мекнув акварельно, что наез-
жали туда. Могли воспоследовать и звонки: одни случайные, другие симп-
томатичные;  со звонками Филин давно отработал методику:  если  звонок
всего  один  - в расчет таковский не бери;  дуриком подвезло выбить из
могущественного лица согласие на участие - мало ли, неловко было отка-
зать, судьбы свела в общем располагающем застолье или жены столкнулись
у косметички - если после первого звонка следовал еще один,  заинтере-
сованность давящего носила уже более выраженный,  не разовый характер,
а приобретала оттенок покровительства,  а уж если судьбу выездного ку-
рировали каждодневными прозвонами, тут уж попахивало густым протекцио-
низмом и тогда не зевай,  начинался саперный участок,  здесь, зацепив-
шись за невидимую проволочку, ошибались только раз.

Вошла секретарь  и  кинжальным взглядом - всего одним,  метнула испод-
лобья, как каменюку из пращи,- сумела углядеть все: ей более и не тре-
бовалось,  навидалась  таких сцен всласть;  при появлении третьего оба
умолкли, но секретарю и не нужны были слова - проект письма, свернутый
вчетверо, лежал на стуле рядом со Шпындро, свидетельствуя, что никакое
письмо не обсуждалось, а решалось дело куда как более важное - кто по-
едет:  Шпындро или Кругов или.  всегда,  как на бегах, может выскочить
серая лошадка и завершить триумфально забег, сделав ненужным фотофиниш
явным превосходством.

Шпындро знал - наступает пора процеженных, выверенных заявлений, толь-
ко успевай расшифровываь чужие намерения.

- Когда в последний раз ездил? Год что ль из последней ездки?

Шпындро не совладал с возмущением - Филин подначивал,  знал же  старый
черт все с точностью до дня:  когда туда, когда обратно, сколько всего
отбыли - чуть не криком зашелся:

- Я?..  Ермин со мной вернулся,  а уж.- Отъехал  полгода  как!  Хорошо
удержался, проглотил про отъезд Ермина. Хотелось топать ногами, биться
головой о стену,  зачем же так валтузить?  но в глубине  души  Шпындро
знал - вот она его работа,  не частая, но самая важная, основополагаю-
щая - понуро принимать любое,  кнутом  стеганувшее  из  начальственных
уст,  а лучше не понуро,  не весело,  а серо и нейтрально,  так чтоб и
господь бог не догадался,  что у тебя внутри творится. Вовремя осекся,
сказывалась  многолетняя  выдержка и привычка глотать обидное,  кончик
языка забегал меж зубов:  пронесло или лишнее сказанул? нервы разгуля-
лись.

- Как дома? - вроде не заметил срыва Филин.

- Порядок,-  Шпындро  ответил без нажима,  как само собой разумеющееся
сказал.

Филин долго вытряхивал папиросу,  под тройным подбородком пульсировала
кожа, будто ворочалась бурая жаба, помидорная краснота выползла из-под
воротника и придушила бы Филина кашлем.

Не жилец,  а что случится, только хуже будет, мало ли кто на его месте
воцарится, снова мосты наводи, укрепляй быки подмостные, стоя по горло
в воде,  того гляди захлебнешься.  Шпындро погладил никому  не  нужное
письмо.

Кашель утих  отдаленным ворчанием грома,  устав мучать Филина.  Хозяин
кабинета недоуменно осмотрел пачку папирос,  Шпындро на стуле,  бросил
взгляд за окно,  будто искал,  куда подевался кашель, минуту назад бе-
сившийся меж стен.

- Угу.  Ермин. угу,- Филин откинулся в кресле и канцелярская деревяшка
отозвалась  скрипом.-  Плохо  чувствую,-  без перехода сообщил Филин,-
вишь как метелит кашелюга,  а дымы гонять все  не  брошу,  беда,  пока
струей горлодера дыхалку не прочищу,  сам не свой.  Врачи тоже крутят,
уходят от ответа бросать-не  бросать,  я  смолю  с  четырнадцати,  всю
жизнь, глазки белохалатники отводят, а те что почестнее: сколько кури-
те?  ух ты! тогда обрубать небезопасно - синдром отмены, пожуют губами
и добьют, мол, раздумывай сам, а вообще-то хуже курева не придумаешь -
чистое самоубийство.  Давление опять же накрепко с  куревом  повязаны,
повенчаны можно сказать, так и скачет, так и скачет. у меня это и отец
от удара помер, стакан белого хватанул, крякнул и глаза застеклил, все
думали от крепости,  жар водочки притушает сосредоточенностью, а он уж
в лучшем мире. Ермин говоришь.- Филин опрокинул взор вовнутрь, замутил
роговицу раздумьем,  разговаривал с почившим отцом, прикидывая время и
место встречи.

