е выводы? - спросил Рамбер.
   - Эх, нельзя одновременно лечить и знать, - ответил  Риэ.  -  Поэтому
будем стараться излечивать как можно скорее. Это самое неотложное.
   В полночь Тарру и Риэ вручили  Рамберу  план  квартала,  который  ему
предстояло инспектировать, и вдруг Tapру поглядел на часы. Подняв  голо-
ву, он встретил взгляд Рамбера.
   - Вы предупредили?
   Журналист отвел глаза.
   - Послал записку, - с трудом проговорил он, - еще прежде, чем  прийти
сюда, к вам.
   Сыворотку Кастеля испробовали только в конце октября. Практически эта
сыворотка была последней надеждой Риэ. Доктор был твердо убежден, что  в
случае новой неудачи город окончательно попадет под власть капризов чумы
независимо от того, будет ли хозяйничать эпидемия еще долгие месяцы  или
вдруг ни с того ни с сего пойдет на убыль.
   Накануне того дня, когда Кастель зашел к Риэ, заболел сын мсье Огона,
и всю семью полагалось отправить в карантин. Мать, сама только  что  вы-
шедшая из карантина, вынуждена была возвратиться туда снова.  Свято  чтя
приказы властей, следователь вызвал доктора Риэ, как только обнаружил на
теле ребенка первые пометы болезни. Когда Риэ явился, родители стояли  у
изножья постели. Девочку удалили из дома.  Мальчик  находился  в  первой
стадии болезни, характеризующейся полным упадком сил, и покорно дал себя
осмотреть. Когда доктор поднял голову, он встретил взгляд  отца,  увидел
бледное лицо матери, стоявшей чуть поодаль;  прижимая  к  губам  носовой
платок, она широко открытыми глазами следила за манипуляциями врача.
   - То самое, не так ли? - холодно спросил следователь.
   - Да, - ответил Риэ, снова посмотрев на ребенка.
   Глаза матери расширились от ужаса, но она ничего не сказала. Следова-
тель тоже молчал, потом вполголоса произнес:
   - Что ж, доктор, мы обязаны сделать то, что  предписывается  в  таких
случаях.
   Риэ старался не смотреть на мать, которая по-прежнему стояла поодаль,
зажимая рот платком.
   - Если я сейчас позвоню, все сделают быстро, - нерешительно  прогово-
рил он.
   Мсье Отон вызвался проводить его к телефону. Но доктор  повернулся  к
его жене:
   - Я очень огорчен. Вам придется собрать кое-какие вещи. Ведь вы знае-
те, как все это делается.
   Мадам Отон в каком-то оцепенении выслушала его. Глаз она не подняла.
   - Да, знаю, - сказала она, кивнув головой. - Сейчас соберу.
   Прежде чем уйти от них, Риэ, не удержавшись, спросил, не нужно ли  им
чего-нибудь. Мать по-прежнему молча смотрела на него. Но на сей раз  от-
вел глаза следователь.
   - Нет, спасибо, - сказал он, с трудом проглотив слюну, - только  спа-
сите моего ребенка.
   Вначале карантин был простой формальностью, но, когда за дело взялись
Риэ с Рамбером, все правила изоляции стали соблюдаться неукоснительно. В
частности, они потребовали, чтобы члены семьи больного помещались непре-
менно раздельно. Если один из них уже заразился, сам того не подозревая,
то не следует увеличивать риск. Риэ изложил эти соображения следователю,
который признал их весьма разумными. Однако они с  женой  переглянулись,
и, поймав их взгляд, доктор понял, как убиты оба  предстоящей  разлукой.
Мадам Отон с дочкой решено было устроить в отеле, отведенном под  каран-
тин, которым руководил Рамбер. Но мест там было в обрез, и на долю  сле-
дователя остался только так называемый лагерь для изолируемых, этот  ла-
герь устроила на городском стадионе префектура,  взяв  заимообразно  для
этой цели палатки у дорожного ведомства. Риэ извинился за несовершенство
лагеря, но мсье Отон сказал, что правила существуют для всех,  и  вполне
справедливо, что все им подчиняются.
   А мальчика перевезли во вспомогательный лазарет, который  устроили  в
бывшей классной комнате, поставив  десять  коек.  После  двадцатичасовой
борьбы Риэ понял, что случай безнадежен. Маленькое тельце без  сопротив-
ления отдалось во власть пожиравших его микробов.  На  хрупких  суставах
набухли совсем небольшие, но болезненные бубоны,  сковывавшие  движения.
