Богумил Грабал

Богумил Грабал: об авторе
Слишком шумное одиночество
Волшебная флейта
Рассказы из пивной
Руководство для ученика Пабителя
Русалка
Прекрасные мгновения печали
Розовый клевер
"Шестиклассница"
Жизнь без смокинга


   Богумил Грабал
   Слишком шумное одиночество

---------------------------------------------------------------
    Перевод с чешского Сергея Скорвида
    Составление Инны Безруковой
    Изд.: "Слишком шумное одиночество", 2002, издательство "Амфора"
    Подготовка электронной версии: Александр Кравчук (akravchuk(АТ)mail.ru)
---------------------------------------------------------------

ПРЕДИСЛОВИЕ

     Творчество Богумила Грабала (1914-1997) в последнее  время привлекает к
себе  все  большее  внимание  читательской  аудитории  во  всем  мире.   Его
произведения  переведены  на  многие  языки,  они  издаются  и  переиздаются
большими тиражами. Россия,  к сожалению, пока не входит  в число  стран, где
имя этого выдающегося чешского  прозаика  хорошо известно.  Немногочисленные
переводы  из  обширного литературного наследия  писателя стали  появляться в
отечественных журналах только в начале 1990-х годов, то есть более чем через
двадцать лет после того, как с ними познакомились в Европе и Америке.  Такая
задержка связана с  тем, что в странах бывшего восточного блока произведения
Грабала  долго  находились в  "черном  списке".  Не  соответствовавшие  духу
"социалистического реализма",  они  не могли  широко издаваться  ни в  самой
Чехословакии, ни в СССР.
     Пик  творческой  активности  писателя совпал по  времени с гонениями на
инакомыслящих,  которые  - по  указке  Москвы  -  осуществляло правительство
Чехословацкой Социалистической Республики. Расцвет чешской культуры в период
оттепели  1960-х  годов  после  введения  в  Чехословакию войск  Варшавского
договора  сменился  глубоким  кризисом.  Произведения  литераторов,  которые
принимали  участие в  событиях "пражской  весны", изымались  из библиотек, а
сами они подвергались преследованиям со стороны служб госбезопасности.  В то
время некоторые популярные чешские писатели покинули родину (например, Милан
Кундера, выбравший жизнь  в эмиграции), а оставшиеся  старались  в  условиях
преследований сохранить свою творческую независимость и не утратить при этом
доступа к массовому  читателю. Публиковать свои  произведения многие из  уже
известных чешских авторов могли  только  благодаря  самиздату.  Рискуя  быть
привлеченными  к  суду  за  подрывную  деятельность,  в  обстановке  строгой
конспирации  сотрудники подпольных  издательств размножали  под  копирку  на
папиросной  бумаге пьесы  Вацлава Гавела,  романы Людвика Вацулика, рассказы
Богумила Грабала и  другие произведения, принесшие чешской литературе второй
половины ХХ века всемирное признание.
     Справедливости ради следует заметить, что в 70-80-е годы Богумил Грабал
издавал свои книги  и  в официальных чешских издательствах. Коммунистические
идеологи не могли  допустить,  чтобы имя влиятельного и популярного писателя
ассоциировалось исключительно с  движением диссидентов.  Большими  тиражами,
например,  переиздавались  опубликованные еще  в  1965 году  "Поезда особого
назначения". Из новых произведений  цензура пропустила только  ряд сочинений
мемуарного  характера.  Однако прежде чем  попасть к массовому читателю, все
они  прошли  правку в  кабинетах  службы госбезопасности,  после чего  смысл
некоторых эпизодов  подчас  менялся на  противоположный. Самому  же писателю
пришлось   заплатить  за  эти   публикации  подписью  под  "благонамеренным"
интервью,  вышедшим  накануне  выборов  в  Чехословакии  в  1975 году.  (Это
интервью  спровоцировало  антиграбаловские  выступления  чешских  студентов,
сжигавших книги  писателя  на  Карловом мосту  и на острове  Кампа  в центре
Праги.  Реверансы  писателя по отношению  к компартии  Чехословакии  вызвали
неоднозначную реакцию также у большинства деятелей культуры, оппозиционных к
правящему режиму. Многие  с пониманием отнеслись  к мнимому  "предательству"
Грабала,  увидев в этом единственную для  него  возможность публиковаться на
родине, но были и осудившие это выступление.)
