дставить корпорацию.
   - Тогда почему? Давай играть по-честному: я ответил на твой вопрос, а
ты ответь на мой. Ты  мог  запросто  поставить  подпись  на  договоре  о
покупке уотерфордского завода. А там - пусть голова болит у  кого-нибудь
другого. Так почему же ты этого не сделал?
   - Я не могу тебе этого объяснить, - сказал он. -  Я  прислушивался  к
самому себе. Но люди говорят сами  с  собой  на  другом  языке,  и  если
попытаться облечь его в слова, то получается какое-то дерьмо собачье. Но
я абсолютно уверен, что поступил правильно.
   Орднер неотрывно буравил его взглядом.
   - А о Мэри ты подумал?
   Он молчал.
   - Иди домой, Барт, - сказал Орднер.
   - Чего ты хочешь, Стив?
   Орднер нетерпеливо помотал головой.
   - Наш  разговор  окончен,  Барт.  Если  ты  хочешь  почесать  языком,
отправляйся в бар и найди там себе какого-нибудь собутыльника.  Он  тебя
внимательно выслушает.
   - Чего тебе от меня надо?
   - Только одного: чтобы ты убрался отсюда и отправился домой.
   - Тогда чего тебе надо от жизни? Что тебя с ней связывает, отвечай!
   - Иди домой, Барт.
   - Отвечай мне! Чего ты хочешь? - Он настойчиво смотрел Орднеру  прямо
в глаза.
   - Я хочу того же, чего хотят все, - спокойно ответил  Орднер.  -  Иди
домой, Барт.
   Он вышел не оглядываясь.  Больше  в  этом  кабинете  он  ни  разу  не
побывал.
   Когда он добрался до "Подержанных автомобилей Мальоре", валил  густой
снег. Почти все встречные машины ехали  с  зажженными  фарами.  Дворники
ритмично поскрипывали, и подтаявший снег стекал по  трехслойному  стеклу
машины, словно чьи-то слезы.
   Он поставил машину на задворках и пошел  по  направлению  к  конторе.
Прежде чем войти, он изучил свое призрачное отражение в дверном стекле и
соскреб с губ облепившую их тонкую розовую пленку.  Встреча  с  Орднером
вывела его из себя куда больше, чем он мог предвидеть. Он купил в аптеке
пузырек "Пепто-Бисмола" и по дороге сюда опустошил его по  крайней  мере
наполовину. Вот такие дела, Фред,  теперь,  наверное,  неделю  срать  не
придется. Но Фредди не  было  дома.  Должно  быть,  отправился  навещать
родственников Монохана в окрестностях Бомбея.
   Женщина за арифмометром наградила его странной задумчивой  улыбкой  и
махнула в направлении кабинета.
   Мальоре был в одиночестве. Он читал  "Уолл-стрит  Джорнл".  Когда  он
вошел, Мальоре швырнул газету в корзину для бумаг,  и  она,  прошелестев
над столом, приземлилась в нее с глухим стуком.
   - Все это катится  к  чертовой  бабушке,  -  сказал  Мальоре,  словно
продолжая некий внутренний диалог, начатый некоторое время назад. -  Все
эти  брокеры,  торгующие  ценными  бумагами,  -  просто  старые  калоши.
Правильно Пол Харви говорит. Подаст ли президент в отставку? Подаст?  А,
может,  не  подаст?  Или  все-таки  подаст?  Обанкротится  ли  "Дженерал
Электрик" в связи с энергетическим кризисом? От  всего  этого  дерьма  у
меня задница начинает болеть.
   - Да, это точно, - сказал он,  толком  не  представляя  себе,  с  чем
именно он соглашается. Он чувствовал себя немного не в своей тарелке и к
тому же не совсем был уверен в том, что Мальоре помнит, кто он такой.  А
что он ему скажет?
   Я тот  самый  парень,  который  назвал  вас  вчера  моржовым  хреном,
помните? Сказать  по  правде,  не  самое  удачное  начало  для  делового
разговора.
   - Снег пошел сильнее, да?
   - Да.
   - Я терпеть не могу снег.  Мой  брат,  так  тот  вообще  отправляется
каждый год в Пуэрто-Рико первого ноября и остается там  до  пятнадцатого
апреля. Ему там принадлежат сорок процентов одного отеля.  Говорит,  что
должен присматривать, как работают его капиталовложения. Этакий  говнюк.
Да он за своей задницей не может  толком  присмотреть,  после  того  как
посрет, а тут придумал тоже - капиталовложения... Чего тебе надо?
   - Простите? - Он вздрогнул и почувствовал себя как-то неудобно.
