тительными, так  что  г-жа  Энбо  почти  сердилась  на
Негреля за то, что у него не было никаких проделок, о которых он мог  бы  ей
рассказать. Потом г-жа Энбо вдруг задалась мыслью женить его, стала  мечтать
о том, как пожертвует собою и добровольно отдаст  его  какой-нибудь  богатой
девушке. Связь их продолжалась. Это была забава в часы досуга, но г-жа  Энбо
вкладывала в нее последнюю нежность праздной отцветающей женщины.
     Прошло два года. Однажды ночью у г-на Энбо  зародилось  подозрение:  он
услыхал, как за его дверью кто-то прошмыгнул  босиком.  Но  он  не  допускал
мысли, чтобы такие вещи могли твориться у него в доме,  -  связь  между  его
женой и племянником, которому она годится в матери! К тому же  на  следующее
утро жена решительно сообщила ему, что выбрала наконец невесту для  Поля,  а
именно Сесиль Грегуар. Она с  таким  жаром  принялась  за  устройство  этого
брака, что Энбо покраснел при  мысли  о  том,  какое  чудовищное  подозрение
пришло ему в голову. Он был только  признателен  юноше  за  то,  что  с  его
приездом в доме стало не так уныло.
     Выйдя из туалетной и спустившись вниз, г-н Энбо  встретил  в  вестибюле
Негреля, он только что вернулся. Его, казалось, необычайно забавляла вся эта
история с забастовкой.
     - Ну что? - спросил дядя.
     - Я объехал все поселки.  Углекопы,  по-видимому,  держат  себя  вполне
разумно. Они, кажется, собираются направить к тебе делегацию.
     В эту минуту сверху послышался голос г-жи Энбо;
     - Это ты, Поль?.. Зайди ко мне, расскажи, какие новости. Глупо, что эти
люди бунтуют, - ведь им хорошо живется!
     Директору так и не пришлось узнать подробностей, потому что  г-жа  Энбо
увела Поля, посланного им в разведку. Он опять сел за письменный  стол;  там
скопилась новая груда депеш.
     В  одиннадцать  часов  приехали  Грегуары.  Они  были  крайне  изумлены
приемом: Ипполит, слуга, стоявший у двери, словно на часах,  торопливо  ввел
их в дом, тревожно взглянув направо и налево на  дорогу.  В  гостиной  шторы
были спущены, гостей провели в рабочий кабинет; г-н Энбо извинился за  такой
прием, но дело в том, что гостиная выходит на улицу, - не следует раздражать
людей
     - Как! Вы еще не знаете? - продолжал он, заметив их удивление.
     Узнав о том, что забастовка действительно началась, г-н  Грегуар  пожал
плечами с обычным для него миролюбивым видом. Это ровно  ничего  не  значит,
шахтеры - народ порядочный. Г-жа Грегуар кивком головы подтвердила, что  она
тоже верит в вековую безропотность углекопов. Сеоиль, пышущая  здоровьем,  в
нарядном оранжевом платье, с утра была в прекрасном расположении  духа;  она
улыбалась, услыхав о забастовке: ей вспомнились посещения рабочих поселков и
раздача пожертвований.
     Но тут появилась г-жа Энбо з сопровождении Негреля; на ней было  черное
шелковое платье.
     - Как досадно, не правда ли? - воскликнула она  еще  в  дверях.  -  Как
будто эти люди не могли подождать! Вы знаете, Поль  не  хочет  везти  нас  в
Сен-Тома.
     - Мы останемся здесь, - любезно проговорил г-н Грегуар. - Это  доставит
нам не меньшее удовольствие.
     Поль ограничился тем, что поклонился Сесили и  ее  матери.  Недовольная
таким невниманием, тетка глазами указала ему на девушку, и, услыхав, что они
весело разговорились, она окинула обоих материнским взглядом.
     Тем временем г-н Энбо читал телеграммы и писал ответы. Возле  него  шла
оживленная беседа. Г-жа Энбо говорила гостям, что она не особенно заботилась
об обстановке кабинета;  в  нем  действительно  остались  старые,  выцветшие
красные обои, неуклюжая мебель красного дерева, на столах - потертые папки с
делами. Прошло три четверти часа, хозяева и гости собирались уже садиться за
стол; в эту минуту камердинер доложил, что приехал г-н Денелен.  Тот  вошел,
явно встревоженный, и поклонился г-же Энбо.
