каких.
     Как по ниточке, тяну машину. Тяну. Не хватает высоты - буду  сажать
на брюхо. Луг большой - впишусь.
     Ей-богу, выйдет!
     - Может быть, мы все-таки познакомимся?
     - Не стоит, - говорит она.
     Ночной ветерок, теплый, морской, крымский, шевелит ее волосы.
     Будь проклят этот Крым.
     С  балкона  я вижу, как блестит за деревьями море. Не для меня. Мой
туберкулез, похоже, идет к концу. После семи месяцев госпиталя  -  скоро
год  я  кантуюсь  здесь.  Впрочем, мне колоссально повезло, что я вообще
остался жив. Или наоборот - не повезло?
     А вот из авиации меня списали подчистую.
     Кончена музыка.
     - Танцы окончены! - объявляет динамик со столба.
     Я провожаю девушку до места.
     -  Хотите,  я  расскажу  вам  одну  забавную  историю?  - и пытаюсь
улыбаться.
     - В другой раз.
     - А когда будет другой раз?
     - Не знаю.
     Господи, что же мне делать, первый и  последний  раз,  единственный
раз в жизни, помоги же мне, господи.
     И все-таки я вытягиваю! ГСМ еще пеердо мной,  но  я  чувствую,  что
вытянул. Катапультироваться поздно.
     И вдруг я понимаю - запах гари в кабине.
     Значит -так. Невезеньице.
     Финиш.
     Выход.  Аккуратный,  уверенного вида юноша вжливо отодвигает меня и
обнимает ее за плечи. Прижавшись к нему, она уходит.
     Тонкая фигурка, светлое пятнышко, удаляется в темноте.
     И вот я уже не могу различить Ленин плащ в вечерней толпе, и шелест
шин  по  мокрому асфальту Невского, и дождь, апрельский, холодный, рябит
зеленую воду канала.
     Зеленая рябь сливается в глазах...
     самолет скользит по траве в кабине дым скидываю  фонарь  отщелкиваю
пристяжные ремни деревья все ближе дьявол удар я куда-то лечу
     Туго ударяет взрыв.




                          Бермудские острова


     1969, 20-е июня.

     -  У  каждого случается впервые - весна, и прозрение сердца; есть у
кажого свои Бермудские  острова;  душа  жаждет  обретения.  Прекрасны  и
далеки  Бермудские  острова.  Там  изумрудное  небо проломлено малиновым
булыжником солнца и прогнуто над зеркалами лагун, где хрустальные  волны
дробятся  в  коралловых  рифах  и под океанским прибоем звенят пальмы, а
белый песок поет о  верности  под  узкими  ступнями  яснолицых  девушек,
встречающих издали судьбу: отважных авантюристов с жесткими усмешками.


                               - 162 -

     Человек взрослеет, и ускользающее движение  лет  все  стремительней
под  растущим  грузом  насущных  дел,  и  все недоступней и сказочнее за
туманным горизонтом обетованный мираж, его Бермудские острова.
     И есть - смиряются; так положено от веку. Они строят города и пишут
книги, их любят семьи и уважают друзья. И сны их спокойны в ночи и чиста
совесть.  Они  - хлеб жизни. И никогда их твердым шагам не прозвучать на
таинственном побережье, путь куда, обманен и зыбок, не сманил их, чужд.
     И  есть  -  романтики  и  изгои  -  их верность не смиряется ничем.
Отковывая желание на преградах и  оттачивая  на  неудачах,  стремятся  и
рвутся  они  к  старинной  цели.  И  хрупкие  и  нежные  ростки  их  душ
обламываются о вечные грани мира.  Пройдя  шторма  и  преодолв  пустыни,
достигают  они  своих  Бермудских  островов; но отмерившие рубеж глаза в
иссеченном ветрами прищуре не умеют уже  видеть  так,  как  видят  глаза
юности,  и  сильные сердца разучиваются трепетать, - даже внимая великой
красоте познанной сказки.
     И  тогда  понимают  они,  что счастье - в коротком мгновении, когда
жар-птица, настигнутая через далекие годы у края света, бьется  в  твоих
руках,  ты  овладел ею отныне, и не пришло еще сознание, что состоит она
из тех же перьев и мяса, как и обыкновенная курица.
     И горечь этого понимания вылика.
     И поэтому я хочу выпить за то, чтобы каждый из  вас  достиг  своимх
Бермудских  островов,  сохранив  всю  детскую  чистоту  души в далекой и
трудной дороге.
     ...Сегодня  -  особенный  и  памятный  день, который случается лишь
однажды. Вы окончили школу. Вы вступаете в большую жизнь. Идти по ней не
в  белых  платьях  и  черных  костюмах  - вы снимете их завтра. К одному
призываю вас - будьте верны себе.
     Вы  дороги  мне тем больше, что вы - мой первый выпуск. Все лучшее,
что я умела, я старалась вложить в вас. Семь лет назад был мой выпускной
вечер. Сегодня - снова - и мой праздник; и я счастлива вашими надеждами,
вашей юностью... у нас одно счастье!..
     (Анна  Акимовна  Амелина,  25  лет,  преподаватель русского языка и
литературы, диплом  с  отличием  Ленинградского  университета,  классный
руководитель  10-го  "Б",  умна,  мила,  патетична,  одинока,  садится с
мокрыми глазами.)

