кой
в сточных канавах. С этого же дня за дело взялись вечерние  газеты  и  в
упор поставили  перед  муниципалитетом  вопрос  -  намерен  или  нет  он
действовать и какие срочные меры собирается принять, дабы оградить своих
подопечных от этого омерзительного нашествия. Муниципалитет ровно ничего
не намеревался делать и ровно никаких мер не предпринимал, а ограничился
тем, что собрался с целью обсудить положение. Службе дератизации был от-
дан приказ: каждое утро на рассвете подбирать дохлых крыс. А  потом  оба
конторских грузовика должны были отвозить трупы животных на мусоросжига-
тельную станцию для сожжения.
   Но в последующие дни положение ухудшилось. Число дохлых грызунов  все
возрастало, и каждое утро работники конторы собирали еще более обильную,
чем накануне, жатву. На четвертый день крысы стали группами выходить  на
свет и околевали кучно. Из всех сараев, подвалов, погребов, сточных  ка-
нав вылезали они длинными расслабленными  шеренгами,  неверными  шажками
выбирались на свет, чтобы, покружившись вокруг собственной  оси,  подох-
нуть поближе к человеку. Ночью в переулках, на  лестничных  клетках  был
отчетливо слышен их короткий предсмертный писк. Утром в предместьях  го-
рода их обнаруживали в сточных канавах с венчиком  крови  на  остренькой
мордочке - одни раздутые, уже разложившиеся, другие окоченевшие,  с  еще
воинственно взъерошенными усами. Даже в центре города можно  было  натк-
нуться на трупы грызунов, валявшихся кучками на лестничных площадках или
во дворах. А некоторые одиночные экземпляры забирались в  вестибюли  ка-
зенных зданий, на школьные дворики, иной раз даже на террасы кафе, где и
подыхали. Наши сограждане с удивлением находили их в самых людных местах
города. Порой эта мерзость попадалась на Оружейной площади,  на  бульва-
рах, на Приморском променаде. На заре город очищали от падали, но в  те-
чение дня крысиные трупы накапливались вновь и вновь во все возрастающем
количестве. Бывало не раз, что ночной прохожий случайно с размаху насту-
пал на пружинящий под ногой еще свежий трупик. Казалось, будто сама зем-
ля, на которой были построены наши дома, очищалась от скопившейся  в  ее
недрах скверны, будто оттуда изливалась наружу сукровица и взбухали  яз-
вы, разъедавшие землю изнутри. Вообразите же, как опешил наш доселе мир-
ный городок, как потрясли его эти несколько дней; так  здоровый  человек
вдруг обнаруживает, что его до поры до времени неспешно текущая в  жилах
кровь внезапно взбунтовалась.
   Дошло до того, что агентство Инфдок (информация, документация, справ-
ки по любым вопросам) в часы, отведенные для бесплатной информации,  до-
вело до сведения радиослушателей, что за одно только двадцать пятое  ап-
реля была подобрана и сожжена 6231 крыса. Цифра эта обобщила и прояснила
смысл уже ставшего будничным зрелища и усугубила общее смятение. До этой
передачи люди сетовали ни нашествие грызунов как на мало аппетитное про-
исшествие. Только теперь они осознали, что это явление несет с собой уг-
розу, хотя никто не мог еще ни установить размеры бедствия, ни объяснить
причину, его породившую. Один только  старик  испанец,  задыхавшийся  от
астмы, по-прежнему потирал руки и твердил в упоении: "Лезут! Лезут!"
   Двадцать восьмого апреля агентство  Инфдок  объявило,  что  подобрано
примерно 8000 крысиных трупов, и городом овладел панический страх. Жите-
ли требовали принятия радикальных мер, обвиняли власти во всех  смертных
грехах, и некоторые владельцы вилл на побережье заговорили  уже  о  том,
что пришло время перебираться за город. Но на следующий  день  агентство
объявило, что нашествие внезапно кончилось и  служба  очистки  подобрала
только незначительное количество дохлых крыс. Город вздохнул с  облегче-
нием.
   Однако в тот же день около полудня доктор Риэ, остановив перед  домом
машину, заметил в конце их улицы привратника, который еле  передвигался,
как-то нелепо растопырив руки и ноги и свесив голову,  будто  деревянный
паяц. Старика привратника поддерживал под руку священник, и доктор сразу
его узнал. Это был отец Панлю, весьма ученый и воинствующий иезуит;  они
не раз встречались, и Риэ знал, что в их городе преподобный отец пользу-
ется большим уважением даже среди людей, равнодушных к вопросам религии.
