езжу я в город. Хочу вина.
   Стив оторвался от книги.
   - Блин, Дух, ты на велосипеде собрался ехать? Ты же  там  задубеешь.  Мне
через полчаса на работу, я тебя подвезу.
   - Нет, мне надо проветриться. Просто я потеплее  оденусь,  и  все.  -  Он
набросил теплую куртку. - Мне нравится, когда ветер бьет в лицо.
   - Ну ладно, как скажешь. - Стив встал  с  кресла  и  поправил  соломенную
шляпу на голове у Духа. - Позвони мне, если вдруг отморозишь  яйца.  Я  тебя
подберу и спасу.
   На улице действительно был дубак. Холодный ветер бил в лицо,  замораживал
на ресницах слезы, свистел в спицах велосипеда, напевая грустную и  одинокую
песню. Волосы выбились из-под шляпы и  хлестали  Духа  по  лицу,  бледные  и
холодные.
   После сумрачного света дня яркий свет в  продуктовом  показался  особенно
резким. Дух прошелся вдоль рядов, разглядывая журналы и конфеты,  и  наконец
выбрал бутылку недорогого, но вполне приличного крепленого вина.  Он  выгреб
из карманов почти всю мелочь - Дух ненавидел таскаться с деньгами  и  вообще
ненавидел ходить по магазинам, - но вино было действительно очень  приличным
и достаточно крепким. Дух любил крепленые вина и всегда пил только их,  хотя
Стив постоянно ругал его за "плебейские вкусы".
   Пристроив бутылку в седельную сумку, Дух пошел пешком по Пожарной  улице,
держа велосипед за руль, разглядывая пыльные витрины маленьких  магазинчиков
и переступая через трещины на асфальте. У входа в лавку скобяных изделий  он
остановился поболтать со стариками, которые вынесли  на  тротуар  раскладной
столик и  резались  в  шашки,  используя  вместо  фишек  цветные  пробки  от
пластиковых бутылок: фиолетовые и  оранжевые.  Все  старики  были  сухими  и
жесткими, словно затвердевшие грецкие орехи, им было плевать на холод, и Дух
знал, что они так и будут сидеть тут на улице, пока не выпадет снег. Сегодня
выигрывала команда фиолетовых. Дух знал их всех по именам.
   - Здравствуйте, мистер Гальвин, мистер Джо, мистер Берри.
   - Привет, Дух. Как жизнь?
   - Предчувствия у меня нехорошие, как будто что-то должно случиться. - Дух
очень надеялся, что кто-нибудь из стариков поможет ему  разобраться  в  этих
дурных предчувствиях.
   Но они лишь рассмеялись.
   - Опять накурился какой-нибудь дряни со своим длинноволосым другом?
   -  Погоди,  он  же  внук  Деливеранс.  Если  он  говорит,  что-то  должно
случиться, значит, что-то должно случиться. Только мы,  может  быть,  раньше
умрем, чтобы потом не мучиться.
   Самый древний и самый сморщенный из стариков смачно плюнул на тротуар.
   - Не ссы, прорвемся.
   Дух поехал домой. Уже смеркалось, и улицы  города  были  пустынны.  Холмы
пестрели желтыми огнями в окнах далеких домов. Стив давно на работе, но  Дух
надеялся, что, уходя из дома, он оставил свет хотя бы в прихожей. Он  выехал
за пределы города. По обеим сторонам дороги тянулись  пустые  сухие  поля  -
урожай давно собрали. В сумраке сбоку светилось одинокое окно.
   Дух подумал о близнецах, которых  он  видел  на  дереве  на  холме,  -  о
близнецах, которые должны лежать в могиле, но спокойно  разгуливают  в  мире
живых, очень даже бодрые и полные сил. Он очень  надеялся,  что  его  дурные
предчувствия, будто что-то должно случиться, никак с ними не связаны. Он был
уверен, что это были всего лишь призраки  -  существа,  не  видимые  никому,
кроме него самого, - может быть, их вызвал к жизни его собственный  сон.  Но
ему все равно было страшно, когда он увидел этих двоих там, на холме. И  они
знали про мертвого мальчика у дороги и даже дали понять - в лукавой и хитрой
манере, свойственной духам и привидениям, - что это они его и убили.
