ию,  как  известно,  считать  не
умели. Семьдесят лет назад в Кантоне5 сдохло от чумы сорок  тысяч  крыс,
прежде чем бедствие обратилось на самих жителей. Но и в 1871 году не бы-
ло возможности точно подсчитать количество крыс. Подсчитывали  приблизи-
тельно, скопом и, конечно, допускали при этом ошибки. Между тем если од-
на крыса имеет в длину сантиметров тридцать, то сорок тысяч дохлых крыс,
положенные в ряд, составят...
   Но тут доктору изменило терпение. Он слишком дал  себе  волю,  а  вот
этого-то и не следовало допускать. Несколько случаев - это еще не эпиде-
мия, и, в общем-то, достаточно принять необходимые меры. Следовало  дер-
жаться того, что уже известно, например, ступор, прострация, покраснение
глаз, обметанные губы, головные боли, бубоны, мучительная  жажда,  бред,
пятна на теле, ощущение внутренней распятости, а в конце концов...  А  в
конце концов доктор Риэ мысленно подставлял фразу,  которой  в  учебнике
завершается перечисление симптомов: "Пульс  становится  нитеобразным,  и
любое, самое незначительное движение влечет за собой смерть". Да, в кон-
це концов все мы висим на ниточке, и три четверти людей - это уж  точная
цифра - спешат сделать то самое незначительное движение,  которое  их  и
сразит.
   Доктор все еще смотрел в окно. По ту сторону стекла - ясное  весеннее
небо, а по эту - слово, до сих пор звучавшее в  комнате:  "чума".  Слово
это содержало в себе не только то, что пожелала вложить в него наука, но
и бесконечную череду самых необычных картин, которые так не  вязались  с
нашим желто-серым городом, в меру оживленным в этот час, скорее  приглу-
шенно жужжащим, чем шумным, в сущности-то счастливым, если можно  только
быть одновременно счастливым и угрюмым. И это мирное и такое равнодушное
ко всему спокойствие одним росчерком, без особого труда зачеркивало дав-
но известные картины бедствий: зачумленные и покинутые  птицами  Афины6,
китайские города, забитые безгласными умирающими, марсельских  каторжни-
ков, скидывающих в ров сочащиеся кровью трупы7, постройку  великой  про-
вансальской стены8, долженствующей остановить яростный вихрь чумы, Яффу9
с ее отвратительными нищими, сырые и  прогнившие  подстилки,  валяющиеся
прямо на земляном полу константинопольского лазарета, зачумленных, кото-
рых тащат крючьями, карнавал врачей в масках во время Черной чумы10, со-
итие живых на погостах Милана11, повозки для мертвецов в сраженном  ужа-
сом Лондоне12 и все ночи, все дни, звенящие нескончаемым людским воплем.
Нет, даже все это было не в силах убить покой сегодняшнего  дня.  По  ту
сторону окна вдруг протренькал невидимый отсюда трамвай и сразу же опро-
верг жестокость и боль. Разве что море там, за шахматной доской  тусклых
зданий, свидетельствовало, что в мире есть нечто тревожащее, никогда  не
знающее покоя. И доктор Риэ, глядя на залив, вспомнил о кострах,  о  них
говорил Лукреций, - испуганные недугом афиняне  раскладывали  костры  на
берегу моря. Туда ночью сносили трупы, но берега уже не хватало, и живые
дрались, пуская в ход факелы, лишь бы отвоевать место в огне  тому,  кто
был им дорог, готовы были выдержать любую кровопролитную  схватку,  лишь
бы не бросить на произвол судьбы своего покойника... Без труда представ-
лялось багровое пламя костров рядом со спокойной темной гладью вод,  фа-
кельные битвы, потрескивание искр во мраке, густые клубы ядовитого дыма,
который подымался к строго  внимающему  небу.  Трудно  было  не  содрог-
нуться...
   Но все это умопомрачение рушилось перед доводами  разума.  Совершенно
верно, слово "чума" было произнесено, совершенно верно, как раз в ту са-
мую минуту просвистел бич и сразил одну или две жертвы. Ну и  что  же  -
еще не поздно остановить его. Главное - это ясно осознать то, что должно
быть осознано, прогнать прочь бесплодные видения  и  принять  надлежащие
меры. И тогда-де чума остановится: ведь человек не может представить се-
бе чуму или представляет ее неверно. Если она остановится, что всего ве-
роятнее, тогда все образуется. В противном случае люди узнают, что такое
чума и нет ли средства сначала ужиться с ней, чтобы уж затем одолеть.