Доктор подождал их. У старика Мишеля неестественно блестели глаза, дыха-
ние со свистом вырывалось из груди. Вдруг что-то занемог,  объяснил  Ми-
шель, и решил выйти на воздух. Но во время прогулки у него начались  та-
кие резкие боли в области шеи, под мышками и в паху, что пришлось повер-
нуть обратно и попросить отца Панлю довести его до дома.
   - Там набрякло, - пояснил он. - Не мог до дому добраться.
   Высунув руку из окна автомобиля, доктор провел пальцем по шее старика
возле ключиц и нащупал твердый, как деревянный, узелок.
   - Идите ложитесь, смеряйте температуру, я загляну к вам под вечер.
   Привратник ушел, а Риэ спросил отца Панлю, что он думает  насчет  на-
шествия грызунов.
   - Очевидно, начнется эпидемия, - ответил святой отец, и в глазах его,
прикрытых круглыми стеклами очков, мелькнула улыбка.
   После завтрака Риэ перечитывал телеграмму, где жена сообщала о  своем
прибытии в санаторий, как вдруг раздался телефонный звонок.  Звонил  его
старый пациент, служащий мэрии. Он уже давно страдал сужением аорты,  и,
так как человек он был малоимущий, Риэ лечил его бесплатно.
   - Да, это я, вы меня, наверно, помните, - сказал он. - Но сейчас речь
не обо мне. Приходите поскорее, с моим соседом неладно.
   Голос его прерывался. Риэ подумал о привратнике и решил  заглянуть  к
нему попозже. Через несколько минут он уже добрался до одного из внешних
кварталов и открыл дверь низенького домика по улице Федерб. На  середине
сырой и вонючей лестницы он увидел Жозефа Грана, служащего мэрии,  кото-
рый вышел его встретить. Узкоплечий, длинный, сутулый, с тонкими  ногами
и руками, прокуренными желтыми усами, он казался старше своих пятидесяти
лет.
   - Сейчас чуть получше, - сказал он, шагнув навстречу Риэ, -  а  я  уж
испугался, что он кончается.
   Он высморкался. На третьем, то есть на самом верхнем, этаже Риэ  про-
чел на двери слева надпись, сделанную красным мелом: "Входите,  я  пове-
сился".
   Они вошли. Веревка свисала с люстры над опрокинутым стулом, стол  был
задвинут в угол. Но в петле никого не оказалось.
   - Я его вовремя успел вынуть из петли, - сказал Гран, который, как  и
всегда, с трудом подбирал слова, хотя лексикон его был и без того  небо-
гат. - Я как раз выходил и вдруг услышал шум. А  когда  увидел  надпись,
решил, что это розыгрыш, что ли. Но он так странно,  я  бы  сказал  даже
зловеще, застонал...
   Он поскреб себе затылок.
   - По моему мнению, это должно быть крайне мучительно. Ну, понятно,  я
вошел.
   Толкнув дверь, они очутились в светлой, бедно  обставленной  спальне.
На кровати с медными шишечками лежал  низкорослый  толстячок.  Дышал  он
громко и смотрел на вошедших воспаленными глазами. Доктор остановился на
пороге. Ему почудилось, будто в паузах между двумя  вздохами  он  слышит
слабый крысиный писк. Но в углах комнаты ничто не копошилось. Риэ  подо-
шел к кровати. Пациент, очевидно, упал с небольшой высоты, и упал  мягко
- позвонки были целы. Само собой разумеется, небольшое удушье. Не мешало
бы сделать рентгеновский снимок. Доктор впрыснул больному камфару и ска-
зал, что через несколько дней все будет в порядке.
   - Спасибо, доктор, - глухо пробормотал больной.  Риэ  спросил  Грана,
сообщил ли он о  случившемся  полицейскому  комиссару,  и  тот  смущенно
взглянул на него.
   - Нет, - сказал он, - нет. Я решил, что важнее...
   - Вы правы, - подтвердил Риэ, - тогда я сам сообщу.
   Но тут больной беспокойно шевельнулся, сел на кровати и  заявил,  что
он чувствует себя прекрасно и не стоит поэтому никому ничего сообщать.
   - Успокойтесь, - сказал Риэ. - Поверьте мне, все это  пустяки,  но  я
обязан сообщать о таких происшествиях.