     - А, вы здесь? - проговорил он, увидев Грегуаров, и тотчас же обратился
к директору: -Значит, это все-таки случилось? Я только что  узнал  от  моего
инженера... У меня, правда, все рабочие сегодня утром спустились в шахту, но
забастовка может распространиться на остальные шахты. Я очень  обеспокоен...
А как обстоит у вас?
     Он прискакал верхом.  Тревога  его  сказывалась  в  громкой  речи  и  в
порывистых жестах, которые придавали ему сходство с отставным  кавалерийским
офицером.
     Господин Энбо стал подробно рассказывать о  положении  дел,  но  в  это
время Ипполит распахнул двери в столовую. Тогда Энбо прервал свой рассказ.
     - Позавтракайте с нами, - сказал он, обращаясь к гостю. - За десертом я
вам все расскажу.
     - Да как вам будет угодно, - ответил Денелен, до того озабоченный,  что
принял предложение, даже не поблагодарив.
     Он,  впрочем,  сообразил,  что  это  невежливо,  и  тотчас   извинился,
обратившись к г-же Энбо. Та была  очень  любезна.  Распорядившись  поставить
седьмой прибор, она рассадила гостей: г-жу Грегуар и Сесиль по  обе  стороны
от своего мужа; Грегуара и  Деиелена  справа  и  слева  от  себя;  Поля  она
поместила между девушкой и ее отцом. За закуской она, улыбаясь, заявила:
     - Вы должны меня извинить: я собиралась предложить  вам  устриц,  -  по
понедельникам в Маршьенне всегда получают свежие, из Остенде, - и  я  хотела
послать за ними кухарку в экипаже... Но она боялась, как бы в нее  не  стали
бросать камнями...
     Ее прервал общий взрыв смеха. Все находили это крайне забавным.
     - Тише, господа! - проговорил г-н Энбо, тревожно  поглядывая  на  окна,
выходившие на улицу. - Не надо им знать, что у нас сегодня гости.
     - А все-таки такой колбасы у  них  никогда  не  будет,  -  объявил  г-н
Грегуар.
     Все снова засмеялись, но уже более сдержанно. Гости отлично чувствовали
себя в этой комнате с фламандскими обоями, уставленной  старинными  дубовыми
шкафами. За стеклянными дверцами буфета сверкало столовое серебро; с потолка
спускалась  большая  висячая  лампа  из  красной  меди;  в  ее  полированной
округлости отражались пальма и лилия в майоликовых  горшках.  На  дворе  был
холодный декабрьский  день;  бушевал  пронзительный  северный  ветер.  Но  з
комнату не проникало ни малейшего дуновения; было тепло,  как  в  оранжерее,
реял тонкий аромат ананаса, нарезанного ломтиками на хрустальном блюде.
     -  Не  опустить  ли  шторы?  -  предложил  Негрель,  которому  хотелось
припугнуть Грегуаров: его это забавляло.
     Горничная, помогавшая лакею, поняла его слова как приказание и опустила
штору на одном из окон. Тогда начались нескончаемые шутки: все  стали  брать
свои  стаканы  и  вилки  со  всяческими  предосторожностями,  каждое   блюдо
приветствовали,  как  будто  это  были  остатки,  уцелевшие  от  грабежа   в
завоеванном городе. Но за их напускной  веселостью  таился  страх,  и  взоры
невольно обращались к окнам, точно их пиршественный стол был осажден снаружи
толпой голодных.
     После омлета с трюфелями подали форель. Разговор зашел  о  промышленном
кризисе, который назревал уже полтора года.
     - Это было неотвратимо, -  сказал  Денелен.  -  Благосостояние  слишком
возросло за последние годы, и оно не могло не  привести  к  такому  концу...
Подумайте только, какие несметные  капиталы  были  затрачены  на  сооружение
железных дорог, портов и каналов, сколько денег пошло прахом  в  безумнейших
спекуляциях. Взять хотя бы нашу местность - сколько у нас  выросло  сахарных
заводов: можно подумать, что во всем округе урожай свекловицы снимают по три
раза в год... А теперь денег, конечно, ни у  кого  нет.  Надо  ждать,  когда
затраченные миллионы принесут прибыль;  все  запутались  по  горло,  а  дела
стали.
     Господин  Энбо  оспаривал  такое  объяснение,  но  признал,  что   годы
благополучия избаловали рабочих.
     - Подумать только! - воскликнул он. - Эти молодчики зарабатывали у  нас
в шахтах до шести франков в день - вдвое больше того, что  они  зарабатывают
сейчас! И они жили хорошо, даже начинали привыкать к роскоши... А теперь им,
разумеется, не по вкусу вернуться к прежней скудной жизни.
