первой "отвертке"  и
начинал:
     - Удивляюсь  я вам, девушки. Такие красивые. А  живете - скушно. Ну что
этот "Самовар"?  Ну,  "Самовар"... рояль... но  надо же как-то жить,  видеть
мир... для чего мы  сюда приехали? Вот у меня, например, вчера был выходной.
Мы с Виталиком поехали в Касткильские горы. Взяли двух коней. Едем, выезжаем
к  горному  озеру, у меня  -  черный конь, у Виталика белый... Остановились,
коней расседлали, кругом природа - удивительная, воздух горный -  аж звенит,
эдельвейсы цветут вокруг... разделись,  взял я Виталика и понес  на  руках в
озеро -  обнаженного. Зашел по пояс, раскрываю ему попочку, как бутон, а там
... РОЗЫ!

     Вот так примерно выглядели Борины рассказы. Мальчики в них менялись, но
все они были провинциальные  малоудачливые русские балеруны,  или  сбежавшие
морячки, и все они обычно сидели тут же за баром вокруг нас.
     Мы с Олей слушали эти рассказы, как завороженные - у нас в жизни ничего
такого не было, а  была  лишь  ненавистная работа и тревога за детей. У меня
еще  -  иваново-вознесенское  женское  одиночество, а у  Оли, разлюбивший ее
Брук, что  пожалуй,  еще хуже.  При  этом  понять, что  в Бориных  рассказах
пиздеж,  а что  нет - было невозможно, и мы, на всякий  случай безоговорочно
верили  всему. В общем, Боря раскрывал перед нами ВОЛШЕБНЫЙ МИР АМЕРИКАНСКОЙ
МЕЧТЫ.
     И ПРИ ЭТОМ НАЛИВАЛ И НАЛИВАЛ. Первые пару дринков мы оплачивали сами,
     ( с кредитных карточек -  денег  у нас  не было,  а карточки - были), а
потом уж он  объявлял "хаус", и  "хаус" этот для  нас не  кончался  никогда.
Ночью мы брали одно такси на двоих и ехали домой в Квинс. Там мы шли к Оле и
еще немного  добавляли вместе  с Володей  Бруком.  Я  думаю, что такой режим
длился в моей жизни месяца четыре.
     Полю, предоставленную самой себе, за это время успели выгнать из школы.

     Полина школа - "Ля Гвардия" тоже уникальное место. Там собраны со всего
Нью-Йорка талантливые дети - художники, актеры, танцоры, певцы и музыканты -
от классических  до  рокеров  и джазистов. Учатся  там от 14  до 18  лет, но
некоторым  приходиться  учиться гораздо  дольше. Дело в том,  что  в Америке
никаких троек никому не натягивают. А просто, не выдают  аттестат  зрелости,
пока ты не сдашь все, что положено, но зато и посещать школу не возбраняется
лет до двадцати двух, кажется.
     "Ля  Гвардия"  - бесплатная городская  школа,  но в  нее нужно  сдавать
экзамен - по искусству. Каждый сдает по  тому профилю, на который поступает.
Там учатся  дети многих  нью-йоркских "артист", и дети  почти  всех  русских
художников.  Ну, кто не жалеет  своих крошек - те сдают  их в "Стайвессон" -
школа  такого же  типа, но  не по искусству,  а по  науке и  экзамен  там  -
сложнейший.
     В  "Стайвессон" -  очень  тяжелая программа  и  наркотики  там в моде -
тяжелые и дорогие -  кокаин,  например, а у нас, в "Ля  Гвардии" все  больше
курят траву - по бедности. Но моя Поля как-то быстро, лет уж в 15 докурилась
до галлюцинаций, слезла с моей помощью ( я чуть  с ума не сошла от ужаса, но
описывать это  неинтересно),  и  к  тому времени  -  в  16 лет она  была уже
убежденный и стойкий враг наркотиков и даже к  спиртному на всякий случай не
прикасалась.
     В школу ходить она любила, но категорически отказывалась посещать почти
все занятия, кроме  пения (на вокальном  факультете она как раз и училась) и
английского языка. У них там была чудная компания -  утром они встречались и
шли себе в Централ- парк на Земляничные Поляны -  сидеть  там и балдеть. Это
летом, а зимой  - в там же стоящий, "Данкен донатс" -  это значит "Дунканова
пышечная".
     В  общем,  меня  вызвали  в  школу,  потому  что   со  мной  возмечтали
побеседовать учителя физкультуры и математики.
