о повернул голову.
Лунный свет струился сквозь грязное окно.  Холодное  сияние  разливалось  по
сбившимся простыням на постели, по деревянным половицам.  Дверь  в  кладовку
оставалась в тени, так что Дух не мог разглядеть, открыта  она  или  нет.  У
подножия  кровати,  наполовину  лежа  на  полу,  висело  какое-то  маленькое
скукоженное тельце.
   У Духа перехватило дыхание. Ему показалось, что темный силуэт у  подножия
кровати слабо шевельнулся. Дух сделал два шага назад. Может быть,  обитатели
этой комнаты и в самом деле - те самые существа, которые убили Эшли? Неужели
Аркадий такой извращенец?! Может быть, это ссохшееся тельце -  очередная  их
жертва: ребенок, из которого высосали  всю  жизнь,  мертвая  оболочка?  Или,
может быть, это какой-нибудь талисман вуду, сделанный самим Аркадием,  некая
колдовская кукла, которая может ожить и  наброситься  на  него  в  кошмарной
пародии на ритуальный танец?
   Дух еще на секунду задержался в дверях. Он тряхнул головой, чтобы  волосы
упали ему на глаза. Ему совсем не хотелось знать, что это за  странное  тело
висит на кровати. Ему хотелось закрыть дверь, сходить в туалет и вернуться к
себе. Там, рядом со Стивом, ему будет не страшно.
   Но ему надо было знать, что  здесь  происходит.  Опасно  здесь  или  нет.
Стараясь не задумываться о том, что он делает - чтобы  не  испугаться  и  не
отступить, - он подошел к кровати и ткнул пальцем в непонятное тело.
   Подушка, сбившаяся в тугой клубок. Всего-то навсего. Теперь Дух был  даже
рад, что рядом нет Стива. Ему было бы  стыдно,  что  он  испугался  какой-то
подушки. Но потом ему захотелось, чтобы Стив все-таки был с ним рядом, пусть
даже он бы назвал его трусом и идиотом. Пусть бы он даже над ним  посмеялся.
В последнее время Стив почти не смеялся. Даже  сегодня.  Обычно,  когда  они
напивались, они начинали вспоминать смешные случаи  и  приколы  из  детства,
подкалывали друг друга, отпускали дурацкие шутки. "Блин, Стив, -  сказал  бы
Дух, - ты уже накачался этим проклятым пивом по самые пончикряки". А Стив бы
невозмутимо ответил: "Ага, пончикряки уже забулькали".
   Но сегодня Стив пил угрюмо и молча, мрачно глядя себе  в  кружку,  или  в
зеркало за барной стойкой, или  на  сияющие  огни  Бурбон-стрит.  Встречаясь
взглядом с Духом, он отводил глаза. Но Дух все равно успевал заметить, что в
глазах Стива застыл страх.
   Дух поднял подушку, взбил ее и  собрался  положить  на  кровать,  но  тут
заметил на белой наволочке несколько волосков. Он аккуратно собрал их -  они
были ломкие и почти прозрачные - и поднес поближе к лунному свету,  стараясь
разглядеть их цвет. Некоторые волоски были  рубиново-красными.  Некоторые  -
ярко-желтыми. Цвета были явно ненатуральными.
   Дверь в кладовку тихонько скрипнула и приоткрылась.
   Дух вскинул голову и повернулся в ту сторону. Дверь  насмешливо  замерла,
притворяясь, как будто она была приоткрытой с  самого  начала.  Или  что  ее
приоткрыл внезапный сквозняк, непонятно откуда взявшийся. Или  что  пол  был
неровный и неплотно прикрытая дверь распахнулась сама собой, пока Дух  стоял
совершенно один в чужой комнате посреди ночи.
   Но Дух не поддался на эту уловку. Он подошел к двери в кладовку и  взялся
за  дверную  ручку.  С  той  стороны  вроде  бы  не  чувствовалось  никакого
сопротивления. Выждав пару секунд, Дух рывком распахнул дверь.
   В  первый  миг  ему  показалось,  что  что-то  движется  на  него:  некий
искрящийся многорукий призрак. Но потом он разглядел, что в кладовке не было
ничего, кроме одежды - необычной и очень красивой  одежды  из  разноцветного
шелка. Платья? Рубашки? Дух потрогал рукав цвета морской волны. Прохладное и
скользящее, почти чувственное ощущение. Ниспадающие складки,  мягкий  шелест
шелка.
   Кто носит эти роскошные одежды? Дух подтянул к себе ярко-розовый  шарф  и
зарылся  носом  в  прохладный  шелк.  Пахло  земляничными  духами,  сладкими
ароматизированными сигаретами, пряным вином и резким потом.