   - Ox, - простонал больной.
   Он откинулся на подушку и тихонько заскулил. Гран, молча пощипывавший
усы, приблизился к постели.
   - Ну-ну, мсье Коттар, - проговорил он. -  Вы  сами  должны  понимать.
Ведь доктор, надо полагать, за такие вещи отвечает. А что,  если  вам  в
голову придет еще раз...
   Но Коттар, всхлипывая, заявил, что не придет, то была просто минутная
вспышка безумия и он лишь одного хочет - пускай его оставят в покое. Риэ
написал рецепт.
   - Ладно, - сказал он. - Не будем об этом. Я зайду дня через  два-три.
Только смотрите снова не наделайте глупостей.
   На лестничной площадке Риэ сказал Грану, что обязан заявить о  проис-
шедшем, но что он попросит комиссара начать расследование не раньше, чем
дня через два.
   - Ночью за ним стоило бы приглядеть. Семья у него есть?
   - Во всяком случае, я никого не знаю, но могу сам за ним присмотреть.
- Он покачал головой. - Признаться, я и его самого-то не так  уж  хорошо
знаю. Но нужно ведь помогать друг другу.
   Проходя по коридору, Риэ машинально посмотрел в угол и спросил Грана,
полностью ли исчезли крысы из их квартала. Чиновник не мог  сообщить  по
этому поводу ничего. Правда, ему рассказывали о крысином  нашествии,  но
он обычно не придает значения болтовне соседей.
   - У меня свои заботы, - сказал он.
   Риэ поспешно пожал ему руку. Нужно было еще написать  жене,  а  перед
тем навестить привратника.
   Газетчики, продающие вечерний выпуск, громкими криками возвещали, что
нашествие грызунов пресечено. Но, едва переступив порог каморки приврат-
ника, доктор увидел, что тот лежит, наполовину свесившись с кровати  над
помойным ведром, схватившись одной рукой за живот, другой  за  горло,  и
его рвет мучительно, с потугами, розоватой желчью. Ослабев от этих  уси-
лий, еле дыша, привратник снова улегся. Температура у него поднялась  до
39,5ё, железы на шее и суставы еще сильнее опухли, на боку выступили два
черных пятна. Теперь он жаловался, что у него ноет все нутро.
   - Жжет, - твердил он, - ух как жжет, сволочь!
   Губы неестественно темного цвета еле шевелились, он  бормотал  что-то
неразборчивое и все поворачивал к врачу свои рачьи глаза, на которые  от
нестерпимой головной боли то и дело наворачивались слезы. Жена с  трево-
гой смотрела на упорно молчавшего Риэ.
   - Доктор, - спросила она, - что это с ним такое?
   - Может быть любое. Пока ничего определенного сказать нельзя. До  ве-
чера подержите его на диете, дайте слабительное. И пусть побольше пьет.
   И впрямь, привратника все время мучила жажда. Вернувшись  домой,  Риэ
позвонил своему коллеге Ришару, одному из самых авторитетных врачей  го-
рода.
   - Нет, - ответил Ришар, - за последнее время никаких экстраординарных
случаев я не наблюдал.
   - Ни одного случая высокой температуры, лихорадки с локальным  воспа-
лением?
   - Ах да, пожалуй, в двух случаях лимфатические узлы были сильно  вос-
палены.
   - Сверх нормы?
   - Ну-у, - протянул Ришар, - норма, знаете ли... Но так или  иначе,  к
вечеру у привратника температура поднялась до 40ё, он бредил и жаловался
на крыс. Риэ решил сделать ему фиксирующий абсцесс. Почувствовав  жжение
от терпентина, больной завопил: "Ох, сволочи!"
   Лимфатические узлы еще сильнее набрякли, затвердели и на ощупь  каза-
лись жесткими, как дерево. Жена больного совсем потеряла голову.
   - Не отходите от него, - посоветовал доктор. - Если понадобится,  по-
зовите меня.
   На следующий день, тридцатого апреля, с влажно-голубого  неба  повеял
уже по-весеннему теплый ветер. Он принес из отдаленных пригородов благо-
ухание цветов. Утренние шумы казались звонче,  жизнерадостнее  обычного.
Для всего нашего небольшого городка, сбросившего с  себя  смутное  пред-
чувствие беды, под тяжестью которого мы прожили целую неделю, этот  день
стал подлинным днем прихода весны. Даже Риэ, получивший от  жены  бодрое
письмо, спустился к привратнику с ощущением какой-то душевной  легкости.
