упила,  -  я  потрясла  пакетом  с  колбасой  и
кефиром, - но от чая не откажусь. - Не так уж  я  и  хотела  бабкиного  чаю,
просто вовремя сообразила, что  деревенские  старушки  подчас  бывают  очень
словоохотливыми и, если их вывести на нужную  тему,  много  чего  наговорят.
Вдруг да она знает про долгоносых  Прокопчиков  что-нибудь  такое,  что  мне
впоследствии пригодится!
   - Заходи, заходи, не стесняйся.  -  Бабка  пригласила  меня  в  небольшую
чистенькую кухоньку с гераньками на окне. Честное слово, сто лет  герани  не
видела,  думала,  ее  уже  в  Красную   книгу   занесли.   За   компанию   с
доисторическими папоротниками.
   Я присела возле застеленного клеенкой столика и скромно сложила  руки  на
коленях,  а  губки  -  бантиком,  стараясь  произвести  на  старушку   самое
благоприятное впечатление из всех возможных.
   Бабка выставила из буфета чашки, блюдце с медом и вазочку с печеньем.
   - Ой, как чайку хочется! - Я была просто паинька.
   - Ясное дело, - с  готовностью  подхватила  бабуся,  -  устала  небось  с
дороги-то.
   Я уже мысленно потирала руки, предвкушая самую задушевную беседу.  Однако
у моей собеседницы планы были  совсем  другие.  Она-то  предпочитала,  чтобы
языком работала я. В принципе, вполне оправданная позиция:  все-таки  бабуся
пускала к себе в  дом  совершенно  постороннего  человека,  а  потому  имела
серьезные основания интересоваться, кто я,  откуда  и  как  дошла  до  жизни
такой. Пришлось мне, конечно, приврать, может, и не  с  три  короба,  но  на
полтора, пожалуй, хватило бы. А что мне еще оставалось?
   При всем при том имя я себе оставила свое собственное - Татьяна. Зачем уж
так усложнять, а то еще позовут - не отзовешься. Насчет  профессии  тоже  не
стала мудрствовать лукаво.  Сказала,  что  работаю  в  газете,  кем  именно,
правда, уточнять не стала, к тому же и в моем редакционном удостоверении сие
не сообщается, там написано просто и  емко:  "Сотрудник  газеты".  А  вот  в
семейные тайны углубляться не  стала.  Сказалась  бездетной  разведенкой,  а
Петьку скрыла. Иначе бы бабка точно что-нибудь неладное заподозрила. С  чего
бы это нормальная женщина, отправив сына на летние каникулы в  город  Котов,
сама стала мыкаться по съемным комнатам в Подмосковье?
   Зато историю своего неудачного замужества я расписала досконально.  Пусть
бабуля проникнется ко мне сочувствием. Известно же,  что  обсуждение  подлой
мужской сущности  завсегда  помогает  наладить  неформальный  контакт  между
женщинами.  Причем  вне  зависимости  от  возраста.   Бабуля,   естественно,
прониклась и даже поведала мне очень  похожую  историю,  случившуюся  с  ней
самой лет сорок назад. В конце концов мы без малого не всплакнули.
   В общем, мы вполне поладили и чаю выпили,  наверное,  уже  литра  три  на
сестру, только все никак не могли перейти к  обсуждению  интересующего  меня
вопроса. Оказии не выходило. Не могла же я спросить ее  в  лоб:  "А  что  вы
знаете про неких Прокопчиков, которые живут в двух кварталах отсюда?" Я уж и
так и эдак, а все равно у меня не получалось  направить  разговор  в  нужное
русло. Я было совсем отчаялась, да тут бабуся предалась воспоминаниям о том,
какая-де замечательная Борщовка была когда-то и как захудала с тех пор,  как
в эти заповедные места понаехал всякий сброд. Ну вот, обрадовалась я, теперь
нужно ее подвести  к  тому,  чтобы  она  конкретизировала,  кто  именно  так
испоганил заповедную Борщовку. И что же вы думаете?.. Опять сорвалось!
   - Капитоновна!.. Капитоновна!.. - заголосил кто-то у калитки.
   Моя бабуся нахмурилась, поджала губы и проворно соскочила с табуретки.
   Я осторожно выглянула в окошко из-за  белой  занавесочки  и  обомлела:  у
калитки стояла долгоносая Соня!
   Меня даже оторопь взяла. Ну как, как она могла так быстро узнать,  что  я
здесь? С другой стороны, почему бы и нет? Может, они  все  в  этой  Борщовке
родня до седьмого колена. Тогда  что  мне  делать?  Потихоньку  ретироваться
через окошко? Ладно, подожду, пока бабуля вернется, а там  будь  что  будет.