   Доктор отворил окно, в комнату ворвался шум города. Из соседней  мас-
терской долетал короткий размеренный визг механической пилы. Риэ встрях-
нулся. Да, вот что дает уверенность - повседневный труд. Все прочее дер-
жится на ниточке, все зависит от того самого незначительного движения. К
этому не прилепишься. Главное - это хорошо делать свое дело.
 
   Вот о чем думал доктор Риэ, когда  ему  доложили,  что  пришел  Жозеф
Гран. Хотя Гран служил чиновником в мэрии и занимался там самыми  разно-
образными делами, время от времени ему, уже в  качестве  частного  лица,
поручали составлять статистические таблицы. Так, сейчас он  вел  подсчет
смертных случаев. И, будучи человеком  обязательным,  охотно  согласился
лично занести доктору копию своих подсчетов.
   Вместе с Граном явился и его сосед  Коттар.  Чиновник  еще  с  порога
взмахнул листком бумаги.
   - Цифры растут, доктор, - объявил он, - одиннадцать смертей  за  пос-
ледние сорок восемь часов.
   Риэ поздоровался с Коттаром, осведомился  о  его  самочувствии.  Гран
объяснил, что Коттар сам напросился прийти с  ним,  хотел  поблагодарить
доктора и принести извинения за доставленные хлопоты. Но Риэ уже  завла-
дел списком.
   - Н-да, - протянул он, - возможно, пришла  пора  назвать  болезнь  ее
настоящим именем. До сих пор мы тянули. Пойдемте со мной, мне нужно заг-
лянуть в лабораторию.
   - Верно, верно, - твердил Гран, спускаясь вслед за доктором по  лест-
нице. - Необходимо называть вещи своими именами. А как  прикажете  назы-
вать эту болезнь?
   - Пока еще я не могу вам ее назвать, впрочем, это вам ничего не даст.
   - Вот видите, - улыбнулся Гран. - Не так-то это легко.
   Они направились к Оружейной площади. Коттар упорно молчал. На  улицах
начал появляться народ. Быстротечные сумерки - других в нашем краю и  не
бывает - уже отступали перед ночным мраком, а на еще светлом  небосклоне
зажглись первые звезды. Через несколько секунд вспыхнули уличные фонари,
и сразу же все небо затянуло черной пеленой и громче стал гул голосов.
   - Простите, но я поеду на трамвае, - сказал Гран, когда они добрались
до угла Оружейной площади. - Вечера для меня священны. Как говорят у нас
на родине: "Никогда не откладывай на завтра...".
   Уже не в первый раз Риэ отметил про себя эту страсть Грана,  уроженца
Монтелимара13, ссылаться в разговоре кстати и некстати на местные  рече-
ния, да еще непременно добавлять повсеместно бытующие  банальные  фразы,
вроде "волшебная погода" или "феерическое освещение".
   - Правильно, - подхватил Коттар. - После обеда его из дому  не  выта-
щишь.
   Риэ спросил Грана, работает ли он вечерами для мэрии. Гран ответил  -
нет, работает для себя.
   - А-а, - протянул Риэ, просто чтобы сказать что-то, - ну и как,  идет
дело?
   - Я работаю уже много лет, значит, как-то идет... Хотя, с другой сто-
роны, особых успехов не заметно.
   - А чем, в сущности, вы занимаетесь? - спросил  доктор,  останавлива-
ясь.
   Гран, пробормотав что-то невнятное, нахлобучил на  свои  оттопыренные
уши круглую шляпу... Риэ смутно догадался, что речь идет о каком-то лич-
ном самоусовершенствовании. Но Гран уже распрощался и засеменил под  фи-
кусами бульвара Марны. У дверей лаборатории Коттар сказал  доктору,  что
очень бы хотел с ним повидаться еще раз и попросить совета. Риэ,  нервно
скручивая лежавшую в кармане таблицу, пригласил Коттара зайти к нему  на
прием, но тут же спохватился и сказал, что послезавтра будет в их  квар-
тале и под вечер сам заглянет к нему.