   На углу, там, где улица Погорелой  Церкви  пересекалась  с  шоссе,  стоял
сколоченный из досок прилавок с надписью РОЗЫ, а за прилавком сидел  высокий
мужчина весь в черном. Тот самый, которого они со Стивом видели по дороге от
мисс Катлин. Дух его сразу узнал. Несколько  огромных  замороженных  букетов
шелестели на студеном ветру. Под прилавком лежало несколько мелких тыкв.
   Дух решил сделать вид, что он не замечает мрачного цветочника, но,  когда
он подъехал ближе, мужчина встал на ноги и раскинул руки... широко-широко...
как будто потягиваясь. Рукава  его  длинного  черного  плаща  надулись,  как
паруса. Дух сбавил ход. Внутри все кричало: опасность, - но  он  был  не  из
тех, кто бежит от того, что его пугает. Он  поговорит  с  этим  человеком  и
попробует разобраться, откуда проистекает его тревога.
   - Розы? - спросил  цветочник.  -  Или,  может,  фонарь  из  тыквы,  чтобы
освещать дорогу?
   Дух убрал волосы с лица. Он уже встречал похожих парней: бледных, худых и
высоких, в свободных черных одеждах. Они  иногда  заходили  к  его  бабушке,
приносили какие-то загадочные порошки и масла в темных флаконах и покупали у
нее травы. Они немного пугали его, эти люди; иногда он их  видел  как  будто
просвеченными рентгеновскими лучами -  черепа  вместо  лиц,  пустые  провалы
глазниц, голые  кости  вместо  рук.  Иногда  он  чувствовал,  как  их  мысли
сосредоточиваются на секунду  на  нем  -  вспышки  холодного  интереса,  как
дрожащие крошечные огоньки в темном тоннеле, где беснуется ветер.  Но  никто
из них не носил темных очков и перчаток теплым сентябрьским днем;  никто  не
продавал розы и тыквы на въезде в город. Ни у кого  из  них  не  было  таких
глаз... холодных и одиноких.
   - У меня нет денег, - сказал он, - а то я бы купил тыкву. Вам,  наверное,
холодно тут сидеть. Тем более уже скоро стемнеет.
   Холодный ночной ветер развевал над полями яблочный запах осени.
   - Тебе меня жалко? За  это  я  подарю  тебе  розу.  Впрочем,  я  как  раз
собирался домой. - Мужчина подошел ближе и  сунул  красную  розу  за  лацкан
Духовой камуфляжной куртки. Он случайно задел рукой голую кожу  на  горле  у
Духа, и тот невольно поежился. Даже сквозь перчатки от рук цветочника  веяло
холодом.  Они  были  холодными,  как  истлевшие  кости,  -  холодными,   как
одиночество.  Дух  заглянул  в  лицо   мужчине.   Холодные   глаза   льдисто
поблескивали в затененных глубоких глазницах. Дух поспешно  отвел  взгляд  и
уставился на носки своих замызганных белых кроссовок.
   Но было уже поздно. Он успел захватить наплыв образов: не слов, а  именно
образов - ощущений. Сперва он почувствовал древнюю темную мудрость почти  за
пределами человеческого понимания и понял, что  это  не  человек.  Потом  он
почувствовал страшное и безропотное одиночество  -  тоску  по  кому-то,  кто
скорее всего никогда  не  придет.  Сознание  цветочника  было  как  пустота,
способная чувствовать,  но  уже  не  способная  испытывать  боль  и  печаль.