   Пьянящий, влекущий запах.
   Когда он снова вдохнул этот крепкий аромат, из глубин  кладовки  раздался
шепот:
   - Дух... это легко...
   Он так и не понял, как получилось, что он вышел из комнаты и свернул не в
ту сторону в коридоре. Может быть, он  собирался  вернуться  к  себе;  может
быть, он хотел запереться в ванной и просидеть там всю ночь. Но он уж  точно
не собирался вламываться в комнату к Аркадию. Но именно там он  и  оказался.
Аркадий был у себя. Он сидел  за  столом,  на  котором  горела  единственная
свеча, и перебирал кучки разноцветного порошка, разложенные на белом  блюде,
- пересыпал их  замысловатыми  спиралевидными  узорами  из  стрелок,  линий,
кругов и крестов.
   Когда Дух захлопнул за собой дверь  и  привалился  к  ней,  тяжело  дыша,
Аркадий оторвался от своего занятия, поднял голову  и  улыбнулся.  Узоры  из
разноцветного порошка смешались в яркую россыпь на белом блюде.
   - Какая приятная неожиданность, - сказал  Аркадий.  -  Ну,  наверное,  не
совсем неожиданность, потому что я слышал, как ты несешься по коридору. Но я
все равно рад тебя видеть.

***

   Первым  делом  Аркадий  заставил  Духа  принять  какой-то  успокоительный
порошок. Дух не хотел ничего принимать, но  Аркадию  не  составило  никакого
труда его заставить: он просто проник в сознание Духа и  слегка  надавил.  В
другой ситуации он бы  не  стал  проводить  подобные  эксперименты  с  таким
человеком, как Дух - настолько чувствительным, сильным  и  одаренным,  -  но
мальчик был вымотан и напуган. Так что все получилось легко.
   Потом Аркадий заставил Духа рассказать ему все: про  вампиров  и  прочее.
Аркадий даже не представлял, что в этой истории будет  столько  страданий  и
боли. Пока Дух говорил, он то и дело сцеплял и  расцеплял  пальцы  и  нервно
дергал себя за волосы, и почти постоянно его рассказ прерывался  сдавленными
рыданиями.
   Наконец Дух замолчал. Он пытался сидеть прямо, но глаза закрывались  сами
собой, а голова норовила упасть на грудь. Аркадий заметил, что  Дух  сжимает
кулаки. Бедный мальчик пытался заставить себя не спать.
   Аркадий слегка прикоснулся пальцем к его губам - таким тонким, красивым и
бледным губам, в опущенных уголках которых притаились тревога  и  страх.  Он
почувствовал, как губы Духа сжались в  тонкую  линию.  Дух  был  вымотал  до
предела, он почти спал; вряд ли он даже осознавал, кто к  нему  прикасается.
Но Аркадий все равно представил себе, как это будет - раскрыть  пальцем  эти
плотно сжатые губы, потрогать влажный язык,  ощутить  мягкое  тепло  во  рту
Духа. Он попытался представить, какой будет на вкус  слюна  этого  мальчика.
Бедный мальчик, - снова подумал Аркадий. - Бедные потерянные дети. И этот, и
тот, другой. Один пытается утопить свой страх в крепкой выпивке, а другой  -
вот это прелестное дитя - пытается справиться с ним в одиночку.
   - Бедный мальчик, - пробормотал Аркадий. - Ты очень храбрый, Дух,  очень.
Чудовищно храбрый.  -  Он  провел  пальцем  по  горлу  Духа,  чувствуя,  как
подрагивает плоть под его легким прикосновением, и запустил пальцы под ворот
футболки Духа. Когда Дух ворвался в нему в комнату, у Аркадия сжалось сердце
при виде этого испуганного ребенка, который  казался  совсем-совсем  юным  и
уязвимым в этой огромной, явно не по размеру футболке. Ему захотелось обнять
его, успокоить...
   Зачем обманывать себя?! Ему захотелось заколдовать Духа и соблазнить его,
лечь с ним  в  постель,  заласкать  его  так,  чтобы  он  сходил  с  ума  от
наслаждения, утопить его в море шелковых простыней и пуховых подушек. Это не
значит, что он хотел совратить этого  мальчика...  но  разве  они  не  могли
подарить друг другу ночь утешения и  сопереживания?!  Духу  не  пришлось  бы
лежать, мучаясь бессонницей рядом со своим пьяным  другом,  и  размышлять  о
жестокой судьбе, кровавых рождениях и пропащих душах. И Аркадию не  пришлось
бы сидеть всю  ночь  при  свете  свечи,  перебирать  гадательные  порошки  и
рассматривать бесполезные узоры в надежде добиться чего-то такого, что ему -
может быть - вообще  недоступно.  В  надежде  поднять  глаза  и  встретиться
взглядом с Эшли, который парит за окном  в  ночи,  красивый  и  гордый,  как
раньше, и только в глазах у него застыла отчаянная  мольба:  впустите  меня,
впустите... В надежде найти способ отомстить бессердечным любовникам  брата,
этим прекрасным и опасным созданиям, которые  -  если  он  не  уничтожит  их
первым - когда-нибудь наверняка уничтожат его.