     Выпускной вечер.
     Аркаша Абрин любит Алю Астахову.
     Алеша Аверцев тоже любит Алю Астахову.
     Аля Астахова любит того, кто любит другую.

     Связи  класса  трогательны  в  конечном  напряжении  и истаивают на
глазах.


                              ----------

     институт       начальство          - Нормально
     конкурс        план                - Звони
     сессия         аванс               - Поздравляю
     стипендия      получка             - Я люблю тебя
     стройотряд     водка               - Одолжи до двенадцатого
     диплом         премия              - К чертовой матери
     распределение                      - Видел его недавно


                               - 163 -


          квартира       отпуск              аборт
          обмен          юг                  свадьба
          площадь        пляж                ребенок
          кооператив     замужем             развод
          деньги         магнолия
          родители       рюкзак
          очередь

                                                       джинсы

                                                       замша

                                   болеть              дубленка

                    похороны                           плащ

                              работа                   магнитофон
               долги

     (За семь лет клетки человеческого организма полностью обновляются?)


     1976, 19-е июня

     Алина Астахова, метрдотель лайнера "Александр Пушкин".

     На верхней палубе  загорают  в  шезлонгах,  плещутся  в  бассейнах,
фотографируются у шлюпок и спасательных кругов.
     Шестые сутки "Пушкин"  идет  через  Атлантику.  Сменяются  вахты  в
рубках и у машин, парятся повара, улыбаются бармены.
     Скользят ночами огни встречных судов, уходя и теряясь среди звезд.
     Она  тихо  листает  "Таймс", лежа в своей каюте. Крутит транзистор:
тихо поют "Песняры".
     еще  пять минут можно кейфовать; и пора разбираться с обедом. Меню,
официанты, наштукатуренные капризные старухи, "...сегодня мы  предлагаем
вам..." - грехи наши тяжкие.
     Сидела б я дома, детей нянчила, варила обед, ждала мужа  с  работы.
Доля  бабья,  все  не  так,  лоск  этот...  Детей-то хочется от любимого
мужика, заковыка вот.
     Ветер гонит косые капли вдоль черных бортов.
     Четыре тысячи миль от Ленинграда.
     Двое возятся с лебедкой на баке.

     Чайка,  поводя  головой,  пропускает  под  собой  белые  надстройки
палубы, ускользая хвостом к корме, падает, выхватывает  что-то  из  пены
кильватера.



     Аркадий Абрин, переводчик советского торгпредства в Бразилии.

     Сумерки  коротки  на  улицах  Рио;  верхние  этажи  еще  пылают под
солнцем, севшим за малиновую кромку Корковадо.


                               - 164 -

     За полтора года в Бразилии я не видел двух одинаковых закатов.
     Он тянет пиво на балконе жилого особняка.
     В углу сада рядом с кактусом магнолия приотпускает цветок.
     У дверей  магазина  (с  пластинки  поет  Доривал  Каими),  радостно
скалясь,  худенькие  девчушки отплясывают самбу, коричневые исцарапанные
ноги мелькают.
     Мозаичные  мостовые Ипанемы и Леблона, фиолетовая вода и знаменитый
белый песок Копакабаны.
     Ветерок   с   океана  не  доносит  вонь  бедняцких  кварталов  близ
роскошного аэропорта.

     Люблю эту страну? и странно даже...
     Ребята почти не пишут, льяволы.
     А дома белые ночи.
     Завтра трудный день.
     ...Под вспыхнувшими прожекторами на  горе  тридцатиметровый  белого
камня Христос простирает руки над городом.



     Алексей  Аверцев,  лейтенант, командир огневого взвода артдивизиона
...-го мотострелкового полка.