Мальчик был заранее побежден недугом. Вот почему Риэ  решил  испробовать
на нем сыворотку Кастеля. В тот же день под вечер они  сделали  ему  ка-
пельное вливание. Но ребенок даже не реагировал. А  на  заре  следующего
дня все собрались у постели ребенка, чтобы проверить результаты решающе-
го опыта.
   Выйдя из состояния первоначального оцепенения, мальчик судорожно  во-
рочался под одеялом. С четырех часов утра доктор Кастель и Тарру не  от-
ходили от его постели, ежеминутно следя за усилением или ослаблением бо-
лезни. Тарру стоял в головах, чуть нагнув над  посте  лью  свой  могучий
торс. Риэ тоже стоял, но в изножье, а рядом сидел Кастель и с видом пол-
нейшего спокойствия читал какой-то старый медицинский труд. Но когда на-
чало светать, в бывшем школьном классе постепенно  собрались  и  другие.
Первым пришел Панлю, он встал напротив Тарру и прислонился к  стене.  На
лице его застыло страдальческое  выражение,  а  многодневная  усталость,
связанная с постоянной угрозой заражения, прочертила морщины на его баг-
ровом лбу. Пришел и Жозеф Гран. Было уже семь часов, и Гран попросил из-
винения, что еще не отдышался. Он только на минутку, просто забежал  уз-
нать, нет ли каких новостей. Риэ молча указал ему на  ребенка,  который,
зажмурив веки, сжав зубы, насколько позволяли  ему  силенки,  неподвижно
лежал с искаженным болью лицом и только все  перекатывал  голову  справа
налево по валику подушки без наволочки. А когда уже стало совсем  светло
и на черной классной доске, которую так и не  удосужились  снять,  можно
было различить нестертые столбики уравнения, явился Рамбер.  Он  присло-
нился к стене в изножье соседней койки и вытащил было из  кармана  пачку
сигарет. Но, посмотрев на мальчика, сунул ее обратно.
   Кастель, не вставая с места, бросил поверх очков взгляд на Риэ.
   - Об отце что-нибудь известно?
   - Нет, - ответил Риэ, - он в карантине, в лагере.
   Доктор изо всех сил  сжал  перекладину  кровати,  на  которой  стонал
мальчик. Он не спускал глаз с больного ребенка,  который  внезапно  весь
напрягся и, снова сжав зубки, как-то странно прогнулся в талии и медлен-
но раскинул руки и ноги. От маленького голенького тела, прикрытого  гру-
бым солдатским одеялом, шел острый запах пота  и  взмокшей  шерсти.  Ма-
ло-помалу тело мальчика обмякло, он свел руки и ноги и, по-прежнему  ни-
чего не видевший, ничего не говоривший, как будто задышал  быстрее.  Риэ
поймал взгляд Тарру, но тот сразу же отвел глаза.
   Они уже не раз видели смерть детей, коль скоро ужас, бушевавший в го-
роде в течение нескольких месяцев, не выбирал своих жертв, но впервые им
пришлось наблюдать мучения ребенка минута за минутой, как нынче утром. И
разумеется, недуг, поражавший невинные создания, они воспринимали именно
так, как оно и было на самом деле, - как нечто постыдное. Но до сих  пор
стыд этот был в какой-то мере отвлеченный, потому что  еще  ни  разу  не
следили они так долго за агонией невинного младенца, не смотрели ей пря-
мо в лицо.
   Но тут мальчик, словно его укусили в живот, снова скорчился, тоненько
пискнув. Так он, скорчившись, пролежал несколько долгих секунд, его била
дрожь, его сотрясали конвульсии,  как  будто  маленький  хрупкий  костяк
гнулся под яростным шквалом чумы, трещал под налетающими порывами  лихо-
радки. Когда шквал прошел, тело его чуть  обмякло,  казалось,  лихорадка
отступилась и бросила его, задыхающегося на этом влажном от пота,  зара-
женном микробами одре, где даже эта короткая передышка уже  походила  на
смерть. Когда в третий раз его накрыла жгучая волна, приподняла с посте-
ли, мальчик скрючился, забился в уголок, напуганный сжигавшим его жаром,
и яростно затряс головой,  отбрасывая  одеяло.  Крупные  слезы  брызнули
из-под его воспаленных век, поползли по свинцовому личику, а когда прис-
туп кончился, он, обессилев, развел костлявые ножонки и  ручки,  которые
за двое суток превратились в палочки, обтянутые кожей, и улегся в  неле-
пой позе распятого.