Выставит так выставит.
   Однако вернувшаяся через пять минут Капитоновна не  только  не  выставила
меня, а даже, напротив, весьма нелицеприятно отозвалась о  долгоносой  Соне,
обозвав ее "рыжей дылдой". А  по  мне,  никакая  она  не  рыжая,  скорее  уж
бесцветная.
   - Ходит тут, ходит, - недовольно проворчала Капитоновна, - сказала же ей,
что ничего не продаю!
   - А что она хочет купить? - Я сразу навострила ушки.
   - Что-что... Дом, участок... Втемяшилось ей, что  мне  лучше  с  сыном  в
Москве жить. Зачем, говорит, вы здесь в грязи копаетесь, лучше купите себе в
Москве большую квартиру с этим самым европейским ремонтом и будете там,  как
сыр в масле... Главное дело, и сына моего настропалила в свою пользу, он как
приедет, так тоже мне одно и то же: мам, а чего ты  тут  засиделась,  Сонька
хорошие деньги дает...
   - А что, эта Сонька не местная? - прикинулась я дурочкой.
   - Да местная она, борщовская, я еще деда ее, старого  Прокопчика,  помню.
Ох и зловредный был старик, царство ему  небесное.  Сонька,  видать,  вся  в
него. Свой участок был хороший, соседский прикупили, и все мало, теперь им и
мой подавай!
   - Смотри-ка, какие латифундисты, - закачала я головой с пониманием.
   - Точно-точно, они самые, -  закивала  Капитоновна,  -  и  откуда  только
мильены такие берут!
   Ну я-то хорошо знала происхождение этих "мильенов". Ай  да  Соня,  ай  да
Толя, а еще  прибедняются,  что  им  на  благоустройство  выгребной  ямы  не
хватает!
   - Наверное, у них семья большая? - Я потупила  глазки,  чтобы  бабуся  не
заметила подвоха.
   - Да как...  По  нынешним  временам,  может,  и  так.  Четверо  детей.  -
Капитоновна была объективной старухой.
   - Ото! Четверо! - Я притворно изумилась.
   - Только один у них все равно на государственном  кошту,  не  вылазит  из
санаториев. Он у них не то чтобы дурачок, но, говорят, сильно нервный. Сама,
правда, не видела, врать не буду.  -  Ничего  не  подозревающая  Капитоновна
увлеченно развивала тему:
   - Опять же говорят, что они его даже  не  навещают,  но  я  опять  же  не
знаю...
   - Может, далеко ехать? -  Я  взяла  на  себя  роль  Сониного  и  Толиного
адвоката, не бескорыстно, как вы понимаете, а  с  целью  выведать  у  бабули
побольше.
   - Ох, далеко! - Капитоновна была непреклонна. - Санаторий в Бессонове,  а
Бессоново от нас в семи километрах, автобус даже ходит. Да при чем  автобус,
у них же машина есть. Сели да проведали своего Серегу...
   - Серегу! - Я так и подскочила на табурете.
   - Ну да, так его зовут, а что тут такого? - удивилась Капитоновна.
   -  Да  это  я  так,  просто  задумалась,  -  неловко  оправдалась  я,  но
Капитоновна больше ничего не сказала  о  Прокопчиках.  Заговорила  о  чем-то
малозначимом: о погоде, о видах на урожай картошки,  а  я  только  рассеянно
поддакивала, вся сосредоточившись на  неожиданной  информации.  Сильно  меня
смущал этот нервный мальчик Сережа. Уж не его ли я видела в Сонином доме?  А
что, разве родители не имеют права забрать своего сына из санатория, если не
насовсем, то хотя бы на время? Имеют, имеют. И что из этого следует?  А  то,
что все летит к чертям собачьим! Инга сказала мне не правду, никакого сына у
нее нет. А зачем? А  затем,  что  она  наркоманка,  а  у  наркоманов  вранье
буквально в крови. Ни одному их слову нельзя верить!
   - ..Эй, милая, да ты уже спишь, я вижу...  -  донеслось  до  меня  сквозь
чугунный гул в висках. - Иди-ка ты в свою пристроечку и ложись  отдыхать,  -
присоветовала мне чуткая Капитоновна.
   - Ах да, конечно, - пробормотала я и задом, как рак, попятилась к выходу.
В душе  у  меня  царило  страшное,  не  передаваемое  человеческими  словами
смятение.
