бычную дозу в двадцать бутылок пива за вечер в
захолустном баре, никто не решался оспаривать этот факт. На
самом деле, он был одним из последних оставшихся настоящих
старателей. Он понимал, что "МэнКон", как сокращенно называли
компанию, поручает ему мелкую работу, далеко в джунглях, в
диких, Богом забытых местах, за многие мили от цивилизации,
где, тем не менее, нужно было произвести разведку. Но ему это
нравилось. Он предпочитал работать в одиночку, это
соответствовало его образу жизни.
   Последнее задание полностью отвечало всем перечисленным
условиям. Уже  три месяца он занимался разведкой на склонах
так называемой Хрустальной, горы, расположенной на территории
республики Зангаро, крошечного анклава на берегу Западной
Африки.
   Ему сказали, на чем надо сосредоточить  усилия.
Непосредственно на Хрустальной горе. Цепочка невысоких гор,
причудливо изогнутых холмов высотой в две-три тысячи футов,
пересекала территорию республики от одной границы до другой
параллельно океанскому берегу, в сорока милях от него. Эта
гряда отделяла прибрежную равнину от внутренней части страны.
Лишь в одном месте горная цепь прерывалась,  и именно там шла
дорога вглубь страны-узкая грязная колея, твердая, словно
бетон, летом и расползающаяся   топкой жижей зимой. За грядой
жило племя Винду, по уровню развития находящееся в железном
веке, с той разницей, что орудия у них были деревянными. Ему
приходилось бывать в диких местах, но он готов был
поклясться, что такой первобытной дикости, как в центре
Зангаро, он не встречал нигде.
   На дальнем конце гряды  холмов, чуть в стороне,
располагалась гора, которая, единственная из остальных,
удостоилась собственного названия. Она не была даже самой
высокой среди всех. Сорок лет назад одинокий миссионер,
проникнув вглубь страны, направился к югу от дороги вдоль
гряды и через двадцать миль заметил холм, стоящий отдельно от
других.  Предыдущей ночью шел дождь - тропический ливень,
один из тех, благодаря которым годовая норма осадков,
выливавшихся за пять месяцев сезона дождей, достигала здесь
300 дюймов. Священник увидел, что гора сверкает яркими
бликами на утреннем солнце, за что и назвал ее Хрустальной,
сделав соответствующую запись в своем дневнике. Через два дня
после этого священника убили и съели. Дневник был обнаружен
год спустя патрулем колониальных войск. В деревне из него
сделали амулет. Солдаты выполнили свой долг и сравняли
деревню с землей, после чего вернулись  на побережье и
передали дневник в христианскую миссию. Таким образом,
название, данное священником,   осталось  жить, хотя все
остальное, что он совершил на благо этого неблагодарного
мира, было забыто. Позже тем же названием стали называть всю
горную область в округе.
   То, что предстало взору священника тем утром, было не
хрусталем, а мириадами ручейков, каскадами стекающих с горы
после ночного ливня. Дождевая вода стекала и с других гор, но
ее не было видно под густыми Зарослями джунглей, покрывших
поверхность этих гор сплошным зеленым одеялом, проникнув под
которое, вы оказывались в адском пекле. Та гора, что сверкала
тысячью ручейков, не могла похвастать  столь густым
растительным покровом на своих склонах. Священнику, Как
впрочем и дюжине других людей, никогда не пришло в голову
задаться вопросом, почему так вышло?
   После трех месяцев жизни в адском пекле окружающих
подножье Хрустальной горы джунглей  Малруни энал ответ на
этот вопрос.
   Он начал с обследования местности вокруг горы и обнаружил,
что склон, обращенный в сторону моря, отделяется от остальной
гряды лощиной. Таким образом, Хрустальная гора располагалась
в одиночестве к востоку от основного хребта. Благодаря тому,
что она была чуть ниже остальных, с моря ее не было видно. Да
и с другой стороны ее не просто было выделить среди других
холмов, расположенных к северу и к югу, разве что по
значительно большему потоку воды на квадратную милю
поверхности, стекающей вниз по склону.