Шпындро не перебивал,  стараясь даже выражением  лица  соответствовать
перепадам настроения Филина и скачкам его мыслей. Внезапно перехватило
дыхание:  вдруг Кругов раньше успел провести тайный разговор? потому и
мелькнуло в его взгляде скрытое торжество, когда встретились глазами в
приемной,  а было ли торжество? не установить доподлинно, может приви-
делось, можно б развеять сомнения, выведав у секретаря - присутствова-
ла же при их немом обмене взглядами да разве спросишь:  углядела  тор-
жество в глазу Кругова или нет?..  Вдруг соперник щедрее задарил Фили-
на,  вдруг обошел и не на полкорпуса,  а на круг,  а то и два. И фами-
лия-то Кругов! Дурное предзнаменование. И тогда Шпындро со своими под-
ношениями, выделенными с собесовской скупостью Натальей, окажется сме-
шон и мелок, хотя по себе судя и малый дар греет душу, а лишнего никто
давать не привык, каждый соизмеряет, будто на весах, подношение и воз-
даяние.  Шпындро закинул ногу на ногу,  подцепил листок лжепиьма с со-
седнего стула, обмахнулся, стало жарко. Филин движение перехватил хоть
и повернутым внутрь взором. Молчали. Шпындро знал, пока кабан папиросу
в угол рта не уткнет,  разговор не завяжется.  Филин помял папиросу  в
одинаково  толстых  и одинаково коротких пальцах,  крошки табака сгреб
ковшиком согнутой правой кисти на ладонь левой, стряхнул в урну.

Дымовая завеса привычно застлала лицо Филина и, как и предвидел Шпынд-
ро, слова стали выпрыгивать из сизой пелены:

- Болею  я,  может  пора кресло освободить.- Пауза.- Кто-то после меня
поселится здесь.

Шпындро напрягся. Началось. Намекает, мол, сейчас я тебя заброшу годка
на три,  а то и на все пять,  глядишь глянец до конца дней на всю свою
жизнь успеешь навести, а уйду до твоего отбытия и загонят в тупик веч-
ным ожидальщиком,  пиши пропало. Игорь Иванович поражался коловращению
соображений,  отрывочных мыслей,  просто лиц в  мозгу  в  эти  минуты,
сквозь мельтешение дум внезапно выскочило, как карта в руке фокусника:
бабка Мордасова врачует по-народному, когда сама на ногах, даже от ку-
рева может отлучить и,  как уверял Колодец, вообще все может перетрях-
нуть в человеке, чуть ли не старца перелицевать в молодца.

- Ну что вы.- Шпындро придал лицу выражение предельного участия,  даже
соскочил  со  стула  и  бросился к возможному благоустроителю,- у меня
есть человек, только не смейтесь, не отметайте с порога, а у него баб-
ка  чудеса творит,  поврачует - себя не узнаете,  от курева отвратит и
вообще.

- Да ну?..- Филин пыхнул дымным клубом прямо в лицо Шпындро и тот  по-
корно  принял на себя удар смрадной волны,  защипало веки и физическое
покалывание отозвалось радостью:  нашел ход! что дары? их все тащат, а
тут родственная поддержка, он же станет отвозить Филина на сеансы: до-
рога,  неспешный разговор,  тут-то души хоть какие разные и  прикипают
одна к другой.

- Знахарка? - уточнил Филин.- Однако. припрет - черту поклонишься. Где
обретается твоя помогательница?

- Я буду возить вас, недалеко, за городом.

- А берет крепко? Шарлатан один мне вдалбливал, с вас бедолаг, чем за-
ломнее дерешь,  тем вам больше верится в исцеление. Выходит лекаря-на-
домники к нашей же выгоде нас обдирают.  Вишь какая философия вытанцо-
вывается. Чего только люди не удумают.

- Мои проблемы,- взвернул Шпындро и тут же поправился,  укорив себя за
слова ему самому противные и расхожие.- Не опасайтесь, это бабка моего
товарища.  Никаких  денег и не думайте.- Ишь,  Колодец теперь у меня в
товарищах.  Шпындро усмехнулся внутренне, не выпуская улыбку, заметил,
что  Филин и впрямь подобрел насупленным лицом,  небось видит,  кабан,
себя обновленным, промытым, начинающим жить заново.

- Когда поедем?

Шпындро отбрел к стулу, подобрал упавшее на пол письмо.