Холодная пустота - холоднее, чем ночь. Дух сам не понял, что  заставило  его
сказать:
   - Вам станет теплее, когда к вам приедут друзья.
   Бледный мужчина резко подался вперед.
   - Какие друзья? У тебя есть новости от Зиллаха?
   Дух отпрянул назад.
   - Нет... я имею в виду... я знаю только, что кто-то едет сюда... то  есть
у меня чувство, что кто-то приедет за вами и вас заберет. Или,  может  быть,
вы тут живете поблизости... - Он замолчал, опасаясь сказать  что-то  не  то.
Ему редко когда приходилось оправдываться за  свое  знание.  Не  всем  людям
нравится, когда ты заглядываешь им в душу, -  как-то  сказала  ему  бабушка,
когда он был еще совсем юным. - Так что заглядывай, если так будет нужно, но
держи рот на замке. Бабушка умерла шесть лет назад, и с тех пор Дух  говорил
о подобных вещах только со Стивом и больше ни  с  кем.  Но  иногда  какое-то
знание просто всплывало у него в голове, и он высказывал эту мысль вслух еще
до того, как успевал понять, что именно он говорит. Едва он почувствовал эту
страшную пустоту, которой исходил цветочник в черном, он уже знал,  что  его
друзья где-то близко и уже очень  скоро  он  с  ними  встретится.  Ему  было
страшно даже задуматься, что это могут быть за друзья  -  может,  воскресшие
близнецы из его сна или еще того хуже, - но он должен был высказать то,  что
сказал. Ему очень хотелось, чтобы эти  холодные  глаза  стали  хоть  чуточку
теплее.
   Но когда они  зажглись  жадным  огнем,  Духу  вдруг  стало  страшно.  Его
захватила глупая паника, которая настойчиво билась в сознании,  как  мотылек
бьется в стекло, - ему захотелось спрятаться и ничего не  знать.  Ничего  не
видеть. Что-то должно случиться, - подумал он. - Что-то очень плохое. И  это
уже началось.
   - Ты их не знаешь, - безо всякого выражения произнес цветочник.
   Теперь Духу было уже не страшно. Теперь он  чувствовал  только  кошмарное
одиночество этого человека - даже, вернее, не чувствовал, а сопереживал.  Он
был таким же пустым, как фонарь из выдолбленной тыквы. А если бы тебя  никто
не любил? А если бы ты был совсем один?
   - Простите, мне очень жаль, - пробормотал Дух. Цветочник перегнулся через
дощатый прилавок. Он встретился взглядом с  Духом  и  облизал  свои  бледные
губы. Его тонкие руки дрожали. Потом  он  взглянул  на  луну,  выпрямился  в
полный рост и сцепил пальцы в замок.
   - Уезжай, - сказал он.
   - Что?..
   - Я говорю, уезжай. -  Теперь  его  холодные  глаза  горели  лихорадочным
блеском отчаяния. Голодным блеском отчаяния. - Уезжай, если хочешь жить.
   Небо уже потемнело. В сгустившемся сумраке лицо цветочника стало каким-то
хищным - его черты заострились. Он издал невнятный глухой звук,  исполненный
все того же изголодавшегося отчаяния. Впечатление было такое, что он  сейчас
просто своротит прилавок и накинется на Духа, как дикий зверь.  Но  Дух  уже
несся прочь, что есть мочи крутя педали и  придерживая  одной  рукой  шляпу,
чтобы она не слетела. Через пару минут  он  остановился  и  оглянулся  через
плечо. Но деревянный прилавок и фигура цветочника - если он еще  был  там  -
уже растворились в темноте.

***

   "Тандерберд" стоял на подъездной дорожке у дома, но в  доме  было  темно.