     После  "бархатной революции"  1989 года  Б.Грабал вновь обрел  массовую
аудиторию.  Возвращению  народу   его  культурного  достояния,   которое  по
идеологическим   соображениям  замалчивалось   коммунистическим  режимом,  в
немалой степени способствовал президент Чешской Республики, бывший диссидент
и известный чешский драматург Вацлав Гавел. Еще в середине 50-х годов, когда
читатели  впервые познакомились с  произведениями Грабала,  начинающий тогда
литератор  Гавел опубликовал первое критическое исследование  поэтики своего
старшего собрата по перу, высоко  оценив  его стиль и  назвав его творчество
"новым  явлением  в  чешской  прозе".  Значительно  позже, уже  в 1994 году,
чешскую  и мировую прессу  облетело сообщение  о  встрече двух  президентов:
американского  Билла Клинтона и чешского Вацлава Гавела в... пражской пивной
"У  золотого тигра"! Столь  неподобающее,  казалось  бы, место  для  визитов
официальных лиц выбрано было исключительно ради Богумила Грабала. За кружкой
пива чешский президент представил своему американскому коллеге известного во
всем мире писателя.
     Свой путь в литературе Богумил Грабал начал в 1937 году, когда в газете
города детства  писателя,  Нимбурка,  появилась  его  первая публикация  под
названием "Дождь  идет". В  то  время двадцатитрехлетний юноша, учившийся на
юридическом факультете в Карловом университете в Праге, много путешествовал.
На  велосипеде  он объехал всю  Чехословакию, побывал в Германии, Финляндии,
Швеции, Эстонии  и Польше.  Студенческие  годы стали  для будущего  писателя
периодом  формирования  его  художественного вкуса.  Аттестат  же о  среднем
образовании Богумил Грабал получил только в двадцать лет. Учеба давалась ему
нелегко: его дважды оставляли на второй год с неудовлетворительными оценками
по нескольким  предметам  -  в  том числе по родному  языку. Позже  писатель
вспоминал,  что  главной  причиной  его  плохой  успеваемости  были  скучные
занятия.  Возможность  восполнить и преумножить  упущенные  в  школе  знания
представилась  Грабалу   только  в  университете.  Учась  на  правоведа,  он
регулярно посещал лекции по литературе,  истории  искусств  и  философии  на
других факультетах, интересовался столичной культурной жизнью.
     Окунаясь   в  мир  произведений  Грабала,  нельзя  не   заметить,   что
большинство из них основано на автобиографических фактах. В своем творчестве
Грабал воспроизводит историю собственной  жизни, словно заново ее переживая.
Однако  нельзя  поддаваться  искушению и  изучать  биографию писателя по его
книгам. У  Грабала  мы  не найдем  точного  документального  воспроизведения
реальных   жизненных   событий.   В   своих   текстах    писатель   создавал
"автобиографический  миф",  мистифицированную  биографию.  В  комментарии  к
роману "Пострижение", стилизованному под повествование матери Грабала  об ее
молодости и  отношениях с мужем  и его  братом, подлинный автор  цитатой  из
Флобера  поясняет  появление  биографических  данных  в своих произведениях:
"Госпожа  Бовари  -  это я".  Могут  ли  детские  впечатления  от общения  с
родителями,  воспроизведенные  на  бумаге писателем,  разменявшим уже шестой
десяток, к  тому  же  излагаемые от лица  матери,  считаться  документальным
свидетельством?  Безусловно да,  но  надо  помнить, что на  таком  временном
расстоянии любые свидетельства начинают граничить с мифом. Действительные же
документы  гласят, что мать Богумила Грабала,  Мария  Килианова, счетовод из
маленького городка под Брно, родившая в двадцать лет внебрачного сына, вышла
через два  года после  того  замуж. Ее супруг,  двадцатисемилетний бухгалтер
пивоваренного  завода Франтишек Грабал,  усыновил  мальчика и дал  ему  свою
фамилию.  Тем не менее  почти кафковский мотив покинутости, незащищенности и
одиночества присутствует во многих произведениях Богумила Грабала.