- К вечеру доложу!

- Лады.- Филин смял папиросу и доверительно сообщил.- Хорошая, понима-
ешь,  поездка,  как  раз твоего профиля специалист нужен.  В этом деле
только ты.- Пауза.  Выдох и будто с горечью,- и Крутов сильны, а боль-
ше-то некого забросить.

Шпындро убедил  себя,  что первый период за ним,  однако Филин помахал
перед носом желтой карточкой, припомнив Кругова, и как бы намекая, что
его судейство в их борьбе при всем расположении к Шпындро, конечно же,
беспристрастное.

Шпындро сбежал вниз к входным дверям, где серел таксофон, поставил две
копеечные  монеты одна на другую и позвонил Мордасову.  Трубку подняла
Настурция, говорила со Шпындро ласково, благодарила за подарок, в сло-
вах  женщины звучали тайное приглашение и согласие,  о которых Шпындро
мог только мечтать и сейчас же мелькнуло:  пошла карта, не дрейфь, вы-
пала моя пятиминутка!  Мордасов сначала и не врубился, чего добивается
Шпындро, а когда уразумел, начал канючить, мол, бабка в лежку и сейчас
ей недосуг.  Шпындро любое несогласие давно воспринимал всего лишь как
приглашение к торгу;  видано ли, чтоб человека не уломать, надо только
условия подыскать подходящие,  заронить в душу сопротивляющегося слад-
кие видения, чуть поднажать и ворота отворятся. Игорь Иванович переби-
рал мысленно давние вожделения Мордасова, жаль пропускал мимо ушей его
стенания за ненадобностью и сейчас, чтобы не тянуть время, Шпындро вы-
давил неосторожное:  проси, что хочешь? Трубка наполнилась молчанием и
Шпындро,  как наяву увидел унылый нос Колодца и очки, которые тот ука-
зательным  пальцем  спускает  на неизменно блестящий,  будто протертый
подсолнечным маслом,  кончик носа,  взгляд Мордасова,  выплывающий  за
пыльное оконце на пыльную площадь, где толкутся его пьянчужки, нежатся
кверху брюхами ничейные псы,  перебегают от станции старушонки в низко
повязанных платках, вываливаются из жалкого ресторанного здания приго-
родные гуляки и,  окидывая взглядом свои владения и обитателей, Морда-
сов  хочет заготовить единственный верный ответ,  услышав редкостное -
проси, что хочешь!

Мордасов, в свою очередь,  видел Шпындро и не менее явственно, уж если
Шпына так припекло, промашку дать ни в жизнь себе не простишь; не пон-
равилось Колодцу и воркование Притыки,  знал он эти ее придыхи и влаж-
ное дрожание голоса,  знал, чем это оборачивается, и как раз очевидное
расположение Притыки к выездному, непонимание, что от таких толком ни-
чего не добьешься, бесило Мордасова. Молчал, наслаждаясь муками Шпына,
пусть покрутится, пусть усечет раз и навсегда, что и Колодцу своя цена
есть  и  что деньги деньгами,  а уважение всякой твари лестно,  небось
сейчас не прощает себе Шпын,  что за годы взаимных услуг не удосужился
хоть  раз пригласить Колодца к себе,  хоть на чашку чая,  хоть и вовсе
безо всего; однако владения Шпына считались неприкасаемы и от того его
дружественность еще больше втуне бесила неглупого Мордасова,  видел он
и глубоко загнанное внутрь высокомерие Шпына,  которое тот пытался за-
маскировать матерком в общении с Колодцем и разухабистостью, на грубую
нитку пришитую к его отутюженному облику прощелыги-чиновника, знающего
все ходы и выходы,  умеющего по надобности менять выражения лица,  как
маски,  и более всего поднаторевшего говорить тем нечеловеческим, ужа-
сающим языком собраний и митингов,  который годами шлифовался в разных
стенах и доведенный до совершенства стал для многих  специальностью  и
кормильцем, и смыслом жизни, и гласом божьим.

Будем молчать  оба,  приказал  себе Колодец,  я первый не начну,  хоть
сдохну,  а лучше тихонько положу трубку на рычаг,  связь у нас не  без
греха, будто разъединилось ненароком, опустил трубку и на вопроситель-
ный взгляд Настурции хрипанул:

- Разъединилось!  Вот те, Настурция, и связь без брака! - Вложил щедро
издевку в подтекст и даже не слишком охочая к расшифровке нюансов При-
тыка залилась краской и вышла за шторку.  Млеет  брачными  призраками.
Горит вся, понаслышалась россказней, как выездных телков уводят из за-
таренных многолетними набегами хлевов,  и верит, дурища, в небылицы, а
если и были, то одна на тыщу!

