освобождении туриста, пока того не забили до полусмерти.
Мальчика звали Бонифаций.
   Шеннон все утро бродил по городу, миля за милей, а
мальчишка трусил по пятам. Их никто не остановил. Машин
практически не было. и жилые районы города были почти
пустыми. У Гомеза Шеннон раздобыл небольшую карту города,
оставшуюся с колониальных времен, и с ее помощью осмотрел все
основные здания Кларенса. У единственного банка,
единственного почтамта, полдюжины министерств и госпиталя ООН
слонялось по шесть-семь солдат. В помещении банка, куда он
зашел, чтобы получить наличные по чековой книжке, ему в глаза
бросились свернутые в углу зала матрасы, а в обеденное время
он дважды видел, как солдат нес своим коллегам котелок с
едой. Шеннон заключил, что сменная охрана живет
непосредственно в помещении каждого из зданий. Тем же
вечером, позже, Гомез подтвердил это.
   Он заметил по солдату у входа в каждое из шести посольств,
мимо которых прошел. Трое солдат спали в пыли. К обеду он
выяснил, что в главной части города сосредоточено всего около
сотни солдат, разбитых на двенадцать групп. Он отметил, чем
они были вооружены. У каждого старая винтовка "маузер",
калибра 7.92, большинство из них ржавые и грязные. На
солдатах были зеленовато-бурые брюки и рубахи, парусиновые
ботинки, матерчатые тканые ремни и высокие фуражки,
напоминающие американские бейсбольные шапочки. Вся без
исключения форма - потрепанная, мятая, грязная и
неприглядная. Он оценил их уровень строевой и боевой
подготовки, командирские навыки, знание материальной части
как нулевые. Это был сброд недисциплинированных хулиганов,
которые могли нагнать страху на забитых Кайа своим оружием и
свирепостью, но, вероятно, ни разу не пробовали выстрелить из
винтовок и, наверняка, никогда не оказывались под огнем
людей, знающих свое дело. Они стояли на постах скорее для
того, чтобы предотвратить гражданские волнения, но, как ему
показалось, в настоящей перестрелке бросят оружие и побегут.
   Интереснее всего было видеть их подсумки для патронов. Они
были пусты. Конечно, к каждой винтовке полагался магазин, но
у "маузера" в обойме всего пять патронов.
   Днем Шеннон обходил порт. Со стороны берега он выглядел
иначе. Песчаные отмели, уходящие в море и образующие
естественную гавань, возвышались над уровнем воды на двадцать
футов вблизи берега и футов на шесть на дальних концах. Он
прошел по каждой косе до самого мыса. Вся поверхность отмелей
была покрыта низкорослой, от колена до пояса, чахлой
растительностью, высохшей в конце долгого сухого сезона и
потому невидимой с воздуха. Каждая отмель была шириной около
сорока футов в конце и сорока ярдов в основании, там, где
выходила на берег. С мыса открывался поразительный вид на
порт.
   Бетонный причал располагался прямо по центру, за ним -
здание пакгауза. К северу от него тянулись ряды старых
деревянных мостков. От некоторых оставались только одиноко
торчащие из воды столбы-подпорки, словно сломанные зубы на
поверхности моря. К югу от пакгауза простирался каменистый
пляж, на котором лежали рыбацкие каноэ. С мыса одной отмели
президентский дворец был невидим, скрыт за пакгаузом, но с
другой косы верхний этаж дворца хорошо просматривался. Шеннон
вернулся к порту и обследовал рыбацкий пляж. "Неплохое место
для высадки, - подумал он про себя, - дно уходит вниз плавно
под небольшим уклоном".
   За пакгаузом бетон заканчивался, и начинался пологий,
заросший по пояс кустарником склон, испещренный
многочисленными пешими тропами, вдоль которого в сторону
дворца уходила покрытая гудроном дорога. Шеннон пошел по
дороге. Когда он закончил подъем, его взору открылся бывший
дворец колониального губернатора во всей его красе, со
стороны фасада, в двухстах ярдах от того места, где он стоял.