     Уже  к  самим  фактам  личного  жизненного  опыта Грабал  подходил  как
художник, пытаясь  "создавать" свою биографию,  творить,  по его  выражению,
собственную "искусственную судьбу". В одном из интервью писатель сказал: "Вы
спрашиваете меня о моей легендарной "теории искусственной судьбы"? Она тесно
связана  с  годами  моего  ученичества.  Карел  Чапек когда-то  написал, что
прозаик становится писателем  к  сорока годам. Это правда.  До  тех пор тот,
кого  интересует не столько жизнь, сколько ее отображение, вынужден помещать
сам  себя в ситуации, которые идут  вразрез  с его мыслями, которые ему, так
сказать,  против шерсти и  которые  превышают  его  силы...  Я  сам,  будучи
неуверенным  в  себе человеком, обязан  был  предоставлять людям гарантии  в
завтрашнем  дне (в течение года Грабал служил страховым  агентом - А.К.); я,
который любил  бесконечные прогулки  у воды  и закаты солнца, работал четыре
года  на  металлургическом заводе в Кладно; я,  который не выносил  театра и
актеров,  был  четыре года  рабочим  сцены, и так  далее. И все-таки я  смог
выжить в  этом чуждом  мне  окружении, и в итоге я полюбил людей, с которыми
работал, и увидел главное: что они там, внизу, такие же робкие, как  и  я, и
эта робость является своеобразным "поясом целомудрия", скрывающим их милую и
добрую  сущность,  но только они  стыдятся  этого,  ибо доброта  и  взаимная
вежливость в мире уже  вроде как выветрились. С помощью моих  "искусственных
судеб" я научился  понимать других, смотреть вокруг  себя, а потом и  внутрь
себя - и  там  в итоге находить такой вымысел, который сообщает о реальности
куда  больше,  чем повседневная  банальная действительность,  как  говаривал
Феллини..."
     Многие герои произведений Грабала имеют прототипов в семье писателя или
в  кругу его  друзей.  Окружение,  особенно на  начальном этапе  творчества,
оказывало большое влияние на формирование стиля прозаика,  на выбор им тем и
на манеру  его повествования. Примером может служить "соавторство"  молодого
писателя  и  его  дяди  Пепина.   С  братом  своего  отчима  Йозефом  Грабал
познакомился  еще  мальчиком  в  Нимбурке,  куда тот  приехал  погостить  на
несколько  дней,  но остался  навсегда. Тогда и завязалась их дружба. Позже,
когда писатель жил уже в Праге, дядя Пепин приезжал к нему из Нимбурка и при
встречах  диктовал племяннику свои истории.  Позднее Грабал вспоминал: "Семь
раз записывали мы эти "протоколы", и в конце концов мне стал нравиться поток
фраз, сами истории я уже несколько  раз слышал от него  и дома, и в компании
на  берегу Лабы, и у соседей, но, несмотря на это, я, как правоверный хасид,
изображал  на лице удивление  и  изумление, которые только подливали масла в
огонь затухающего повествования; я  даже приносил ему пиво с ромом, чтобы он
говорил еще  и  еще,  до изнеможения, и только  теперь, благодаря записям, я
понял,  что его  беспорядочные истории  имеют свой порядок, еще тогда  я  со
страхом  и напряжением  ждал,  что дядя  Пепин забудет  о  нити  прерванного
повествования...  а  на   самом  деле  дядя  через  несколько  минут,  после
нескольких  других  историй,  которые  он   безо   всякого   повода  пожелал
рассказать, снова  возвращался к начатому  и  продолжал повествование с того
места, где едва ли  не две страницы  назад его оборвал... и вот он продолжал
рассказывать  дальше,  чтобы  затем его опять  прервали нахлынувшие видения,
которые  вырастали   перед   ним,   как  атомный   гриб...   а  иногда  даже
заключительный   образ   раскалывался   и,   словно   фейерверк,   взрывался
следующими...".