   Малруни сосчитал все потоки,  как на самой Хрустальной
горе, так и на ее соседях. Сомнений не было. Вода стекала
после дождя с других гор, но большая ее часть поглощалась
земляным покровом. Толщина его на соседних склонах достигала
двадцати  футов над скальной поверхностью, в то время как на
Хрустальной горе слоя земли почти не было. Он попросил
местных рабочих, из племени Винду, пробурить серию пробных
скважин прихваченным заблаговременно буром и получил
подтверждение различию толщины земляного покрова в двадцати
случаях. Исходя из этого, он стал доискиваться до причины.
   В течение миллионов лет земной покров образовывался при
разрушении горных пород, благодаря переносимой ветром пыли,
оседавшей на скалах. И хотя каждый дождевой поток смывал
часть покрова, унося его вниз к рекам и, в конце концов,
образуя илистые отмели в устьях, часть земли оставалась в
небольших трещинах, в стороне от текущей воды, которая в свою
очередь вымывала себе русло в мягкой породе. Вода точила
камень, образовывались стоки, по которым устремлялся дождевой
поток, все более углубляя  их. Часть воды впитывалась в
поверхность склона, оставляя, таким образом, земляной покров
в неприкосновенности. Так, постепенно, толщина его росла.
Птицы и ветер приносили семена, которые находили почвенные
ниши, приживались и давали корни, способствуя, в свою
очередь, процессу закрепления почвы на горных склонах. Когда
Малруни осмотрел холмы, на них оказалось достаточно земли,
чтобы поддерживать могучие деревья, окутанные лианами,
которыми были сплошь покрыты склоны от подножья до самых
вершин. Везде, кроме одного места.
   На этой горе вода не смогла пробить себе достаточно
глубокие бороздки, чтобы превратить ручейки в потоки. Ей не
удавалось при этом впитываться в поверхность скалы. Особенно
на самом  крутом,  восточном склоне, обращенном к центру
страны. Земля здесь оставалась лишь в отдельных углублениях в
теле скалы, и в этих нишах росли кусты, трава и папоротник.
От ниши к нише тянулся дикий  виноград и вьюны,  покрывая
тонкой зеленой сетью голую поверхность скал. Это ненадежное
покрывало регулярно смывалось  во время сезона дождей.
Сверкающие пятна стекающей по камням воды и увидел незадолго
до своей смерти миссионер. Причина была проста: стоящий
отдельно  холм состоял из другой горной породы, нежели
остальные. Старая скальная основа была тверда как гранит,  по
сравнению с мягкой породой   молодых  гор главной гряды.
   Малруни завершил обследование окрестностей горы и
установил этот факт абсолютно определенно. На это у него ушло
две недели, за то же время он выяснил, что с Хрустальной горы
стекает не меньше семидесяти ручейков. Большинство из них
сливалось в три основных потока, текущих на восток от
основания горы, вниз, в долину. Он обратил внимание еще на
один факт. По берегам ручьев, берущих начало на склонах этой
горы, цвет почвы и характер  растительности отличались от
других. Оказалось, что некоторых растений на этих берегах
нет, хотя они благополучно растут на других. В общем,
растительность у подножья Хрустальной горы была намного
беднее. При этом нельзя было  больше ссылаться на недостаток
земли. У подножья ее было предостаточно.
   Значит, в самой земле содержалось нечто, мешающее росту
флоры на берегах этих ручьев.
   Малруни решил нанести все семьдесят ручейков на карту,
которую набросал по ходу обследования. Кроме этого, он брал
образцы песка и гравия вдоль ложа ручьев, начиная от
поверхности и вплоть до скальной подложки.
   В каждом случае он набирал два ведра гравия, высыпал их на
брезент и начинал "кучковать и четвертовать". Так отбираются
образцы. Он высыпал гравий в кучу на брезент, потом делил ее
лопаткой на четыре части, брал на выбор две из них, смешивал
вместе в одну кучу, снова делил ее на четыре и продолжал
процедуру до тех пор, пока перед  ним не оказывалась  горстка
породы весом в два-три фунта.  После просушки она помещалась
в выложенный полиэтиленом   холщовый мешочек, который
запечатывался и тщательно маркировался. За месяц у него
набралось 1500 фунтов песка и гравия, собранных со дна
семидесяти ручьев, в шестистах мешочках. После этого он
принялся за саму гору.
