а, галстук, мед-
ленные движения, промытость и благополучие производили сильное впечат-
ление.  Воспитанный клиент всегда протягивал заранее заготовленные два
рубля,  делая вид,  что ожидает сдачи, а потом, будто вспомнив важное,
махал рукой, мол, не надо, и поднимался, не забывая задвинуть за собой
стул, как того и требовали правила хорошего тона.





Сегодня Колодец отмечал День возвращения,  тот именно день,  когда его
должники,  взявшие рубль,  тащили полтора. Мордасов давно убедил себя,
что перейти к рублевой, то бишь двойной, наценке - все ж инфляция ощу-
щалась  - и как раз сегодняшний День возвращения обещал стать этапным.
Первым появился Стручок - серо-зеленоватый мужичок в неизменных кирзо-
вых сапожищах, обляпанных первосортной грязью даже тогда, когда уж ме-
сяц дождя не видывали.  Колодец сбросил долг в  ящик,  смерил  Стручка
ласковым,  но строгим взглядом, как учитель в школе, пекущийся о судь-
бах вверенных мальцов,  но не слишком верящий в судьбоносную  щедрость
их будущего,  наставил: "Стручок! Скажи братве - ужесточаю хозрасчет -
теперь взял рубль,  гони два и тэпэ. Жизнь дорожает и я не могу откло-
няться  от ее магистральных путей.  Могут неверно понять." Колодец хи-
хикнул. Стручок молчал, с подошв сапог отколупывалась густо-коричневая
грязь и рассыпалась в прах у кривых ног вечного должника.

Настурция ухватила  совок,  веник,  демонстративно  обмела носки сапог
Стручка,  и Мордасов присовокупил: "Где еще, Стручок, красивые женщины
так за тобой станут ухаживать? Где?" Стручок покорно признал - нигде!

Мордасов выдал Стручку трояк.  "Не забудь, в День возвращения пришлешь
шестерик.  И не митингуйте!  Больше вас никто  затаривать  деньгой  не
прельстится,  это я только,  по доброте души, зная, что вам не на раз-
гул,  а болезнь у вас такая,  а топтать больного человека - грех,  все
одно, что на лекарство зажать".

Настурция ссыпала  грязь с совка в пластмассовое ведро,  а Колодец уже
вперился яростно в открывающуюся дверь. Туз треф возник бесшумно, буд-
то влился,  как жидкость. Прозвище заработал за крупно вьющиеся кольца
смоляных кудрей, впрямь напоминающие трефовую масть. Туз треф - детина
под два метра,  в прошлом спортсмен,  а теперь один из верных клиентов
Мордасова,- мялся посреди комнаты.

- Та-а-к! - Протянул Колодец голосом, всего-то поколение назад предве-
щающим неминуемые розги,  а то и шомпола.- Смотри,  Настурция, нас ос-
частливил Туз треф.  Невиданная честь!  - Мордасов зыркнул на Стручка,
застывшего в немом предвкушении расправы.- Мотай отседова, а то без тя
алкашня к повестке дня приступит.

Стручок понуро застучал сапогами.

Туз замер, широко расставив ноги, и казалось, не приближаясь к прилав-
ку,  мог длиннющей рукой ухватить за шиворот Мордасова и без труда за-
пихнуть в ведро, куда Настурция только что опорожнила совок.

Колодец извлек блокнот, толстый, в тисненном переплете, дареный Шпынд-
ро, сверил записи, открыл чернильную коробочку с пропиткой для печати,
ткнул печать в фиолетовое чавканье и подул,  будто вознамерился поста-
вить магазинную отметину на лоб Тузу треф.

Настурция исчезла:  мужчин  надо  оставить наедине.  Заглянул некстати
сдатчик вещей и Колодец гаркнул:  "Приема нет! Бланки смылились. После
обеда!". Клиент покорно притворил за собой дверь.

- Туз! - Колодец шваркнул в сердцах печать на открытую страницу журна-
ла.- Ты пропустил три Дня возвращения! Подряд! Хамишь! Мне что, бегать
за тобой? Может в милицию настрочишь?!

Туз мотал туда-сюда холщевую торбу, слушал, будто не его кости перемы-
вали,  вертел головой, проходясь глазами по верхам шкафов, мохнатым от
пыли.

- Платить собираешься?  - Колодец взгромоздился на высокий табурет.  В
дверь с улицы сунула нос подружка Настурции из магазина всякой всячины
напротив, сообщила на бегу, что для Притыки имеется парфюм.

- И  мне пяток упаковок пришли,- оборвал Колодец и вернулся к Тузу.- С
тебя пятнаха!