   Аркадий задумался о том, что эти создания сделали с Эшли. Неужели рассказ
об этом не вызвал бы  у  Духа  хотя  бы  сочувствия?  Из-за  успокоительного
порошка Дух стал вялым и сонным, его тело  безвольно  обмякло,  но  сознание
должно быть ясным. Рассеянно гладя Духа по плечу, он начал рассказ:
   - Они сильно  тебя  напугали.  Дух,  правда?  В  комнате  для  гостей.  В
кладовке. Но ты сам к ним полез без приглашения. Сунулся  не  в  свое  дело.
Тебе не стоило заходить к ним в комнату... только не с  твоим  даром.  Не  с
этим сияющим глазом у тебя в сердце. Они слишком сильны, слишком крепки  для
такого чувствительного человека, как ты. Сегодня их даже не было там, в  той
комнате.   Но   завтра   утром   они   вернутся.   Или   послезавтра.    Или
послепослезавтра. Кто знает? Господь... -  Аркадий  перекрестился  свободной
рукой.  Сначала  снизу  вверх,  а  потом  как  положено.  -  Только  Господь
всемогущий знает, где они бродят сегодня ночью. Какие странные снадобья  они
глотают или вкалывают себе в вену. Какую новую жертву они  нашли  для  своей
любви.
   Он помолчал и повторил:
   - Какую новую жертву они нашли для своей любви... Где бы они  ни  бывали,
они везде оставляют часть своей сущности. Должно быть, она  очень  сильна  в
той кладовке, где они хранят свою одежду... одежду, пропитанную их потом, их
дымом, их эктоплазмой с пряным запахом гвоздики. Они показались  тебе,  Дух?
Может быть, они знают тебя? Может быть, вы встречались раньше? Или их просто
тянет к тебе - пропащие души к пропащей душе? Но ты не бойся. Тебе  не  надо
их бояться. Для тебя они так же  безвредны,  как  забытая  песня  на  старой
пластинке.  Для  тебя  они  так  же  безвредны,  как  старое  раскрошившееся
надгробие. Они тебе ничего не сделают, ничего. А вот мне они могут  сделать.
Как смогли сделать Эшли... как смогут сделать любому, кого  они  выберут  на
сегодня разделить их смертельный экстаз.
   Вот что им нужно, Дух. Нет... вот  что  им  необходимо.  Потому  что  они
питаются нашими чувствами, нашими страхами,  нашей  болью.  Они  могут  тебя
напугать, как они пугают детей, которых намечают себе в  жертву.  Они  могут
войти в твои сны и наслать на тебя кошмары настолько  ужасные,  что  ты  уже
никогда не проснешься. Но для них главное  удовольствие  -  не  напугать,  а
околдовать, обольстить. Они хотят, чтобы ты их  любил;  тогда  предательство
будет слаще. Они могут прийти к тебе во плоти и заняться  с  тобой  любовью.
Они могут тебя соблазнить на старом скрипучем матрасе,  или  среди  шелковых
покрывал, или в темном закоулке, где они встанут перед  тобой  на  колени  в
грязь. Их слюна - как наркотик, ты привыкаешь к ней и больше уже без нее  не
можешь. Их запах пьянит до потери сознания.
   И вот тогда наступает наивысший момент их любви.  Они  выпивают  тебя  до
дна, как это было с Эшли. Они забирают твою красоту, твою  молодость  -  тот
огонь, что дает тебе силы жить. От тебя остается иссушенная оболочка.  Вроде
бы ты не умер, но ты уже и не живешь. Как это было с моим братом Эшли.
   Я вернулся домой из Парижа в конце той холодной и мертвой зимы. Раньше мы
жили в заброшенной церкви у залива Сент-Джон.  Эшли  повесился  под  куполом
колокольни. У него не было выбора, правда. Мы, Равентоны, вообще склонны все
драматизировать, а у Эшли эта черта проявлялась с особенной силой.  Когда  я
приехал, он висел там уже неделю. Он знал, что я  обязательно  вернусь...  я
никогда его не обманывал... но он не мог ждать. И когда я снял его  тело,  я
понял - почему. Оно было сухим и искореженным, как корень  мандрагоры.  Эшли
был мертв уже неделю, но в его теле ничто не сгнило,  кроме  глаз  и  языка.