   Он уже был уверен, что в его образцах гравия после
лабораторного исследования будет обнаружено россыпное олово,
мельчайшие частички металла, смытые с поверхности горы за
десятки тысяч лет, свидетельствующие о том, что в недрах
Хрустальной горы есть залежи кассетерита или оловянной руды.
   Он поделил поверхность склона на секторы, пытаясь
локализировать истоки ручейков и поверхности скал, по которым
текут потоки, пополняющие  ручьи в сезон дождей. К концу
недели он уже знал, что в теле скалы нет оловянной жилы, и
предположил то,  что геологи называют рассеянным
месторождением. Следы минерализации обнаруживались повсюду.
Под связками вьющихся растений он находил поверхности скалы,
испещренные, словно нос алкоголика сосудами, полудюймовыми
прожилками молочно-белого кварца, ярд за ярдом покрывающими
гладкую грань камня.
   Все, что он видел вокруг себя, как бы говорило: "Олово".
Он снова трижды обошел вокруг горы, и наблюдения подтвердили
предположение о рассеянном месторождении-повсеместно
виднелись белые  прожилки на темно-серой поверхности камня.
Молотком и зубилом он вырубил в скале глубокие полости, но
картина не менялась. Иногда ему казалось, что он видит темные
пятнышки в кварце, что говорит о наличии олова.
   После этого он принялся за серьезную работу, походя
отмечая достигнутые результаты. Он откалывал образцы чистых
белых вкраплений кварца, а для страховки тут же брал кусочек
обычной породы, расположенной между прожилок. Спустя три
месяца после того момента, как он впервые вошел в первобытные
джунгли к востоку от горного хребта, он, наконец, закончил
работу. Ему предстояло доставить на побережье еще полторы
тысячи фунтов камней. Все собранные им образцы оловянной руды
и породы, в количестве полутора тонн, переносились порциями
раз в три дня из рабочего лагеря в основной, где он теперь
лежал, дожидаясь рассвета, и складывались в кучи под
брезентом.
   После кофе и завтрака придут носильщики  из деревни, он
обговорил с ними условия еще вчера, и отнесут его трофеи к
разбитой колее, гордо  именующейся дорогой, связывающей центр
страны с побережьем. Там в придорожной деревне покоилась его
двухтонка, обреченная на неподвижность без ключа зажигания и
ротора распределителя. Тем не менее, она должна завестись,
если, конечно, туземцы не разобрали ее на части.  Он
достаточно заплатил вождю деревни,  чтобы тот присмотрел за
грузовиком. С образцами в кузове и двадцатью туземцами,
идущими впереди машины, чтобы толкать ее на крутых подъемах и
вытаскивать из ям, он должен вернуться в столицу через три
дня. После телеграммы в Лондон ему придется ждать несколько
дней, пока зафрахтованный компанией корабль не заберет его
оттуда. Он предпочел бы свернуть на шоссе, ведущее на север
вдоль побережья, и проехать  лишнюю сотню миль до соседней
республики, где был приличный аэропорт, откуда и отправить
образцы домой грузовым самолетом. Но согласно договору между
"МэнКоном" и правительством Зангаро, он должен отвезти груз в
столицу.
   Джек Малруни тяжело спустил ноги с кровати, откинул
марлевый полог и заорал на повара:
   - Эй, ты, придурок, где же твой чертов кофе? Повар из
племени Винду, не поняв ни слова кроме "кофе", улыбнулся  во
весь рот и радостно замахал рукой. Малруни прошел через
поляну к ведру, используемому как умывальник, и начал
чесаться, отгоняя впивающихся в потный торс москитов.
   - Проклятая Африка, - пробурчал он, плеснув водой в лицо.