     Первым  был учитель  физкультуры -  вид  его,  меня поразил. Сама-то  я
отказалась  ходить на  физкультуру  еще в  первом  классе и проявила  в этом
отказничестве  стойкость,  не  уступающему  какому-нибудь  вору  в законе, в
результате, мне сначала достали фальшивую справку, что я - чем-то  больна, а
потом, в восемь лет, я и вправду тяжело заболела, и вопрос о физкультуре был
снят раз и навсегда.  Но учителей физкультуры я помню хорошо - это были  или
здоровые дядьки  - бугаи,  или красавицы-спортсменки,  ну  такие  женщины по
имени "Светка" - эти  были обычно  веселые и добрые, в бугаи  (такой  мне  и
попался в первом классе) - злые.
     Полин учитель физкультуры был очень худой, маленький нью-йоркский еврей
- очкарик, с огромным носом и каплей, свисающей с этого носа. Кроме того, он
явно был истерик - сразу начал истерически взвизгивая, орать тонким голосом,
о том  как  это ужасно, что дочь моя не ходит на  физкультуру, физкультура -
укрепляет здоровье, вот он,  например, с детства был очень больным ребенком,
но превозмог себя, укрепил  свое тело с  помощью физкультуры и стал  могучим
богатырем, а теперь он преподает физкультуру, чтобы помочь другим.
     Капля  от этого крика  упала с  его  красного носа и на  нем немедленно
стала скапливаться другая. Поля - очень высокая крупная девочка, похожая  на
греческую статую, стояла рядом со мной и мрачно глядела на него.
     -  И  при этом, он все время  трогает  всех  девочек  руками.  А мне  -
противно!
     -  Понятно. Ну, теперь показывай математика. Вот  этому  бы  математику
преподавать...
     -  Математик -  индеец.  Он никогда  на уроках не говорит  ни  о  какой
математике -  а только целыми днями о том, как Большой Белый Брат обидел его
маленький  народ.  Я-то  тут причем? И  вообще рассказывает  все время,  что
индейцы лучше белых, чище и все такое.
     В это время мы уже дошли  до кабинета математики, и я увидела огромного
индейского  детину,  как  из  "Полета  над  гнездом  кукушки"  -  такому  бы
преподавать физкультуру.
     С ним я решила  не разговаривать.  Мы с Полей пошли сразу  к директору,
где нам любезно объяснили, что во всех случаях жизни,  даже если Поля завтра
исправится  - ей придется  посещать  эту школу  лет эдак до двадцати одного,
чтобы сдать все хвосты, которые она накопила. И они советуют ей уйти на "Джи
И Ди Программ" - это такие полугодовые заочные  курсы - эквивалент  школьной
программы. Они сказали, что дадут  ей  хорошую  характеристику  и  потом при
поступлении в колледж - тоже.
     Потом выяснилось, что при поступлении в колледж, все дети с этой "Джи И
Ди"  автоматически   приравниваются   к   двоешникам,   и   надо   было   не
выпендриваться, а идти по стопам моей сестры  Лизочки, которая училась в той
же  школе, двумя  классами  старше -  на художницу, и невозмутимо,  не теряя
чувства собственного достоинства, посещала какие-то отдельные классы как раз
до двадцати одного года.
     В общем,, Поля, что называется, попала, и когда через год дело дошло до
колледжа,  выяснилось, что ни в один приличный ее не берут и денег на  учебу
нигде  давать не хотят. Она посылала свои документы в одно место за другим и
всюду отказы. Наконец она пришла ко мне радостная, размахивая бумажкой:
     - Вот, эти меня взяли! Я была уверена, что возьмут. Они прислали анкету
на  специальную  программу "Возможность"  -  это  для  детей, у которых были
трудности  со  школой.  Им  надо было послать эссе на тему "Почему я бросила
школу", я им ТАКОЕ написала, что ясно было, что они меня возьмут.
     - Ты мне об этом ничего не рассказывала.  Интересно, обычно ты  мне все
рассказываешь и показываешь...
     - Ну, знаешь, я не хотела  тебе  показывать,  боялась,  что ты немножко
обидишься...
     - Я?
     - Ну, начало там такое: (Поля начала декламировать с выражением):
     "Когда мне  исполнилось  16  лет, моя  мать  - хроническая  алкоголичка
спилась окончательно и выгнала меня из дома. До школы ли  мне было? Пришлось
с  шестнадцати  лет  тяжелейшим  трудом  зарабатывать себе  на хлеб..." ну и
дальше в таком же духе.
     -  Как  тебе  не  стыдно!  Кто  алкоголичка?  Это мои  пару  дринков  в
"Самоваре"? Ты же знаешь - мне было так тяжело...