Шеннон прошел вперед еще сотню ярдов и вышел на дорогу,
идущую вдоль берега моря. На перекрестке стояли четверо
солдат, одетых опрятнее и добротнее, чем армейцы, с
автоматами "Калашникова" АК-47 у пояса. Они молча проводили
его взглядом, когда он повернул направо и двинулся вдоль
дороги к своему отелю. Он кивнул им, но они продолжали
смотреть на него, никак не реагируя в ответ. Дворцовая
гвардия.
   Идя вдоль дороги он поглядывал налево, запоминая детали
дворца. Тридцати ярдов в ширину, с окнами первого, этажа,
заложенными кирпичами и выкрашенными в белый цвет, в тон
стенам. На фасаде здания выделялась высокая, широкая на
стальных засовах деревянная дверь, почти наверняка
появившаяся недавно. Перед заложенными кирпичами окнами
располагалась терраса, теперь бесполезная, ибо к ней не было
прохода из здания. На втором этаже от одного угла до другого
тянулся ряд из семи окон, три слева, три справа и одно
посередине, над входной дверью. На верхнем этаже
расположились десять окон, но существенно меньшего размера.
Над ними проходил водосточный желоб, от которого к коньку
взбегала вверх черепичная крыша. Он отметил группу
гвардейцев, прогуливающихся около входа, и обратил внимание,
что окна второго этажа были снабжены жалюзи, сделанными,
видимо, из стали (он находился слишком далеко, чтобы сказать
это с уверенностью). Жалюзи были закрыты. Очевидно, что
подойти к дворцу ближе перекрестка не разрешалось без
официального повода.
   Он закончил дневной осмотр до того, как солнце начало
садиться, обойдя дворец кругом. С каждой стороны дворца от
главного здания вглубь, в сторону города, уходила недавно
выстроенная стена, высотой восемь футов и длиной в
восемьдесят ярдов. Сзади эти две стены соединялись третьей.
Интересным было то, что стены были сплошными, второго входа
на территорию дворца не было. Стена повсюду была высотой в
восемь футов, как он оценил, сравнив ее с ростом шагавшего
рядом охранника, на верхней кромке торчали битые бутылки. Он
понимал, что не сможет заглянуть внутрь, но вспомнил то, что
видел с воздуха, и чуть не рассмеялся.
   Улыбнулся Бонифацию.
   - Знаешь, парень, этот подлый кретин считает, что защитил
себя, окружив дворец высокой стеной с битым стеклом и
единственным входом. На самом деле он просто посадил себя в
каменную ловушку, большой, изолированный загон для расстрела.
   Мальчик улыбнулся во весь рот, не поняв ни слова, и
жестами дал понять, что пора домой, подкрепиться немного.
Шеннон кивнул, и они отправились обратно в отель. Ноги горели
и ныли от усталости.
   Шеннон не делал никаких заметок и не составлял карт,
запоминая все, что видел. Он вернул Гомезу карту и после
ужина подсел к французу в баре.
   В глубине, за одним из столиков, сидели два китайца из
посольства и потихоньку пили пиво, поэтому разговор между
европейцами был кратким. Кроме этого, окна были открыты.
Позже, однако, Гомез, тоскующий без компании, прихватил
дюжину пива и пригласил Шеннона к себе, в номер на последнем
этаже, где они сидели на балконе и смотрели на ночной спящий
город, почти полностью погруженный во тьму из-за перебоев с
электричеством.
   Шеннон подумывал, не довериться ли Гомезу, но решил этого
не делать. Он рассказал, как нашел банк и с каким трудом
обменял чек на пятьдесят фунтов; Гомез фыркнул..
   - Обычное дело, - сказал он. - Они уже давно не видели ни
чеков, ни валюты..
   - Но хотя бы в банке это не должно вызывать удивления.
   - Им не приходится долго смотреть на валюту. Все достояние
республики Кимба хранит под замком во дворце.
