Страницы: -
1 -
2 -
3 -
4 -
5 -
6 -
7 -
8 -
9 -
10 -
11 -
12 -
13 -
14 -
15 -
16 -
17 -
18 -
19 -
20 -
21 -
22 -
23 -
24 -
25 -
26 -
27 -
28 -
29 -
30 -
31 -
32 -
, вокруг Юлика, родителей, Кузьмы и Некрасовых.
Кузьма обжился и завел важные для хозяйства вещи - пулемет Калашникова,
три неработающих джипа и яхту "Эмма Подберезкина" - яхта вполне исправная -
но на воду ее никогда не спускают - лень. Эммочка посадила сад и огород.
Потом они построили баню, а на втором этаже - комнаты для гостей. Каждый
вечер ровно в десять, мимо усадьбы, на которой крупными русскими буквами
написано "БАНЯ", проноситься товарный поезд, и машинист отдает Кузьминскому
честь - вся округа знает - что это - русская знаменитость.
В деревне Экванак - горы и орлы. Иногда медведи.... Лирическое
отступление:
Мама и медведь.
Мама стоит во дворе и готовит салат любимому мужчине (это папа). Вдруг
кто-то тихонько и ласково трогает ее за плечо...
- Миша, пойди душ прими, эта ваша манера не мыться - и ты и твоя
дочь... запах же! А купание - мытья не заменяет. Мыться надо в ванной с
мыл..............аааааааааааааа ааааааааааааааааааа!!!!!!!
Мама вбегает на веранду и запирается в доме, медведь некоторое время
пытается выломать дверь, а потом мирно съедает не ему приготовленный салат
(имя все же совпадает!) и уходит. Такие случаи на реке Делавер - нечасто -
раза два-три за сезон. Мама говорит, что страшно было только в первый раз.
Внизу в деревне, меня спрашивают, в лавке мистера Ханта:
- Вы дочка русской писательницы, которая поселилась на горе?
Там на реке Делавер - охота на оленей. Мы давно знали эту реку - с того
самого дня, как по редким первым питерским видикам прошла "Всегородская
премьера" фильма "Охотник на оленей". Помните, как он начинается? Не
гундосым голосом знаменитого переводчика Володи, а знакомым колокольным
звоном, свадьбой в православной церкви и спутанной русско-украинской речью.
Герои "Охотника на оленей" - фильма о вьетнамской войне и американском
патриотизме - делаверские украинцы.
Там есть один кадр - героя спрашивают в сайгонском военном госпитале,
как его имя и он отвечает:
- Mikolaytchyck.
- Mikolaytchyck? What,s kind of name - Мikolaytchyck?
- It,s AMERICAN name.
Так он отвечает - белоглазый красавец Кристофер Уолкер ... Делаверский
украинец, прошедший плен и пытки крысами, видевший деревни, сожженные
напалмом... Там - трое друзей. Один стал калекой, другой умер, третий
вернулся на Делавер живым и здоровым... Но выстрелить в оленя этот человек
больше не может. Он возненавидел войну. Войну, но не Родину, которая его
туда укатала. В конце фильма, выжившие ребята сидят, выпивают и поют: "
Благослови Америку, господи..." - по-английски.
Когда-нибудь так станет и в России - кто-то скажет про непривычно
звучащее имя:
- Это - РУССКОЕ имя.
И люди не удивятся... братство и прощение - иных вариантов - не
предвидится....
Река Делавер...
БОРЬБА С БУДДИЗМОМ И ЕВРЕЙСКИЕ ДЕНЬГИ.
- Река Делавер! Это уже полная фантастика!
На этот раз Ирка меня даже пожалела, одолжила двадцатку до пятницы, ни
в чем обвиняла и только сокрушенно качала головой.
- Не знаю, что с тобой творится... правда бесы какие-то. Ну что ж с
тобой делать то?
- Знаешь, Ирка, давай смотреть правде в глаза: Я - женщина немолодая...
- Это ты-то?
- Не перебивай! Немолодая, некрасивая, с ребенком на руках и... в доску
бедная. ЗНАЧИТ НЕМОЛОДАЯ, НЕКРАСИВАЯ ЖЕНЩИНА ИЗ ЕБАНОГО КВИНСА С РЕБЕНКОМ НА
РУКАХ - ТО ЕСТЬ ПРЕДМЕТ - НА ХУЙ НИКОМУ НЕ НУЖНЫЙ...