     - Да при чем тут это! Юля! Я же знаю, что ты никакая не алкоголичка. Но
мне же нужно было, чтоб меня взяли туда. И, в конце концов, я же поступаю на
писательский программу. Могла  я проявить фантазию?  Я посмотрела, как пишут
всякие  знаменитые  актрисы  и  рокеры, про  свое  детство,  в  журналах,  и
написала!
     - А если я приеду тебя навестить?
     -  Зачем? Зачем  тебе ездить  в эту Аи  Тейт  Нью-Йорк Онианту? Я  буду
приезжать каждые каникулы. Ну, в  крайнем случае, скажем, что ты поступила в
Анонимных  Алкоголиков  и вылечилась. Приняли! И деньги дадут. Потому  что в
графе "Расовое происхождение" я написала "Рашн блэк"!
     - Чего?
     - Рашн блэк". Там есть три варианта: "вайт", "блэк" и "хиспаник". Ты же
знаешь,  "блэк и  хиспаник"  идут совершенно по другой линии - по "Аферматив
экшн", там всякие привилегии  в поступлении и  в деньгах. Вот  я и подумала,
если есть "рашн джувс",  то почему ж не быть "рашн блэк"? ТЕМ БОЛЕЕ ВОЛОСЫ У
МЕНЯ, ПО ЧЕСТНОМУ, НЕГРИТЯНСКИЕ...
     - А если они тебя спросят, где живут эти русские негры?
     - Это я еще не придумала.
     -  Отвечай, что "рашн блэк" живут в Абздекии. Запомни - "АБЗДЕКИЯ". Это
маленькая горная республика на Северном Кавказе.  Там  живут абздэки - это и
есть русские негры.
     - А есть такая республика?
     Я даже не пытаюсь ее  пристыдить  -  в Америке географию отменили раз и
навсегда, интересно - ЧТО ОНА ИМ СДЕЛАЛА?
     Потом Поля  поехала в  эту Онианту в  специальную  летнюю  школу  перед
колледжем.   В  этой  программе  "Возможность"  она   оказалась   не  только
единственной белой девочкой, но и единственной, кто  умеет нормально читать,
писать и даже говорить по-английски. Там были собраны всякие трудные дети из
плохих   семей,  но   с  проблесками  таланта   и   мозгов.  В  этой  летней
подготовительной школе  их  заново учили  учиться.  Поля  говорила,  что это
напоминает детский сад. Потом она опять позвонила страшно довольная собой:
     - Знаешь,  я очень не  хочу иметь  руммейта.  Но думаю, мне и не дадут.
Сегодня мы должны были заполнить специальные анкеты - у  кого какое хобби. В
общем, я написала, что изучаю "Викку"  - ну ведьмовство, и любимое мое хобби
- это по вечерам после занятий вываривать  у  себя в комнате, в  кастрюльке,
трупы  некрупных животных  -  например  лягушек,  белок  или крыс... Они там
определяют кому с кем жить - по тому, у кого какое хобби. Думаю, что я  буду
жить одна.
     Не тут - то было! Через дня три - поздно вечером звонок:
     - Юля! Они поселили со мной ТАКУЮ  девочку! Она вся в татуировках с ног
до головы. И вся проколотая! Я боюсь ее!
     На  самом деле, соседку Поле подобрали вполне  удачно -  они очень даже
потом подружились.
     Но  на  следующий  год  Поля  уже  жила  одна  -  у  нее  там  началась
головокружительная  карьера  в  этом  колледже, на  следующее  лето, ее  уже
поставили преподавать в летней  школе, потом она все время была ассистенткой
у  всяких педагогов и даже  президентом местного  студенческого Пен-Клуба. Я
каждый год получала за нее почетные грамоты и всякие "Листы Чести".
     Позже, "отслужив"  Онианту,  Поля вернулась  в Нью-Йорк  и поступила  в
адвокатскую аспирантуру, объявив,  что устала  от  бедности  и  хочет  иметь
возможность много  зарабатывать, и семья ее поддержала в этом начинании. (На
самом деле - не важно, богат человек или беден. Просто одни и те же качества
называются по- разному, у богатого - жадность. У бедного - прижимистость.  У
богатого нахальство  и наглость, у бедного - гонор и обида. А  все хорошее -
даже и называется одинаково.)