- Я взял-то пятерку,- ожил Туз треф и рука его юркнула в зев торбы.

- А штрафные санкции!  - Загремел Мордасов. Все ж законно хороводиться
со Шпыном,  словечек поднабрался,  глядишь и Туза проняло, что Колодец
не матерно вразумляет,  а ввернул резоны из  далекого  прошлого  Туза,
когда прыгун или швыряла тяжестей еще в приличных числился.

Туз охнув, будто проглотив стакан первача, выдернул из торбы никелеро-
ванный кран.

- Американский! Вишь, маде уса. Только не поет! А так все исполняет. В
погашение долга. Такой кран сотню потянет.

- Ты ч„ сдурел! - Колодцу кран приглянулся и возмущение он выплеснул в
педагогических целях.- Ч„ мне кран?  На цепочку да на шею! Капусту го-
ни!

- Титановый мерекали,- пробурчал Туз треф,- вечный.

- Вечный?!  - взревел Мордасов.- На черта мне вечный?  Я-то не вечный.
Эх,  Туз,- планомерно остывал Колодец,- к вам, как к людям, к братанам
по невзгодам,  а ты.  клади сюда и запомни:  День возвращения для всех
один,  как Пасха,  как Первомай, ты мне свои порядки не устанавливай и
брось  крутню с компенсационными сделками,- опять возблагодарил выучку
Шпындро,- взял монету, монету и гони!

Колодец погладил кран: куда ему? У него дома все стены в кранах! пода-
рит кому нужному,  или загонит,  а за услугу попросит чего,  всегда не
хватает то одного, то другого, гонишься как за солнечным зайчиком, вот
и накрыл, прижал ладонью, а глянь - зайчик уж над головой пляшет, сно-
ва тянись, соответствуй, иначе сомнут.

Настурция выглянула из-за желтой занавески,  увидела кран, поняла, что
наступило  примирение  и высоко подняв голову павой - перед Тузом треф
еще не стыд покрасоваться, хоть и покореженный, а видный мужик,- заня-
ла свое место за прилавком.

Колодец утратил интерес к визитеру,  играл краном,  как младенец новой
игрушкой.  Туз не уходил и Мордасов знал, что попросит шельмец в долг,
но на помощь не спешил,  пусть помается,  привыкли,  чуть что открытый
кредит, пусть вобьет в башку - с Мордасовым не пофинтишь.

- Трояк дашь?  - поборол смущение Туз,  укоряющий себя,  что не  успел
смиренно поклянчить еще до появления Настурции.

Колодец нагнулся, швырнул на прилавок три железных рубля и углубился в
чтение журнала. Настурция нырнула за занавеси, вернулась с жбаном ква-
са, только что принесенного со станции бабкой Рыжухой, которой Настур-
ция оставляла колготки для дочери,  промышлявшей грехом в городе. Нав-
роде жует их?  изумлялась Настурция.  Такое производство у ей, ответс-
твовала Рыжуха не без смятения и регулярно доставляла ледяной квас  об
жаркую пору, а зимой, что бог с лотка пошлет.

Колодец лениво перевернул страницу, знал, что Туз треф без прощанья не
уйдет.

- Возвернешь шесть!  - Хорош кран,  ничего не скажешь,  так и  хочется
трогать каждую минуту.

Туз треф медленно осознавал приговор, торговаться не привык, но деньги
не ворованные, с каждым днем доставались все труднее, опять же и горю-
чее  взлетело в цене,  как стрелка на силомере в парке уйму лет назад,
когда Туз треф в рот не брал и загонял стрелку под самый верх столба с
делениями.

- Прием  окончен,- Колодец рубанул ребром ладони по прилавку.- Перест-
ройка, Туз! Мы, как все, в едином порыве.

Пыльная комната опустела,  Настурция хлебала квас:  не боится Мордасов
ничего, а она боится - деньги в рост! - тут надо силу духа иметь. Зато
ты спишь спокойно,  посмеивался Колодец,  хоть и сам спал дай бог,  из
пушки пали,  не моргнет. Или жить или бояться. Одно из двух. Давно они
это обсудили с Настурцией. Притыка - девка заглядение, ей отовсюду ва-
лится,  а  Колодец вынужден заботиться о себе сам.  Мордасов припомнил
свидание,  оговоренное со Шпындро, заглянул в бумажник - только девять
сотен.

- Дай триста!

Настурция оторвалась от кружки кваса, полезла за деньгами.

- А лучше пятихатку,- поправился Мордасов,- выездного встречаю,  у них
семь пятниц на неделе и всегда им мало. Народец! Государственные люди.