     - Господин Грегуар, - перебила г-жа Энбо, - возьмите,  пожалуйста,  еще
форели... Она очень хороша, не правда ли?
     - Но, по совести говоря, разве это наша вина? - продолжал  директор.  -
Нам самим тоже круто приходится... Заводы  закрываются  один  за  другим,  и
чертовски трудно сбывать накопившиеся запасы  угля.  Заказов  поступает  все
меньше, и мы поневоле вынуждены снижать расходы по добыче... А рабочие этого
не хотят понять.
     Воцарилось молчание.  Слуга  подавал  жареных  куропаток,  а  горничная
начала разливать гостям шамбертен.
     -  В  Индии  был  голод,  -  продолжал  вполголоса  Денелен,   как   бы
разговаривая сам с собою. - Из Америки не  поступает  заказов  на  железо  и
чугун,  а  это  наносит  жестокий   удар   нашим   литейным   заводам.   Все
останавливается; достаточно одного дальнего толчка, чтобы потрясти мир...  А
Империя так гордилась этой промышленной горячкой!
     Он принялся за крылышко куропатки.
     - Хуже всего то, - прибавил он более громко, - что, снижая  расходы  по
добыче, необходимо увеличивать выдачу угля. Это -  логическое  следствие,  в
противном случае снижение коснется также заработной платы, и рабочие  вправе
будут говорить, что они расплачиваются за чужие убытки.
     - Такое откровенное признание  вызвало  спор.  Дамам  это  было  совсем
неинтересно. Впрочем, все занялись больше своими тарелками, утоляя  аппетит.
Слуга опять вошел и, казалось, хотел что-то сказать, но не решался.
     - Что там? - спросил Энбо. - Телеграммы? Подайте мне... Я жду ответа из
нескольких мест.
     - Нет, сударь, это господин Дансарт... Он в вестибюле... Но боится  вас
побеспокоить.
     Директор извинился и велел попросить старшего  штейгера.  Тот  вошел  и
остановился в нескольких шагах  от  стола;  тогда  все  обернулись  и  стали
смотреть на этого рослого запыхавшегося человека, ожидая, какие  новости  он
сообщит. Оказалось, что в поселках тихо;  но  определенно  решено  направить
делегацию к директору. Делегаты прибудут, может быть, через несколько минут.
     - Отлично, благодарю вас, - сказал Энбо. - Прошу докладывать мне  утром
и вечером, понимаете?
     Когда Дансарт ушел,  шутки  возобновились.  Все  набросились  на  салат
по-русски, объявив, что нельзя терять ни секунды, если хотят докушать его до
конца.  Негрель  попросил  горничную  подать  ему  хлеба,  и  она   ответила
"слушаюсь, сударь" таким тихим и перепуганным  голосом,  как  будто  за  нею
гналась целая шайка насильников и убийц. Тут уже веселье не знало пределов.
     - Вы можете говорить совершенно спокойно, - ободряюще  произнесла  г-жа
Энбо. - Их еще здесь нет.
     Директору передали пачку писем  и  телеграмм;  одно  письмо  он  прочел
вслух. Оно было от Пьеррона,  который  почтительно  сообщал,  что  принужден
участвовать в забастовке вместе  с  товарищами,  дабы  не  навлечь  на  себя
нареканий; он прибавлял, что не мог отказаться от участия в делегации,  хотя
и порицает такой образ действий.
     - Вот вам и свобода труда! - воскликнул Энбо.
     Разговор снова зашел о забастовке; по этому  вопросу.  спросили  мнение
директора.
     - О, - ответил он, - мы и не такие  забастовки  видали!..  Неделю,  две
недели самое большее они будут лентяйничать, как  в  последний  раз.  Станут
шататься по кабакам; потом поголодают хорошенько - и вернутся в шахты.
     Денелен покачал головой:
     - По-моему, дело обстоит не так просто... На  этот  раз  они,  кажется,
действуют более организованно. У них даже есть касса взаимопомощи.
     - Да, но в ней не более трех тысяч франков; вы думаете,  они  долго  на
это продержатся? Я подозреваю, что главарь у них - некий  Этьен  Лантье.  Он
хороший рабочий, и мне не хотелось бы ему отказывать, как я отказал  в  свое
время знаменитому Раснеру, который продолжает отравлять Воре своими идеями и
своим пивом... Все равно через неделю половина рабочих выйдет на  работу,  а
через две недели все десять тысяч снова будут в шахтах.