     Буквально  под  диктовку  дяди  Пепина  писатель  создал  в  1949  году
произведение  "Страдания старого  Вертера", причудливая образность  которого
сочетается  с  обнажающими прямотой  и дерзостью,  быстрыми  и  неожиданными
тематическими скачками, а смысловые и  оценочные повторы отсылают к традиции
гротескового  повествования в духе  Ярослава Гашека. В 1957-64 годах Богумил
Грабал  написал  также повесть  "Уроки  танцев для  пожилых и  продолжающих"
(1964) и ряд рассказов, напечатанных в сборниках "Жемчужина на дне" (1963) и
"Пабители"  (1964). Самые известные из них  - "Ярмилка",  "Закусочная  Мир",
"Романс", "У зеленого дерева", "Смерть  пана Балтисбергера"  и др.  Все  они
посвящены описанию жизни и нравов обитателей рабочих  кварталов и объединены
общим типом  повествователя: так называемым  "пабителем". Слово "пабитель" -
неологизм,  смысл  которого  Грабал  поясняет  на обложке  третьего  издания
одноименного  сборника  так:  "С   некоторого  времени  я  стал...  называть
"пабителями"  определенный тип  людей...  Как  правило, это  люди, о которых
можно  сказать,  что они сумасшедшие, чокнутые, хотя  не все,  кто их  знал,
назвали бы их именно так. Это люди, способные  все преувеличивать,  причем с
такой  любовью, что  это доходит до  смешного. Люди беспомощные,  ибо "нищие
духом", и, глядя со стороны, в самом деле сумасшедшие и чокнутые. "Пабители"
непостижимы, их облик неясен, спорен, порой неприятен  на вид, неудобен. Но,
несмотря  на  это,  они  где-то  за полгода  всюду становятся  своими..."  В
рассказах из  упомянутых сборников описывается, как повседневная,  во многом
трагичная  жизнь  городской   периферии  может  самым  естественным  образом
сочетаться с человеческим жизнелюбием и творческим вдохновением.
     "Пабители",  или  docta ignorantia,  как любил  также,  цитируя Николая
Кузанского, называть  своих героев  писатель, имеют параллели  не  только  в
чешской (Йозеф Швейк из бессмертного романа Ярослава Гашека), но и  в других
литературах.  Вспомним, например, рассказы Марка Твена,  новеллы О'Генри или
повести  Фолкнера: в них так же, как и в произведениях Грабала, яркая, живая
манера  повествования сочетается с  искрометным юмором  и  доброй  авторской
иронией по отношению к героям.
     Несколько особняком в творчестве Богумила Грабала стоит повесть "Поезда
особого  назначения"  (1965) - при том,  что именно благодаря ей к  прозаику
пришла мировая слава.  Художественный фильм с  тем же названием,  снятый  по
сценарию  Грабала чешским режиссером Иржи  Менцелом,  удостоился в 1967 году
премии Американской киноакадемии ("Оскар") за  лучшую иностранную киноленту.
От  большинства произведений  Грабала, которые с полным правом можно назвать
экспериментальными  и  новаторскими,  повесть  "Поезда  особого  назначения"
отличается  вполне  традиционным  подходом  к  разработке  сюжета.  События,
описанные в произведении, разворачиваются  во  время Второй  мировой войны и
имеют   автобиографическую   основу.  В  1939  году  в  результате  массовых
студенческих выступлений в Праге против  оккупации страны немецкими войсками
на  территории протектората Чехия  и Моравия были закрыты все высшие учебные
заведения, в том числе и Карлов университет. Богумил Грабал, учившийся тогда
на  пятом  курсе  юридического  факультета, вынужден был вернуться в Нимбурк
(эти  факты биографии  писателя  отражены также  в  публикуемом в  настоящем
сборнике   публицистическом  эссе  "Ноябрьский   ураган").  Около   года  он
проработал  в  нотариальной   конторе,   потом  кладовщиком  в   нимбуркском
"Потребительском и производственном кооперативе  работников железных дорог",
а в 1942 году будущий писатель поступил подсобным рабочим на железнодорожную
станцию Костомлаты близ Нимбурка, откуда уволился дежурным по станции в 1945
году.  Именно к этому периоду  отнесено  действие  повести  "Поезда  особого
назначения".