   Расставшись с Коттаром, доктор поймал себя на том, что все это  время
думает о Гране. Он представлял его в самом пекле чумной  эпидемии  -  не
такой, конечно, как нынешняя, не слишком грозной, а во время  какого-ни-
будь мора, вошедшего в историю. "Он из тех, кого чума щадит". И  тут  же
Риэ припомнил вычитанное где-то утверждение, будто чума щадит людей тще-
душных и обрушивается в первую очередь на людей могучей  комплекции.  И,
продолжая размышлять об этом, доктор решил, что, судя по виду  Грана,  у
него есть своя маленькая тайна.
   На первый взгляд Жозеф Гран  был  самым  типичным.  мелким  служащим.
Длинный, тощий, в широком не по мерке костюме, очевидно, нарочно покупа-
ет на номер больше, надеется, такой дольше будет носиться. В нижней  че-
люсти еще сохранилось несколько зубов, зато в  верхней  не  осталось  ни
единого. Когда он улыбался, верхняя губа уползала к носу и зияла  черная
дыра рта. Если добавить к этому портрету походку семинариста, неподража-
емое искусство скользить вдоль стен и незаметно протискиваться в  двери,
да еще застарелый запах подвала и табачного дыма, все  повадки  личности
незначительной, то, согласитесь сами, трудно представить себе такого че-
ловека иначе как за письменным столом, сверяющего  тариф  для  городских
банно-душевых заведений или подготовляющего для доклада молодому  делоп-
роизводителю материалы, касающиеся новой таксы на вывоз мусора и домовых
отбросов. Даже самый непредвзятый наблюдатель решил бы, что и родился-то
он на свет лишь для того, чтобы выполнять скромную, но  весьма  полезную
работу в качестве сверхштатного служащего мэрии за шестьдесят два франка
тридцать сантимов в день.
   И действительно, именно такое определение, по словам Грана, фигуриро-
вало в его личном деле в графе "квалификация". Когда двадцать  два  года
назад он из-за отсутствия средств вышел из учебного заведения, не  полу-
чив диплома, и согласился занять эту должность, ему, по его словам,  на-
мекнули, что аттестация не за горами. Следует только в течение некоторо-
го времени проявлять свою компетентность в щекотливых проблемах, которые
возникают перед нашей городской администрацией. А потом, уверили его, он
непременно дослужится до делопроизводителя, и это позволит ему жить без-
бедно. Впрочем, не тщеславие владело Жозефом Граном, как он и заверил  с
грустной улыбкой. Но перспектива обеспеченного и честного  существования
весьма его манила, тем более что он мог бы тогда с чистой совестью отда-
ваться любимому занятию. Если он согласился на эту должность, то из  са-
мых благородных побуждений и, если так можно выразиться, во имя верности
некоему идеалу.
   Это неопределенное положение длилось уже долгие годы, жизнь непомерно
дорожала, а оклад Грана оставался по-прежнему мизерным, хотя за это вре-
мя оклады несколько раз повышали. Он пожаловался на это Риэ, ведь  никто
вроде бы не замечает его положения. Вот здесь-то  и  коренится  самобыт-
ность Грана, или, во всяком случае, таков один из ее признаков. Он  и  в
самом деле мог бы сослаться если не на свои права, в которых не был осо-
бенно уверен, то, во всяком случае, на данные ему вначале заверения.  Но
во-первых, начальник канцелярии, пригласивший его на работу, давно умер,
да и сам Гран не помнил, в каких именно выражениях ему посулили  повыше-
ние. А главное, и, пожалуй, самое главное, было то, что  Жозеф  Гран  не
умел находить нужных слов.