Шпындро метался в холле в поисках монет,  как назло пусто,  подбежал к
милиционеру почти мальчику, робкому, с новобранскими усиками, протянул
пятак, страж в простоте порылся в карманах, развел руками.

- А чего от себя не позвоните?

Шпындро, только что суетливый, метущийся из конца в конец облицованно-
го мрамором холла, замер обездвиженный, будто отбойный молоток, рыкаю-
щий  и приводящий в содрогание все вокруг,  утих отключенный внезапным
обрывом подводного шланга. Не вопрос милиционера пригвоздил Шпындро, а
выворачивающее душу опасение: как же он забыл, что за перекладиной под
его рабочий стол запрятан пакет с дарами дочерям Филина  -  Совкам,  а
сейчас  как  раз такое время,  что две службистки,  при коих Кругов не
посмел бы учинить нелегальный досмотр красноречиво-таинственного паке-
та,  отправились  пить кофе и в комнате кроме Кругова никого.  Шпындро
бросился к лифту,  на вытянутой  линейке  квадратиков  над  раздвижной
дверью светилась цифра верхнего этажа,  второй лифт не работал,  Игорь
Иванович привалился к прохладной стене и отер пот ладонью.

- Вам плохо? - Секретарь Филина возникла ниоткуда, глядя в упор.

Шпындро подобрался,  механизмы привычной лживости включились сами  со-
бой, сразу же, отрабатывая версию, выгодную их обладателю:

- Третий день хожу с температурой! - Шпындро, едва разлепил губы.

- Взяли б бюлетень.- Секретарь допытывалась с напором,  зная что ей не
откажут,  не поставят на место,  за ней незримо витал дух Филина,  дух
начальственного кабинета и злить ее все равно,  что гневить всесильных
духов.

Шпындро подобрался, скроил полуприветливую улыбку, с червоточинкой.

- Работы непроворот,  за меня никто не сделает,- следил краем глаза за
светящимся квадратиком цифры,  наконец линейка над лифтом ожила и све-
тящаяся цифра поскакала справа налево.  Шпындро перевел дух. Секретарь
истолковала это по-своему,  как плохо прикрытое недружелюбие;  женщина
желчная,  неустроенная, она любила, чтобы в ее присутствии нижние чины
цепенели  еще  более,  чем  при ее хозяине.  Секретарь расстановку сил
представляла исчерпывающе; змеиная улыбка, покровительственная интона-
ция,  явное любование предстоящим Шпындро мучением - все сразу отпеча-
талось на мучнисто белом лице в коросте неуемного грима.

- После вас сразу вызвал Кругова, уж почти час сидят!

Черт с ним!  Пусть сидят. Игорь Иванович испытал облегчение: главное -
неприкосновенен  его  пакет,  и  улыбнулся,  секретарь с трудом скрыла
расстерянность: повел себя испытуемый противоположно ожидаемому, выст-
рел  в  холостую,  с чего бы?  Поправила пышные волосы с седой прядью,
подсиненной чернилами, и ринулась в повторную атаку, медленно, веско:

- Филин расположен к Кругову, ценит.

Створки лифта распахнулись, Шпындро пропустил секретаря перед собой и,
нажав последовательно кнопки - цифру и ход - сделал вид, что не принял
выпада.  Зачем сейчас-то он ринулся наверх?  Пакет вне опасности, а уж
если Кругов его поковырял - не помочь, а с Мордасовым так и не удалось
обсудить животрепещущее.  В комнате пустые столы, стулья без седоков -
на счастье никого,  набрал номер Колодца, поглядывая на дверь, приказ-
ным тоном уведомил,  что привезет  к  мордасовской  бабке-целительнице
своего начальника; за ним не заржавеет, не первый год замужем, то бишь
обделывают с Мордасовым свои дела,  и должником Шпындро не привык себя
числить,  так что холодность Мордасова в этом деле непонятна,  тем бо-
лее,  что отъезд туда - а ради чего бы он тащил эту тушу за город? - в
их обоюдных интересах.

Вечером Мордасов покормил бабку, протер лосьоном, будто покрытое корой
лицо старухи,  шею и подмышки,  удивляясь,  что бабка почти не потеет.
Может  и впрямь святая.  Напоил чаем с финским печеньем,  отложенным в
булочной по ту сторону путей, тактично осведомился, не примет ли бабу-
ля его дружка то ли с отцом,  то ли с братаном старшим, то ли с другой
какой родней.