Просто нечему было гнить... они высосали из него все  соки.  Он  шелестел  у
меня в руках, словно ворох сухих листьев, а когда я срезал веревку и положил
его на каменный пол, раздался такой тихий треск, как будто это было не тело,
а просто мешок с костями. Его  рот  был  открыт.  В  губах  не  осталось  ни
кровинки. Зубы пожелтели,  как  старая  слоновая  кость.  Язык  сморщился  и
провалился в горло. Волосы стали бесцветными, ломкими. А его глаза... глаза,
за которые я бы отдал полжизни... эти глаза... их больше не было. Их  больше
не было, и Эшли смотрел на меня провалами  сморщенной  темноты,  а  когда  я
прикоснулся к его лицу, оно расползлось у меня под рукой.
   Его любовники по-прежнему были там. Жили на верхнем этаже церкви  и  жгли
ароматические курения, чтобы заглушить слабый  запах  его  разложения.  Семь
дней он висел в колокольне, его глаза постепенно ссыхались, кожа рассыпалась
пылью... а им было все равно. Они даже не сняли его. Когда  я  спустился  из
башни с черепом Эшли - кожа и плоть отошли легко, словно старый раскрошенный
пергамент, - они занимались любовью на каком-то грязном диване, который  они
притащили неизвестно откуда. Кусали друг  друга  за  горло,  сплетали  руки,
смеялись и даже рыдали от удовольствия. Я сидел, держа в руках череп Эшли, и
ждал, пока они не закончат. Наконец один из них посмотрел на меня и  сказал:
Для него это было легко, Аркадий. Так же легко, как дышать. А второй  сказал
мне: Смерть - это легко. Ты наверняка это  знаешь,  Аркадий.  Смерть  -  это
просто.
   Дух задремал, уронив голову  на  руки.  Он  не  столько  слушал  историю,
сколько видел ее во сне. В сон вплетались другие  картины:  изломанное  тело
ребенка у той давнишней дороги, огромный раскидистый дуб на холме, последний
образ из того сна в машине, который так его напугал, - близнецы лежат бок  о
бок на грязных простынях, их кожа сохнет и трескается, как  иссохшая  земля,
от их  былой  красоты  не  осталось  и  следа.  Он  поднял  голову  и  сонно
переспросил:
   - Смерть - это просто?
   Аркадию показалось, что эта фраза знакома Духу. Но он ничего  не  сказал,
просто убрал бледную прядь волос с лица Духа, и Дух вновь уронил  голову  на
руки.
   Может быть, подумал Аркадий, Дух и вправду останется с  ним  этой  ночью.
Может быть, Дух захочет заглушить боль и тоску у него в постели.  Это  вовсе
не исключено. Эшли был самым красивым  мужчиной  в  роду  Равентонов,  но  и
Аркадий тоже был весьма недурен собой: чистый  высокий  лоб,  резкие  скулы,
точеные классические черты - пусть его волосы и не такого роскошного  цвета,
какие были у Эшли, и его глаза никогда не сравнятся с глазами брата... этими
невозможными, бездонными глазами. Может быть,  Дух  будет  вовсе  не  против
обрести утешение у него в объятиях; может, ему даже понравится  корчиться  и
стонать под его жадными и услужливыми губами. Аркадий уже так давно ни с кем
не был.
   Близнецам по-прежнему  удавалось  время  от  времени  соблазнить  его  на
занятия любовью: они были такие красивые, и ему  было  так  одиноко.  Но  он
ненавидел их за то, что они сделали с Эшли, и боялся той власти, которую они
уже получили над ним. И кроме них, у него не было никого. Уже очень давно. И
вот теперь появился он - этот нервный волшебный ребенок, Дух. С его бледными
голубыми глазами и почти прозрачными светлыми волосами, которые  падают  ему
на лицо, когда он спит. В живописных лохмотьях, купленных непонятно на какой
барахолке.
   - Ты спишь. Дух? - прошептал Аркадий. - Может быть, еще нет?
   Он наклонился и поцеловал Духа в уголок глаза так же бережно и осторожно,
как он бы снимал паука с паутины, чтобы высушить его и растолочь  в  порошок
для какого-нибудь снадобья. Он легонько  провел  языком  по  ресницам  Духа,
потом скользнул вниз по щеке и попытался раскрыть его тонкие губы.
