самое
надежное впечатление:  мужчина сдержанный,  с плавными движениями,  из
столпов общества - Шпындро уже успел всучить чину псевдопаркер  и  меж
ними возникла приязнь посвященных.  Игорь Иванович кивнул и,  наконец,
уразумев, что Филин жив и происшествие не наносит ущерба выездным пла-
нам, начал судорожно выказывать начальнику знаки внимания. Филина под-
няли с пледа,  усадили на заднее сиденье и Колодец дал команду Притыке
сгонять в баню, третий дом на улице Восьмого марта, чтобы отпарили Фи-
лина и вернули в доброе здравие;  пока Филин отмывался в бане и прихо-
дил в себя,  Мордасов заскочил в ресторан,  повелел Боржомчику спрово-
рить стол на четверых,  сунул в нагрудный кармашек чирик-десятку и на-
мекнул,  чтоб стол накрыл, не жлобясь. Стручок пришел в себя и был от-
ряжен на поиски собутыльников для мойки машины Шпындро.

Игорь Иванович поражался:  на этой площади  и  окрест  Мордасов  вроде
удельного князька,  все знали его и он знал всех; и кабинет в бане для
Филина выделили отдельный и,  вверяя начальника банщику,  Шпындро изу-
мился,  увидев,  как ладно оборудовано банное помещение,  упрятанное в
стенах такой ветхости и дряхлой неприметности,  что,  кажется, кулаком
ткни - развалится.

Через час за столом с белоснежной скатертью разместились четверо:  ро-
зовый Филин,  возродившийся из пепла страхов Шпындро,  заново гримиро-
ванная  Притыка  и хозяин застолья Мордасов.  Колодец провернул все не
без расчета,  а поразведав, что за человек Филин: Мордасов мостил путь
к  приобретению  для  бабули лекарственных редкостей из-за бугра - для
бабки ничего не жалел - и решил, минуя Шпындро, прорубить окно в Евро-
пу прямо при помощи Филина.

В знак особого расположения к пострадавшему начальнику Колодец отрядил
к себе домой сопливого пацана за рублишко, чтоб тот притаранил кастрю-
лю с малосольными огурцами в добавку к ресторанной закуси.

Боржомчик лучился желанием угодить и то и дело дотрагивался до сальных
волос, разделенных синюшно белым пробором: задания Мордасова следовало
выполнять с блеском, всегда отольется прямой выгодой; отпаренный Филин
с гладко зачесанными сединами и Шпындро, поднаторевший в значительнос-
ти  всех  и  всяческих  оттенков привели Боржомчика в состояние тихого
восторга, будто выпало ему принимать королевских особ: халдейская душа
Боржомчика  преодолевала пропасть от хамства к нелепейшему заискиванию
в один прыжок,  и сейчас официант, изгибаясь над Филиным, лил коньяк в
неположенное время в кофейные чашки,  будто кого могли обмануть нехит-
рые маскировочные уловки и как раз тайное - всем нельзя, а нам положе-
но - придавало трапезе после всех потрясений особенную терпкость, рис-
ковость,  тем более, что в разрезе штор, стянутых почти у пола бронзо-
выми кольцами виднелся посреди площади травмированный грузовиком брон-
зовый пионер Гриша,  блестящий от быстро кончившегося дождя,  с теперь
почти  незаметной  трещиной  на шее - результат сырости,  притемнившей
только что белый гипс.

Стол украшали цветы и Притыка.  Филин ощутил то знакомое всем и редкое
чувство,  когда беспричинно любишь всех и кажется очевидным, что жизнь
- нескончаемый праздник, устраиваемый лично для тебя.

Дружки Стручка меж тем драили машину Шпындро на площади и постовой ца-
рил  над  ними и охранял их гражданский порыв,  будто и не подозревая,
что усилия этих покореженных жизнью людей увенчаются  водочной  благо-
дарностью Мордасова или погашением долга,  или внеочередным займом, да
мало ли что мог властелин площади.

В окне комиссионного синела табличка "Учет" и такая же,  по  краткости
одергивания,  но  уже желтая,  болталась,  прицепленная наспех к ручке
входной двери.

Шпындро пригубил коньяк из кофейной чашки и не успела еще обжечь  язык
пахучая  жидкость,  как отставил неподходящее для коньяка вместилище,-
еще возвращаться в Москву и после пережитого на площади пить в  предд-
верии дальней дороги никак не следовало.  Жалко! Колодец угощал. И еще
Шпындро чувствовал уколы ревности:  во-первых, от неприкрытого желания
Мордасова прибрать к рукам Филина и еще от того, что Притыка, мгновен-
но определив,  что в раскладке начальственных стульев и  столов  Филин
переигрывает Шпындро,  улыбалась краснорожему в татуировках с придыха-
нием, и. глаза ее источали столько тепла, что даже Мордасов посмеивал-
ся про себя, уверенный, что подмышки Настурции вспотели.