   Вот эта характерная черта, насколько мог заметить Риэ, особенно  ярко
рисовала нашего Грана. Именно это и мешало ему всякий раз написать давно
задуманную докладную или  предпринять  другие,  соответствующие  обстоя-
тельствам шаги. Если верить ему, он чувствовал себя окончательно не спо-
собным употребить как слово "право", ибо сам не был  уверен  в  значении
этого понятия, так и слово "обещание", ибо оно прозвучало бы как  прямое
требование воздать ему должное и, следовательно,  граничило  бы  с  дер-
зостью, не слишком-то уместной для человека, занимающего столь  скромное
положение. С другой стороны, он наотрез  отказывался  употреблять  такие
слова, как "благосклонность", "ходатайство", "признательность", так  как
считал, что это унижает его человеческое достоинство.. Так вот из-за не-
возможности найти точное выражение наш Гран  продолжал  выполнять  самые
скромные функции чуть не до седых волос. Впрочем,  как  опять-таки  Гран
сам сообщил доктору Риэ, он постепенно стал замечать, что с материальной
стороны жизнь его так или иначе обеспечена, в основном  потому,  что  он
научился приспосабливать свои потребности к своим ресурсам. Тем самым он
признавал справедливость любимого изречения нашего мэра, крупного оранс-
кого промышленника, который настойчиво уверял, что в конце  концов  (при
этом мэр особенно налегал на слова "в конце концов", ибо на  них  факти-
чески базировалось все его рассуждение), итак, в конце концов никогда не
приходилось видеть, чтобы кто-нибудь умер с голоду.  Во  всяком  случае,
чуть ли не аскетическое существование, которое вел Жозеф Гран, и в самом
деле в конце концов освободило его от всех забот такого рода. Он продол-
жал подыскивать слова.
   Скажем прямо, что в известном смысле жизнь его могла  служить  приме-
ром. Он принадлежал к числу людей, достаточно редких как в нашем городе,
так и за его пределами, которые имеют мужество отдаваться  своим  добрым
чувствам. То малое, что он поведал  о  себе  доктору,  и  впрямь  свиде-
тельствовало о наличии доброты и сердечных привязанностях, о чем в  наши
дни не каждый решится сказать вслух. Без краски стыда  говорил  он,  что
любит племянников и сестру,  единственную  оставшуюся  у  него  в  живых
родственницу, и каждые два года ездит во Францию с ней повидаться. Он не
скрывал, что до сих пор воспоминания о родителях, которых он потерял еще
в молодости, причиняют ему боль. Признавался, что ему особенно мил  один
колокол в их квартале - каждый день ровно в пять часов он звонил  как-то
необыкновенно приятно. Но для выражения даже столь простых чувств  он  с
превеликой мукой подбирал нужные слова. Так что в  конце  концов  именно
этот труд по подбору слов стал главной его заботой. "Ах, доктор, - гово-
рил он, - как бы мне хотелось научиться выражать свои мысли!" И при каж-
дой встрече с Риэ он повторял эту фразу.
   В этот вечер, глядя вслед удалявшемуся Грану, Риэ  вдруг  понял,  что
тот имел в виду: без сомнения, чиновник пишет  книгу  или  что-нибудь  в
этом роде. Всю дорогу до самой лаборатории, куда  он  наконец  добрался,
мысль эта почему-то поддерживала Риэ. Он знал, что это глупо, но он не в
состоянии был поверить в то, что чума и в самом деле может  обосноваться
в городе, где встречаются скромные чиновники,  культивирующие  какую-ни-
будь почтенную манию. Точнее говоря, не знал, какое место отвести подоб-
ным маниям в условиях чумы, и вывел отсюда заключение,  что  практически
чуме не разгуляться среди наших сограждан.
 
   Назавтра, проявив незаурядную настойчивость, которая многим  казалась
просто неуместной, доктор Риэ добился от префектуры  согласия  на  созыв
санитарной комиссии.
   - Что верно, то верно, население встревожено, - признался Ришар. -  А
главное, еще эта болтовня, все эти преувеличения. Префект мне лично ска-
зал: "Если угодно, давайте действовать быстро, только не  подымайте  шу-
ма". Кстати, он уверен, что это ложная тревога.
   Бернар Риэ довез Кастеля в своей машине до префектуры.
   - Вам известно, что в департаменте нет сыворотки? - спросил старик.
   - Известно. Я звонил на склад. Директор точно с неба  свалился.  При-
дется выписывать сыворотку из Парижа.
   - Надеюсь, что хоть волокиты не будет.
   - Я уже телеграфировал, - ответил Риэ.
   Префект встретил членов комиссии хотя и любезно, но не без нервознос-
ти.
   - Приступим, господа, - сказал он, - Должен ли я резюмировать создав-
шееся положение?
   Ришар считал, что это лишнее. Врачам и так известно положение в горо-
де. Главное, пора уяснить себе, какие меры следует принять.
   - Главное, - грубо перебил Ришара старик  Кастель,  главное,  уяснить
себе - чума это или нет.