 
Глава 26 
 
   Было уже совсем темно, когда я,  прихватив  с  собой  кольцо  "Одесской",
купленной в станционном магазинчике, двинулась на разведку  в  долгоносиковы
пенаты. Высунулась за порог своей пристроечки и перво-наперво огляделась. На
хозяйской половине свет не горел - значит,  Капитоновна  легла  спать.  Тихо
выскользнув за калитку, я быстро пошла  к  дому  латифундистов-долгоносиков.
Уверена, что никто меня не заметил, потому что  заповедная  Борщовка  дружно
погрузилась в размеренный сон, даже лениво шевелящий листву  ветерок  больше
напоминал мерное посапывание. Ни тебе хулиганов, ни  тебе  пьяных  забулдыг,
горланящих непотребные песенки, действительно  просто  уникальное  местечко!
Может, потому Прокопчики и откупают участок за  участком.  Хотят,  наверное,
построить себе здесь огромную усадьбу и  наслаждаться  тишиной  и  покоем  в
гордом одиночестве. А что, переименуют Борщовку в Прокоповку и  заживут  как
баре.
   Так вот,  о  будущих  барах...  Они,  похоже,  тоже  дрыхли.  "Броненосец
"Потемкин" стоял темный, только на веранде горел тусклый  свет.  Это  я  еще
издалека углядела. К калитке подходить не стала, наоборот,  обошла  владения
долгоносиков, благоразумно рассудив, что удобнее будет проникнуть во двор со
стороны недавно прикупленного Соней  и  Толей  участка,  заросшего  высокими
бурьянами, весьма  подходящими  для  маскировки.  Да  и  ограда  там  совсем
хлипкая. Я приготовила колбасу и затаилась у  забора.  Буян,  пес  старый  и
ленивый, меня с такого расстояния, может, и не учует, а  колбаску  нанюхает.
Точно, уже через минуту он шумно дышал за забором и тыкался глупой мордой  в
щель между досками.
   - Ага, явился, предатель, - пожурила я его для острастки и  погладила  за
ушами. - Как колбасу лопать, так мы друзья, а как тявкать - так враги?
   Осознав всю глубину  своего  падения,  Буян  виновато  взвизгнул,  и  мне
пришлось в экстренном порядке заткнуть ему пасть колбасой.
   Буян заработал челюстями, а  я  тем  временем  перемахнула  через  низкую
ограду и ничком рухнула в бурьян, потому что совершенно неожиданно  заметила
вдали неясный человеческий силуэт. Человек  этот  крадучись  шел  в  сторону
забора, то есть в направлении, противоположном моему, и  это  был  точно  не
Толя, а уж тем более  не  Соня.  Иначе  с  чего  бы  ему  так  озираться  да
прислушиваться? В своем-то дворе! А тем более чуть ли не по земле  стлаться?
Значит, чужак. Выходит, не одна я без всякого на  то  разрешения  шляюсь  по
заповедным долгоносиковым кущам, а Буян даже и ни гугу. Воистину чудны  дела
твои, господи!
   Пока я предавалась философским размышлениям в бурьянах, чужак,  не  теряя
времени даром, подрулил к низкому  штакетнику,  перебрался  через  него  без
особых проблем, да и был таков. Вся в раздумьях, я выбралась из зарослей  на
выкошенный участок и ка-ак шмякнусь. На  что-то  скользкое  наступила,  нога
буквально  поехала.  Поохав  и  растерев  ушибленную  коленку,  я  тщательно
обследовала прилегающую территорию и, что  бы  вы  думали,  нашла?  Здоровый
батон сервелата, обгрызенный с одного конца!  Теперь  понятно,  почему  Буян
никак не отреагировал на  загадочного  незнакомца,  нарушившего  пределы  на
вверенной ему территории. Как и в случае со мной, он пал жертвой  коррупции.
Ну сегодня он точно объестся!
   Отпихнув колбасу носком туфли, я двинулась к дому, поминутно оглядываясь,
чтобы, не дай бог, еще на  кого-нибудь  не  нарваться.  На  полпути  ко  мне
присоединился обожравшийся Буян и затрусил рядом, хотя  я  его  об  этом  не
просила.
   - Ну что тебе? -  зашипела  я  на  него.  -  Иди  трескай  свою  колбасу,
продажная шкура.
   Пристыженный Буян сразу отстал.
   Я на цыпочках подошла к "Броненосцу "Потемкину", чуть ли не по-пластунски
подобралась к освещенной веранде и, вытянув шею, заглянула внутрь.
   На веранде была только Соня. Сидела за убранным после  ужина  столом,  не
шевелясь, уставившись в одну точку. В первый момент мне показалось, что  она
смотрит прямо  на  меня,  я  испугалась  и  отпрянула  от  стекла,  а  потом
сообразила: ей ведь со света все равно ничего не  видно.  Остальные,  скорее
всего, уже спали. Ну, дети-то наверняка, а Толя... А может, его и дома  нет?