И в самом деле, температура к утру упала до 38ё. Больной слабо  улыбнул-
ся, не поднимая головы с подушки.
   - Ему лучше, да, доктор? - спросила жена.
   - Подождем еще немного.
   Но к полудню температура сразу поднялась до 40ё, больной не  переста-
вая бредил, приступы рвоты участились. Железы на шее стали еще болезнен-
нее на ощупь, и привратник все закидывал голову, как будто ему  хотелось
держать ее как можно дальше от тела. Жена сидела в изножье постели и че-
рез одеяло легонько придерживала ноги больного. Она молча  взглянула  на
врача.
   - Вот что, - сказал Риэ, - его необходимо изолировать и провести спе-
циальный курс лечения. Я позвоню в госпиталь, и мы перевезем его в каре-
те "скорой помощи".
   Часа через два, уже сидя в машине  "скорой  помощи",  доктор  и  жена
больного склонились над ним. С обметанных, распухших губ  срывались  об-
рывки слов: "Крысы! Крысы!" Лицо его позеленело, губы стали  как  воско-
вые, веки словно налились свинцом, дышал он прерывисто, поверхностно  и,
как бы распятый разбухшими железами, все жался в  угол  откидной  койки,
будто хотел, чтобы она захлопнулась над ним, будто какой-то голос,  иду-
щий из недр земли, не переставая звал его,  задыхающегося  под  какой-то
невидимой тяжестью. Жена плакала.
   - Значит, доктор, надежды уже нет?
   - Он скончался, - ответил Риэ.
   Смерть привратника, можно сказать, подвела черту под первым  периодом
зловещих предзнаменований и положила начало второму, относительно  более
трудному, где первоначальное изумление  мало-помалу  перешло  в  панику.
Прежде никто из наших сограждан даже мысли никогда не допускал - они по-
няли это только сейчас, - что именно нашему городку предназначено  стать
тем самым местом, где среди белого дня околевают  крысы,  а  привратники
гибнут от загадочных недугов. С этой  точки  зрения  мы,  следовательно,
заблуждались, и нам пришлось срочно пересматривать свои представления  о
мире. Если бы дело тем и ограничилось, привычка взяла бы  верх.  Но  еще
многим из нас - причем не только привратникам и беднякам - пришлось пос-
ледовать по пути, который первым проложил мсье Мишель.  Вот  с  этого-то
времени и возник страх, а ему сопутствовали раздумья.
   Однако, прежде чем приступить к подробному описанию дальнейших  собы-
тий, рассказчик считает полезным привести суждение другого свидетеля ка-
сательно этого этапа. Жан Тарру, с которым читатель уже встречался в на-
чале этого повествования, осел в Оране за несколько недель до чрезвычай-
ных событий и жил в одном из самых больших отелей в центре города.  Судя
по всему, жил он безбедно, на свои доходы. Но хотя город постепенно при-
вык к нему, никто не знал, откуда он взялся,  почему  живет  здесь.  Его
встречали во всех общественных местах. С первых весенних дней  его  чаще
всего можно было видеть на пляже, где он с явным удовольствием  нырял  и
плавал. Жизнерадостный, с неизменной улыбкой на губах, он, казалось, от-
давался всем развлечениям, но отнюдь не был их рабом... И в самом  деле,
можно назвать только одну его привычку -  усердные  посещения  испанских
танцовщиков и музыкантов, которых в нашем городе немало.
   Так или иначе, его записные книжки тоже содержат хронику этого  труд-
ного периода. Но тут, в сущности, мы имеем дело с совсем  особой  хрони-
кой, словно автор заведомо поставил себе целью все  умалять.  На  первый
взгляд кажется, будто Тарру как-то ухитряется видеть людей и предметы  в
перевернутый бинокль. Среди всеобщего смятения он, по сути дела, старал-
ся стать историографом того, что вообще не  имеет  истории.  Разумеется,
можно только  пожалеть  об  этой  предвзятости  и  заподозрить  душевную
черствость. Но при всем том его записи могут пополнить хронику этого пе-
риода множеством второстепенных деталей, имеющих, однако, свое значение;
более того, сама их своеобычность не позволяет нам судить  с  налету  об
этом безусловно занятном персонаже.