- Не все же,- Настурция протянула деньги, припоминая пламенный роман с
одним выездным позапрошлым летом.

- Не все?  - взметнул бровь Колодец.- Если и не все, только со страху,
как ты. Какую щель узрят, нырь в нее и пошел деньгу помпой качать. По-
нятное дело, если такие возможности только за то, что ты ездишь по бе-
лу свету,  у всякого душа дрогнет.  Не пойму, за что им такая привиле-
гия?..

- Они языки знают,- попыталась оправдать Настурция.

- Языки?! Не смеши! - Колодец запрятал деньги, заколол бумажник булав-
кой.- Шпын вроде Туза,  тоже тут мне читал инструкцию к плейеру, вроде
как маде уса получалось, я все ж два курса откукарекал - кумекаю.

Мордасов затосковал: не кончил институт, не вырвал диплом, коптит тут,
рубли ссужает, а такие, как Шпын страну представляют за пределами, ть-
фу!  И рассказы их понапридуманные,  насквозь фальшивые, а сам в пакет
лезет и ручки пригоршнями на свет божий извлекает.  Совмещаются  же  в
одном  и том же человеке идеалы прозрачно хрустальные и.  ручки по пя-
терке загонять,  а если паркер с допбаллоном меньше чирика ни-ни. Мор-
дасов  припомнил первое крупное столкновение с Игорем насчет одноразо-
вых зажигалок,  оба характер держали, завелся тогда Колодец из-за тай-
ваньских часов, что Шпын отвалил ему в подарок. Такие не пользую, кри-
во усмехнулся Мордасов, а за чертвертной толкну, если желаешь.

За четвертной?  Шпындро побледнел и ни слова не говоря забрал  часы  -
Мордасов враз расшифровал разочарование спикуля,  знал, отчего уныние:
Шпындро этой парой пускал пробный шар и вышло, что тайваньские часы не
товар,  а Мордасов безжалостно добил: им цена трояк и тот рваный, даже
детвора брезгует.  Потом и сцепились в  подсобке  насчет  одноразовок,
орали до хрипоты, а Настурция бегала к Рыжухе за квасом, чтоб охладить
крикунов;  через месяц про ругань забыли и все покатилось, как заведе-
но.

Языки!

Колодец помнил,  как прошлым летом заскочил с Игорем по случаю к прия-
телю Мордасова на видуху попялиться,  а там  лента  в  самой  середине
фильма в разгар пальбы и напряжения вдруг без перевода пошла; Мордасов
толкнул в бок Шпындро,  мол,  давай, толмач, разъясняй сирым, все при-
тихли, Шпындро тяжело вздохнул, пробормотал невразумительное, а дальше
напомнил рыбу,  выброшенную на берег - только рот разевал  да  таращил
глаза. Идиоматики многовато, пробурчал Шпын и сник.

Языки!

Мордасов еще  раз проверил накрепко зашпиленный булавкой ветхий бумаж-
ник,  любил старую вещицу,  с ним начинал, из суеверных соображений не
променял  бы на чистого крокодила или змею,  хоть и даром достающиеся.
Бумажник Колодцу счастье приносил - факт,  в нем вроде, как сила и ве-
зение его упакованы, вроде жизни Кащея в игле.

Языки!

Колодец глянул в упор - Настурция отвела глаза.  Еще смущается, не ра-
зучилась. Колодец стащил очки, принялся протирать стекла замшевым лос-
кутом,  перед глазами поплыло,  в размытости очертаний возник Шпындро,
высокий,  худой,  с улыбками на любой вкус, холодноватый, будто только
что разразившийся многозначительно: такая у нас миссия. Миссия! Языки!
Черт бы их побрал! Колодец нацепил очки на близорукие глаза.

- За державу обидно!  - Потертый бумажник скользнул во внутренний кар-
ман.

Настурция вытаращила глазищи: Шпындро ей нравился и сейчас девица уяс-
нила, почуяла женским нюхом, что гнев Мордасова направлен против неиз-
менно вежливого,  тихоголосого москвича.  Настурция случалось мечтала,
склонясь над пыльным прилавком, как вышагивает под руку с Игорем в да-
лекой стране и блики с промытых до нереального блеска витрин скачут по
ее лицу,  она виснет на руке любимого крепкой, натренированной теннис-
ными махами,  и прилепляется к витрине и просительно показывает глаза-
ми,  то на сумку матовой кожи, то на вечернее платье несусветной цены,
Игорь поддается минутной слабости,  заводит избранницу в дорогущий ма-
газин,  но,  только завидев продавца, дает задний ход, молниеносно пе-
ресчитав, сколько же мелкого высокорентабельного при перепродаже това-
ра можно приобрести вместо сумки, если приглядеться не очень-то и кра-
сивой, даже тяжелой очертаниями, определенно не пойдущей Настурции.