   Шеннон сразу заинтересовался. Потребовалось два часа,
чтобы полунамеками выяснить, что Кимба кроме всего прочего
хранил весь национальный арсенал и боеприпасы в винном
погребе губернаторского дворца под замком, ключ от которого
держал при себе, и перевел туда же национальную передающую
радиостанцию, таким образом, он мог, не выходя из дворца,
вещать, обращаясь к нации и всему миру, и никто извне не мог
в это вмешаться. Радиостанции всегда играют существенную роль
при государственных переворотах. Кроме того, Шеннону удалось
выяснить, что у него нет ни бронемашин, ни артиллерии, и что
кроме сотни солдат, разбросанной по городу, еще столько же
находятся вне города, частично в рабочих поселках вдоль
дороги к аэропорту, частично в деревнях Кайа, на материке,
вплоть до моста через реку Зангаро. Эти две сотни составляли
половину армии. Остальная половина находилась в армейских
казармах, которые на самом деле не были казармами, а служили
в колониальные времена в качестве полицейских бараков. Они
располагались в четырехстах ярдах от дворца - ряды низких,
крытых жестью убогих строений, окруженных изгородью из
тростника. Четыреста человек составляли всю армию, а
количество дворцовых охранников колебалось в пределах от
сорока до шестидесяти человек. Они обитали под пристроенными
к внутренней стороне стены дворца навесами.
   На третий день своего пребывания в Зангаро Шеннон осмотрел
полицейские бараки, где располагались свободные от дежурства
двести солдат. Бараки, как и говорил Гомез, были обнесены
тростниковым забором, но визит в соседнюю церковь позволил
Шеннону незаметно проскользнуть на колокольню, взбежать по
каменной винтовой лестнице и взглянуть  на казармы сверху.
Они представляли собой два ряда сараев, украшенных то тут, то
там развешенной на просушку одеждой. В конце ряда бараков,
над выложенными из камня очагами, бурлили котлы с похлебкой.
Несколько человек устало слонялись вокруг. Все были без
оружия. Возможно, их винтовки в казармах, но Шеннон
предположил, что скорее всего они на оружейном складе -
маленькой каменной хибарке, стоящей в стороне от бараков. Все
остальные удобства в лагере были бесхитростны до крайности.
   Этим самым вечером, выйдя из гостиницы без Бонифация, он
встретил "своего" солдата. Около часа он кружил по темным
улицам, которые, к счастью для него, никогда не знали, что
такое фонари, пытаясь пробраться поближе к дворцу.
   Ему удалось внимательно осмотреть боковые и заднюю части
стены и он убедился, что с этой стороны патрулирование не
ведется. Перед фасадом дворца его остановили два охранника и
недвусмысленно приказали отправляться домой. Он установил,
что на перекрестке, расположенном на полпути от верхней части
припортовой дороги и входом во дворец, сидят трое охранников.
Особенно важным было выяснить, что с того места, где они
находились, гавань не видна. От перекрестка дорог линия
зрения охранников, касаясь верхней части склона, упиралась в
море за мысами отмелей, ограничивающих гавань, а в безлунную
ночь им даже море не увидеть на расстоянии пятисот ярдов,
если только не будет дополнительных огней.
   В темноте, от перекрестка, он не мог различить ворота во
дворец в ста ярдах от себя, но предположил, что там, как
обычно, дежурят двое охранников. Он всучил остановившим его
солдатам по пачке сигарет и удалился.
   По дороге к отелю он прошел мимо нескольких баров,
освещенных внутри парафиновыми лампами, и направился дальше
по темной улице. Через сто ярдов его остановил солдат. Он был
явно пьян и мочился в придорожную канаву. Шатаясь, двинулся к
Шеннону, взяв винтовку поперек двумя руками за ствол и
приклад. В свете взошедшей луны Шеннон мог отчетливо видеть,
как он приближается. Солдат что-то пробурчал. Шеннон не
понял, но догадался, что он требует деньги.
   Он услышал, как солдат несколько раз повторил слово "пиво"
и добавил что-то неразборчивое. Потом, прежде чем Шеннон
успел потянуться в карман за деньгами или отступить в
сторону, солдат зарычал и выбросил вперед ствол винтовки,
стремясь угодить Шеннону в живот. Дальше все произошло быстро
и без шума. Одной рукой он перехватил дуло винтовки и резко
отбросил его в сторону от живота, выведя солдата из
равновесия. Тот был явно ошарашен подобной реакцией, к такому
он не привык. Придя в себя, взвыл от ярости, перехватил
винтовку за ствол двумя руками и замахнулся как дубинкой.
Шеннон сделал шаг вперед, приблизившись к нему вплотную,
блокировал удар сверху, ухватив солдата за бицепсы, и двинул
коленом вверх.