Годами работая в комиссионном,  Притыка с постоянством приступов лихо-
радки принималась обсуждать необходимость смены  работы:  вот  подыщет
себе другое место, должностишку не пыльную, престижную, в учреждении с
табличкой при государственном гербе,  отловит там себе  привязанность,
переплавит  привязанность  в семейный очаг и заживет особенной жизнью,
как,  небось,  живет жена этого Шпындро, не зная, что значит лаяться с
клиентами,  каковы порядки в торге и как достается обильная, но нелег-
кая копейка.

Дурища, рассуждал Колодец, наматывая на вилку кус прозрачнейшего балы-
ка. Дурища! Невдомек, что папенькой не вышла, темп жизненных устройств
потеряла на самом старте,  дочек да сынков заправляют на нужные места,
когда еще под задом отпрысков тепло парты не остыло, а Настурция хочет
скакнуть из тени бронзового Гриши да под герб с колосьями. Дурища! Од-
но слово.  Мордасов опрокинул кофейную чашку, вылакал до дна и наколов
взглядом Боржомчика издалека - тот только выползал из кухни - погнал к
буфету. Не зря Боржомчик свою краюху кусает, вмиг сообразил, через ми-
нуту вышагивал по залу с четыремя новыми  чашками  кофе,  на  сей  раз
большими.

Филин пил коньяк,  фыркая, откладывая в сторону изжеванную беломорину.
Боржомчик засек простецкие папиросы,  хватил  из  кармана  забугорные,
протянул на ладони, желаете?

Мальчишка! Филин пожал плечами,  да он такими мог вымостить весь учас-
ток на своей даче да разве объяснишь,  что игра с беломором не  так  и
проста, как кажется.

- Это молодежь,- кивок на Шпындро,- предпочитает всякое-такое,  непре-
менно чужое,  а мы старики, как присосались к окопам, уж только могила
отучит, сорт переменит.

Шпындро смолчал:  берешь, гад, как я, как все, гребешь - не брезгуешь,
хоть беломор смоли,  хоть трубку, хоть в мундштук засовывай. И есть же
люди,  верят - попадаются: взять Филина, костюмчик жеванный-пережеван-
ный,  ни единой вещицы оттуда, разит табачищем, весь в наколках, вроде
как со времен то ли солдатского,  то ли флотского братства, но в голо-
ву-то его кудлатую не взелешь, про дочерей мало кто знает, а им только
давай-тащи,  про дачу и вовсе раз-два и обчелся наслышаны, а смотрится
убедительно,  особенно, когда взгромоздится на трибуну такой скромник,
ничего ему для себя не надо,  делом только одним и жив. Ладно, папаша,
развлекайся,  как хочешь,  спасибо дуба не врезал,  пиши-прощай  тогда
дальние странствия: как прошипел из завистников один, кто и не припом-
нить:  оторвать бы вас,  сукиных сынов, от помпы, дензнаки качающей. И
еще добавил:  думаешь,  тебе отчего хорошо? от того, что другим плохо,
все завязано, Шпын, валютку-то для тебя отрывают от детей да матерей в
худосочных  городках,  сплошь из мешанины кривых переулков и домов,  с
покосившимися стенками и дырявыми крышами.

Мордасов хмелел быстро и сознательно и все же догнать  Филина  ему  не
удавалось,  тот занырнул в опьянение сразу, будто с вышки десятиметро-
вой сиганул,  зажмурившись:  будь что будет.  Притыка хлебала глотками
мелкими,  но частыми, язычок так и мелькал, будто кошка молоко лакала.
Филин хрустел огурцами,  мычал,  хмыкал,  зрачки его, будто на нитках,
мотало в разные стороны: то ли почудилось, то ли впрямь жаркая коленка
Настурции щенячьей мордой тыкалась в брючину филиновского костюма.

Шпындро не хотел,  чтоб Филин нализался, а перечить боялся,так, смехом
сказанул - может по тормозам?  - но поддержки не нашел и утерся, и сы-
пал анекдотами, веселил честную компанию и сожалел, что сидит напротив
Притыки,  а не рядом. Мордасов повелел Боржомчику выставить грибы, а с
грибами коньяк вроде не шел и сообразительный Боржомчик притаранил бу-
тылку лжеминеральной, заправленной лучшей жидкостью под грибы.