   - Ты приехал ко мне, чтобы что-то у меня получить. Как я могу достать
тебе то, что ты хочешь, если я не знаю, что это такое?
   Он с удивлением обнаружил, что не может ответить на этот  откровенный
вопрос. Казалось, что у слова, обозначавшего  то,  в  чем  он  нуждался,
слишком много углов, чтобы он мог вытолкнуть его изо рта. Он вспомнил об
одной своей шалости, которую совершил еще ребенком, и улыбнулся уголками
рта.
   - Что там  такого  смешного?  -  заинтересовался  Мальоре.  -  Давай,
выкладывай.
   - Однажды, когда я был еще ребенком, я засунул йо-йо <Йо-йо - детская
игрушка, круглый диск на веревочке с пружиной внутри, русский эквивалент
- чертик на веревочке - прим. Перев.> себе в рот, - сказал он.
   - И это, по-твоему, смешно?
   - Нет, не это. Я потом не мог его  вынуть  -  вот  это  смешно.  Мама
отвела меня к доктору, и он вынул эту штуку. Он ущипнул меня за задницу,
а когда я разинул рот, чтобы  завопить,  он  просто  выхватил  ее  двумя
пальцами.
   - Лично я не собираюсь тебя щипать за задницу, -  сказал  Мальоре.  -
Что тебе нужно, Доуз?
   - Взрывчатые вещества, - сказал он.
   Мальоре внимательно посмотрел на него, потом закатил  глаза  и  хотел
было что-то сказать, но в последний момент передумал и задумчиво почесал
подбородок. - Взрывчатые вещества, стало быть, - сказал он наконец.
   - Да.
   - Я знал,  что  у  этого  парня  крыша  поехала,  -  сказал  Мальоре,
обращаясь к самому себе. - Когда ты ушел, я еще сказал Питу: вот парень,
который нарывается на несчастный случай, прямо-таки лезет на рожон.  Так
ему и сказал.
   Он ничего не ответил. Фраза  о  несчастном  случае  напомнила  ему  о
Джонни Уокере.
   - Ну ладно-ладно, хорошо, ответь мне только на один вопрос: для  чего
тебе нужны взрывчатые  вещества?  Ты  что,  хочешь  взорвать  египетскую
торговую выставку? Или положить взрывчатку в самолет? Или,  может  быть,
просто-напросто отправить в ад свою любимую тещу?
   - Я бы не стал тратить на тещу взрывчатку, - ответил он,  и  оба  они
засмеялись, но атмосфера продолжала оставаться напряженной.
   - Так в чем же дело? Кто тебе насолил?
   - Никто мне не насолил, - ответил он. - Если бы дело  было  только  в
этом, если бы я хотел кого-нибудь убить, я бы просто купил  пистолет,  и
все. - Тут он вспомнил, что он уже купил пистолет, и не только пистолет,
но  и  винтовку,  и  его  закормленный  "Пепто-Бисмолом"   живот   вновь
почувствовал себя неспокойно.
   - Так зачем же тебе взрывчатые вещества?
   - Я хочу взорвать дорогу.
   Мальоре  посмотрел  на  него  с  откровенным  недоверием.   Все   его
эмоциональные проявления отличались некоторой преувеличенностью,  словно
он приспособил свой характер к увеличительным свойствам своих  очков.  -
Итак, ты хочешь взорвать дорогу. Какую дорогу?
   - Она, вообще-то, еще не построена. -  Он  начал  получать  от  этого
разговора своего рода извращенное удовольствие.  Кроме  того,  это  ведь
оттягивало предстоящее ему неизбежное объяснение с Мэри.
   - Итак,  ты  хочешь  взорвать  дорогу,  которая,  вообще-то,  еще  не
построена. Боюсь, мистер, я тебя принял не за того, кто ты есть. У  тебя
не просто крыша поехала. Ты - самый обыкновенный природный псих.  Можешь
ты объяснить, чего ты, наконец, хочешь?
   Тщательно выбирая слова, он сказал:
   - По решению городского  совета  строится  дорога,  которую  называют
новым участком 784-й автострады. Когда она будет  закончена,  автострада
будет проходить прямо через город. По целому ряду причин, в которые я не
хочу вдаваться, - потому что не могу, - эта дорога уничтожила к чертовой
матери двадцать лет моей жизни. Это...
   - Потому что они собираются снести прачечную, в которой ты работаешь,
и дом, в котором ты живешь?
   - Откуда вы это знаете?
   - Я же тебе говорил, что я тебя проверю. Ты что, подумал, что я шучу?
Я даже знал, что ты потеряешь свою работу. Может быть, даже раньше  тебя
самого.