- Перестань сейчас же глупости говорить!
- Не перебивай! В общем, единственный мой шанс найти кого-нибудь - это
стать знаменитой. Моложе красивее и богаче - мне точно не стать, а
знаменитой - могу. Для этого мне надо выйти из художниц и стать поэтессой.
Буду выходить на сцену - читать стихи.
- Зачем стихи? Песенки свои пой. Они чудные! Ведь говорят же, что ты
"Галич в юбке" и "поющая Цветаева".
Песенки я действительно сочиняла с 15-ти лет и пела друзьям на кухне.
- Песенки - забудь. И Цветаеву с Галичем. Особенно Цветаева - на
редкость удачный пример для подражания. И конец у нее прямо голливудский!
Нет, в Цветаеву я играть не буду, я должна стать не "Наш Галич" и не "Наша
Цветаева", а "Наша Ахматова" - вот кем я должна стать! И тогда мне
достанутся в конце жизни "Наши ахматовские сироты, Наша оксфордская степень
и Наша законная могилка в Комарово", а не "Наша петля в Елабуге".
- Но ты ж Ахматову не любишь.
- Стихи ее я не люблю. И личность ее мне предельно не близка, но что-то
важное она сделала. Вот наступил этот Двадцатый съезд - и людям вроде как
разрешили снова в чего-нибудь верить. Ну, в чего-нибудь, или кого-нибудь,
кроме Пушкина. Они оглянулись вокруг - а нет никого, и верить то не в кого.
А тут Бродский, Найман, Бобышев и Рейн обнаружили на чердаке Ахматову -
потемневшую икону - оставшуюся от ТЕХ, в кого можно было верить. Вытащили ее
на свет божий и стало ясно, что икона - чистая, ничем не засранная и есть
хоть что-то на что можно молиться. Так потихоньку народ и начал в себя
приходить...
- Так ты хочешь стать не просто знаменитостью, ты иконой хочешь стать?
- Причем тут икона, я тебе просто объясняю свое отношение к Ахматовой.
И стишки тут совершенно не важны. Песни мои - хорошие и, по-моему, даже
лучше, чем ахматовские стишки. Но я их петь не буду. Я буду как раз стишки
зачитывать - они у меня в основном плохие, но это не важно. Я просто должна
ЕЕ сыграть. Как хорошая актриса.
Для осуществления моего замысла, мы с Иркой отправились в мастерскую
Комара и Меламеда на поэтический вечер. Вечером руководил крупный розовый
мужчина в очках - доктор Андрюша. Андрюша сам был поэтом и читал смешные
стихи - про натюрморт, сделанный из внутренних органов человека. Мне он
понравился и стихи его тоже. Поняв, что он самый тут главный, я подошла к
нему в перерыве:
- Андрюша, можно я тоже буду поэтессой? Понимаете, я развелась и мне
нужен какой-нибудь любовник. Я хочу выходить на сцену и читать стихи, чтобы
сразу много мужчин меня увидели...
- А вам не лучше в таком случае куда-нибудь в топлесс, например?
- Нет. Не лучше. Потому что я - толстая, без чувства ритма и вообще от
физкультуры освобождена с первого класса.
- Даже не знаю, что сказать.... С первого класса - да это серьезный
аргумент... А стихи у вас есть?
- Стихи - плохие. Есть хорошие песни, но это неважно. Давайте я лучше
плохие стихи прочту.
Как- то я его уболтала и он позволил мне выйти на сцену. Я вышла на
сцену и объявила:
БОРЬБА С БУДДИЗМОМ.
Дальше я начала читать:
Если ты полюбишь Будду
Я тебе давать не буду!
Тут все сразу засмеялись, и мне стало легше. Дальше я уже без запинки
прочла всю поэму:
Сколько время?
Два яврея.
Третий жид -
По веревочке бежит.
Бежит себе шатается,
Спрашивает дорогу:
Вы не скажете, как пройти к китайцам?
Говорят, они сделали доброго Бога.
Заглянул он в лавку корейскую.
Стоит на пороге и плачет.
Обменяйте мне долю еврейскую
На что-нибудь послаще.
Я о многом просить не буду
Не хочу ни любви, ни удачи,
Дайте только круглого желтого Будду
И круглую сладкую дыню впридачу.
...Значит, ты от нас ушел?
