ознакомился с примечаниями на
внутренней стороне обложки. Спустя пять минут после начала
этой процедуры Шеннон заволновался, вдруг что-нибудь не так.
Вдруг британский Форин Офис именно в этом паспорте пропустил
ошибку? Тут консул посмотрел на него и сказал:
   - Вы американец
   Шеннон с облегчением понял, что этот человек не умеет
читать.
   Через пять минут он получил долгожданную визу. Но в
аэропорту Кларенса веселье кончилось.
   Он не сдавал ничего в багаж, у него с собой была только
сумка. Внутри главного (и единственного) корпуса для
пассажиров жара была невыносимой, и от жужжания мух гудело в
ушах. Вокруг расположились около дюжины солдат и десять
полицейских. Они, очевидно, принадлежали к разным племенам.
Полицейские держались замкнуто, почти не переговаривались
друг с другом, стояли сбоку, облокотясь на стену. Внимание
Шеннона привлекли солдаты. Он искоса поглядывал на них, пока
заполнял очередную длиннющую анкету (такую же, как и в
предыдущий день в консульстве) и проходил медицинский и
паспортный контроль у чиновников, которых он принял за Кайа,
как и полицейских.
   Неприятности начались, когда он подошел к таможне. Его
ждал одетый в штатское человек, который коротким жестом велел
ему пройти в боковую комнату. Как только он это сделал, держа
в руке сумку, за ним ввалились четверо солдат. Тут он понял,
что именно в их облике вызвало его неосознанную тревогу.
   Давно, в Конго, ему приходилось видеть и ощущать подобное:
чувство неотвратимой угрозы, исходящей от африканца,
находящегося почти на первобытной стадии развития,
вооруженного, наделенного властью, абсолютно
непредсказуемого, с совершенно неожиданной реакцией на
происходящее, словно тикающая бомба замедленного действия.
Каждый раз перед самым началом грандиозной резни, которую на
его глазах устраивали конголезцы против катанганцев, Симба
против миссионеров и конголезская армия против Симба, он
отмечал эту бессмысленную угрозу в глазах, беспричинное
упоение своей силой, которое может неожиданно, без всяких
видимых причин, вылиться в сумасшедшую жестокость. Солдаты
президента Кимбы из племени Винду выглядели именно так.
   Таможенник в штатском предложил Шеннону положить сумку на
шаткий столик и начал в ней рыться. Досмотр проходил так,
будто речь идет о припрятанном оружии, пока таможенник не
наткнулся на электрическую бритву, вытащил ее из сумки,
осмотрел со всех сторон и нажал на кнопку "пуск". Бритва
фирмы "Ремингтон Лектроник", с новыми батарейками, исправно
зажужжала. С невозмутимым видом таможенник положил ее в
карман.
   Покончив с сумкой, он жестом предложил Шеннону выложить на
стол содержимое карманов. Оттуда были извлечены ключи,
носовой платок, мелочь, бумажник и паспорт. Таможенник
потянулся к бумажнику, вытащил чековую книжку, посмотрел на
нее, крякнул и отдал обратно. Мелочь сгреб в ладонь и положил
в карман. Из бумажных денег там были две банкноты по 5000
африканских франков и несколько сотенных бумажек. Солдаты
подошли поближе, также молча сопя, держа карабины словно
дубинки и поглядывая на стол с нескрываемым любопытством.
Человек в штатском, стоящий у стола, прикарманил две купюры
по 5000 афро-франков, а один из солдат подобрал остальное.
   Шеннон посмотрел на таможенника. Их взгляды встретились.
Таможенник приподнял подол рубахи и показал торчащую из-под
ремня короткую рукоятку "браунинга" 9-го калибра. Похлопал по
ней ладонью.
   - Полиция, - произнес он, не отводя глаз. У Шеннона руки
чесались вмазать этому субчику по морде. Он не переставал
повторять себе: "Спокойно, малыш, только не заводись."