- Слаба я, Сань, духу не хватает, чтоб приязнью человека отогреть, я ж
приязнью лечу.

- Ну,  ба,- Мордасов прикидывал,  что отделаться от Шпына не удастся,-
они сюда приедут,  я им велю,  чтобы тары - бутылок там разных, других
емкостей понавезли,  а ты им водицу посвятишь, пусть горемычный сродс-
твенник попьет ее, всех дел-то, ты святить воду можешь, не спускаясь с
кровати. Не могу отказать - важный человек, по заграницам раскатывает.

- Пос„л, что ль? - Бабка то ли смеялась, то ли всерьез, не поймешь.

- Пос„л-ос„л,-  не утерпел Колодец,  согнал гримасу - натурально,  ба,
нужный человек, понадобится тебе снадобье не наше, подмогнет да и дру-
гое что.

Бабка отвернулась к стене, натягивая на худые плечи скоморошье лоскут-
ное одеяло, в глазах ее внук углядел тоску особенную и впервые проняло
его:  вот она смертная мука,  не то чтоб большая тоска, нестерпимая, а
именно смертная, предшествующая расставанию с жизнью.

Мордасов долго не уходил, вертелся бездельно в бабкиной каморке, зная,
что  старая не спит и весь мир для нее сейчас стянулся до пропитанного
клеем газетного пятна под отколупнутым куском обоев. Мордасов вышел на
кухню за тряпкой,  вернулся, полез в красный угол, протер иконы, расп-
равил мертвые цветы - поставка Шпына,  сработаны под голландские тюль-
паны, разгладил на бабке одеяло, подоткнул в ногах, выровнял носки та-
почек.  Бабка внука знала хорошо, если чем бог и оделил щедро - упорс-
твом,  с  места  не  сдвинешь,  пока  своего не добьется;  худые плечи
вздрогнули под разноцветными лоскутами,  сивая дуля-пучок  на  затылке
дернулась и, не оборачиваясь, прямо в стену бабка прошелестела:

- Ну бог с ними,  ну вези, страждут люди, как откажешь, може последнее
добро в жизни состворю,- помолчала,  сглотнула  слюну,-  може  послед-
нее?..

- Ну уж скажешь,- неубедительно опроверг Колодец,- еще потворим добра,
ба, куда спешить? в божье царство всегда успеешь, и билеты без брони и
путевочка бессрочная,- не удержался,- и бесплатная,  так сказать, гос-
подь все расходы на себя берет - профсоюзный подход.

Лоскутное одеяло вздыбилось,  возмущение давалось старой женщине тяже-
ло:

- Не богохульствуй, Сань! Он ить правда все видит, от него не укроешь!

- Вроде обер-милиционера?.. Заоблачный сыскарь-глазастик!

- Ох,  посодють тя,  Сань, ох, упекут в невольные жития, бросишься ко-
рить себя за насмешки, ан поздно.

- Ба,  значит можно везти?  Да? - Мордасов наклонился к бабке, ткнулся
губами в полоску сухой кожи на затылке.

Шел дождь,  Мордасов  натянул  куртку  и выскочил к телефону-автомату,
набрал номер матери Шпындро и,  услышав трескучее алло! не здороваясь,
не представляясь, обронил скупо:

- Сообщите сыну, чтоб вез! Куда? Он знает. Что? Тоже знает,- и повесил
трубку.

Вначале улицы показался Туз треф,  сегодня он рассчитался с Мордасовым
подчистую,  но  по списку заимодавца трое с немалыми долгами на отдачу
не явились.  Мордасов поманил Туза треф, тень пьянчужки покорно шарах-
нулась вдоль забора в сторону приемщика.

- Туз!  -  Мордасов  поежился - струйки побежали за ворот - передернул
плечами,  злобно продолжил,- Туз!  Не все кореша сполна  расквитались.
Где они? Вызнай. Шмон наведи, ты ж спортсменом в душе остался, челове-
ком порядка и режима.  Наведи справки у братвы,  отчего на  отдачу  не
явились, причины каковы, может и вовсе не желают долги гасить, все про
всех, кто не явился, чтоб доложил!

- Стучать что ли?  - скучно протянул Туз и отступил в густую тень  под
дерево.

- Уж и стучать сразу! Все боитесь замараться, а невдомек, что уж и так
по уши в фекалиях,- и,  сообразив,  что ученостью козырнул не к месту,
уточнил,-  в дерьме значит.  Я те доверяю,  Туз,  ты мозги не пропил в
прах,  стеснение да робость тебя еще навещают,  укоряешь себя по утрам
на вроде б свежую голову. Я те