     Но - возвращаюсь к своему повествованию. Я, стало быть, все пила и пила
в "Самоваре" и даже  вместо невинной "Отвертки" пристрастилась к чудовищному
коктейлю "Блэк рашн". Выгнанное  из школы дитя, я пристроила барменшей в еще
одно место, которое мне доводилось посещать - в "Оранжевый медведь". Это был
огромный  неуютный  бар  с бильярдом и полумраком  прямо  возле  Ворлд-Трэйд
центра,  и  владел им  печальный  зеленоглазый  серб Витя. Витя был  вдовец,
оставшийся от русской балерины Калерии Федичевой. Все это - наследство Кости
Кузьминского и там, в "Медведе", Костя вместе с другими русскими художниками
организовал арт-партию  "Правда". Они  начали  делать  всякие выставки  -  с
переменным успехом, но, по крайней мере, это место стало явно русским.
     Грустный Витя в меня  влюбился, но я не согласилась, - потому что серб,
не серб, это еще до всякого Павича было, а все ж иностранец! А  любовь моя к
дружбе  народов  -  она   метафизическая  и   никак   на   жизнь   тела   не
распространяется. Но зато я, по блату, устроила несовершеннолетнюю Полю туда
в барменши - там почти каждый вечер была классная музыка. Поля сама певица -
училась на мэццо сопрано. Я подумала - пусть слушает хорошую музыку и заодно
осваивает полезную нью-йоркскую профессию. К тому же, Витя тоже жил в Квинсе
и мог ночью подвозить ее домой. Правда через полгода  он ее все же  выгнал -
страшно извинялся  передо  мной, но  я  была потрясена,  что он  вытерпел ее
столько времени. Из Поли получилась поистине уникальная барменша.
     Бармены в Нью-Йорке бывают  двух видов: первый - это  молодая красотка,
всячески играющая на  своей сексуальности. Второй  - это некий  доморощенный
философ,  проповедник  за  стойкой,  приваживающий  народ  своим  интересным
пиздежом. И вот -  Поля. Краса-девица в мини - юбке, (она в свои шестнадцать
выглядела  на хорошие двадцать пять), и при этом - философ.  Все это было бы
здорово, если бы не тема Полиных философских изысканий. Ее в ту пору, больше
всего  волновало  собственное  освобождение  от  привязанности  к  травке  и
алкоголю.  Она была, что называется, девушка с  большим  опытом.  И, стоя за
стойкой, организовала некий филиал "Анонимных Алкоголиков"  - то есть целыми
днями  она  рассказывала  своим  клиентам-выпивохам,  о вреде  пьянства. Она
говорила:
     Ну и  что ты тут сидишь? Что  ты тут высидишь? Жизнь  твоя проходит  за
этой  стойкой! Нет, больше  я тебе не наливаю. Два  дринка за вечер - вполне
достаточно!  Зови,  зови свою  полицию! Не  видишь,  что  у  меня за  спиной
написано:  "Бармен  имеет  право  отказать  в   алкоголе  каждому,  на  свое
усмотрение". Что значит,  трезвый? Это я  буду решать,  трезвый  ты или нет.
Посмотрите  на него, люди! Разве  трезвый человек будет так  материться? Так
орать на бедную девушку!
     Можно  себе представить,  как от нее  шизели эти несчастные  ирландские
алкоголики,  которые бухали  себе  уже пару лет  в  этом тухлом,  но  родном
"Оранжевом Медведе", и вдруг вот такой ужас свалился им  на голову! При этом
она отчаянно храбрая -  это у нас семейное от дедушки - балтийского матроса.
В  общем,,  через  полгода Витя все  же не  выдержал.  Но в ту пору она  еще
работала. Зарабатывала  около стольника в неделю, и это  были ее собственные
деньги на личные нужды.
     А мое настроение становилось  все хуже и хуже -  видимо от непривычного
пьянства у меня  развилась депрессия. Я начала впервые  в жизни  становиться
по-настоящему злой.
     Сколько  же я  таких  видела  бабочек,  питерских  принцессок  -  НАШИХ
ДЕВУШЕК,  разбившихся  об  Америку.  Именно  о  нищету,  и  оттого,   никому
ненужность,  или  как  альтернативу нищете,  работу  -  "фул  тайм  джоб"  -
единственная  форма  социализма - нормированный рабочий  день  и  пахота  на
износ. Это  мы-  то:  художницы, поэтессы, переводчицы,  вечные  аспирантки,
встающие в  одиннадцать-  двенадцать дня,  когда и в  питерской  темноте уже
чего-то там  немножко светает. Потом  медленное питье  кофию -  желательно с
другой такой  же  ленивицей,  а  потом  уж,  часам к двум, можно неторопливо
приступать  к  каким-нибудь  действиям, призванным обеспечить хлеб насущный.
Для этого  надо проводить  за столом - в полном одиночестве часов  восемь  -
десять, потом одинокой девушке уже хочется гостей, ну  хотя бы одного - надо
же кому-нибудь перед сном слово сказать!