   Он медленно, очень медленно, провел рукой в сторону стола
и вопросительно поднял брови. Штатский кивнул, и Шеннон
принялся собирать вещи и рассовывать их обратно по карманам.
Он почувствовал, что солдаты за его спиной отступили, хотя и
продолжали сжимать винтовки обеими руками, угрожая в любой
момент ударить с размаху или ткнуть прикладом, если вдруг
возникнет желание.
   Казалось, что прошел целый век, пока штатский наконец
кивнул в сторону двери, и Шеннон вышел. Он ощущал, как пот
потоком льется вдоль позвоночника до самых трусов.
   В холле аэропорта он обнаружил единственную белую
пассажирку того же рейса, американскую девушку, которую
пришел встречать католический священник, и у нее, после
продолжительной беседы святого отца с солдатами на местном
диалекте, особых неприятностей не возникло. Священник поднял
голову и поймал на себе взгляд Шеннона. Шеннон слегка поднял
бровь. Святой отец перевел глаза на дверь в комнату, из
которой только что вышел Шеннон, и незаметно кивнул.
   На маленькой площади, перед зданием аэропорта, залитой
палящими лучами солнца, никакого транспорта не было и в
помине. Шеннон стал ждать. Через пять минут он услышал за
собой голос, говорящий с мягким американо-ирландским
акцентом.
   - Тебя подбросить до города, сын мой? Они поехали в машине
священника, "фольксвагене-жучке", который для верности был
припрятан в тени пальмовой рощицы в нескольких ярдах от ворот
аэропорта. Американская девушка не уставала возмущаться:
   кто-то открыл ее сумочку и рылся в ней. Шеннон молчал,
понимая, как им всем повезло, что их не побили. Священник
работал в госпитале ООН, совмещая роли капеллана, миссионера
и врача. Он с пониманием посмотрел на Шеннона.
   - Они вас потрясли немного?
   - Бандиты, - сказал Шеннон. Потеря 15 фунтов ничего не
значила, но оба имели в виду настроение солдатни.
   - Здесь надо быть очень осторожным, в самом прямом смысле,
очень осторожным, - мягко сказал священник. - Вы заказали
гостиницу?
   Когда Шеннон сказал, что нет, священник подвез его к
"Независимости", единственной гостинице в Кларенсе, где
разрешалось селиться европейцам.
   - Директор гостиницы Гомез, совсем неплохой человек, -
сказал священник.
   Обычно, когда в африканском городе появляется новое лицо,
следуют приглашения от других европейцев сходить в клуб,
потом зайти в бунгало, выпить немного, а вечером - на прием.
Священник, несмотря на всю свою благожелательность, не
предложил ничего подобного. В этом была очередная особенность
Зангаро, с которой столкнулся Шеннон. Влияние общего
напряжения сказывалось и на белых. Ему предстояло еще многое
узнать в ближайшие дни и, в основном, от Гомеза. С Жюлем
Гомезом он познакомился в тот же вечер. Бывшему владельцу, а
ныне директору отеля "Независимость" было пятьдесят лет.
"Pied noir" - француз из Алжира. В последние дни Французского
Алжира, почти десять лет тому назад, он продал свой
процветающий бизнес по производству сельхозтехники как раз
перед началом всеобщего хаоса, когда продать дело было уже
невозможно. С вырученными средствами он отправился во
Францию, но год спустя понял, что не может больше жить в
атмосфере Европы, и стал присматривать себе другое местечко.
Его выбор пал на Зангаро, когда до независимости оставалось
еще пять лет и об этом никто даже подумать не мог. На свои
сбережения он купил отель и существенно улучшал его год от
года.
   После независимости ситуация изменилась. За три года до
приезда Шеннона Гомеза кратко информировали о том, что отель
будет национализирован, и ему будут платить в местной валюте.
Такого никогда не было, да и местные деньги ничего не стоили.
Но он схватился за должность директора, надеясь, вопреки
всему, что когда-нибудь все снова изменится к лучшему, и к
тому моменту хоть что-то останется от его единственного
имущества на этой планете, чтобы обеспечить ему старость. В
качестве директора он занимался приемом гостей и обслуживал
бар. Шеннон застал его в баре.