     Дождливый июнь бесконечен.
     След тягача на глинистой дороге.
     Полк стоит в лесу у озера; туман встает вечерами с низкого берега.
     Он  курит  и  кашляет, сидя на деревянной терраске ДОСа; кутается в
наброшенный плащ.
     С двадцать второго учения; скверно, если не прекратятся дожди. Полк
кадрированный, людей в расчетах не хватает.
     Отпуск будет в августе; далеко Ленинград...
     Доски покряхтывают под табуретом.
     Ельничек сбегает по сочной траве, тот берег размыт за далью.
     Солдатский долг: пожизненная профилактика собственной профессии.
     Неделю назад его приняли в партию.
     Серое серебро струек, перебор капель.
     Окурок шлепается в лужу, расходятся круги.
     Он разворачивает отсыревшую газету:

     "Заслуженную  популярность  на  океанских   линиях   мира   снискал
советский лайнер "Александр Пушкин". Комфортабельность, высокая культура
экипажа привлекают любителей морских путешествий из многих стран. Экипаж
коммунистического   труда   возглавляет  один  из  опытнейших  капитанов
Балтийского морского пароходства Герой  Социалистического  Труда  В.  Г.
Оганов.  Вчера  "Александр  Пушкин",  совершающий  круиз  по  Атлантике,
ошвартовался в порту Гамильтон (Бермудские острова)".

                              ("Комсомольская правда", 19 июня 1976 г.)




                              Возвращение

     А  в  Лениграде  шел  снег. Вспушились голые ветви Александровского
сада. Мягко выбелился ледок,  стянувший  сизые  разводья  Невы.  Ударила
петропавловская пушка, взметнув ворон из-под стен.


                               - 165 -

     - Ким приехпл!
     Колпак   Исаакия   плыл.  Медный  всадник  ссутулился  под  снежным
клобуком. Несли елки.
     - Дьявол дери... Ким!
     - Здор-рово! Ким! Бродяга! ух!
     - Ну... здравствуй, Ким! старина...
     - Кимка! Ах, чтоб те... Кимка, а!
     - Салют, Ким. Салют.
     - Ки-им?!
     - Братцы: Ким!
     Билеты спрашивали еще от остновки.  Подъезд  светился  у  Фонтанки.
Высокие   двери   не   поспевали  в  движении.  Билетерши  снисходили  в
причастности искусству. Программки порхали  заповедно;  шум  предвкушал:
сняв аплодисменты, двинулся занавес.
     - За встречу!
     - Ким! - твой приезд.
     - Гип-гип, - р-ра!!
     - Горька-а! Ну-ну-ну... - эть!
     - Ха-ха-ха-ха-ха!
     - Ти-ха! Ким, давай.
     - И чтоб всегда таким цветущим!
     - Позврольте мне себе позволить... э-э... от нашего... э-э...
     - "Пр-риходишь - привет!"
     - Ну расскажи хоть, как ты там?
     - Спой что-нибудь, Ким. Эй, дай гитару.
     - Пойдем потанцуем!
     Раскрывается   свежее   тепло   анфилад,   зеленая   и   призрачная
нестеровская  дымка,  синие сарьяновские тени на горящем песке, взрывная
белизна  Грабаря,  сиреневый  парящий  сумрак   серовской   балерины   и
предпраздничная скорбь Демона.
     - Отлично выглядишь! здОрово!
     - Надолго теперь?
     - Молоток. Завидую я тебе!..
     - Ну ты даешь.
     - Расскажи хоть поподробнее!
     - Все такой же красивый.
     - Что, серьезно?
     - Одет прекрасно.
     - Где? Ой, я хочу на него посмотреть!
     Назавтра  день  был  прозрачный, оттепель, влажные ветви мотались в
синеве, капало с блестящих под солнцем крыш,  девушки,  блестя  глазами,
гуляли  по  набережным,  и  большой водой, фиалками и талым подмерзающим
снегом пахли сумерки.
     - Мощный мужик.
     - Ну авантюряга!
     - Вот живет человек так как надо!
     - Не каждый так может, слушай.
     - Этот всегда своего, в общем, добивался.
     - Ким, ну идем!
     - Значит, в восемь, Ким!
     - Так жду тебя обязательно.
     - Завтра-то свободен? всё, соберемся. Приходи смотри!
     - Так в субботу, Ким, мы на тебя рассчитываем.