Но этим утром он был доволен. Он был уверен, что обнаружил
как рассыпное олово, так и руду. Главный вопрос был в том,
сколько олова приходится на тонну породы. Учитывая, что цена
на олово держалась около 3300 долларов за тонну, по
результатам анализов экономисты-горняки должны решить,
заслуживает ли содержание руды в породе строительства рудника
с его сложной механизацией,  сменными  бригадами рабочих, не
говоря об улучшении связи с побережьем, | для чего придется
вести узкоколейку прямо от шахты. Кроме того, нельзя
сбрасывать со счетов, что это все-таки Богом забытое и весьма
труднодоступное место. Как обычно, все будет рассмотрено,
принято  во внимание или отброшено с точки зрения   фунтов,
шиллингов и пенсов. Так уж устроен мир. Он прихлопнул
очередного москита на плече и натянул майку.
   Шесть дней спустя Джек Малруни перегнулся через борт
небольшого суденышка, зафрахтованного его компанией, и смачно
сплюнул в сторону удаляющегося зангарийского берега.
   - Сволочи поганые! - в сердцах выругался он. На груди и
спине у него ныли внушительные кровоподтеки, а щеку украшала
свежая ссадина - следы ружейных прикладов, которыми орудовали
солдаты во время налета на отель.
   Два дня у него ушло на то, чтобы перетащить  образцы из
лагеря в джунглях к дороге, и еще тяжелейшие, изнурительные
день и ночь потребовались, чтобы отволочь грузовик по
изрытому ямами ухабистому проселку из внутренней части страны
на побережье. В сырую погоду ему бы это ни за что не удалось,
но и в сухой сезон, который должен был закончиться еще через
месяц, твердые как камень бугры засохшей грязи чуть было не
разнесли его "мерседес" на куски. Три дня тому назад он
наконец расплатился и отпустил носильщиков-Винду, осторожно
катя под уклон по последнему участку проклятой дороги до
выезда на грунтовое, покрытое битумом шоссе, начинающееся
всего за четырнадцать миль от столицы. Еще через чае он
добрался до города и отеля.
   Вообще-то "отель" не совсем  подходящее  слово. После
провозглашения независимости главная гостиница города
выродилась в ночлежку. Но здесь была своя стоянка для машины,
где он и оставил грузовик, тщательно заперев его, после чего
послал телеграмму. Он успел как раз вовремя. Через шесть
часов после этого началось черт знает что, после чего порт,
аэропорт и все возможные учреждения связи были  закрыты  по
приказу президента.
   Он узнал об этом после того, как группа солдат, одетых в
какие-то лохмотья, размахивая прикладами винтовок, которые
они держали за стволы, ворвалась и отель и начала обыскивать
номера. Спрашивать у них что им надо, было бесполезно, потому
что они кричали в ответ что-то на своей тарабарщине, хотя ему
показалось, что он узнал диалект Винду, на котором
переговаривались его рабочие последние три месяца.
   Надо было знать Малруни,  который  стерпел два пинка
прикладом, прежде чем двинул   кулаком. В результате удара
ближайший к нему солдат проехал на спине половину
гостиничного  коридора, а остальные здорово рассвирепели.
Дело не дошло до выстрелов только по милости Божьей, хотя,
впрочем, и потому, что солдаты предпочитали использовать свои
винтовки как дубинки, а не тратить время на поиски таких
мудреных приспособлений как курок и предохранитель.
   Его отволокли в ближайший полицейский участок, где на него
в очередной раз наорали, после чего заперли в подвальной
камере и забыли на два дня. Он даже не знал, как ему повезло
на самом деле. Швейцарский бизнесмен, один из редких
иностранных гостей республики, видел, как его утащили, и
испугался  за его жизнь. Он связался со швейцарским
посольством, одним из шести европейских и северо-американских
посольств в городе, а посольство связалось с "МэнКоном"-
название его фирмы узнали от бизнесмена, который, в свою
очередь, перерыл вещи Малруни.
   Через два дня с севера прибыло вызванное судно, и
швейцарский консул  договорился об освобождении Малруни.
Несомненно, без взятки не обошлось, и наверняка "МэнКон"
оплатит издержки. Тем не менее, Джек Малруни был расстроен.