   Первые записи Жана Тарру относятся ко времени его прибытия в Оран.  С
самого начала в них чувствуется, что автор  до  странности  доволен  тем
обстоятельством, что попал в такой уродливый город. Там мы находим  под-
робное описание двух бронзовых львов, украшающих подъезд  мэрии,  вполне
благодушные замечания насчет отсутствия зелени, насчет неприглядного ви-
да зданий и нелепой планировки города. Эти  замечания  Тарру  перемежает
диалогами, подслушанными в трамваях и на улицах, причем  автор  избегает
любых комментариев, за исключением - но это уже позднее - одного  разго-
вора, касающегося некоего Кана. Тарру довелось присутствовать при беседе
двух трамвайных кондукторов.
   - Ты Кана знал? - спросил первый.
   - Какого Кана? Высокого такого, с черными усами?
   - Его самого. Он еще работал стрелочником.
   - Ну конечно, знал.
   - Так вот, он умер.
   - Ага, а когда?
   - Да после этой истории с крысами.
   - Смотри-ка! А что с ним такое было?
   - Не знаю, говорят, лихорадка. Да и вообще он слабого  здоровья  был.
Сделались у него нарывы под мышками. Ну, он и не выдержал.
   - А ведь с виду был вроде как все.
   - Нет, у него грудь была слабая, да еще он играл в духовом  оркестре.
А знаешь, как вредно дудеть на корнете-пистоне.
   - Да, - заключил второй, - когда у человека плохое  здоровье,  нечего
ему дудеть на корнете.
   Взвесив эти факты, Тарру задумывается над тем, с какой стати Кан явно
во вред своим собственным интересам вступил в духовой  оркестр  и  какие
скрытые причины побудили его рисковать жизнью  ради  сомнительного  удо-
вольствия участвовать в воскресных шествиях.
   Далее Тарру отмечает благоприятное впечатление, которое произвела  на
него сцена, почти ежедневно разыгрывавшаяся на  балконе  прямо  напротив
его окна. Его номер выходил в переулок, где в тени, отбрасываемой стена-
ми, мирно дремали кошки. Но ежедневно после второго завтрака, в те часы,
когда сморенный зноем город впадал в полусон, на балконе  напротив  окна
Тарру появлялся старичок. Седовласый, аккуратно причесанный,  в  костюме
военного покроя, старичок, держащийся по-солдатски прямо и строго,  нег-
ромко скликал кошек ласковым "кис-кис". Кошки, еще не трогаясь с  места,
подымали на него обесцвеченные сном глаза. Тогда старичок разрывал  лист
бумаги на маленькие клочки и сыпал их вниз, на улицу и на кошек,  а  те,
соблазнившись роем беленьких бабочек, ступали на мостовую и нерешительно
тянулись лапкой к обрывкам бумаги. Тут старичок смачно и метко плевал на
кошек. Если хотя бы один плевок достигал цели, он разражался хохотом.
   Наконец, нашего Тарру, по-видимому, совсем покорил торговый облик го-
рода, где все - и самое оживление, и даже удовольствия - как бы подчине-
но нуждам коммерции. Эта особенность (именно такой термин мы встречаем в
его записях) заслужила одобрение автора, и одна из хвалебных записей да-
же кончается словами: "Вот оно как!" Только в этих записях и проскальзы-
вают личные нотки. Трудно вполне оценить значение и важность этих  заме-
ток. Рассказав историю о том, как кассир отеля, обнаружив дохлую  крысу,
допустил ошибку в счете, Тарру добавляет менее четким, чем  обычно,  по-
черком: "Вопрос: как добиться того, чтобы не терять зря времени?  Ответ:
прочувствовать время во всей его протяженности Средства: проводить дни в
приемной зубного врача на жестком стуле; сидеть на балконе в воскресенье
после обеда; слушать доклады на непонятном для тебя языке; выбирать  са-
мые длинные и самые неудобные железнодорожные  маршруты  и,  разумеется,
ездить в поездах стоя; торчать в очереди у театральной кассы и не  брать
билета на спектакль и т. д. и т. п.".  Но  непосредственно  после  таких
скачков мысли и стиля в записных книжках идут подробнейшие описания  на-
ших городских трамваев, формы вагонов, отмечается то, что окрашены они в
неопределенно-бурый цвет, что в них всегда грязно, и кончаются эти сооб-
ражения словами: "Это обращает на себя внимание!", что, в сущности,  ни-
чего не объясняет.
   Во всяком случае, в записных книжках Тарру есть упоминание об исто