Дух прислонил велосипед к стене - там, где пооблупилась краска. На улице уже
совсем стемнело, тусклый свет  луны  подсвечивал  только  края  облаков.  На
крыльце Дух едва не споткнулся о ящик с бутылками из-под пива, который  Стив
вынес из дома. Дух вошел, запер дверь и включил свет. Ему нужен был  свет  -
чтобы  не  думать  про  странного  парня-цветочника,   который   остался   в
сгущающейся ночи. Стив лежал на диване в гостиной. Когда Дух  включил  свет,
Стив встрепенулся и прикрыл рукой глаза. На полу рядом  с  диваном  валялись
пустые  бутылки  из-под  пива.  Вместо  подушки  Стив  пристроил   несколько
скатанных грязных свитеров, и у него на лице отпечатались складки. Дух задел
что-то ногой. Это были ключи Стива. Они валялись на полу у двери, как  будто
Стив со всей силы швырнул их через комнату. Дух поднял их и  провел  пальцем
по пластмассовому брелку с надписью "Будвайзер". Ключи тихо звякнули друг  о
друга - ключи от дома, ключи от  машины  и  от  музыкального  магазина,  где
работал Стив, какие-то еще непонятные ключи, которые он  зачем-то  таскал  с
собой. На них осталась слабая аура - отпечаток переживаний Стива, когда он в
последний раз держал ключи в руках. Тошнотворное отвращение.  Оно  ощущалось
как липкий, скользкий холодок.
   - Ты что, на работу не ездил? Сказался больным? - спросил Дух.
   Стив кивнул.
   - Решил выпить пивка, прежде чем ехать. Когда я очнулся, оказалось, что я
уже выдул четыре бутылки, поэтому я продолжил пить. С тем же успехом  я  мог
бы сказаться пьяным. Мне, честно сказать, насрать.
   - Что случилось?
   - Я заснул, и мне снился сон... про Энн. У нее все лицо было в  крови,  и
было выбито несколько зубов. Я протянул руку, чтобы к  ней  прикоснуться,  и
увидел, что рука у меня тоже в крови. Тогда я понял, что это я ее ударил. Ты
знаешь, что я с ней сделал? То есть уже не во  сне,  а  на  самом  деле.  Ты
знаешь, Дух?
   Дух уставился в пол.
   - Наверное, ты ее изнасиловал.
   - Да, наверное. Только мне кажется, что она была вовсе не против. Что  ей
это даже понравилось.
   - Да ладно, Стив. Какие ты мерзости говоришь. Ей не понравилось.
   - Ты на чьей, вообще, стороне?
   - На твоей.
   - А откуда ты знаешь, что ей не понравилось? Ты  прочитал  ее  мысли  или
что?
   - Нет. Я к ней заезжал.
   Стив в мгновение ока сорвался с дивана, подлетел к Духу и схватил его  за
грудки:
   - Какого хрена, вообще, ты к ней заезжал?! Ты хочешь сказать,  ты  с  ней
встречался и ничего мне не сказал?!
   - Я просто съездил к  ней  посмотреть,  как  она  там.  Стив  смотрел  на
спокойное и безмятежное лицо Духа. Он знал, что  Дух  его  не  боится  -  ни
капельки - и что он сейчас выставляет себя идиотом. Но он был  пьян,  и  его
несло. Он уже просто не мог остановиться.
   - Не подходи к этой гребаной сучке, -  прохрипел  он.  -  Или  тогда  уже
определяйся, кто тебе друг, а кто нет.
   В голубых глазах Духа было прощение, но и суровая  жесткость  тоже.  Стив
сразу понял, что на этот раз Дух ему не уступит,  не  станет  ему  потакать.
Какого хрена вообще?! Да что он знает?! Это ведь не  его  Энн  обманывала  с
другим, не его она предавала. Так чего он тогда стоит с таким  самоуверенным
видом?! Стиву хотелось ударить Духа, чтобы стереть это упрямое  выражение  у
него с лица... чтобы выбить из него все его проницательные видения...
   Боже, о чем он думает?! Ударить Духа?! Да что с ним  такое  творится?!  В
кого он, вообще, превращается?!