   После этого отступать уже было поздно. Когда винтовка
вывалилась на землю, он, согнув правую руку в локте под
девяносто градусов, подвел ее под подбородок солдата и резко
рванул в сторону. Острая боль пронизала его руку до самого
плеча в тот самый момент, когда он услышал хруст ломающейся
шеи. Потом оказалось, что он порвал от усилия плечевую мышцу.
Зангариец шлепнулся на землю как мешок.
   Шеннон посмотрел вдоль улицы в обе стороны, но никого не
увидел. Он сбросил тело в канаву и осмотрел винтовку. Один за
одним он извлек патроны из магазина. Их оказалось только три.
Патронник был пуст. Он вытащил затвор и, направив винтовку в
сторону луны, заглянул в ствол. Слой грязи месячной давности,
песок, пыль, сажа, ржавчина и частички земли предстали перед
его глазами. Он вернул затвор на место, вложил три патрона
туда, где они были, швырнул винтовку в канаву и пошел домой.
   - Все хорошо, что хорошо кончается, - пробормотал он
потихоньку, проникнув в темный отель, и улегся в кровать. Он
подозревал, что до квалифицированного полицейского
разбирательства дело не дойдет. Сломанную шею спишут на
падение в канаву, а об отпечатках пальцев здесь наверняка и
не слышали.
   Тем не менее, на следующий день он, пожаловавшись на
головную боль, остался в отеле и болтал с Гомезом. На другое
утро уехал в аэропорт и сел на "Конвэр-440", направляющийся
на север. В тот момент, когда под левым крылом самолета
уплывала вдаль республика Зангаро, в его мозгу вдруг всплыла
случайно оброненная по ходу беседы фраза Гомеза.
   В Зангаро не ведутся и испокон веку не велись горнорудные
разработки.
   Через сорок часов он вернулся в Лондон.
   Посол Леонид Добровольский всегда чувствовал себя не в
своей тарелке во время еженедельных бесед с президентом
Кимбой. Как и все, кому доводилось общаться с диктатором, он
не питал иллюзий по поводу его психического расстройства.
Однако, в отличие от большинства других людей, ему, по
указанию московского руководства, приходилось прикладывать
максимум усилий для установления тесных деловых контактов с
непредсказуемым африканцем. Он стоял напротив массивного
письменного стола красного дерева в рабочем кабинете
президента на втором этаже дворца и ждал, пока Кимба очнется
от оцепенения.
   При ближайшем рассмотрении Кимба оказывался совсем не
таким высоким и красивым, как на официальных портретах. Рядом
с огромным письменным столом он казался почти карликом,
особенно сейчас, когда скрючился в кресле, впав в состояние
полной неподвижности. Добровольский терпеливо ждал, пока это
кончится. Он знал, что возможны два варианта. Либо правитель
Зангаро начнет говорить взвешенно и разумно, как совершенно
нормальный человек, либо этот столбняк сменится истерическими
воплями, и он примется бессвязно лепетать, как одержимый, к
каковым он себя, впрочем, сам причислял.
   Кимба медленно кивнул.
   - Продолжайте, пожалуйста, - произнес он. У Добровольского
вырвался вздох облегчения. Значит, президент приготовился
слушать. Однако он знал, что новости будут плохими, и с этим
ничего не поделаешь. Как отреагирует президент, известно
одному Богу.
   - Я получил информацию от своего правительства, господин
президент. По их сведениям, отчет о результатах георазведки,
присланный недавно в Зангаро британской компанией, не вполне
объективен. Я говорю о разведке, проведенной несколько недель
назад фирмой "Мэнсон Консолидейтед" из Лондона.
   В слегка выпученных глазах президента, уставившихся
неподвижно на русского посла, не отразилось ничего. Кимба не
произнес ни слова, так и не дав понять, помнит ли оно
событии, которое привело Добровольского во дворец.
   Посол продолжал рассказ о проведенной "Мэн Коном" разведке
и об отчете, переданном неким мистером Брайантом в руки
министра природных ресурсов.