   - Нет, я знал об этом еще месяц назад, - машинально возразил он.
   - Ну хорошо, объясни мне, пожалуйста, как  конкретно  ты  собираешься
все это осуществить? Может быть, ты просто собираешься проехаться  вдоль
строительства, поджигая бикфордовы шнуры своей сигарой и швыряя из  окна
машины связки динамитных шашек?
   - Нет. Когда бывает праздник, они  оставляют  свои  машины  на  месте
работ. Я хочу их все подорвать. Кроме того, есть еще три новых эстакады.
Их я тоже хочу взорвать.
   Мальоре вылупился на него расширившимися от удивления глазами. Так он
смотрел на него  довольно  долгое  время.  Потом  он  откинул  голову  и
расхохотался. Живот его трясся, а пряжка его брючного ремня ходила вверх
и вниз, словно  щепка  на  поверхности  бурного  ручья.  Его  хохот  был
громким, искренним, сочным.  Он  хохотал  до  тех  пор,  пока  слезы  не
брызнули у него из глаз, и  тогда  он  вынул  откуда-то  из  внутреннего
кармана огромный носовой платок нелепого вида и вытер  их.  Он  стоял  и
смотрел, как Мальоре  смеется,  а  потом  вдруг  почувствовал  внезапную
уверенность в том, что этот толстый человек в очках с  сильными  линзами
обязательно добудет ему взрывчатые вещества. Он продолжал  наблюдать  за
Мальоре, улыбаясь одними уголками рта.  Он  не  возражал  против  смеха.
Сегодня смех звучал хорошо.
   - Ну, парень, ты - законченный псих, это уж точно, - выдавил из  себя
Мальоре, когда его хохот понемногу перешел в хихиканья и всхлипывания. -
Как жаль, что Пита здесь нет и  он  ничего  этого  не  слышал.  Ведь  он
никогда мне не поверит. Вчера ты назвал меня х-хи-хи-хреном моржовым,  а
с-с-сегодня...  С-с-с-сегодня...  -  И  он  вновь  зашелся   раскатистым
хохотом, то и дело утирая платком катящиеся по щекам крупные слезы.
   Когда его веселье снова поутихло, он спросил:
   - И как  вы  собираетесь  финансировать  это  маленькое  предприятие,
мистер Доуз? Теперь, когда вы лишились своей высокооплачиваемой работы?
   Интересно   он   это   сформулировал.   Когда   вы   лишились   своей
высокооплачиваемой работы. Эта фраза придала всему случившемуся  сегодня
ощутимую реальность. Он потерял работу. Все это не было сном.
   - В прошлом месяце я вернул в компанию страховой полис на мою жизнь и
получил за него деньги, - сказал он. - Я делал взносы за  десятитысячную
страховку в течение десяти лет. Получилось около трех тысяч долларов.  -
Неужели ты уже тогда все это планировал?
   - Нет, - сказал он честно. - Когда я получил деньги за  страховку,  я
еще толком не знал, зачем они мне понадобятся.
   - Стало быть, в те дни ты еще оставлял себе все пути  открытыми,  да?
Ты думал, что, может быть, лучше просто поджечь дорогу, или  расстрелять
ее из пулемета, или придушить ее, а может быть...
   - Нет. Я просто еще не знал, что я собираюсь сделать. Теперь я знаю.
   - Понятно. На мою помощь можешь не рассчитывать.
   - Что? - Он уставился  на  Мальоре,  искренне  пораженный.  Такого  в
сценарии не  было  предусмотрено.  Мальоре  должен  был  какое-то  время
помучить его расспросами, наподобие сурового, но справедливого  отца.  А
потом достать ему взрывчатку. Ну, может быть, еще произнести  ритуальную
фразу, что-нибудь наподобие:
   Если тебя поймают, я скажу, что ни разу тебя в глаза не видел.
   - Что вы сказали?
   - Я сказал нет. Н-Е-Т.  По-моему,  я  достаточно  ясно  выразил  свою
мысль. - Он подался вперед. Добродушные искорки  исчезли  из  его  глаз,
словно их никогда  там  и  не  было.  Теперь  они  казались  мертвыми  и
неожиданно маленькими, несмотря на  увеличительный  эффект  стекол.  Они
ничуть не были похожи на глаза развеселого неаполитанского Санта-Клауса,
готового принести тебе на Рождество  любой  подарок  -  чего  бы  ты  ни
пожелал.
   - Послушайте, - сказал он Мальоре. - Если меня поймают, я ни словом о
вас не обмолвлюсь. Даже имени вашего ни разу не упомяну.