- Зинка про парфюм забегала?  - Настурция откинулась и лицо ее приняло
то надменное  выражение,  с  которым  Настурция  встречала  нескромные
взгляды мужчин и с которым забиралась в машины ухажеров южных кровей.

Колодец откипел,  посмотрел  сквозь  напарницу и вышел на пыльную пло-
щадь,  через пять шагов налетел на тройку:  Стручок,  Туз треф и неиз-
вестный.  Глаза Стручка остекленели,  но приподнять почтительно картуз
не забыл,  Туз треф приложил ладонь к лаково блестящим вихрам, отдавая
шутейно честь, и бравый жест при тусклом взоре и опущенных уголках губ
произвел жутковатое впечатление.  Колодец бросил взгляд на  пьянчужек,
как рачительный хозяин на дойных буренок, и двинул к ресторану.





Шпындро после  обеда  вызвал  Филин.  Игорь Иванович шел к начальнику,
прикидывая, по какому вопросу его тревожат.

Филин восседал грузно, громоздился над пустым столом, длинные седины с
желтизной,  руки в наколках - якоря,  русалки, буквы. Пепельница полна
окурков.  Филина Шпындро не опасался: вулкан, изрыгающий вату, вот кто
такой Филин,  старик давно на кукане, размер подношений ему определен:
повыше рубашки с бутылкой пониже магнитофона,  медианное значение плюс
рыболовные снасти.

Шпындро правила игры соблюдал:  постучал, сел только по кивку, раскрыл
тонкую папку.

Филин закурил "Беломор",  был в этом свой шик,  все иноземельными смо-
лят, а тут запах народный, глубинный, определенно шик.

Филин распечатал новую пачку,  внимательно изучая карту,  будто завтра
ему предстоял тяжелый переход по каналу,  а то и бой в тех местах; па-
пиросу мучал долго: вытряхивал табачные крошки, мял мундштук, стучал о
полированную поверхность,  то одним концом папиросы,  то другим, нако-
нец,  воткнул беломорину в рот и Шпындро обратил внимание, что на ниж-
ней губе Филина трещина и даже кровит похоже.

- М-да.- Филин пошарил в поисках зажигалки, подчиненный щелкнул своей:
сам не курил, но зажигалку в кармане таскал, как раз для таких вот на-
добностей.

- М-да.- Филин окутался дымным облаком.- Анекдотцем не побалуешь?

Все знали,  что Шпындро умел веселить начальство,  не простое  уменье,
требующее  не  малой  работы над собой;  рассказывал анекдот с перцем,
зная, что Филин благоволит зубоскальству крутого замеса.

- М-да.- Филин не рассмеялся, Игорь Иванович посетовал - анекдот знать
не  в масть,  накладка вышла,  но особенно не занервничал,  подумаешь,
другим сейчас перекроет из беспроигрышных.  Филин выслушал  и  второй,
внимательно,  сквозь дымное марево выныривали порознь то глаза Филина,
то приплюснутые уши, то шапка седых волос.

- М-да.- Филин так и не расщедрился на смех, вывалил пепельницу в урну
и загасил окурок с невиданным тщанием,  будто от того,  как он распра-
вится с бывшей папиросой,  зависело,  будут ли в мире еще  пожары  или
нет.

Тянет время!  Шпындро узрел, что папка на коленях лежит вверх ногами и
бумаги в ней тоже.  Что затевает кабан? Шпындро некстати закашлялся от
дыма.

- Горлод„р?  - Участливо осведомился Филин и непонятно становилось уз-
рел ли он,  что перед вызванным на ковер бумаги лежат вверх ногами или
нет.-  М-да.-  Филин вытащил вторую папиросу и ритуал полностью повто-
рился.  Вошла секретарь.  Филин вытянул ладонь,  помял большим пальцем
левой руки пальцы правой, будто прикидывая, не пора ли стричь ногти.

- Мы заняты. пока. пусть обождут.

Секретарь вышла.

Шпындро чувствовал себя неуютно: неужели что просочилось? Так он и ду-
мал, однажды начнется, и тот же Филин не подсобит, будет топить и рас-
пекать на собраниях,  бить в грудь, каяться, что проглядели. Или жить,
или бояться!  Так говаривал Мордасов. Алчному Прокопычу что? У торгаша
амплуа  не из престижных,  хоть и денежное.  Тут же есть,  что терять,
тут,  как у саперов,  раз ошибся и.  вся свора набросится,  искупая  в
ярости воя собственные грешки.