   Тарру нагнулся и отер своей тяжелой ладонью пот и слезы с  маленького
личика. Кастель захлопнул книгу и с минуту смотрел на больного. Он заго-
ворил было, но в середине фразы ему пришлось откашляться, так как  голос
сорвался и прозвучал неестественно.
   - Утренней ремиссии не было, Риэ?
   Риэ сказал, что не было, однако ребенок сопротивляется болезни  много
дольше обычного. Панлю, устало привалившийся к  стене,  произнес  глухим
голосом:
   - Если ему суждено умереть, он будет страдать много дольше обычного.
   Доктор резко повернулся к нему, открыл было  рот,  но  заставил  себя
промолчать, что, видимо, стоило ему немалого  труда,  и  снова  устремил
взгляд на мальчика.
   По палате все шире разливался дневной свет. Стоны, которые шли с пяти
соседних коек, где беспокойно  ворочались  человеческие  фигуры,  свиде-
тельствовали о какой-то сознательной сдержанности.  Только  из  дальнего
угла несся крик, который через равные промежутки сменялся короткими оха-
ми, в них было больше удивления,  чем  страдания.  Казалось  даже,  сами
больные уже притерпелись и не испытывают страха, как в начале  эпидемии.
В их теперешнем отношении к болезни чувствовалось что-то вроде ее  прия-
тия. Один только ребенок бился с недугом изо всех своих сил.  Риэ  время
от времени щупал ему пульс, впрочем без особой надобности, а скорее что-
бы выйти из состояния одолевавшего его цепенящего бессилия, и  когда  он
закрывал глаза, то чувствовал, как ему самому передается  чужой  трепет,
стучит в его жилах вместе с собственной его кровью. В такие мгновения он
как бы отождествлял себя с истязуемым болезнью ребенком и старался  под-
держать его всеми своими еще не сдавшими силами. Но проходила минута - и
два этих сердца бились уже не в унисон, ребенок ускользал от Риэ, и уси-
лия врача рушились в пустоту. Тогда он отпускал тоненькое запястье и от-
ходил на место.
   Розоватый свет, падавший из окон на стены, выбеленные известкой, пос-
тепенно принимал желтый оттенок. Там, за оконными стеклами, уже  потрес-
кивало знойное утро. Вряд ли они, собравшиеся у  постели,  слышали,  как
ушел Гран, пообещав заглянуть еще. Они ждали. Ребенок, лежавший с закры-
тыми глазами, казалось, стал чуть поспокойнее. Пальцы  его,  похожие  на
коготки птицы, осторожно перебирали край койки. Потом они всползли квер-
ху, поцарапали одеяло на уровне колен, и внезапно мальчик скрючил  ноги,
подтянул их к животу и застыл в неподвижности.  Тут  он  впервые  открыл
глаза и посмотрел прямо на Риэ, стоявшего рядом. На лицо его,  изглодан-
ное болезнью, как бы легла маска из серой глины, рот приоткрылся, и поч-
ти сразу же с туб сорвался крик, один-единственный, протяжный, чуть  за-
миравший во время вздохов и заполнивший всю палату монотонной надтресну-
той жалобой, протестом до того нечеловеческим, что, казалось, исходит он
ото всех людей разом. Риэ стиснул зубы, Тарру отвернулся. Рамбер  шагнул
вперед и стал рядом с Кастелем, который закрыл лежавшую у него на  коле-
нях книгу. Отец Панлю посмотрел на этот обметанный болезнью рот, из  ко-
торого рвался не детский крик, а крик вне возраста. Он опустился на  ко-
лени, и все остальные сочли вполне естественными слова, что он  произнес
отчетливо, но сдавленным голосом, не заглушаемым этим никому не  принад-
лежавшим жалобным стоном: "Господи, спаси этого ребенка!"
   Но ребенок не замолкал, и больные  в  палате  заволновались.  Тот,  в
дальнем углу, по-прежнему вскрикивавший время от времени, вскрикивал те-
перь в ином, учащенном ритме, и скоро отдельные его возгласы тоже  прев-
ратились в настоящий вопль, сопровождаемый все усиливавшимся стоном дру-
гих больных. Со всех углов палаты к ним подступала волна рыданий, заглу-
шая молитву отца Панлю, и Риэ, судорожно вцепившись  пальцами  в  спинку
кровати, закрыл глаза, он словно опьянел от усталости и отвращения.
   Когда он поднял веки, рядом с ним стоял Тарру.
