гробие
на  могилу молочника из  соседнего  дома или  просто вырезать имя  мясника с
Олд-стрит.
     Постоянная необходимость притворяться и изобретать какие-то оправдания,
чтобы скрыть  отсутствие работы  в  мастерской. Но  если это  будет  длиться
годами,  что тогда?  Должен  быть какой-то выход,  надо  что-то  делать. Она
вспомнила  старые  газеты  со  статьями   о  скандальных  историях,  дешевые
газетенки, захватанные грязными руками посетителей  пивных. День или два эти
листки  бродили  по  рукам,   над  ними  хихикали,  их  обсуждали,  а  потом
использовали для того,  чтобы завернуть рыбью  голову для кошки. А еще позже
они вместе с  мусором  оказывались в  помойке.  Этот хлам  печатали  господа
Хьюэс, Блэклок с  Ройял  Эксчейндж, Джоунс с  Патерностер Роу и еще куча  им
подобных,  разбросанных  по  всему  городу. Кто  писал  эти  непристойности?
Какой-нибудь  низкосортный  писака, имеющий  на руках больную жену? А может,
женщина? Довольно  легко было  уговорить  Джозефа  побывать  в столовых, где
обычно  собираются издатели. Смешаться с толпой, поболтать  с  ними, сделать
пару намеков, выяснить  их  имена и адреса.  И  пока  Джозеф играл  в кости,
рассказывал всякие истории и изображал из себя джентльмена, Мери Энн удалось
выяснить, какие  сплетни  и слухи в  наибольшей степени  привлекают внимание
читателей.
     Сидней  с  Нотурберленд-стрит,  Хилдьярд с  Феттер Лейн, Хант из Бофорт
Билдинга на Стрэнде - они были  знатоками своего  дела. Из-под их  коварного
пера  выходили статьи, в  которых авторы  сначала  рассыпались в любезностях
своим читателям, а потом давали понять, что сообщаемые ими сведения известны
только им и никому больше. И все это было украшено какой-нибудь классической
цитатой,    выведенной    в    качестве    заголовка.   Прозаичное   начало,
многозначительная середина  - и хлоп! -  конец, полный косвенных  намеков  и
подкалываний.  И  за  это  платили полпенса.  Чем значительнее упоминаемое в
статье имя, тем сильнее интерес публики.
     - Где вы научились устраивать такие фейерверки, госпожа Кларк?
     - В колыбели. В качестве погремушки у меня была хлопушка.
     Мери  Энн  строчила  весь  этот вздор, лежа  в постели рядом с храпящим
Джозефом, и никто, даже Чарли,  не догадывался, чем она занимается. Ее труды
увенчались успехом: пять счетов были оплачены  - пять  из  пяти  десятков. К
тому же это  отвлекало  ее от домашних  забот. Круп и  судороги,  лихорадки,
заставлявшие ее вскакивать по ночам, дыры в коврах, плохое настроение Марты,
подгоревший пирог, объятия Джозефа - она  сыта этим по горло.  Но как же  от
этого  избавиться? Серьезная  проблема. Притвориться  больной,  притвориться
уставшей и, преступив все грани допустимого, притвориться холодной. И больше
никаких  детей.  Хватит  и  четырех. Но  как же  она  любила их,  когда  они
младенцами   засыпали   у   нее   на  руках,   наевшиеся,   беспомощные,   с
непропорционально крупной головой,  закрытыми глазками  и нежными ручонками.
Это  были ее дети,  они  никогда не принадлежали  Джозефу. Будь  у нее жизнь
поспокойней, она родила бы  еще десяток. Но при такой жизни, как сейчас, она
ни за что на такое не пойдет. Нечего рожать нищих.
     Но где же то, ради  чего она  согласилась бы  бросить Голден  Лейн? Как
спасти  свой дом от старьевщиков? Ее каракулей, выведенных при свете чадящей
свечи,  недостаточно,  чтобы  содержать   всю  семью,   чтобы  дать   матери
возможность отдохнуть на  старости лет, чтобы вывести Чарли в люди.  Слишком
многие зависят  от остроумия одной женщины, которой всего двадцать лет и три
года.
     Все  ее старания  оказались  тщетными. Пришли старьевщики.  Они  унесли
столы и стулья, забрали попугайчиков и кровати. Умирающие торговцы больше не
нуждались в надгробиях. Джозеф обанкротился,  и его мастерская была продана.
Даже плачущей и сопротивляющейся Марте пришлось уйти.  Она нанялась в няньки
в дом на Чипсайде.