     Энбо был в этом убежден. Его беспокоило лишь то,  что  Правление  может
возложить на него ответственность за забастовку и он попадет в немилость.  С
некоторых пер отношение к нему изменилось к  худшему.  Он  опустил  ложку  с
салатом и принялся перечитывать телеграммы, полученные из  Парижа,  стараясь
оценить значение каждого слова. Он извинился. Теперь это был как бы  завтрак
военных на поле битвы перед началом сражения.
     Дамы также  приняли  участие  в  беседе.  Г-жа  Грегуар  сокрушалась  о
несчастных, которым  предстоит  голодать.  Сесиль  уже  предвидела,  как  ей
придется обходить поселки и раздавать талоны на  хлеб  и  мясо.  Г-жа  Энбо,
однако, очень удивилась, когда речь зашла о  нищете  углекопов  Монсу.  Как,
ведь они же все очень счастливы!  Получают  квартиру,  отопление,  врачебную
помощь за счет Компании! В своем глубоком  равнодушии  к  этой  человеческой
массе она знала о ней только то, что затвердила  наизусть  с  чужих  слов  и
повторяла  посетителям  из  Парижа;  она  сама  поверила  этому   и   теперь
возмущалась людской неблагодарностью.
     Негрель  тем  временем  продолжал  запугивать  г-на  Грегуара.   Сесиль
нравилась ему, и инженер готов был жениться на ней, чтобы угодить тетке;  но
он не испытывал к ней никакого чувства; по его словам, как человек  опытный,
он  неспособен  был   влюбиться   очертя   голову.   Негрель   считал   себя
республиканцем; однако это не мешало ему крайне сурово обращаться с рабочими
и остроумно потешаться над ними в присутствии дам.
     - Я не разделяю дядиного оптимизма, - сказал он. - Я опасаюсь серьезных
беспорядков... Советую вам, господин Грегуар, крепче запирать  Пиолену.  Вас
могут ограбить.
     Он произнес это в то самое время, когда г-н Грегуар, с обычной  улыбкой
на  добродушном  лице,  старался  превзойти  жену  в   отеческих   чувствах,
расточаемых по адресу углекопов.
     - Ограбить? Меня? - изумленно воскликнул Грегуар. - За что же  им  меня
грабить?
     - А разве вы не акционер каменноугольных копей в  Монсу?  Вы  ничем  не
занимаетесь, живете чужим трудом. Наконец,  вы  -  представитель  проклятого
капитала, и этого достаточно... Поверьте, если революция восторжествует, вас
заставят отдать все состояние, так как это награбленные деньги.
     Грегуар  сразу  утратил  свое  простодушное   спокойствие   и   обычную
безмятежность.
     - Мое состояние - награбленные деньги? - пробормотал он. - А разве  мой
предок  не  заработал  тяжелым  трудом  той  суммы,  которую  он  вложил   в
предприятие? Разве мы не рисковали всем?  Разве  я  теперь  употребляю  свои
доходы на что-нибудь дурное?
     Госпожа Энбо встревожилась, увидав, как побледнели  от  страха  мать  и
дочь; она тотчас вмешалась в разговор:
     - Поль шутит, дорогой господин Грегуар.
     Но г-н Грегуар был вне себя. Когда слуга стал обходить гостей с  блюдом
затейливо разложенных раков,  он  бессознательно  взял  три  штуки  и  начал
разгрызать клешни зубами.
     - О, я не спорю, среди акционеров  есть  люди,  злоупотребляющие  своим
положением. Мне рассказывали,  например,  что  некоторые  министры  получили
акции в качестве взятки за услуги, оказанные Компании. Или еще одно  знатное
лицо,  которого  я  не  назову,  -  герцог,  самый  состоятельный  из  наших
акционеров! -  ведет  совершенно  скандальную  жизнь,  бросает  миллионы  на
женщин, на кутежи, на ненужную роскошь... Но мы, мы живем скромно и  честно!
Мы не занимаемся спекуляциями, мы разумно живем на то, что у нас есть, и еще
уделяем бедным!.. Нет, нет, это невозможно! Ваши рабочие должны быть  сущими
разбойниками, чтобы отнять у нас хотя бы булавку!
     Негрель,  которого  очень  забавлял  этот  приступ  гнева,   сам   стал
успокаивать Грегуара. Слуга  продолжал  обносить  блюдо  раков;  раздавалось
легкое потрескивание скорлупок. Разговор зашел о политике. Грегуар, все  еще
дрожа от страха, стал высказывать либеральные  воззрения;  он  с  сожалением
вспоминал Луи-Филиппа. Что касается Денелена, то он стоял за твердую  власть
и объявил, что император вступил на скользкий путь опасных уступок.