     В шестидесятые годы, когда появилась эта повесть, идеологическая машина
социалистической   Чехословакии    продуцировала   в   огромном   количестве
"произведения" искусства и  литературы, прославлявшие подвиг народа во время
Второй мировой войны. Ирония Грабала,  использовавшего для описания  военных
событий фривольный сюжет в духе Рабле (с героем  повести, двадцатидвухлетним
железнодорожным   служащим   Милошем   Гермой,   недавно    вернувшимся   из
психиатрической  лечебницы,  мы  знакомимся  в   то   время,  когда  ведется
расследование по поводу анекдотической истории: дежурный по станции Губичка,
оказавшийся   впоследствии  одним  из  руководителей  партизанского  отряда,
пускавшего под  откос  немецкие  военные  эшелоны,  украсил  оттисками  всех
железнодорожных   печатей   с   орлами   Третьего   рейха  тело  хорошенькой
телеграфистки   Зденечки  и  был  обвинен   в  оскорблении   государственной
символики), к счастью, была не замечена чешской  цензурой, но по достоинству
оценена за границей.
     Говоря  о новаторской  манере письма  зрелого Грабала, мы не  можем  не
вспомнить о том, насколько тесно она связана с  техникой коллажей его друга,
учителя и  первого  рецензента Иржи Коларжа. Писатель порой сам говорит, что
для него работа  с текстом - это "работа с ножницами". В заключении к роману
"Я обслуживал  английского  короля"  Грабал  пишет: "...вот  эти  события  и
принуждают меня оставить книгу такой, какой она получилась с первого раза, и
надеяться,  что  когда-нибудь у меня будет время и мужество  снова  и  снова
возиться с текстом и перерабатывать его ради истинной классичности, или же -
под  влиянием  минуты и догадки,  что можно сберечь и эти  первые спонтанные
образы,  -  попросту взять  ножницы  и  выстричь то,  что спустя  время  еще
сохранит  свежесть. А  если я уже  умру,  пусть  это сделает кто-то из  моих
друзей. Пусть они настригут маленький роман или большой рассказ."
     В 1950-60-е  годы писатель  прибегал к  коллажу очень часто.  С помощью
этой  техники он пытался  "запротоколировать" окружающий  мир без каких-либо
комментариев. Одним из примеров этого  может  служить  сборник "Объявление о
продаже дома, в котором я уже не хочу жить" (1965), четыре из семи рассказов
которого  посвящены  работникам сталелитейного  завода в городе Кладно,  где
Грабал  четыре года трудился  у мартеновской печи. В последующие десятилетия
писатель уделяет больше внимания иным приемам, например, технике письма alla
prima   (набело,   без   редактирования   и   исправлений),   восходящей   к
"автоматическому  письму"  сюрреалистов. Позже, уже  в  90-е годы,  писатель
заново открывает для себя коллаж, теперь, однако, комбинируя чужие тексты со
своими собственными. Так, в  произведении "Инаугурация и внутренний монолог"
(1996) текст собственного сочинения Грабал сочетает с программой инаугурации
президента Вацлава  Гавела  и отрывками  из художественной  литературы,  а в
"Публичном самоубийстве" (1989) к  своему  повествованию  добавляет тазетные
новости.
     Цикл мемуарных произведений о  Нимбурке, начатый  романом "Пострижение"
(1970, издан в 1976), продолжила повесть "Городок,  где остановилось время".
Первая  версия  этого  текста возникла  в 1973 году как реакция  на ситуацию
вынужденного  молчания,   в  которой  писатель  оказался  после  ужесточения
цензуры. В ностальгически-гротесковой повести, воскрешающей  атмосферу жизни
провинциального  городка, мы  опять встречаемся  с  семьей писателя  и дядей
Пепином.   Публикация   "Городка"   без   цензурных  исправлений   оказалась
невозможной  в  Чехословакии;  тогда  Грабал,  развив  некоторые  темы  этой
повести, написал две другие  книги:  сборник рассказов "Прекрасные мгновения
печали"  и "Миллионы арлекина" (изданы в  1979 и 1981 годах). В обеих книгах
присутствует  ряд  общих  мотивов, например,  забавная история с татуировкой
русалки  или  бесконечный   ремонт  мотоцикла,   которым   занимается   отец
рассказчика. В первом произведении действие разворачивается  в  родном  доме
писателя в Нимбурке,  второе же,  где  повествование ведется от лица матери,
переносит читателя в дом престарелых, расположенный в загородном замке.
     Одно из лучших произведений писателя - роман "Я обслуживал  английского
короля",  написанный в 1970  году,  - мног