     Это произошло  летом 1800 года, и Мери  Энн была вынуждена опять искать
выход.  На  братца Томаса из Сноу Хилла  надежды нет, а  как насчет младшего
брата, помощника приходского священника? Преподобный Джеймс Самюэль, который
только что окончил  Кембридж? У него собственный дом  в  Бейсуотер,  слишком
большой для одного, и  он  дал пристанище госпоже  Джон.  Но,  если  немного
потесниться, можно было бы разместить еще много народу, поэтому Джозеф Кларк
снялся   с  якоря  и  отправился  в  Крейвен  Плейс.  Когда-нибудь  помощник
приходского священника,  возможно,  станет епископом,  но на ближайшее время
дети  получили  крышу над головой,  а  так как только  это  имело  значение,
Джозефу  пришлось  взять себя в руки: в пять часов, когда подается  обед, он
должен забыть обо всем на свете.
     Соседи оказались очень  приятными  людьми.  Как  и  в других  маленьких
провинциальных  городках, на Крейвен Плейс двери дома  помощника  священника
были для  всех открыты, а Мери Энн истосковалась по  новым знакомым. Тейлоры
из дома шесть были ее главной находкой. Трое братьев служили в армии, двое -
во флоте, а старшую сестру тоже звали Мери Энн.
     - Не должно быть двух Мери Энн. Я буду звать тебя Мей.
     И опять,  как  в пансионе  в Хэме,  у нее появилась подруга,  с которой
можно посмеяться,  похихикать,  обменяться  шляпками,  платьями  и  лентами,
обсудить  достоинства и недостатки всех  их  знакомых. Эта чепуха  была  как
бальзам на раны, противоядие для отравленной замужеством души. К  тому же  у
Мей Тейлор были связи, которые могли пригодиться:  для того, чтобы одевать и
кормить  своих детей,  Мери Энн приходилось постоянно снабжать редакторов  с
Флит-стрит новыми памфлетами.  У  Тейлоров была  бабушка,  которая  жила  на
Беркли-стрит.  Ее  школа  для  девочек  из  благородных  семей  была  хорошо
известна.  В проспектах говорилось: "В школе  госпожи Уэстерн осуществляется
благочестивое  обучение  барышень,  а  более  опытным  дамам   даются  уроки
совершенствования".
     Когда барышень укладывали  в постель, а дамы собирались вместе, госпожа
Уэстерн иногда проявляля неосторожность.
     - Я могу рассказать  вам, что происходит в высшем свете. У меня в школе
учатся дети из самых знатных семей.
     Младшая  госпожа Кларк, которая приходила в  школу, чтобы улучшить свой
французский, делала кое-какие стенографические записи. Эти записи никогда не
показывались  ни помощнику священника, ни Тейлорам, а  прямиком отправлялись
на Патерностер Роу. В результате - пальто для Элен, коляска для Джорджа.
     Еще у Тейлоров был дядюшка Томас на Бонд-стрит. Как сапожник, обувающий
королевскую  семью,  он представлял  собой  огромную  ценность.  После  двух
стаканов вина из  него  можно было вытянуть все что  угодно. Но его рассказы
предназначались только для ушей родственников и знакомых.
     - Как близкой подруге моей племянницы, госпожа Кларк, я могу рассказать
и  вам. - И рассказывал, к вящей  радости и  ликованию любителей скандальных
статеек с Граб-стрит. Румяный, круглолицый, совершенно лысый, с носом, как у
попугая,  он  очень любил  поплотнее  набить желудок и  расположиться  возле
камина.
     - Ваш ход, госпожа Кларк.
     - Нет, ваш, господин Тейлор.
     - Вы пропустили ход, уверяю вас. Так о чем я говорил?
     - Как принцесса Августа...
     - А, да! Она была в своем будуаре. Дело происходило в Виндзоре.
     - И никто ничего не узнал?
     -  Только  фрейлина. Ее  выдворили  за  границу и  назначили  небольшую
пенсию.
     - А кто же был любовником принцессы?
     - Ш-ш! Наклонитесь ко мне.
     Дядюшка  Томас  со  своими  шашками  и  уродливым  носом,  который  ему
приходилось постоянно вытирать,  был  на редкость ценной находкой, но иногда
Мери Энн казалось, что он что-то подозревает.
     - Вы видели заметку в "Персоналитиз" на прошлой неделе?
     - Нет, господин Тейлор. Мой  деверь, помощник священника,  не  покупает
дешевых изданий.
     - Очень любопытно,  как там мог появиться анекдот  о принцессе? Сегодня
утром я спросил себя: "Кто же проболтался?"