     У девушек еще бывают дети. В школу  их отправлять очень  просто: звонит
будильник, ты вскакиваешь, легко подымаешь  вовремя уложенного спать,  (чтоб
можно  было посидеть  спокойно  с гостями  на кухне!) и оттого, выспавшегося
ребенка, одеваешь, сажаешь за стол, ставишь перед ним завтрак (яичница, яйцо
или бутерброд,  а также  чай, кефир, молоко, булочка)  и...  сама немедленно
снова спать! Ребенок завтракает, собирает портфель и идет себе мирно в школу
- она на соседнем углу, обрастая по дороге одноклассниками.
     Вот так оно было в том яблочно-куринно-пушкинском мире. И в школу можно
было ходить - за углом. И гулять во дворе. Почему теперь все решили, что так
нельзя? Что нужны няньки и гимназии. Карьерная  Работающая Мать, а ей в свою
очередь -  от депрессии и  недосыпа  -  психоаналитики  и  косметички, (кожа
портиться от усталости). Чтоб у ребенка было ВСЕ!
     У  Чехова в одном  рассказе,  героиня стоит  на коленях перед  героем и
говорит "Я вам ВСЕ отдала!", а он отвечает: "А кому надо это ваше ВСЕ?"
     Ладно, нечего давать советы. Каждый делает то, что ему  суждено. Я  вот
пишу роман о Бедной девушке. О ней никто не пишет, кроме меня. Наша могучая,
как зады сестричек Толстых, ЖЕНСКАЯ ПРОЗА  - издает громоподобный БАБИЙ ВОЙ.
Бабий  вой  - сейчас занимает основное место в Большой Русской Прозе. Вообще
современная русская проза еще недавно напоминала архангельскую деревню имени
1947-го года из Федора Абрамова.

     Вот такая картинка:
     Мужиков  - побило на войне. Женщины,  впрягшись  вместо лошадей,  тянут
борону-борозду - потому что надо тянуть. Тянут  -  Традиционную Классическую
Русскую Прозу. Ту самую -  из учебника литературы - с гуманистической идеей,
(кто как называет ее - и русской, и  еврейской, и христианской - суть одна -
любовь.  К  природе,  к старикам, к животным, деткам малым, к сирым и убогим
мира сего, из шинели, все из шинели, сударь мой. Да и до шинели тоже...)
     Тянут бабы эту борозду - из бабьего своего инстинкта - для своих  детей
- внуков стараются - иначе не выкормишь душу, и, соответственно издают Бабий
Вой  - этот стон,  который у нас  песней зовется.  Все это - наши  героини -
Улицкая, Петрушевская, любимейшая мною Света  Василенко, родная моя  матушка
и.... дай им Бог.
     Вокруг плуга бегает - Председатель -  одноногий инвалид -  поэтому и на
фронт  на  взяли - Приставкин, хлопает руками -  как ангельскими  крыльями и
тоже  воет -  все про  нее-  про  любовь.  Рядом  - ну те,  которые с фронта
вернулись  живыми  по причине тяжелой контузии - Митьки  наши. Это,  значит,
контуженый морячок - говорить не может - однако  мычит чего-то и на гармошке
наяривает, а все бабам веселей, какая никакая - помощь. В Питере - матросик,
а на Москве - кибировский - убогий солдатик - одна компания.
     В лесах - националисты - их никто не любит. Ни бабы, ни  девушки - да и
говорить  о  них  неинтересно  -  они по  лесам, за ними  ГПУ  -  это теперь
демократическое  радио-телевиденье. В  общем, стреляют  - одни в других,  но
пахать то - никто из них не пашет - они все в войнушку играют.
     На деревьях сидят, как  положено  на Руси -  райские птицы. Это  всякие
умные, остроумные талантливые критики - ну вот Шура  Тимофеевский, например,
баб они жалеют и поют им  сладко.  Матросика-солдатика жалеют тоже,  "Лесных
братьев" не любят. На землю они  никогда не спускаются  -  ибо не  место там
птицам райским, зимой улетают в теплые страны - (Рим, Париж, Венеция...).
     Отдельно от националистов - Лимон. Это особая история.

     История Лимона и любви.

     Помните  анекдот:  из   канализационной  трубы  вылезают  мама-крыса  и
сын-крысенок, несчастные,  худые, покрытые нечистотами... над головой  у них
со свистом пролетает обтерханная летучая мышь. Крысенок смотрит, потрясенный
и кричит:
     - Мамка, АНГЕЛ!
     Лимон вышел  из своего нелюбовного детства - из деревянного  туалета  с
бе