Кресло под Филиным заскрипело, за спиной хозяина кабинета сияли кореш-
ки привычных томиков,  ни разу не тронутых, даже ключ от застекленного
шкафа давно потерялся, во всяком случае Шпындро не примечал его уже не
один год.

- Ты вот что.- начал Филин и умолк.

Шпындро пытался понять:  знает что или нет. Признаваться ему, конечно,
нельзя,  никак нельзя, тут поспешность смерти подобна, недаром Колодец
вразумлял:  никогда не сознавайся, последнее дело, только говорят, что
послабку дадут, дуля! Накрутят не крякнешь, все отметай, а ежели прип-
рут вчистую, что ж. пришла видать пора по счету платить, утешайся, что
и тебе выпало Матросовым себя испытать.

Может жена Наталья где прокололась?  Не раз и не два твердил ей:  гони
своих девок взашей,  весь этот Мосгорспикульпром, не оберешься с ними,
разве это люди?  сначала возьмут, деньги заплатят, а через неделю вещь
возвращать! где такое видано? К чести Мордасова за тем не водились та-
кие безобразия,  у комиссионщика, как и у коллег Шпындро, вырвать сог-
ласие,  что покойника у смерти, но уж, если решили, согласовали, тогда
свое слово блюди, есть же в каждом деле этика. Наталья! Наталья! Может
с Крупняковым неприятности,  он же занялся продажей их машины и,  хотя
все давным-давно отлажено до мелочей, вдруг сбой и не предугадаешь ка-
кой.

Филин снова потянулся к пачке папирос, подчиненный не выдержал:

- Случилось что, Николай Сергеич?

Филин принадлежал к старой школе,  не привыкшей, чтоб в их кабинете их
же и вопросами гвоздили,  поперхнулся, начал заливаться волной удушли-
вой красноты,  поднимающейся снизу,  от толстой шеи, распирающей ворот
рубахи.

- Много курю,- Филин потрогал подбородок с нежностью и опаской,  будто
у него нарывала челюсть, вопрос подчиненного повис в воздухе.

Умеет увиливать,  когда надо, старый лис. Шпындро успокоился, не могла
Наталья без него дать ход делу с машиной. Может, что по линии Колодца?
Не похоже. Другие вон как неосторожны - торги чуть ли в открытую - и в
ус не дуют,  он же давно отладил каналы сбыта, протирает их методично,
смазывает, не ленясь, прокола не должно быть.

- Смешной второй анекдот,- ожил Филин,- х-м.  муж, как всегда, послед-
ним узнает. х-м. вроде меня, я вот тут узнал, ты.- и снова молчок.

Сердце Шпындро замерло и вдруг понеслось опрометью:  добивает рыбачок,
точно,  с рыбами поднаторел водить на лесе,  зацепив крючком за  губу.
Узнал! Что узнал? Тянешь, прикидываешь, Филин. Мало я тебе перетаскал,
всего и не упомнишь теперь;  от себя отрывал,  пустил бы в дело или  в
переплав  - никак не меньше четверти машины,  а то и половины приплыло
бы. взять хоть набор кожаных галстуков - пять штук - королевские! чего
там,  теперь  такой  не купишь ни за какие коврижки и ни разу не видел
подноситель на Филине тех галстуков,  таскает двухрублевый, лучевский,
жеваный-пережеваный и сыновей у Филина нет,  две дочери, выходит Филин
те галстуки сам в переплав пустил или переподарил кому  понужнее;  сам
Шпындро знавал эту практику,  переживал это чувство,  вроде и жалко из
рук выпускать,  а вроде и самому досталось бесплатно.  Или зажигалки в
резном футляре, красавицы, ход плавный, пьезо, огонек аккуратный, буд-
то рисованный и поверхность отшлифована, хоть языком лижи.

Над Филиным заклубился дым,  казалось,  пожелтевшие седины  начальника
переполнены табачной отравой и вскоре из желтых станут коричневыми.

Филин умел особенным образом не молчать и не говорить, а издавать хри-
пы и мычания,  будто прочищал глотку от мокроты или пытался унять пер-
шащее горло: Х-м. ы-ы. м-м. ыы-хм.

Узнал! Что? Неужели? Взмокли подмышки, ворот рубахи внезапно стал мал,
врезался в разгоряченную кожу,  обдавало жаром и страхом. Шпындро дол-
жен был винить другого и лучший объект, чем жена, в голову не шел.

Наташа Аркадьева  - фамилию сохранила свою - считалась и не без причин
женщиной многосторонних дарований; способности ее не имели касательст-
ва ни к музыке,  ни к литературе,  ни к науке ил