     Действительно,  кто?  Она  расставила  шашки  и  дала  ему  возможность
выиграть, надеясь тем  самым успокоить его подозрения. Мимоходом он заметил,
что  ей  следовало  бы заказывать  себе обувь у него. Заходите:  Бонд-стрит,
номер девять, рядом с Пиккадилли.
     - У вас  слишком высокие цены. Я не могу себе этого  позволить. У моего
мужа нет денег, господин Тейлор.
     - Но, как я понял со слов племянницы, у него есть кое-какое состояние.
     - Очень небольшое. Его отец оставил ему ежегодное содержание.
     -  Вам,  должно  быть,  трудно  свести концы  с концами,  имея на руках
четверых детей.
     - Да, нелегко.
     - Вы любите своего мужа?
     - Мы женаты уже восемь лет.
     Он повертел в руках шашку  и  вытер нос.  Раздававшийся из гостиной шум
указывал на то, что еще в течение некоторого времени их беспокоить не будут.
Мери  Энн стало  интересно,  что он пытается выяснить своими  вопросами.  Он
продвинул свою шашку, Мери Энн сделала ход.
     -  Всегда есть возможность увеличить  свой доход, - как бы между прочим
прошептал он. - Вы  так  молоды и красивы. Я несколько раз помогал таким  же
молодым  и красивым  девушкам. Но не рассказывайте об этом моей  племяннице,
она ничего не знает.
     Чего она  не знает? Почему этот старик говорит шепотом? Может, он хочет
предложить взаймы под три процента?
     - Вы очень добры, - сказала Мери Энн. - Но я  ненавижу быть у кого-то в
долгу.
     Опять вздох. Шашка в руках, взгляд через плечо, нет ли там кого-нибудь.
     -  Разговор  не об  этом, все расходы  будет оплачивать мужчина. Вопрос
только в том, где будут происходить свидания. В моем доме на Бонд-стрит есть
несколько довольно удобных комнат. Все будут молчать, поэтому нечего бояться
разоблачения.  Об  этих  комнатах  знают  только   самые  высокопоставленные
персоны. Среди моих клиентов есть даже принц Уэльский.
     Теперь  она поняла.  Великий Боже! Кто  бы мог подумать! Старый дядюшка
Том и дом свиданий.  Надо крайне нуждаться, чтобы решиться  на такое, но все
равно,   довольно  забавно   услышать  подобное  предложение  из  его   уст.
Неудивительно, что ему известны все сплетни.
     - Что вы тут обсуждаете?
     - Цены на  кожу. Твой дядюшка говорит, что он почтет за честь починить,
когда понадобится, мои туфли.
     Мери Энн поднялась и сделала реверанс, продолжая  пристально смотреть в
глаза старику. Вреда не будет, если показать ему, что она все поняла.
     - Именно  это  я и имел в  виду,  дорогая, -  подтвердил  старик.  - Не
зарекайтесь: ваши туфли могут разорваться в любой момент.
     Он протянул ей свою карточку, украшенную всевозможными завитушками.

     ТОМАС ТЕЙЛОР
     обувщик королевской семьи
     9, Бонд-стрит, Лондон

     - Мне  кажется, тут ошибка, - сказала ему Мери Энн. - Вы должны были бы
написать: "Томас Тейлор, посол Марокко при дворе Его Величества". Кстати, вы
шьете  по  меркам?  Или  мне  придется  купить  те  туфли,  которые  вы  мне
предложите?
     Его крохотные глазки сверкнули, отвисшие щеки собрались в складки.
     - Моя юная леди, уверяю вас, вы будете довольны.
     Его племянница радостно захлопала в ладоши и позвала своих друзей.
     - Мери Энн собирается покупать туфли у дядюшки Тома.
     Все зааплодировали, рассмеялись и принялись обсуждать новость.
     - Осторожней, тебе это дорого обойдется.
     - Ты разоришься, дорогая.
     - А для родственников есть какие-нибудь скидки, дядя Том?
     Старик   вздохнул,   улыбнулся   и   промолчал.   Никаких   неприличных
предложений,  все довольны.  Он  перевел  разговор на музыку и  на  пение. О
туфлях позабыли, и вскоре  вечер подошел  к  концу. Капитан Саттон, бывший в
недавнем времени  гренадером,  и молодой человек, с которым  один из братьев
Тейлоров  познакомился  в  армии, проводили Мери  Энн домой. Капитан Саттон,
когда прощался  с  ней, протянул  руку,  и она заметила,  как  в его  глазах
промелькнуло какое-то странное выражение.