У буддистов хорошо.
Там и сухо и светло,
Ходит дедушка По Ло
(Принял пегую кобылу
За гнедого жеребца...)
А ты его принял было
За Бога и Отца?
Значит, ты идешь в буддисты?
Там у них тепло и чисто.
Пахнет рисом и лапшой.
Просветленною душой.
Как тебе я замолвлю слово
За мой бедный народ пастуший?
И за нашего Бога - злого?
И за наши темные души?
И за то, что не медом и мятой
Пахнут женщины и младенцы:
Кровью, семенем, жестким мясом
Да куда ж от этого деться?
Значит, ты идешь в японцы?
Ну, иди, иди, не бойся...
Бог желает тебе удачи.
Он поможет тебе дойти.
Ни буран, ни разъезд казачий
Твоего не прервут пути...
Но однажды проснешься где-нибудь в Тянь-Шане,
У подножья восточных скал
И увидишь с дорожным мешком за плечами,
Бога, которого ты не искал.
Он встанет - усталый и спокойный.
(Его руки испачканы в НАШЕЙ грязи и крови)
и скажет:
Браток, ты просто меня не понял.
Я хотел тебе дать немного ЛЮБВИ...
Вот что я прочла. Это я сочинила для красивого скульптора Лени Лермана,
еще когда замужем была. Леня увлекался буддизмом, а я с этим увлечением, как
могла, боролась.
Не то что бы я особый враг буддизма - буддизм для меня вещь скорее
неинтересная, нежели неприятная - это ловушка для слабых душ,
ловушка-убежище, нет в буддизме ни стыда, ни счастья; буддизм и травка -
неразлучные брат с сестрой - оба они призваны вызвать возбуждение - там, где
не от чего возбудиться, умиротворение - там, где не с чего умиротвориться,
нежность и страсть - там, где не хватает любви, искусственную энергию - там,
где нет собственной. Ничего плохого во всем этом нет - но я предпочитаю
искать настоящую любовь, настоящее возбуждение - от чего то, что меня
"всухую" возбуждает и умиротворяться от истинного умиротворения. Если же
этого не происходит - то куковать без всего вышеперечисленного, но уж зато,
когда это есть - знать что это - взаправдашнее. Алкоголю я больше доверяю -
он лишь усугубляет уже существующее состояние. Кроме того - я считаю, что за
буддийским доброжелательным равнодушием - системой невмешательства, кроется
- как и за любой формой нейтралитета - помощь врагу - в данном случае всякой
дьявольщине. Я слишком деятельный человек, чтобы принимать буддизм без
раздражения.
Но вообще - то нелюбовь к буддизму - это моя тайна, кажется, не любить
буддизм так же неприлично, как не любить евреев - признаешься где-нибудь в
приличном обществе, всяко, какой никакой, но пизды получишь. И правильно!
Это все - сугубо личные проблемы, и их надо обсуждать дома - с домашними.
Вот мы с Полей - любим иногда поговорить, на досуге, о нашей неприязни к
буддизму и траве - интимный разговор матери с дочерью.
А стихи я написала, потому что Леня Лерман увлекался буддизмом, а мне
хотелось, чтоб он мною увлекался, а вовсе не буддизмом этим - вот и
написала. Кузьма - ужасно над этим стихом издевался и обзывал меня
по-разному:
"Киплинг, говорящий на идиш", "Иосиф Уткин в пробковом шлеме"
и прочие ругательства.
А сама я считала, что это лучшее из моих стихотворений
Мой бедный пастуший народ, представленный в мастерской Комара и
Меламеда некоторым количеством зубных врачей и адвокатов - тоже был в полном
восторге.
Куда бы не занесла еврея жизнь - от телячьего вагона до Аппер
Ист-сайда, никогда он не чужд изящной словесности. Любовь к слову видимо
последнее, что остается - вымаривают ли наше тело голодом, или душу -
излишней сытостью, а стихам находиться место везде...
Мои стихи кого-то просто развеселили, а кого-то тронули. Знание почти
всех присутствующих о буддизме было не больше моего и сводилось к смутной
сплетне о том, что "У Наташки Козловой муж ушел в буддийский монастырь...",
некоторое время назад поразившей Русский Нью-Йорк. Тем не менее, мои стихи
дали людям возможность почувствовать их личную причастность к какому-то,
хоть и тоже смутному Богу - но, СВОЕМУ-НАШЕМУ, и из стихов явно следовало -
что он-то будет получше, чем у буддистов!