   - Господи, - прошептал он. - Господи.
   - Его здесь нет, - мрачно заметил Дух. - Ты меня так и будешь держать или
все же отпустишь?
   - Блин. - Стив отпустил Духа, увлек его на диван и крепко-крепко обнял. -
Прости меня. Сам не знаю, что на меня нашло. Ты только  не  злись  на  меня,
хорошо?
   Дух ничего не сказал, но зато протянул обе руки,  прикоснулся  к  больным
вискам Стива и убрал волосы у него с лица.  Стив  опустил  голову  на  плечо
Духа. С любым другим парнем  Стив  постеснялся  бы  вести  себя  так  -  это
смотрелось бы как-то педерастично, - но с Духом все было по-другому.
   Через пару минут он попробовал заговорить. Слова изливались медленно, как
вязкие капельки крови из подживающей раны.
   - Я... я ей звонил пару раз. Вешал трубку, когда она  отвечала.  Вот  так
вот. Один раз я попал на Саймона, но он не  позвал  ее  к  телефону.  Я  так
думаю, она  попросила  его  спрашивать,  кто  звонит.  По-моему,  я  здорово
обломался.
   - Да, я знаю, - тихо сказал Стив.
   Да, наверное, ты знаешь, - подумал Стив. - Может, ты знаешь  вообще  все,
что было между нами... знаешь о жарких ночах и о том, как приятно и мягко  у
нее внутри, какая она ласковая и горячая, и как потом все пошло  не  так,  и
как мне было больно, когда я узнал о ее предательстве, и какое  у  нее  было
лицо в тот, последний, раз, и что  я  испытал  в  то  мгновение  абсолютного
потрясения - как будто ты падаешь в ледяную воду, - когда я осознал,  что  я
действительно ее изнасиловал.
   Он отстранился от Духа. Он чувствовал, как кривится его лицо.  Но  он  не
заплачет. Он не заплачет.
   Они еще долго сидели молча, но им и не нужно было ничего  говорить.  Стив
чувствовал, как опьянение потихонечку отпускает, сменяясь приятным жужжанием
в голове. Дух открыл бутылку своего крепленого вина и выпил, чтобы "догнать"
Стива. Завтра вечером они должны были играть в "Священном тисе". Стив достал
гитару, и они быстренько пробежались по своей программе; не подряд, как  это
будет на концерте, а так - что первое придет в голову. Но это было не важно.
Они играли в "Священном тисе" уже сотню раз. И, наверное, будут  играть  еще
столько же, а их немногочисленные фанаты будут пить пиво и танцевать,  а  им
самим будет плевать на все, кроме того, что они играют.
   - Давай кассету послушаем, - предложил Стив.  Он  подумал,  что  надо  бы
вспомнить,  как  звучат  песни  по-настоящему.  Дух  включил  магнитофон,  и
маленький дом переполнился музыкой "Потерянных душ?": жесткой  и  прекрасной
безумной гитарой и чистым голосом Духа, исполненным горько-сладкой тоски.
   - У нас нет корней, но тебе не свалить наше  древо...  -  пел  Дух  своим
золотисто-угрюмым голосом. - Поднимись со мной к самой вершине, где родник с
чистой водой...
   Стив подпевал, подыгрывая на гитаре. Это были слова человека, который еще
не забыл, что такое волшебство. Слова человека, который знает. В  мире  есть
волшебство - должно  быть.  Стив  ударил  по  струнам.  Из-под  дрожи  басов
пробилась пламенная, обжигающая мелодия.
   Дух поднял голову и запел громче. Его голос просочился сквозь  трещины  в
стенах и воспарил в искрящейся ночи.