   Кто-то из врачей изумленно ахнул. Остальные,  видимо,  колебались.  А
префект даже подскочил на стуле и машинально оглянулся на дверь, как  бы
желая удостовериться, что это невероятное сообщение не просочилось в ко-
ридор. Ришар заявил, что, по его мнению, не следует поддаваться  панике:
речь идет о лихорадке, правда осложненной воспалением паховых желез, это
все, что можно сказать в данный момент; а в науке, как и в жизни,  гипо-
тезы всегда опасны. Старик Кастель, спокойно покусывавший желтый от  ни-
котина кончик уса, вскинул  на  Риэ  светлые  глаза.  Потом  благодушным
взглядом обвел присутствующих и заметил, что, по его твердому убеждению,
как раз это и есть чума. Но ежели признать этот факт официально, то при-
дется принимать драконовские меры. В сущности, он уверен, что именно это
пугает его уважаемых коллег, а раз так, он ради  их  спокойствия  охотно
готов согласиться, что это не чума. Префект нервно заерзал  на  стуле  и
сказал, что при всех условиях такие рассуждения неправильны.
   - Важно не то, правильные или нет, важно, чтобы они  заставили  заду-
маться.
   Так как Риэ молчал, его попросили высказать свое мнение.
   - Речь идет о лихорадке тифозного характера, но сопровождаемой  обра-
зованием бубонов и осложненной рвотами. Я произвел надсечку бубонов. Та-
ким образом я смог сделать анализы, и лаборатория предполагает, что  об-
наруженный ею микроб, очевидно, чумной.  Но  ради  полной  объективности
следует добавить, что найденный микроб  имеет  известные  отклонения  от
классического описания чумного микроба.
   Ришар подчеркнул, что именно это обстоятельство и должно  насторожить
врачей, что необходимо поэтому дождаться результатов целой серии  анали-
зов, благо они производятся уже несколько дней.
   - Раз микроб способен в течение трех суток в  четыре  раза  увеличить
объем селезенки, - после короткой паузы заговорил Риэ,  -  провоцировать
воспаление лимфатических желез брыжейки, причем  они  достигают  размера
апельсина и наполнены кашеобразной материей,  тут,  по-моему,  не  может
быть места для колебаний. Очаги заразы непрестанно множатся. Если не ос-
тановить болезнь, принявшую такие размеры, она вполне способна убить по-
ловину города в течение двух, а то и меньше месяцев. И  стало  быть,  не
так уж важно, как вы будете величать эту болезнь - чумой или лихорадкой.
Важно одно - помешать ей убить половину города.
   Ришар возразил, что не следует сгущать краски, что заразность болезни
к тому же еще не установлена, коль скоро родные заболевших живы и здоро-
вы.
   - Но больные-то умирают, - заметил Риэ. - Разумеется, риск  заражения
- величина не абсолютная, в противном случае болезнь возрастала бы с уг-
рожающей прогрессией и привела бы к молниеносной гибели всего населения.
Правильно, не надо сгущать краски. А принимать соответствующие меры  на-
до.
   Ришар позволил себе подытожить прения, напомнив  присутствующим,  что
если только эпидемия сама не перестанет расти, придется пресечь ее расп-
ространение, применяя строгие меры профилактики, предписанные законом, а
чтобы сделать это, нужно официально признать, что речь идет о чуме;  но,
поскольку пока что нет полной уверенности, надо еще и еще раз все проду-
мать.
   - Вопрос не в том, - возразил Риэ, - каковы меры, предписываемые  за-
коном, строги они или нет, дело в другом - следует ли прибегнуть к  ним,
чтобы предотвратить гибель половины города. Все прочее - дело  админист-
рации, и не случайно в нашем  законодательстве  предусмотрены  префекты,
которым надлежит решать подобные вопросы.
   - Бесспорно, - подтвердил префект, - но для этого  необходимо,  чтобы
вы официально признали, что идет речь об эпидемии чумы.
   - Если мы и не признаем, - сказал Риэ, - она все равно уничтожит  по-
ловину города.
   Тут заговорил явно нервничавший Ришар:
   - Все дело в том, что наш коллега верит, будто это  чума.  Это  видно
хотя бы из его описаний синдрома заболевания.
   Риэ возразил, что он описывал вовсе не синдром, а лишь то, что наблю-
дал своими собственными глазами. А наблюдал он бубоны,  пятна  на  теле,
высокую температуру, бред, летальный исход в течение двух суток.