Людям обычно такие стихи нравятся. ( Мне тоже нравятся такие стихи!)
В результате, я снискала некоторый дешевый успех и уже следующим утром
проснулась знаменитой, а в тот же вечер раздался телефонный звонок:
- Юля? Здравствуйте. Это Андрей Рицман - мы познакомились вчера. Вы
что-то говорили насчет любовника. Я все же не понял - у вас есть любовник?
- Именно что - нет! Если б был - стала бы я со сцены стихи читать!
Стихи у вас очень забавные, но вам совсем не обязательно становится
поэтессой, для того чтобы иметь любовников. Вашим любовником - буду я.
Вот этот розовый доктор из предместья как- то решительно не вписывался
в мою идею любовника.
- Нет, Андрюша, вы знаете, я такая женщина, ну дикая, некоторые меня
считают даже СУМАСШЕДШЕЙ. Любовник мой должен быть - ну такой, знаете, такой
Феденька Протасов. Чтобы он там пил, к цыганам ездил, кидал, знаете ли,
хрусты направо и налево, требовал "Невечернюю"...
- Это - я.
- Чего?
- Все, что вы описываете - это я.
Ну вот - подумала я, кажется нашего полку сумасшедших и вправду прибыло
- можно по крайней мере наладить группу поддержки и дружбу по интересам.
- Нет, Андрюша, вы все же меня не понимаете. Мне нужен такой человек,
который пьет запоем, потом бродит ночью по городу...
- ...Пешком, потому что полицейские отобрали у него ключи от машины, а
потом они его вяжут и он одному из них разбивает нос, а потом ему
приходиться долго судиться...
- Ой, откуда вы знаете такие истории?
- Потому что это - мои истории. Я же сказал - человек, который вам
нужен - это я!
(Ну и что я теперь буду делать с этим, выдуманным мною чудовищем,
которое пьет запоем и бродит, по ночному городу, разбивая носы полицейским?
Этот хуев Голем может и мне запросто нос разбить....)
- Завтра встречаемся в "Дяде Ване" в полвосьмого. Вам подходит?
Мне подходило.
"Дядя Ваня" - маленькое кафе на 54-й между 8-й и 9-й. Над входом гордо
реет Андреевский флаг. Хозяйка - красивая русская актриса Марина, но все ее
зовут "Тетя Маша". В "Дяде Ване" - уютно и спокойно, под крылом у Маши
собираются русские девушки с судьбой - актрисы, танцовщицы из топлессов,
скучающие "американские жены", валютчицы, приехавшие в Нью-Йорк на гастроли
или просто бляди на отдыхе. Во всяком случае, если где в этом городе и можно
встретить большое скопление красивых баб - так это в "Дяде Ване", поэтому я
и указала точный адрес этого заведения.
Но, если для знакомства "Дядя Ваня" место самое подходящее, то для
первого свидание - совсем неудобное - там все друг друга знают и нету
никакой приватности.
Поэтому мы с Рицманом решили перейти оттуда в какое-нибудь другое
место.
Мы вышли на улицу. Вокруг простиралась "Адова кухня" - так называется
район Сороковых и Пятидесятых улиц между Девятой и Одиннадцатой авеню. Там
куча всяких забегаловок.
- Я вам сочинил стихи.
Андрюша начал читать стихи прямо на улице - громко и вдохновенно, но в
эту минуту грянул гром, и началась жуткая гроза. В Нью-Йорке, как и в
Питере, погода меняется каждые полчаса без малейшего на то основания, так
что Айрис Мэрдок с ее чудной фразой "Эта сумасшедшая старуха - лондонская
погода" - может смело отдыхать, пожила бы она У НАС!
Гром грянул, и мы с Андрюшей заметались по "Адовой кухне" в поисках
какого-нибудь славного местечка - нырять абы куда, нам не хотелось -
все-таки, первое свидание - не хуй собачий! Славное местечко нашлось почти
сразу - что-то забавное в стиле 60-х, с оранжевыми пластмассовыми креслами и
розовыми торшерами, мы вбежали мокрые, плюхнулись в эти кресла и Андрюша
снова начал читать стихи:
Ты лежишь на краю теплой бездны,
Названной одиночеством ночью.
Или покоем? Судить бесполезно.