   - Суть заключается в том, Ваше превосходительство, что я
уполномочен проинформировать вас: мое правительство считает,
что в представленном отчете не содержится сведений о том, что
в действительности было обнаружено в районе, подвергнутом
обследованию, а именно, в окрестности Хрустальной горы.
   Он начал ждать, понимая, что большего сказать не может.
Когда, наконец, Кимба заговорил спокойно и убедительно,
Добровольский в очередной раз Облегчённо вздохнул.
   - В каком смысле этот отчет содержит необъективную
информацию? - прошептал Кимба.
   - Мы не уверены в деталях, Ваше Превосходительство, но
логично предположить, что поскольку британская компания не
сделала попытки приобрести у вас горно-добывающую концессию,
в представленном ими отчете должно быть сказано, что в данном
районе не обнаружено существенных запасов полезных
ископаемых. Необъективность отчета заключается, по-видимому,
именно в этом. Другими словами, в исследованных образцах
может содержаться большее количество полезных компонентов, по
сравнению с оценкой, представленной вам англичанами.
   Опять наступила томительная тишина, во время которой посол
ждал взрыва ярости. Но его не последовало.
   - Они меня обманули, - прошептал Кимба.
   - Конечно, Ваше Превосходительство, - быстро вставил
Добровольский, - единственный способ развеять сомнения - это
послать другую группу геологов для обследования того же
района и снова собрать образцы камней и почвы. В этом случае
я, от имени своего правительства, покорнейше прошу Ваше
Превосходительство дать разрешение на проведение разведки
группе ученых из Свердловского горного института, которые
прибудут в Зангаро и осмотрят тот же район, на котором
работал английский геолог.
   Кимба долго переваривал предложение. Наконец кивнул.
   - Согласен,-сказал он, Добровольский поклонился. Стоящий
рядом с ним Волков, формально - второй секретарь посольства,
но фактически - представитель службы КГБ, стрельнул глазами в
его сторону.
   - Второй вопрос касается вашей персональной безопасности,
- сказал Добровольский. Наконец-то он удостоился реакции
диктатора. К этой теме Кимба относился весьма серьезно. Он
рывком задрал голову и подозрительно обшарил глазами комнату.
Три помощника-зангарийца, стоящие за двумя русскими,
затряслись мелкой дрожью.
   - Моей безопасности? - произнес Кимба своим обычным
шепотом.
   - С чувством глубокого уважения, нам бы хотелось в
очередной раз подчеркнуть, что наше правительство чрезвычайно
заинтересовано в том, чтобы вы, Ваше Превосходительство, и
впредь продолжали вести Зангаро по пути мира и прогресса, что
стало возможно, благодаря столь блистательным усилиям Вашего
Превосходительства, - сказал русский. Поток льстивых слов не
вызвал недовольства, Кимба воспринимал лесть как должное, так
традиционно обрамлялось любое обращение в его адрес.
   - Для обеспечения надежной безопасности дражайшей персоны
Вашего Превосходительства, учитывая недавнюю весьма опасную
измену одного из ваших армейских офицеров, мы с неизменным
уважением предлагаем, чтобы один из сотрудников нашего
посольства был размещен во дворце для оказания помощи личной
службе безопасности Вашего Превосходительства.
   Упоминание об "измене" полковника Боби вывело Кимбу из
транса. Он весь затрясся, то ли от страха, то ли от ярости,
русские не могли разобрать. Потом начал говорить, сначала
медленно, обычным шепотом, затем все быстрее, сверля глазами
зангарийцев, стоящих в глубине кабинета. Через несколько фраз
он перешел на диалект Винду, понятный только местным жителям,
но русские уже знали, о чем идет речь: о постоянной опасности
предательства и измены, в которой Кимба находился, о
предупреждениях, полученных им от духов, о готовящихся
повсюду заговорах, о том, что ему хорошо известны все, кто
задумал против него зло, о его намерении вывести их на чистую
воду, и о том, что он с ними сделает после этого. Он
продолжал в том же духе еще полчаса, пока, наконец, не
успокоился, и не перешел на европейский язык, понятный
русским.
   Когда они вышли на улицу и забрались в посольскую машину,
с обоих лил пот: отчасти от жары, так как кондиционер во
дворце в очередной раз сломался, а отчасти от впечатления,
которое обычно производил на них Кимба