Филин повел носом, веско обронил:

- Мешать, стало быть, нацелились,- и тут же Шпындро,- доставишь домой,
к дверям приставишь!

- Нет вопроса.- Шпындро подмигнул Настурции, но его игривость не дошла
до осовевшей женщины, тем более, показалось ей, что подстольные рыска-
ния ее колена увенчались успехом и снова возникло  видение  учреждения
при гербе,  со ступеней ведущих, в котором ей не выпадает более видеть
ненавистного Гришу при галстуке с его бельмастым  глазом  и  тщедушной
фигуркой, вроде молящей избавить его от тягот пионерской жизни, скучно
протекающей у всех на глазах.

Мордасов подозревал,  что Филин не воспринимает его всерьез  и  потому
ринулся в обсуждение проблем внешней торговли, считая в душе, что тор-
говля хоть и в комке,  хоть на мировой арене - все  одно,  торговля  и
есть,  законы коммерции общие и неделимые,  остальное мелочи.  Колодец
плел насчет валютной змеи,  плавающих курсов,  а когда воткнул  насчет
диверсификации производства,  Филин поперхнулся,  икнув и Мордасов ре-
шил,  что пронял-таки начальничка, не сообразив, что у того всего лишь
опенок пошел не в то горло.  Филин оглядывал Мордасова, как говорящего
зверька,  с любопытством, впрочем не фиксируясь долго на прыщавом лице
в очках,  а все более прикидывая,  отчего так печет колено Притыки, не
зря так жмет, обязательно прорастет просьбой такой жим, а просьбы вго-
няли Филина в уныние, сразу превращали праздник в толчею будней, когда
все требовали, требовали, ныли, а особенно зловредные еще и стращали.

- Вся ваша торговля сплошь надувательство! - Изрек Мордасов, специаль-
но обостряя ситуацию,  не имея резонов поддержать свою мысль, а только
решив поддать чистоплюев побольнее.

- А ваша? - Примирительно хрипанул Филин.

- И наша тоже!  - Притыка истерично взвизгнула и Мордасов  порадовался
за себя, что еще не мертвецки пьян, так как сразу подумал: дурища! дал
же бог рожу,  а мозги зажал. Настурцию повело.- Это я вас от крови об-
мыла и картинки ваши тоже.

- Какие картинки?  - Грибок с тонкой ножкой соскользнул с губы Филина,
плюхнулся на скатерть, расползаясь масляным пятном.

- Такие картинки,- не унималась Настурция,- развеселые,  ну. где в об-
щем.- последние проблески разума удерживали Притыку от подробного опи-
сания картинок и тут встрял Мордасов:

- Картинки у вас на груди,  так сказать,  детородные,  а проще - поха-
бель.

Филин замычал,  наколол вилкой упавший на скатерть гриб,  прожевал,  и
кадык его мощно дернулся: сгинул гриб в утробе Филина.

- Маслята что ль, не хуже огурцов! Огурцы и грибы тоже бабка ваша свя-
тит?

- Грибы не святят,- парировал Колодец.

- А огурцы?  - Филин расхохотался, стал неверными пальцами растегивать
рубаху на груди.- Картинки,  значит,  говорите. А вот поглядим сейчас.
М-да.  Сюжетцы там есть право слово радикальные. Я правильно выразился
- радикальные? - Вперился в Шпындро.

Как единственный трезвый в пьяной компании Шпындро являл  собой  смесь
раздражения  и величия,  а еще неотступно преследовал вопрос:  зачем я
здесь?  Шпындро кивнул,  но Филин уже утратил интерес к  подчиненному,
зато колено Притыки начинало занимать его все более.

Мордасов пьянел скачками:  от веселости к нетрезвости, от лихорадочной
активности в угар,  из угара в полубеспамятство: до чего ж они против-
ные все! разве только Притыка еще ничего, хоть и дура, а эти-то гуси -
начальничек с холуем-подлизалой - мнят о себе, будто и впрямь подпира-
ют державу плечиками, один жирными, другой цыплячьими, а то что карман
набивают сверх меры,  так вроде как им  положено!  Положено!  Мордасов
ловко сунул руку между судками,  цапнул безо всякой там вилки прозрач-
ный кусок балыка,  про вилку в таких оказиях -  касательно  доставания
кусков  рыбы с блюда - он еще помнил,  а только нарочно решил пальцами
рвануть, платит-то он, а раз так.

- Почему вам положено?  - Промазанные рыбьим жиром губы Колодца прыга-
ли, смешно дергая уголками.