   Дух мгновенно  проснулся  и  весь  подобрался  -  напрягся,  как  готовая
распрямиться пружина. Он дернулся так, что упал с кровати. Он приземлился  у
двери и тут же сел на полу, привалившись к двери  спиной  и  высоко  вскинув
голову. Его ноздри раздулись. Даже веки, казалось, дрожали от напряжения. Он
встретился глазами с Аркадием, и их взгляды как будто  сцепились.  В  широко
распахнутых глазах Духа явственно читался страх, хотя они и  горели  бледным
голубым огнем.
   Аркадий долго выдерживал его взгляд. Потом опустил глаза и небрежно пожал
плечом.
   - Она умрет, Дух. Еще немного - и этот плод уже  не  уничтожить.  Это  не
какой-то безвольный кусочек  мяса,  который  можно  извлечь,  обратившись  к
подпольным хирургам. Если она  попытается  сделать  аборт,  он  разорвет  ее
раньше времени - вот и все. Нет. Его  надо  вытравить.  Отравить.  Иначе  он
разовьется, и Энн умрет. И тогда твой разлюбезный Стив,  может  быть,  умрет
тоже. Вина убивает людей. И ты не можешь оберегать его вечно, Дух. Он  может
специально разбиться на своей машине. Или пойти прогуляться  с  каким-нибудь
психом с бритвой, спрятанной в ботинке... у нас тут таких полно. Или,  может
быть,  он  предпочтет  убивать  себя  медленно.  Скажем,  начнет   методично
спиваться. Протравление печени. Кровоизлияние в мозг. Смерть таится и на дне
бутылки. И есть у меня подозрение, что Стив уже открыл эту бутылку и  сделал
первый глоток.
   Аркадий умолк на мгновение, чтобы перевести дух.
   - Ты должен его отравить, Дух. Чтобы спасти Энн. Чтобы спасти Стива. - Он
опять помолчал и нанес завершающий смертельный удар:
   - Я знаю, как приготовить снадобье. Я создал рецепт после смерти  Рашель.
Я мог бы тебе помочь... если бы захотел.
   Он шагнул к постели и резко  отбросил  одеяло.  Простыни  зашуршали,  как
льняные бинты, спадающие с лица древней мумии. Как крылья мертвого мотылька,
которого смахивают  вместе  с  пылью.  Дух  невольно  поморщился  -  ему  не
понравился этот звук. Он провел руками по  волосам,  опуская  их  на  глаза.
Аркадий заметил, как он вздрогнул.
   Но потом Дух  расправил  плечи  и  распрямил  спину.  Его  глаза  на  миг
потемнели, а потом стали такими же бледными, как и раньше.
   - Хорошо, я согласен.

***

   В жизни Духа, наверное, не было ничего труднее, чем эти два шага  обратно
к постели. Он чувствовал под босыми ногами дощатый  пол,  присыпанный  сухой
шелковистой пылью. Кожа Аркадия будет на ощупь такой же. Руки Аркадия  будут
ласкать его душу; язык Аркадия проникнет к нему в сознание...
   Нет. Он не будет об этом думать. Лучше он будет думать об их концертах  в
"Священном тисе", когда Стив  неистовствует  над  своей  гитарой.  Он  будет
думать о тех временах, когда все было проще. Да. Так будет лучше.
   - Хорошо, - повторил он, слыша свой голос  как  будто  со  стороны.  -  Я
сделаю все, что ты хочешь.
   Сейчас он был на сцене: стоял перед микрофоном, готовый запеть. Но  сухие
губы Аркадия зажали ему рот. Его язык был на вкус как горькие  травы.  Сухие
пальцы Аркадия уже прикасались к его груди, его руки  уже  залезли  ему  под
футболку. Дух чувствовал эти прикосновения в самых глубинах своего существа.
Они пробирали до самых костей, парализовывали все внутри. Он закашлялся, ему
не хватало воздуха.
   - Нет, - прозвучало из темноты  дверного  проема.  Тихий  усталый  голос,
голос для разговоров далеко за полночь,  голос,  каким  говорят,  когда  все
дороги закрыты, все замки лежат в руинах и утро уже никогда не настанет.
   Дух вгляделся в сумрак за дверью.
   - Стив?
   Потому что это был голос Стива, и запах тоже был Стива  -  запах  одежды,
пропитанной  пьяным  потом.  Но  запах  отчаяния  и  одиночества  больше  не
чувствовался. Дух ощущал запах усталости, страха и тайной печали. Но за всем
этим стояло и нечто новое - что-то такое, чего Дух давно уже не улавливал  в
Стиве. Даже не запах, а скорее вибрация.  Слабое  с