                               - 166 -

     - На дне рождения-то будешь?
     - Да давай, Ким, не сомневайся, тебе там понравится!
     В  филармонии  было  душно,  музыка звучала в барабанные перепонки,
тихо вступили скрипки, нарастая, музыка  прошла  насквозь,  захватила  в
мерцании  и  сполохах,  и в отчаянии заламывала руки и падала женщина на
угрюмом берегу, метались под тучами чайки, и накатилась, закрывая все  в
ярости,  огненная  волна,  стены  городов рушились в черном дыму, гремел
неотвратимо тяжелый солдатский  шаг,  но  среди  этого  запел,  защелкал
невесть  откуда  уцелевший  дрозд,  и утренний ветер пробежал по высокой
траве, березки затрепетали, в разрыве лазури  с  первым  утренним  лучом
показался  парус,  он  рос  победно,  и  только пена кипела в прибрежных
скалах.
     "Да.  Эдуард слушает. Что?! Ким, драть твои веники!! Старик сто лет
когда скотина давай идет  титан  конечно.  Да  как,  у  меня  нормально.
Митьке?  пятый  уже,  недавно  вот стихотворение выучил. Анька молодцом,
вертится. Обязательно, о чем речь, сейчас я смоюсь  с  работы.  Подходи,
подходи! Да у меня и останешься, и не думай, что отпущу... кто стеснит -
ты? с ума сошел! посидим хоть душу отведем. Отлично! Добро!"
     - Здорово!
     - Даже так?
     - Помнишь!..
     - Помнишь...
     - Помнишь...
     - Помнишь...
     - Помнишь...
     - Помнишь...
     Официант  склоняет  пробор:  коньячок, икорка; оркестр в полумраке.
Покойно; вечер впереди; твердые салфетки; по первой. Женщины красивы.
     - Танька - вон, русый, высокий.
     - Это и есть тот знаменитый Ким? Хм. Симпатичный.
     - ... - ...? - ... - ...! - ... - ...
     "...откуда ты взялся такой... господи... мне кажется, я  знаю  тебя
давным-давно... Поцелуй меня еще... милый..."
     Витрины в гирляндах ярки. Длинноногая дива  склонилась  к  окошечку
кассы.  Светлые  волосы легли по белой шубке. Короткая шубка задиралась.
Девушка чуть приседала, говоря к кассирше. Открытые бедра  подавались  в
прозрачных чулках. Она отошла к прилавку, переступая невероятно длинными
и стройными ногами, гордая головка возвышалась.
     - Дорогой! заходи же скорее, заходи!
     - Спасибо, ну зачем же; спасибо, родной. О! Боренька,  ты  посмотри
какая прелесть.
     - Да не снимай ты туфли ради бога. Ниночка, скажи ему.
     - Ну дай-ка я тебя поцелую. Да загорелый ты какой!
     - Выглядишь ты прекрасно, должен тебе сказать.
     - И как раз к обеду, очень удачно! Боренька, достань белую скатерть
из шкафа.
     -  Так;  водка  у  нас  есть?  -  хорошо.  Сейчас  я только позвоню
Черткову, скажу, что мы сегодня заняты.
     - Ну дай же я на тебя посмотрю-то как следует.
     - Ниночка, где у нас в холодильнике семга оставалась?
     - Кушай ты, милый, не стесняйся, давай-ка я еще подложу.
     - Ну, как твои успехи? А что делать собираешься?
     Болельщики  выламывались  из  троллейбусов. Из надеющихся доказывал
книжкой рыбфлота. Шайба щелкала под рев. Лед  в  хрусте  пылил  веерами.
Короткие выкрики игроков. Транслирующий голос закреплял взрывы игры.