- Что положено? - Филин усилием воли догадался, что вопрос ему адресо-
ван.

Шпындро тосковал,  снедаемый трезвым расчетом: не дай бог вспыхнет пь-
яный скандал и Мордасов, обличая Шпындро, вывалит про их коммерцию все
без утайки Филину,  не то,  чтоб удивит начальника - кто  теперь  чему
удивляется?  -  а  вложит  в  короткопалые лапищи мощное оружие против
Шпындро, да еще накануне выезда и тогда дойку Филин поведет разбойную,
отбросив не то чтобы деликатность, но даже и тень таковской.

- Все положено! - Мордасов уцепился за дужки очков и холодок пластмас-
сы слегка остудил жар, распирающий изнутри.- Все вам положено! Шастае-
те туда-сюда,  зависит от вас всякое-разное, подписями сыпете. Чего вы
такого улучшили или продвинули? Смазали народным золотишком счета бур-
жуйные,  а товар оттэда,  вон, повсюду в снегах гниет, взять хоть нашу
станцию, сколько ж добра сгинуло, то-то Гриша-пионер и в сушь без дож-
дя похоже слезьми исходит.  За что вольница такая,  житуха пуховая? Не
вижу никаких таких отличий, ни широты взглядов, ни цепкости ума и. даж
за стол, к примеру, я заплачу.

Лицо Филина вмиг окаменело - фу,  ты, дурная мысль! Еще не хватало ему
платить и взгляд из-под узкого лобика  чиркнул  тревожно  по  Шпындро:
Игорь Иванович мгновенно впился глазами в бронзового Гришу на площади,
будто проверял заинтересованно,  уцелел ли пионер-бедолага после  всех
передряг  сегодняшнего дня;  Шпындро всегда таскал с собой сумму и мог
бы на паях с Колодцем осилить стол, но финансовая поддержка Мордасова,
по собственной инициативе затеявшего эти посиделки, никак не входила в
планы Шпындро, хотя. широким жестом оплаты стола Шпындро мог, конечно,
размягчить Филина,  но возникал вопрос: достаточно ли трезв начальник,
чтоб впоследствии упомнить,  кто платил,  и не случится  ли  так,  что
жертва Шпындро камнем канет на дно болота,  никто и не заметит, а глу-
пее ничего не придумаешь.

Че попер? Вдруг осадил себя Мордасов. Че им мои обличения. Не хуже ме-
ня  все про все знают,  занесло некстати,  про лекарство бабке и забыл
вовсе,  вбивал же себе не раз, не два - сначала дело, потом питье, нет
же,  попутала нелегкая, преступил зарок, подлезь теперь к коробочкам с
затейливыми надписями на таблетках, несущих жизнь, пусть недолгую, лю-
бимой бабке.  Мордасов с досады опрокинул подряд два стакана минераль-
ной, кликнул Боржомчика, велел организовать стакан воды и умолк, наде-
ясь,  что колено Притыки растворит осадок от его,  Мордасова,  дурного
поведения: Колодец давно приметил, как ноги Настурции - вольно или не-
вольно  -  главное выигрышно для Мордасова,  отвлекают Филина от тягот
жизни,  ее суетности и гадости, и мелочных расчетов, превращая началь-
ника в существо уверенное в себе, значительное и умиротворенное.

Мордасов решил молчать и Шпындро молчал,  и Филин тоже, только Настур-
ция, хоть и слов не говорила, лучилась той неведомой женской энергией,
что проявляется у представительниц слабого пола в окружении мужчин,  в
добром застолье при вкусной еде и обильном питье; Притыка млела - одна
за весь свой пол здесь представлена,  а мужиков трое, и каждый на свой
лад примеряет ее себе в спутницы.

- М-да! - Филин по-хозяйски мигнул Боржомчику, мол, тащи кофейные чаш-
ки с коньяком, чего простаивать зря. Мордасов подтвердил кивком обяза-
тельность выполнения прихотей седоголового мужика; Боржомчик видел эту
тушу впервые в жизни и мог поручиться,  что долго еще не увидит, знал:
Мордасов обрабатывает клиента для своих нужд.  Шпындро,  не ведая, как
потечет застолье после выпада Мордасова, счел за благо ринуться в туа-
лет.  Шел Шпындро твердо и спокойно, ему и полагалось так - ни капли в
рот не взял,  Боржомчик же не следил, кто пьет за обильным столом Мор-
дасова,  кто манкирует и благоговейно взирал на пружинно вышагивающего
Шпындро,  который  по прикидкам официанта должен был принять не меньше
бутылки армянского розлива персонально,  к тому ж без всяких там  раз-
бавлений  чаем и прочими наполнителями;  с Колодцем Боржомчик не бало-
вал.  и так сплошь дуралеев,  им чаек спитой стрелецкой замажешь и что
твой Камю идет, только успевай глаза закатывать, выписывая счет.