   Войти в доверие к Гомезу было бы нетрудно. Достаточно
упомянуть старых друзей и товарищей Шеннона - членов ОАС,
служивших ранее в Легионе, десантных войсках и оказавшихся в
конце концов в Конго. Но в таком случае пришлось бы
расстаться с "крышей" простого английского туриста, который,
не зная, куда девать пять дней, прилетел с севера
исключительно из любопытства, чтобы посмотреть на загадочную
республику Зангаро. Поэтому он решил придерживаться роли
туриста.
   Но позже, когда бар закрылся, он предложил Гомезу выпить у
него в номере. По непонятным причинам солдаты в аэропорту
оставили нетронутой бутылку виски в его сумке. У Гомеза при
виде ее глаза широко раскрылись. Виски было в числе тех
товаров, на импорт которых у страны не было средств. Шеннон
следил за тем, чтобы Гомезу доставалось больше, чем ему
самому. Когда он вскользь заметил, что приехал в Зангаро из
любопытства, Гомез фыркнул.
   - Из любопытства? Здесь любопытно, это верно. Чертовски
странно, я бы сказал.
   Хотя они говорили по-французски и были одни в номере,
Гомез понизил тон и наклонился вперед. В очередной раз Шеннон
отметил необычайное чувство страха, характерное для всех,
кого он видел, кроме бандитов в армейской форме и
полицейского, выступавшего в роли таможенника в аэропорту.
Высосав полбутылки, Гомез слегка разговорился, и Шеннон начал
потихоньку выпытывать информацию. Гомез в общих чертах
подтвердил то, что рассказал Шеннону человек, представившийся
Уолтером Харрисом, и добавил от себя несколько анекдотических
деталей, довольно мерзких в большинстве случаев.
   Он подтвердил, что президент Кимба находится в городе, что
он почти не выезжает последнее время, за исключением редких
визитов в родную деревню, на том берегу реки, в стране Винду,
и что он живет в своем президентском дворце, большом,
обнесенном стенами здании, которое Шеннон видел с воздуха.
   К тому времени, когда Гомез пожелал ему спокойного сна я
поплелся, шатаясь, в свою комнату в два часа ночи, удалось
собрать дополнительные крупицы ценной информации. Три
формирования, известные как гражданская полиция, жандармерия
и таможенная служба, хотя и носили оружие, но, как готов был
поклясться Гомез, не имели патронов к нему. Как
представителям Кайа, им не доверяли боеприпасы, и Кимба, с
его параноидальной боязнью переворота, лично следил за этим.
Он понимал, что они никогда не будут воевать на его стороне,
и не хотел давать им возможности выступить против. Оружие
носилось только для вида.
   Гомез также клятвенно утверждал, что власть в городе
принадлежит исключительно Винду, подчиненным Кимбе. Агенты
зловещей секретной полиции обычно одеты в гражданское и
вооружены автоматическими пистолетами, у армейских солдат
винтовки, подобные тем, что Шеннон видел в аэропорту, а у
личной гвардии президента - автоматы. Гвардейцы живут
исключительно за стенами дворца, сверхпреданы Кимбе, который
никогда и шагу не ступит без, как минимум, взвода охранников.
   На следующее утро Шеннон вышел прогуляться. Тут же к нему
стремглав подбежал мальчишка лет десяти-одиннадцати,
подосланный Гомезом. Только позже он понял причину. Сначала
решил, что Гомез приставил к нему мальчика вместо гида, хотя,
так как они не могли и словом перекинуться, в этом было мало
толку. Настоящая причина крылась в другом - Гомез оказывал
подобную услугу всем своим гостям, хотели они того или нет.
Если туриста почему-либо арестуют и отвезут в участок,
мальчишка через кусты рванет к Гомезу и все расскажет. Он, в
свою очередь, доведет информацию до швейцарского или
немецкого посольства, чтобы кто-нибудь начал переговоры об