   - Придется мне уйти, - сказал Риэ. - Не могу этого выносить.
   Но вдруг больные, как по команде, замолчали. И тут только доктор  по-
нял, что крики мальчика слабеют, слабеют с  каждым  мгновением  и  вдруг
совсем прекратились. Вокруг снова послышались стоны,  но  глухие,  будто
отдаленное эхо той борьбы, которая только что завершилась. Ибо  она  за-
вершилась. Кастель обошел койку и сказал, что это конец. Не закрыв  мол-
чавшего уже теперь рта, ребенок тихо покоился  среди  сбитых  одеял,  он
вдруг стал совеем крохотный, а на щеках его так и не высохли слезы.
   Отец Панлю приблизился к постели и перекрестил покойника. Потом,  по-
добрав полы сутаны, побрел по главному проходу.
   - Значит, опять все начнем сызнова? - обратился к Кастелю Тарру.
   Старик доктор покачал головой.
   - Возможно, - криво улыбнулся он. - В конце  концов  мальчик  боролся
долго.
   Тем временем Риэ уже вышел из палаты; шагал он так быстро и  с  таким
странным лицом, что отец Панлю, которого он перегнал в коридоре, схватил
доктора за локоть и удержал.
   - Ну-ну, доктор, - сказал он.
   Все так же запальчиво Риэ обернулся и яростно бросил в лицо Панлю:
   - У этого-то, надеюсь, не было грехов - вы сами это отлично знаете!
   Потом он отвернулся, обогнал отца Панлю и направился в глубь школьно-
го сада. Там он уселся на скамейку, стоявшую среди пыльных  деревцев,  и
стер ладонью пот, стекавший со лба на веки. Ему  хотелось  кричать,  во-
пить, лишь бы лопнул наконец этот проклятый узел, перерезавший ему  над-
вое сердце. Зной медленно просачивался сквозь листья фикусов.  Бирюзовое
утреннее небо быстро заволакивало, как бельмом, белесой пленкой, и  воз-
дух стал еще душнее. Риэ тупо сидел на скамье. Он глядел  на  ветки,  на
небо, и постепенно дыхание его налаживалось, уходила усталость.
   - Почему вы говорили со мной так гневно? -  раздался  за  его  спиной
чей-то голос. - Я тоже с трудом вынес это зрелище.
   Риэ обернулся к отцу Панлю.
   - Вы правы, простите меня, - сказал он. - Но усталость это то же  су-
масшествие, и в иные часы для меня в этом городе не  существует  ничего,
кроме моего протеста.
   - Понимаю, - пробормотал отец Панлю.  -  Это  действительно  вызывает
протест, ибо превосходит все наши человеческие мерки. Но быть может,  мы
обязаны любить то, чего не можем объять умом.
   Риэ резко выпрямился. Он посмотрел  на  отца  Панлю,  вложив  в  свой
взгляд всю силу и страсть, отпущенные ему природой, и тряхнул головой.
   - Нет, отец мой, - сказал он. - У меня  лично  иное  представление  о
любви. И даже на смертном одре я не приму этот мир Божий,  где  истязают
детей.
   Лицо Панлю болезненно сжалось, словно по нему прошла тень.
   - Теперь, доктор, - грустно произнес он, - я понял, что зовется  бла-
годатью.
   Но Риэ уже снова обмяк на своей скамейке. Вновь  поднялась  из  самых
глубин усталость, и он проговорил более мягко:
   - У меня ее нет, я знаю. Но я не хочу вступать с вами в такие  споры.
Мы вместе трудимся ради того, что объединяет нас, и это за пределами бо-
гохульства и молитвы! Только одно это и важно.
   Отец Панлю опустился рядом с Риэ. Вид у него был взволнованный,
   - Да, - сказал он, -- и вы, вы тоже трудитесь ради спасения человека.
   Риэ вымученно улыбнулся:
   - Ну, знаете ли, для меня такие слова, как спасение человека,  звучат
слишком громко. Так далеко я не заглядываю. Меня интересует здоровье че-
ловека, в первую очередь здоровье.
   Отец Панлю нерешительно молчал.
   - Доктор, - наконец проговорил он.
   Но сразу осекся. По его лбу тоже каплями стекал пот. Он буркнул:  "До
свидания", поднялся со скамьи, глаза его блестели. Он  уже  шагнул  было
прочь, но тут Риэ, сидевший в задумчивости, тоже встал и подошел к нему.
   - Еще раз простите меня, пожалуйста, - сказал  он.  -  Поверьте,  эта
вспышка не повторится;
   Отец Панлю протянул доктору руку и печально произнес:
   - И однако я вас не переубедил!