                               - 167 -

     - Привет, Ким!
     - Как дела, Ким?
     - Здравствуй, Ким.
     - Здравствуй.
     - Здравствуй.
     - Ким приехал.
     - Он мне звонил вчера.
     - А мы с ним в пять встречаемся, присоеднияйся.
     - Давно, давно я его не видел.
     Неимоверно  морозный  день  калился  в  багровом  дыму над Марсовым
полем. Побелевшие деревья обмерли над кровоточащим  солнцем,  насаженным
на острие Михайловского замка. Звон стыл.
     - За встречу!
     - Ким! - твой приезд.
     - Гип-гип, - р-ра!!
     - Горька-а! Ну-ну-ну... - эть!
     - Ха-ха-ха-ха-ха!
     - Ти-ха! Ким, давай.
     - И чтоб всегда таким цветущим!
     - Позврольте мне себе позволить... э-э... от нашего... э-э...
     - "Пр-риходишь - привет!"
     - Ну расскажи хоть, как ты там?
     - Спой что-нибудь, Ким. Эй, дай гитару.
     - Пойдем потанцуем!
     Дети катались с горки, падали, ликующе визжа, теребили своих пап  в
саду  Дворца пионеров. Светилась огнями елка, лохматый черный пони возил
малышей, бренчал бубенчиками, струйки пара вылетали  из  широких  мягких
ноздрей.  Румяный кроха восседал на папиных плечах, всплескивая радостно
руками.
     - Как Ким-то? Что рассказывает?
     - Вчера его Гоша видел. Цветет!
     - Слушай, так что там насчет места в финансово-экономическом?
     - В четверг буду знать; позвоню тебе.
     - Если что - с меня причитается. Как твоя публикация?
     - Вроде удается пристроить в "Правоведении".
     В  толпе  наступали  на  ноги, магазины, автобусы, метро, толстые и
тонкие, старость - молодость, осторожно - двери  закрываются,  портфели,
сапожки,   ондатры,  сегодня  и  ежедневно,  топ-топ-топ  по  кругу,  вы
проходите - не мешайтесь.
     - Еще что нового?
     - Вчера Кима видел.
     - Еще что нового?
     - Вчера Кима видел.
     - Еще что нового?
     Лыжню припорошило. Снежная пыль сеялась с сосен.  Дымки  стояли  от
крыш в серо-молочное небо. А здесь пахло промерзшим лесом, лыжной мазью,
чуть  овлажневшей  шерстью  свитера,  руки   с   приятным   автоматизмом
выбрасывали  палки,  отталкивались, четко посылая; необыкновенно приятно
было глотать лесной воздух.
     - Эдуард, Митька опять ночью кашлял.
     - Драть твои веники, звоню сегодня Иваницкому, у него есть знакомый
хороший терапевт, а то что ж такое.
     - Позвони, пожалуйста, не забудь. Как твоя изжога?
     - Анька, отстань. Пбю твой овощной сок.
     - Как Ким?


                               - 168 -

     - Нормально.
     - Увидишь - передай привет. Сегодня среда,  у  меня  семинар;  буду
поздно. Купишь поесть.
     - Добро.
     - И Митьку заберешь из садика.
     - Могла не напоминать.
     Автобус  был  пуст,  и  темные  улицы тоже пусты. Согреться удалось
только на заднем сиденье, но там  высоко  подбрасывало  и  сильно  пахло
выхлопом.  На  поворотах слышно было, как звякают и пересыпаются в касах
медяки.
     - Боренька, ты совсем себя не бережешь.
     - Ниночка, не пили меня. Я купил на рынке парной телятины.
     - Милый, но зачем ты тащил эту картошку?
     -  Умеренные  нагрузки  полезны.  А  еще  нам  достали  билеты   на
Темирканова, я Черткову звонил.
     - Ты поблагодарил его?
     - А как ты думаешь?
     - Ким не давал о себе знать?
     - При мне нет.
     - Ну, ложись, ложись, отдохни. Вон до сих пор еле дышишь.
     - Сейчас, ниночка, сейчас, положу все в холодильник.
     Девушка  притоптывала,  поглядывая   на   часы.   Парень   подошел,
невзрачный  какой-то,  маленький.  Они  поцеловались  дважды,  она, сняв
варежку, погладила  его  по  щеке,  он  обнял  ее  за  плечи,  они  ушли
прижавшись друг к другу.
     - Танька - аот, тени французские, нужны? Ты что, того? Что - Ким?..
     Мороз  заползал  за  брюки  и  жестко стягивал бедра. Дубленка была
короткая, ветер распахивал полы и продувал насквозь.  Руки  в  карманах,
ветер  забирался  в  рукава  до  локтей.  Зато  пальцы не мерзли. Каждые
несколько минут приходилось вытаскивать правую руку из кармана и  тереть
онемевший кончик носа кожаной холодной перчаткой. На перчатке всякий раз
после этого оставался мокрый след.
     - Старик, моя статья будет в четвертом номере "Правоведения".
     - Король! Как ты ее все-таки умудрился там просунуть?
     - Уметь надо.
     - Рад за тебя.
     - Сигарету. Так вот, место в финансово-экономическом - сто тридцать
пять без степени. Сеньшин (ты слышал) заинтересован  в  своем  человеке,
ему  нужен  молодой  мужик против старых дур на кафедре. Смысл, пожалуй,
есть. Я обещал, что ты дашь ответ послезавтра.
     - Смысл есть..
     Поду