     - Когда  же, госпожа Кларк, -  спросил  он,  -  мы опять встретимся? На
Крейвен Плейс или на Бонд-стрит?
     Может, это  был  пробный  шар?  Она захлопнула дверь  перед его носом и
взбежала по  лестнице, миновала комнату вдовы  Джона,  потом святая святых -
комнату помощника священника. Прошла мимо приготовленных к завтрашней службе
и сложенных в стопку молитвенников. Через детскую, где спали  все четверо ее
детей,  таких  слабых, еще ничего не понимающих, зависящих от  нее.  Зашла в
свою  комнату, где на  полу  разметался храпящий  Джозеф, который свалился с
кровати.  Ее  удивило, почему помощник священника  не слышал  шума  упавшего
тела.  По  крайней мере, ей  не пришлось  испытывать стыд,  если  бы  Джозеф
вздумал  прийти за  ней  к  Тейлорам,  он избавил ее  от  своего  внезапного
появления  у  них, за  которым  последовало  бы  молчание, потом  ничего  не
значащий разговор,  чтобы  скрыть неловкость. А добродушный  молодой  Тейлор
поддерживал бы пьяного Джозефа под локоть.
     Она наклонилась,  чтобы вывернуть его карманы,  и обнаружила  шиллинг -
когда  он  уходил из дома,  у него было три  гинеи. Завтра он,  как  всегда,
начнет извиняться и оправдываться:  ну, сыграл  пару раз в кости с отличными
ребятами. Она подложила подушку ему под голову и оставила его на полу.
     Где бумага и перо? Какую жертву она сегодня  отдаст на растерзание этим
хищникам?  Давно  госпожа  Уэстерн ей  ничего не рассказывала.  Последняя ее
история  была о том, как в чулане Девоншир Хауза нашли завернутого в кружево
младенца. Сказали, что это ребенок  кухарки, но ходят слухи... Ничего нового
о  господине  Питте?  Мери  Энн  быстро  соображала.   В   вестибюле  видели
шатающегося премьер-министра. Несколько строчек из Поупа, чтобы  ввести всех
в заблуждение.  Помнить, что основной  удар будет нанесен в конце.  Мери Энн
писала двадцать минут. Отложив перо, она закрыла глаза.
     Стояла полная тишина, слышалось только мерное дыхание Джозефа. Один раз
заплакал  ребенок.  Она  поправила одеяло, взбила  подушку,  и  малыш  опять
заснул. Никак  не дадут отдохнуть ее  голове,  приходится  все время  как-то
выкручиваться.
     Оценивающий, вопрошающий взгляд капитана Саттона. "На Крейвен Плейс или
на Бонд-стрит, госпожа Кларк?"

        "Глава 9"

     Через неделю Тейлоры  нанесли ответный визит.  А за день до этого  Мери
Энн получила  записку  от  капитана  Саттона: "Сегодня  на бирже я  встретил
одного  своего знакомого, Билла Даулера. Можно  мне  привести  его с собой?"
Ответ:  "Буду счастлива". Это  оказалось  той  самой  случайностью,  которая
меняет всю жизнь.
     Мери Энн, взволнованная всеми  приготовлениями  к  приему, расстроенная
необходимостью   постоянно  одергивать  Джозефа,  измученная   до   предела,
нуждалась в поощрении. И она нашла его. Рядом  с ней сидел незнакомец. Он ей
очень  понравился:  голубоглазый, среднего роста,  со здоровым  цветом лица.
Болтовня  остальных гостей дала этим  двоим возможность произвести разведку.
Подшучивание друг над другом перешло сначала во взаимное согласие, а потом -
во  взаимопонимание. В какое-то мгновение их внутренние мелодии  зазвучали в
унисон. В результате произошла взбудоражившая обоих реакция соединения. В ее
жизнь внезапно вошел мужчина, который ей очень понравился, и это повлекло за
собой массу сложностей. Как же ей справиться с опасностью? Желание, которое,
казалось, навечно  умерло  за годы  жизни  с  Джозефом, вновь разгорелось  с
появлением Даулера.  Он объединил в себе  то, чего был лишен Джозеф. Сначала
он  все  обдумывал, взвешивал каждое слово,  а только потом  высказывался. У
него  были  сильные руки,  а  его широкие  плечи... Только  теперь Мери  Энн
осознала,  какую  ошибку  совершила,  поддавшись  внешнему обаянию  Джозефа.
Сейчас все было по-другому.