Хорошо худшего не излил,  утешал себя Мордасов,  давно готовился выва-
лить Шпындро раздумья зимних вечеров,  когда кругом тишина и лишь ред-
кие снежинки садятся на бронзового пионера Гришу. Вот, Шпын, как у нас
в газетах пишут,  мол, там у них военно-промышленный комплекс имеется,
генералы и воротилы, значитца, денежки по-свойски делят, нами всех по-
пугивают,  а вот я так тебе скажу,  Шпын, у нас тоже имеется комплекс!
Знаешь какой? Момент! Вдохни поглубже! Излагаю. Комплекс жулико-выезд-
ных.  Повязанных накрепко, почитай до смерти, вы тряпки да железки та-
щите,  мы здесь народ обворовываем и вам платим ломовые цены за прита-
щенное оттуда. Вишь и Мордасов внес свою лепту в политэкономю. Нам без
вас  некуда  деньги деть,  а вам без нас негде их - дензнаки то есть -
взять.  Выходит,  мы повязаны общим интересом да еще каким. Наши девки
торговые все в вашем щеголяют,  а ваши мебеля краснодеревные, абажуры,
вазоны,  и прочее оплачено нами уворованными. Круг и замкнулся, но вот
что обидно, мы вроде в жуликах прилюдно числимся - не шмыгай носом, не
морщи лоб - а вы вроде,  как цвет нации и это, Шпын, огорчает, нет со-
циальной справедливости,  не потому мне досадно, что меня жуликом счи-
тают,  а потому,  что тебя нет.  Равенство нарушается,  брат, да ты не
сердись,  я  не со зла,  а так анализирую окружающую действительность;
может,  когда в учебниках займу хоть одну строку: комплекс Мордасова -
жулики  и выездные - ну,  и потом учителя скажут детям,  мол,  дорогие
крошки,  вывелось у нас такое уродливое явление,  слава  богу  недолго
продержалось,  всего-то жизнь одного-двух поколений, для ее величества
истории тьфу!  растереть и забыть, но видели бы вы, детки дорогие, как
несли себя выездные жулики,  как ног под собой не чуяли,  будто парили
над землей и только такие,  как бронзовый Гриша, все видел и все пони-
мал и терпел,  и молчал,  не от трусости,  а зная,  что еще не настало
время рухнуть этому комплексу, не создались предпосылки и общественная
необходимость,  и Гриша терпел;  и все же, Шпын, терпеть - одно, а де-
лать вид, будто ничего не понимаешь, совсем д

и держу я эту речь вовсе не по злобе или желая тебя обидеть,  а напро-
тив - для укрепления нашего братства и для того,  чтоб проникся ты ве-
рой - нет разницы между нами,  нельзя одному быть чуть более жуликова-
тым,  другому  чуть  менее,  жулик он жулик и есть,  вроде как дерево,
возьми сосна, маленькая или большая, разве не ясно, что маленькая сос-
на вырастет в большую и никогда в клен, порода-то одна; и все это ска-
зал я тебе,  Шпын, только борясь за уважение к себе с твоей стороны. А
то обидно! Возьми, два волка бок о бок сидят в клетке, рядком: про од-
ного говорят - лютый зверюга,  пощады не жди, а про другого, вот, мол,
из  него собака вывелась,  лучший друг человека и тэ пэ,  а волки-то -
братья родные, одного помета и тот, что зверюга лютый, и тот, что пра-
дедушка разлюбезного домашнего пса.  И не говори мне про врачей наших,
в песках пустынь спасающих народы мира,  и про  инженеров,  возводящих
плотины и порты, есть и такие, но мы-то знаем, про каковских речь дер-
жим. Спасибо тебе, Шпын, за участие, за внимательное слушание и там, в
далеком  твоем  далеке,  скупая на корню лабуду из Гонконга и Тайваня,
всегда помни:  деньги в оплату за твои поставки и я,  и  Настурция,  и
Боржомчик, и все мы уже имеем, нам никаких кредитов для товарооборотов
не надо и ждем мы вас с распростертыми объятиями и торговаться не ста-
нем, одна просьба - не говори только, как тяжко вам там было, как тос-
ковал ты и как не хватало тебе памятника Пушкину и золотых листьев  на
Бульварном кольце.