   - А что бы это дало? - возразил Риэ. - Вы сами знаете, что я ненавижу
зло и смерть. И хотите ли вы или нет, мы здесь вместе  для  того,  чтобы
страдать от этого и с этим бороться.
   Риэ задержал руку отца Панлю в своей.
   - Вот видите, - добавил он, избегая глядеть на него, - теперь  и  сам
Господь Бог не может нас разлучить.
 
   С того самого дня, как отец Панлю вступил в санитарную дружину, он не
вылезал из лазаретов и пораженных чумой кварталов. Среди членов  дружины
он занял место, которое, на его взгляд, больше всего  подходило  ему  по
рангу, то есть первое. Смертей он нагляделся с избытком. И хотя теорети-
чески он был защищен от заражения предохранительными прививками, мысль о
собственной смерти не была  ему  чуждой.  Внешне  он  при  всех  обстоя-
тельствах сохранял спокойствие. Но с того дня, когда он в  течение  нес-
кольких часов смотрел на умирающего ребенка, что-то в  нем  надломилось.
На лице все явственнее читалось внутреннее напряжение. И когда он как-то
с улыбкой сказал Риэ, что как раз готовит небольшую работу - трактат  на
тему: "Должен ли священнослужитель обращаться к врачу?", доктору почуди-
лось, будто за этими словами скрывается нечто большее, чем хотел сказать
святой отец. Риэ выразил желание ознакомиться с этим  трудом,  но  Панлю
заявил, что вскоре он произнесет во время мессы проповедь и  постарается
изложить в ней хотя бы отдельные свои соображения.
   - Буду очень рад, доктор, если вы тоже придете; уверен, что  вас  это
заинтересует.
   Вторая проповедь отца Панлю пришлась на ветреный день. Откровенно го-
воря, ряды присутствующих по сравнению с первым разом значительно  поре-
дели. Главное потому, что подобные зрелища уже потеряли для  наших  сог-
раждан прелесть новизны. Да и слово "новизна" тоже утратило свой  перво-
начальный смысл в те трудные дни, какие переживал наш город. К  тому  же
большинство наших сограждан, если даже они еще не окончательно  отверну-
лись от выполнения религиозных обязанностей или не сочетали  их  слишком
открыто со своей  личной,  глубоко  безнравственной  жизнью,  восполняли
обычные посещения церкви довольно-таки нелепыми суевериями. Они  предпо-
читали не ходить к мессе, зато  носили  на  шее  медальоны,,  обладающие
свойством предохранять от недугов, или амулеты  с  изображением  святого
Роха.
   В качестве иллюстрации можно  привести  неумеренное  увлечение  наших
сограждан различными пророчествами. Так, весной все мы с минуты на мину-
ту дружно ждали прекращения чумы и никому не приходило в голову  выспра-
шивать соседа его мнение о сроках эпидемии, поскольку все старались себя
убедить, что она вот-вот затухнет. Но шли дни, и  люди  начади  бояться,
что беда вообще никогда не кончится,  и  тогда-то  прекращение  эпидемии
стало объектом всеобщих чаяний. Тут-то и стали ходить по рукам различные
прорицания, почерпнутые из высказываний католических святых  или  проро-
ков. Владельцы городских типографий быстренько  смекнули,  какую  выгоду
можно извлечь из этого поголовного увлечения, и отпечатали во  множестве
экземпляров тексты, циркулировавшие по всему Орану. Но, заметив, что это
не насытило жадного любопытства публики, дельцы предприняли розыски, пе-
рерыли все городские библиотеки и,  обнаружив  подходящие  свидетельства
такого рода, рассыпанные по местным летописям, распространяли их по  го-
роду. Но поскольку летопись скупа на подобные прорицания, их стали зака-
зывать журналистам, которые, по крайней мере в этом пункте, выказали се-
бя столь же сведущими, как их учителя в минувших веках.
   Некоторые из этих пророчеств печатались подвалами в газетах. Читатели
набрасывались на них с такой же жадностью, как на сентиментальные  исто-
рийки, помещавшиеся на последней странице в благословенные времена  здо-
ровья. Некоторые из этих прорицаний базировались на  весьма  причудливых
подсчетах, где все было вперемешку: и непременно цифра тысяча,  и  коли-
чество смертей, и подсчет месяцев, прошедших под  властью  чумы.  Другие
проводили сравнения с великими чумными морами, именуемыми в п