     "Почему  мы не встретились  раньше?"  - Это слова говорили  друг  другу
тысячи влюбленных. Он не торопил ее, он  был спокоен и сдержан, разжигая тем
самым горевший в ней огонь, заставляя ее думать - и  поражаться силе чувств,
требовавших  от нее  забыть  о  гордости:  "Я  хочу  его.  Как  же  мне  его
подтолкнуть?"
     Как можно надеяться на  какие-то  ответные чувства, если живешь в  доме
помощника  священника?  Вот главное  препятствие. Ведь Билл Даулер - человек
чести, что делало его,  по всей  видимости,  столь привлекательным  в глазах
Мери Энн. Он не будет красться по ночам  к ней в комнату, ей нечего  бояться
скрипящих половиц. Они приходил  на обед к пяти  и уходил в  десять -  и оба
страдали,  но  честь  была  спасена.  Он  был  неспособен  скомпрометировать
женщину.  Единственный сын  любящих и нежных родителей, он впитал в  себя их
принципы: бойся Бога и остерегайся дьявола.
     Прием в  Воксхолле?  Конечно,  это замечательно.  Но  они  приходили  в
сопровождении нескольких знакомых - и никогда вдвоем.  Плечо касалось плеча,
когда  они  смотрели  кукольное  представление;  руки  соприкасались,  когда
указывали  на медведя Бруно; смех звучал в  унисон;  глаза постоянно  искали
друг друга; их нежность проявлялась в каждом жесте. Но к чему это приводило,
когда заканчивался прием? К жесткому  сиденью в экипаже, медленно трясущемся
по  направлению  к Бейсуотеру, в то время как  двухместная коляска  могла бы
сотворить чудеса.
     Намеки  Мей Тейлор вызывали  у него некоторые  подозрения и наводили на
размышления.
     - Разве вы не знали, что ее муж самое настоящее животное?
     -   У   меня  возникло  подобное   предположение:  Саттон  мне  кое-что
рассказывал.
     В его голосе  слышалась забота, он обращался с ней очень бережно. Но он
не переступал границ, ничего не  предпринимал. Только  пара томиков  стихов,
нежное поглаживание Эдварда по голове, кукла для Элен.
     - Вы скажете мне, если вам понадобится моя помощь?
     Скажет? Бог мой! Неужели он считает, что она сделана из  камня? Неужели
она  должна  спокойно  сидеть, скромно сложив  руки  на  коленях,  кивать  и
заставлять себя сдерживаться? Или ей стоит начать гадать  по ромашке - прямо
как  ученице  из Хэма?  Любит,  не любит. Возьмет меня,  не возьмет.  А пока
каждую  ночь она  видела спящего Джозефа,  впустую  растрачивая  драгоценные
недели, теряя волшебные, возвышенные вечера середины лета.
     Именно Джозеф в конце концов вынудил ее принять решение. Возможно,  он,
несмотря на свой затуманенный вином мозг, догадался, что не только усталость
сделала ее такой  молчаливой; возможно, он почувствовал,  что скрывается  за
зевотой,  за постоянным внутренним  сопротивлением,  за нежеланием взглянуть
прямо в глаза.
     - Что случилось с тобой в последнее время? Почему ты так изменилась?
     - Изменилась? А что ты ожидал? Посмотри в зеркало.
     Не  было больше завуалированных упреков, только нападение. Звучавшее  в
ее словах отвращение показало ему, как низко он пал. Он  уставился в зеркало
и  увидел свое отражение: урод, жалкое подобие человека.  Черты  расплылись,
кожа  покрылась пятнами. Темные  глаза превратились в  щелки  на одутловатом
лице. Трясущиеся руки, поникшие,  ссутулившиеся плечи. Перекошенный рот, как
будто его ужалила оса. Полный  крах того  человека, каким он  был  раньше, а
ведь ему нет тридцати.
     - Прости меня. Я ничего не могу поделать.
     Стыд овладел им утром, когда, сцепив руки, он жалобно молил о прощении,
о снисхождении.
     - Мне просто не повезло, все ополчились против меня.
     Беседы   с  братом,   помощником   священника,   ничего  не   дали.  За
торжественным "Пусть Всемогущий Господь  принесет тебе успокоение" следовали
слезы и обещания, что в будущем подобное не повторится, но в глубине души он
понимал, что Мери Энн презирает его, и к вечеру надежда на спасение покидала
его.  Один стаканчик, чтобы успокоить дрожь в руках;  второй - чтобы  помочь
своей уязвленной гордости;  третий - чтобы придать походке былое щегольство;
четвертый - чтобы мир вновь расцвел яркими красками; п