     - Вспомните восемьдесят девятый год, - говорил он.  -  Революция  стала
возможной благодаря пристрастию знати к новым веяниям в области философии...
Ну что ж! Теперь буржуазия ведет ту же  дурацкую  игру,  яростно  увлекается
либерализмом, жаждет разрушения, льстит народу...  Да,  да,  вы  оттачиваете
зубы чудовищу, чтобы оно пожрало нас. И оно нас пожрет, будьте покойны!
     Дамы заставили  его  замолчать  и,  чтобы  переменить  тему  разговора,
осведомились о его дочерях. Он сообщил, что Люси в  Маршьенне  и  занимается
пением вместе с одной  подругой;  Жанна  пишет  голову  старого  нищего.  Но
Денелен говорил обо  всем  этом  с  рассеянным  видом,  не  спуская  глаз  с
директора; тот, забыв о гостях, погрузился в чтение  телеграмм.  За  тонкими
листками бумаги он угадывал Париж, распоряжения  начальства,  которые  решат
исход забастовки. Денелен был не в силах скрыть тревогу.
     - Что же вы предпримете? - спросил он вдруг.
     Энбо вздрогнул, а затем уклончиво ответил:
     - Посмотрим.
     - Разумеется, ваше положение прочно, вы можете  выжидать,  -  размышлял
вслух Денелен. - Но если забастовка захватит Вандам, мне  конец.  Хоть  я  и
отремонтировал заново Жан-Барт, а все-таки мне не вывернуться с  одной  этой
шахтой, если только работа не будет идти непрерывно...  Для  меня  наступает
плохая пора, могу вас уверить!
     Невольное признание Денелена, казалось, поразило  г-на  Энбо.  Он  стал
вслушиваться,  в  голове  его  зародился  план:   если   забастовка   примет
неблагоприятный оборот, надо ее использовать, довести соседнего владельца до
полного разорения, а потом купить у него за бесценок шахту. Это самое верное
средство  заслужить  снова  благоволение  начальства,  которое  столько  лет
мечтает завладеть Вандамом.
     - Если вам так хлопотно приходится с Жан-Бартом, - со смехом проговорил
директор, - почему бы не уступить эту шахту нам?
     Но Денелен уже раскаялся в своих жалобах,
     - Никогда в жизни! - гневно воскликнул он.
     Все стали смеяться над его вспышкой. Подали десерт, и  забастовка  была
забыта. Яблочный крем вызвал  общие  похвалы,  и  дамы  принялись  обсуждать
рецепт его приготовления. Ананас также  оказался  восхитительным.  Фрукты  -
виноград и груши - окончательно  водворили  благодушие,  вызванное  обильным
завтраком. Все разговаривали одновременно и были в  полном  умилении;  слуга
разливал рейнвейн вместо шампанского, которое считалось слишком обыденным.
     Вопрос о  браке  Поля  и  Сесили,  несомненно,  значительно  подвинулся
вперед;  десерт  укреплял  взаимную   симпатию.   Тетка   так   выразительно
поглядывала на племянника, что он  стал  любезен  и  своею  обходительностью
снова расположил к себе Грегуаров, перепуганных не на шутку его рассказами о
грабеже. Заметив, какое согласие царит между женой и  племянником,  Энбо  на
миг почувствовал, что в душе его опять зашевелилось ужасное подозрение:  как
будто он угадал во взгляде, которым они обменялись, тайное прикосновение. Но
его снова успокоила мысль о браке: ведь он устраивается тут, на его глазах.
     Когда Ипполит подавал кофе, в столовую вбежала перепуганная горничная.
     - Барин, барин, они пришли!
     Это были делегаты. Раздалось хлопанье дверей; из соседних комнат как бы
донеслось веяние ужаса.
     - Проводите их в гостиную, - приказал г-н Энбо.
     Гости, сидевшие за столом, с легкой тревогой  переглянулись.  Наступило
молчание. Потом они попытались возобновить прежние шутки: стали  прятать  по
карманам оставшийся сахар, говорили, что надо убрать  столовые  приборы.  Но
директор оставался  серьезным,  и  смех  мало-помалу  прекратился;  разговор
перешел в шепот. В гостиной между тем раздались тяжелые шаги по ковру -  это
вошли делегаты.
     Госпожа Энбо