А вдруг тот тип, что задабривал Буяна сервелатом, Сонин любовник,  мелькнула
у меня крамольная мысль. Хе-хе-хе, вот вам и семейная идиллия, а  также,  не
исключено, объяснение тому факту, что мальчик Сережа разительно не похож  на
своих сестричек и братика.
   А Соня все сидела за столом и смотрела перед собой. Еще губами  беззвучно
шевелила: то ли барыши считала, то ли с нечистой силой общалась. Минут через
десять она поднялась, широко зевнула и выключила на веранде свет. Все,  кино
окончено. Я еще немного подождала - вдруг свет зажжется в другой комнате,  -
но совершенно напрасно, дом окончательно погрузился в темноту. Я так  ничего
и не узнала, если не считать того, что по  ночам  во  дворе  у  долгоносиков
бывает многолюдно.
   Буян сидел у хлипкой изгороди и через силу  давился  "Одесской".  Завидев
меня, он перестал жевать и, радостно помахивая хвостом, пошел мне навстречу.
   - Что, от колбасы уже тошнит? - поинтересовалась я.
   Вместо ответа лохматый обжора потерся головой о мою лодыжку. Я пожалела о
том, что собаки не умеют разговаривать, а то за кило свежих  костей  он  мне
всю подноготную про своих хозяев выложил бы.
   Через  десять  минут  я  была  уже  в  бабусиной  пристройке.  Лежала  на
топчанчике и рассматривала зависшую  над  окном  ущербную  луну,  наполовину
скрытую тучкой с так и не  пролившимся  дождем.  Я  собиралась  как  следует
обмозговать, кто бы это мог шляться по ночам во  дворе  у  долгоносиков,  да
только незаметно для себя заснула.
 
*** 
 
   А назавтра было  ясное,  вымытое  утренней  росой  утро,  подарившее  мне
внезапное озарение. Я поняла, что нет ничего проще, чем  выяснить,  чей  сын
Сережа.
   Нужно просто поехать в Бессоново, в тот самый  детский  санаторий,  благо
это недалеко и автобус туда ходит, как сказала Капитоновна. Ну, разве это не
выход? Просто и гениально.
   Капитоновна уже возилась на грядках. Я приветливо улыбнулась ей и, сладко
потянувшись, прощебетала с беззаботностью птички божией:
   - Пойду прогуляюсь,  полюбуюсь  окрестностями!  Капитоновна  одобрительно
кивнула.
   Искать остановку автобуса на Бессоново мне не  пришлось.  Разумеется,  он
отходил от железнодорожной платформы и в тот момент, когда я  рысью  до  нее
добралась, как раз стоял на маленькой пристанционной  площади,  под  завязку
набитый потными московскими дачниками. Будто бы только меня и дожидался. Но,
как оказалось при ближайшем рассмотрении, дожидался он не  меня,  а  шофера,
флегматично покуривавшего в тенечке, пока его пассажиры  пихали  друг  друга
локтями и лягали коленками.
   - Ну куда прешь, куда прешь?.. - заорала на меня  вполне  интеллигентного
вида  дама  в  соломенной  панаме  с  розовой  лентой,  загородившая  проход
пластиковой коробкой с большим сиамским котом, поддержавшим хозяйку  злобным
шипением.
   - Им можно, а другим нельзя? - огрызнулась я, глядя в глаза коту.  Они  у
него были голубыми с красными точками вместо зрачков,  как  на  фотографиях,
отснятых дешевыми пластмассовыми "мыльницами".
   Кот разозлился пуще  прежнего,  высунул  из  коробки  когтистую  лапу  и,
поскольку до меня ему  было  не  достать,  цапнул  сидевшую  слева  тетку  в
старомодной газовой косынке. Тетка рассвирепела и многоэтажно обложила  даму
в панаме. Дама за словом в карман не полезла, а кот  оскалил  мелкие  острые
зубы и зашипел, как масло на сковородке. Я  же,  воспользовавшись  моментом,
протиснулась в середину салона, где все-таки еще можно было стоять, хотя  бы
и на одной ноге.