После освобождения он обнаружил, что его грузовик вскрыт, а
образцы разбросаны по всей стоянке. Куски породы были
маркированы и могли быть отсортированы, а вот песок, гравий и
сколы перемешались. К счастью, содержимое более пятидесяти
мешочков, разбросанных по земле, практически не пострадало,
поэтому он снова запечатал их, после чего доставил груз на
корабль. Даже здесь таможенники, полиция и солдаты обыскивали
все трюмы, кричали сердито на членов команды, и все это без
объяснений, чего, собственно, они ищут. Перепуганный чиновник
из швейцарского консульства, который отвозил Малруни из
полиции в отель, сказал, что ходят слухи, будто на президента
замышлялось покушение, и войска ищут какого-то офицера,
подозреваемого в организации  преступления.
   Через четыре дня после выхода из порта Кларенс, Джек
Малруни, сопровождая свои образцы  породы, приземлился на
зафрахтованном  самолете в Лютоне, в Англии. Грузовик повез
образцы на анализ в Уотфорд, а его, после осмотра врачом
компании, отпустили на три недели в отпуск. Он решил
отдохнуть у своей сестры в Дальвиче, но не прошло и недели,
как ему стало нестерпимо скучно.

                       * * *

   Ровно три недели спустя сэр Джеймс Мэнсон, председатель и
исполнительный директор горно-добывающей компании "Мэнсон
Консолидейтед Лимитед", откинулся на спинку кожаного кресла в
своем кабинете на десятом этаже здания правления компании в
Лондоне, еще раз взглянул на лежащий перед ним отчет и
выдохнул: "Боже правый".
   Он вышел из-за широкого письменного стола, пересек комнату
и подошел к панорамным Окнам, выходящим на южную сторону.
Посмотрел на распростертый под ним лондонский Сити,
квадратную милю в центре древней столицы, сердце финансовой
империи, все еще контролирующей мировую экономику, что бы там
ни говорили злые языки. Для кого-то из торопливо снующих
внизу жучков в мрачно-серой униформе и нахлобученных черных
котелках это было всего лишь местом работы, нудной,
утомительной, высасывающей из человека все соки, отнимающей
юность, возмужание,  зрелость, все, вплоть до окончательного
ухода на пенсию. Для других, молодых и полных надежд, здесь
был кладезь возможностей, где достойный и упорный труд
приносил заслуженное вознаграждение и уверенность в
завтрашнем дне. Для романтиков здесь, несомненно, было гнездо
торгашей-авантюристов, для прагматиков - самый большой рынок
в мире, для профсоюзных активистов левого крыла - место, где
ленивые и бездарные представители буржуазии, унаследовав
богатство и привилегии, могли   беспрепятственно купаться в
роскоши. Джеймс Мэнсон был циником и реалистом.  Он знал, что
такое Сити: это  самые простые,  обыкновенные джунгли, где он
сам был одной из пантер.
   Прирожденный хищник, он, однако, рано усвоил два принципа:
первый-существуют правила, которые следует соблюдать только
на словах, а на самом деле посылать  к чертям, и второй-как и
в политике,  есть только одна заповедь, которой следует
строго придерживаться, одиннадцатая: "Не светись". Благодаря
первому принципу его имя появилось в новогоднем Почетном
списке удостоенных рыцарского звания месяц назад. Его
кандидатура была представлена консервативной партией (под
предлогом большого вклада в развитие промышленности, а на
самом деле за тайные вливания в партийную кассу во время
предвыборной кампании) и утверждена кабинетом Вильсона
благодаря его поддержке  правительственной  политики в
Нигерии. Следуя второму принципу, он нажил состояние и,
являясь владельцем двадцати пяти процентов акций собственной
горно-добывающей компании и занимая самый высокий кабинет,
уже давно во много раз увеличил свой когда-то миллионный счет
в банке.
   Это был человек шестидесяти одного года, невысокого роста,
агрессивный, мощный как танк,  брызжущая энергия и какая-то
пиратская безжалостная решительность которого вызывали
симпатию некоторых  дам и нагоняли страх на конкурентов. Он
был достаточно хитер, чтобы демонстрировать уважение как к
учреждениям Сити, так и ко двору, к экономике и к политике,
хотя прекрасно знал, что тем и другим в основном заправляют
люди, лишенные каких-либо моральных принципов, если заглянуть
под маску, обращенную к общественности. Он даже взял кое-кого
из них в свой Совет директоров, включая двух