   Услышав этот чарующий голос, один старый  бродяга,  как  раз  проходивший
мимо, на миг  замер  на  месте,  глядя  в  звездное  небо.  Ему  вспомнилась
железнодорожная ветка в Джорджии, по которой он  ехал,  прячась  в  товарном
вагоне,  лет  тридцать  назад.  Буйные  заросли  пуэрарии  и  высокие  сосны
подступали почти к самым рельсам, а в воздухе пахло жимолостью,  и  это  был
просто волшебный запах, и две бутылки дешевого и дрянного вина были на  вкус
как нектар и прохладная тень. Бродяга по имени Руди смотрел в холодное небо,
затянутое облаками. Он пройдет еще  милю  по  этой  дороге  и  напорется  на
Кристиана,  чей  разыгравшийся  голод  затмит  его  вечную  тягу  к   тонким
мальчикам-девочкам в черном.  Но  свои  последние  минуты  Руди  проведет  в
сладостных воспоминаниях.
   Стив резко оборвал мелодию на середине и хлопнул себя по лбу.
   - Блин, я совсем забыл. Тебе тут письмо. Как я понимаю, наша первая почта
от восторженных поклонников. - Он пошарил на полу  среди  пустых  бутылок  и
передал Духу помятую и пообтрепавшуюся по краям открытку.
   Дух прочел вслух:
   - "Вы меня не знаете, но 9 ноября 1953  года  Дилан  Томас  выпил  подряд
восемнадцать стаканов виски, а я пью стаканчик за вас".  -  Он  взглянул  на
Стива. - Подписано как-то странно. Никто.
   - И что это значит?
   - Да кто его знает.
   - А может, приложишь ее ко лбу и все выяснишь? Или сразу пошлешь меня  на
хрен?
   - Ну, если тебе так не терпится, - сказал  Дух  и  залпом  допил  остатки
вина.

19

   - ПРОСЫПАЙСЯ! ПРИЕХАЛИ! - Впечатление было такое, что оглушительный голос
гремит прямо в мозгах у Никто.
   Он открыл глаза и растерянно заморгал.
   - Я не спал.
   Ночью Зиллах  положил  ему  на  язык  еще  одну  марочку  с  нью-йоркским
"распятием", и Никто уже окончательно перестал понимать, где он, с кем он  и
почему он вообще об этом задумывается. Он  бродил  по  запутанным  коридорам
своего взвихренного сознания, безнадежно запутавшись в их сплетениях и не  в
силах отыскать дорогу назад, к знакомым голосам, которые он еще слышал -  но
смутно, едва различимо - и которые спорили и смеялись где-то  вовне,  и  его
тело дергалось и дрожало, как скелетик на ниточке.
   Хотя, может быть, он и  спал.  Потому  что  ему  точно  снились  какие-то
странные сны. Ему снилось, что он пьет кровь из горячей бьющейся вены и вена
пульсирует все слабее -  в  ритме  обескровленного  умирающего  сердца.  Ему
снилось, что он вытирает свои испачканные кровью  руки  о  лицо  Зиллаха,  а
потом слизывает кровь с его ресниц, пьет кровь с губ Зиллаха, и от этого она
кажется еще слаще. Ему снилось, что Молоха с  Твигом  буквально  купаются  в
крови, размазывают кровь друг другу по волосам, катаются в ней полуголые,  и
их бледная кожа становится липко-красной. Но откуда взялось столько крови?
   Это все потому, что у тебя зубы неострые, - прошелестел голос  у  него  в
голове. - Потому что ты не прокусывал кожу, а рвал ее зубами. Неужели ты  не
помнишь, как ты изодрал его горло в клочья,  пока  не  добрался  до  крови?!
Неужели не  помнишь,  как  Зиллах  вгрызался  ему  в  пах,  словно  безумный
любовник-садист?
   Никто постарался закрыться от этого голоса. Но он не  мог  забыть  музыку
криков, которая захлебнулась в тихих испуганных всхлипах боли и умолкла  уже
навсегда. Ему снилось, что он стоит у какой-то пересохшей колонки, у влажной
бетонной трубы, забитой с