   Неизвестно, чем бы закончилась перепалка между дамой с сиамским  котом  и
теткой в старомодной косынке,  если  бы  шофер  не  докурил  свою  папиросу,
наверное, смертоубийством. Но вот он занял  свое  место  за  баранкой,  а  в
автобус влезла дородная кондукторша, объявившая зычным голосом:
   - Граждане, готовьте деньги за проезд. Граждане  засуетились,  полезли  в
кошельки, забормотали себе под нос: "Это с вас деньги надо  брать  за  такую
давку". Затем  автобус  тронулся,  натужно  заревев  перегретым  мотором,  а
утрамбованные кондукторшей  пассажиры  затихли  и  закивали  в  такт  ухабам
зачарованно  сонными  головами.  Я,  как  и  все,  впала  в   полукоматозное
оцепенение, размышляя над странным феноменом.  Ну  почему,  спрашивается,  я
болтаюсь на поручне древнего  "пазика",  когда  у  меня  в  кармане  набитое
долларами Ингино портмоне? Вот что значит непреодолимая сила привычки.
   Я  так  увлеклась  изысканиями  в  области  собственной  психологии,  что
прервала их лишь после того, как все вокруг меня  зашевелилось  и  пришло  в
движение.
   - Бессоново? - вытянула я шею, пытаясь  хоть  что-нибудь  рассмотреть  за
чужими спинами.
   - Нет, Париж, - хихикнул мне в  ухо  сморщенный  вертлявый  старикашка  с
задорным взглядом. Такой пионер-пенсионер, выживший из ума дворовый хулиган.
   По уже известной вам причине мне трудно сравнивать Бессоново  с  Парижем,
но я и так знаю, что для наших широт Париж не годится,  а  вот  Бессоново  в
самый раз. Очень даже  гармонирует  с  покосившейся  автобусной  остановкой,
исписанной  похабными  словечками,  с   буйно   разросшимися   сорняками   и
проржавевшим указателем "Детский санаторий "Ласточка".
   Я пошла в заданном направлении и очень скоро уткнулась в большой мусорный
контейнер,  переполненный,  несмотря  на   грозное   предостережение:   "При
заполнении контейнера мусор не бросать. Штраф 100 рублей". Какой-то  местный
остряк нацарапал гвоздем еще три нуля, а рубли исправил на доллары. Впрочем,
и это не мешало молодой меланхоличной туземке опорожнять свое помойное ведро
возле контейнера. Я решила, что заблудилась, и уточнила у  нее,  туда  ли  я
иду. А она послала меня дальше - в смысле, идти той же дорогой.
   И не обманула, потому что  сразу  же  за  мусорной  свалкой  моему  взору
открылась обсаженная тополями аллея, упиравшаяся  в  серый  бетонный  забор.
Распахнутые ворота были чуть левее, и я их благополучно миновала, потому что
никто меня  не  задержал.  Асфальтированная  дорожка  вела  меня  дальше,  к
выкрашенному желтой краской трехэтажному дому с табличкой "Корпус ј  1".  Из
дверей навстречу мне вышла рыхлая особа в белом халате, с безразличным лицом
и с картонной коробкой, прикрытой куском марли.
   - Где мне найти директора? - спросила я.
   - Главный врач там, - равнодушно показала она на другое здание,  стоявшее
чуть в стороне, одноэтажное, но выкрашенное той же самой желтой краской.
   Я хотела было поблагодарить ее за любезность, но особа уже проплыла мимо,
прижимая картонную коробку к бедру.
   Дальше было уже совсем просто. В одноэтажном корпусе я  без  труда  нашла
дверь с надписью "Главный врач" и уважительно поскреблась в нее.
   - Войдите, - сказал строгий женский голос, каким он и должен быть у любой
уважающей себя начальницы.
   Я вошла и с почтением замерла на пороге.
   - Слушаю вас. -  К  строгому  начальственному  голосу  прилагались  белый
накрахмаленный колпак, большие очки и немного лица в  виде  кончика  носа  и
подбородка с ямочкой.
   - Дело в том.., э-э-э... Можно мне сесть? - начала я не  очень  уверенно,
хотя имела очень хорошую "домашнюю заготовку". Через минуту сами  убедитесь,
насколько хорошую.
   - Пожалуйста, - легким кивком разрешил крахмальный колпак.
   Я присела на самый крайний из многочисленных стульев, выстроенных  вокруг
длинного стола для совещаний, и начала выводить свою беспроигрышную,  как  я
тогда думала, партию:
   - Видите ли, я из газеты. Хочу сделать о вашем санатории материал.
   - Из какой газеты? - насторожился крахмальный колпак.
   - Газета называется "Пикник", вот, пожалуйста,  мое  удостоверение.  -  Я
сунула ей свои "корочки", в которых многозначительно именовалась сотрудником
редакции, и забубнила, как рекламный агент:
   - Наша  газета  новая,  но  уже  хорошо  известная  среди  читателей.  Мы
пропагандируем здоровый отдых на природе, как  организованн