Каждый себя доживает заочно
Так вот и я; оживая помалу,
Впрок берегу затвердевшую данность.
Мертво губами шепчу все условия
И прижимаю к себе одеяло...
В эту минуту я вдруг увидела у него за спиной что-то странное. Я
увидела абсолютно голого малайского мальчика лет 15-ти. Он стоял к нам
спиной, и я увидела его круглую желтую попу - почти, как наяву. Но ясно
было, что наяву такое происходить не может, поэтому я зажмурилась и крепко
потерла глаза. Когда я их снова открыла - попа никуда не исчезла.
Я помню страшный разговор,
Сердцебиенье без обмолвок,
Где слово - ледяной осколок,
Входило в ткань судьбы.
И не осталось ничего,
воздушной ток молчанья,
осел как мокрый снег...
Андрюша читал, вдохновенно запрокинув голову и прервать его было
немыслимо - к тому же он читал мне посвященные любовные стихи:
...Забыть нельзя,
(я пью твой горький смертный сок),
но вот, остыв и не простив,
перетопить соль бурую
московских зимних улиц
в теченье речевых,
бездомных, донных строк...
Я открывала и закрывала глаза, в надежде, что видение исчезнет, но оно
не исчезало. Наконец мой новый друг закончил, и я молча показала ему
глазами, чтобы он обернулся. Он обернулся и небрежно заметил:
Жопа... Это мы в гейский бар заскочили
Тут только я заметила, еще нескольких голых мальчиков. Что касается
того - первого мальчика, то он нес на блюде, приставленном к низу живота,
своего "мальчика" джентльмену за столиком напротив нас. Джентльмен стал
принесенное сокровище тихо поглаживать, а я вылупилась на них так, что нас,
наконец, заметили, определили как разнополых - НЕНАШИХ натуралов и так
закидали косыми взглядами, что пришлось уйти.
Голый мальчик так и остался самым ярким моментом в нашей с Андрюшей
любви. Дальше все пошло как-то странно: он звонил мне по несколько раз в
день, и домой и на работу, объяснялся в любви и читал стихи - множество
стихов. Но больше ничего не происходило. Ничего не произошло ни на следующий
день, ни через неделю...
- Ирка, я все-таки не понимаю - что у меня с ним происходит?
- Но он тебя любит? Влюблен?
- Слушай, каждый день я прихожу с работы и там полный автоответчик
стихов и признаний в любви! Да у меня такой СТРАСТИ в жизни не было!
- Но ты с ним спала? Хоть раз - было у вас?
- Нет еще. Но может это период ухаживанья?
- Какого ухаживанья? Ты же говорила, что он сразу в первый день в
любовники попросился. Ты вообще с ним часто видишься?
- Да я не виделась с тех пор - с голого мальчика. Он все занят.
- Не виделась? Так уж две недели прошло! Ты не понимаешь, что
происходит? Он никаким любовником тебе никогда не будет.
- Но он стихи читает, в любви объясняется!
- Правильно. Он сидит в своем госпитале, на дежурстве - делать ему не
хрен - и пишет эти стихи, а потом читает на твою машинку. А потом едет домой
- спать с женой. Он любит свою жену Лену и спит с ней, а ты ему нужна для
вдохновения. Понятно?
- Так чего теперь делать?
- А что - он тебе мешает? Ну, стихи эти и клятвы?
- Да нет, наоборот приятно, но только я думала, дальше чего-нибудь
будет.
- Ничего дальше не будет. С этим вариантом - все ясно. Это, между
прочим - не худший вариант. Ты с ним, с Андрюхой этим - дружи. Дружи, но ни
на какой секс не рассчитывай, он уже давно был бы, если бы хоть как-то
входил в его планы.
Ирка было как всегда права, прошло и три недели и четыре, мы с Андрюхой
действительно подружились и даже иногда встречались в "Дяде Ване" выпить по
рюмочке, но никаких завершенных действий между нами не происходило.
Так проще, привычней. Забудь меня. Пыль
застынет знакомым и матовым слепком.
И оклик, приняв очертание "мы",
Осядет на дно и запомнится пеплом...
В это время в моей жизни начало происходить что-то, что заставило меня
отвлечься на некоторое время от поисков любви и сосредоточиться на поисках
хлеба насущного.
Гармент-дистрикт - это район в Нью-Йорке, где делают одежду. Тридц