   - Как же, поверил я тебе, держи карман шире!  Да  ты  расколешься  на
первом  же  допросе,  твой  адвокат  докажет  твою   невменяемость,   ты
отправишься в бесплатный санаторий с четырехразовой кормежкой и  цветным
телевизором, а мне приделают пожизненное. Ищи дурака.
   - Да нет, послушайте...
   - Нет, это ты меня послушай, - перебил  его  Мальоре.  -  Ты  забавен
только до определенного предела. А мы этот предел уже  миновали.  Раз  я
сказал нет, значит нет, и  никаких  гвоздей.  Никакого  оружия,  никакой
взрывчатки, никакого динамита, вообще ничего. Хочешь  узнать  почему?  Я
тебе объясню. Ты - недоделанный  психопат,  а  я  -  бизнесмен,  деловой
человек. Кто-то сказал тебе, что я могу "достать", чего только  душа  не
пожелает. И я действительно могу кое-что достать. И уже  достал,  причем
для огромного числа людей. Но и для себя я тоже кое-что достал. В  сорок
шестом году я получил два с половиной года за незаконное ношение оружия.
Оттрубил десять месяцев. В пятьдесят втором на  меня  пытались  повесить
обвинение в причастности к мафии, но я отвертелся. В пятьдесят пятом мне
шили уклонение от налогов, но и тут я отвертелся. В пятьдесят девятом на
меня повесили скупку краденого, и тут  мне  не  удалось  отвертеться.  Я
отсидел  восемнадцать  месяцев  в   Каслтоне,   зато   парень,   который
разоткровенничался перед присяжными, получил симпатичную уютную  могилку
полтора на два метра. С пятьдесят девятого меня арестовывали  три  раза,
причем дважды дело было прекращено за недостаточностью улик, а один  раз
присяжные были вынуждены признать меня невиновным. Им очень  хочется  до
меня добраться, потому что  если  вина  будет  доказана,  то  я  с  моим
послужным списком загремлю сразу на двадцать лет  без  права  досрочного
освобождения за хорошее поведение. А единственное, что от меня останется
через двадцать лет, это мои  почки,  которые  они  сдадут  на  попечение
какому-нибудь грязному ниггеру из велферовского приюта  в  Нортоне.  Для
тебя это что-то вроде игры. Опасная, сумасшедшая, но все равно  игра.  А
для меня это не игра, и  заруби  себе  это  на  носу.  Ты  думаешь,  что
говоришь правду, когда утверждаешь, что будешь держать язык  за  зубами.
Но ты лжешь. Нет-нет, не мне лжешь. Ты себе лжешь.  Так  что  мой  ответ
однозначный и окончательный: нет. - Он развел руками.  -  Если  бы  тебе
нужны были телки, Господи, да я б тебе подарил две  за  бесплатно  -  за
одно только представление, которое ты тут вчера закатил. Но в такие дела
я не вмешиваюсь, уволь.
   - Ладно, - сказал он. Живот вел себя хуже некуда. К горлу  подступала
тошнота.
   - Здесь чистое место, - сказал Мальоре, - и я знаю на  все  сто,  что
здесь чисто. Более того, я знаю, что ты чист, хотя  если  дальше  будешь
продолжать разгуливать с  такими  разговорами,  то  вряд  ли  останешься
чистым. Но я тебе все равно  кое-что  расскажу.  Около  двух  лет  назад
пришел ко мне один ниггер и заявил, что ему нужна взрывчатка. А взорвать
он собирался не какую-то там поганую дорогу, а, мать твою  за  ногу,  ни
больше ни меньше, как здание федерального суда, разорви его яйца.
   Не надо больше ничего рассказывать, - думал он. - Боюсь, меня  сейчас
стошнит. У него было такое чувство, будто желудок его наполнен  перьями,
и все они щекочут его изнутри.
   -  Я  достал  ему  взрывное  устройство,  -  сказал  Мальоре.  -   Мы
поторговались. Он поговорил со  своими  ребятами,  я  -  со  своими.  Он
заплатил деньги. Очень много денег. Я отдал ему устройство. Слава  богу,
парня и двух его дружков взяли еще до того, как они успели грохнуть  эту
штуку. Но ты знаешь, что интересно: я не потерял ни  одной  минуты  сна,
мучаясь мыслями, не сдадут ли они меня легавым, или прокурору штата, или
фэбээрешникам. И знаешь почему? Потому что я не мучался  этими  мыслями.
Этот парень был с  целой  сворой  чокнутых,  и  не  просто  чокнутых,  а
чокнутых ниггеров, а это самый тяжелый случай, доложу я  тебе.  А  свора
чокнутых - это совсем другое дело. Один такой психопат как ты -  ему  на
все наплевать. Он сгорает себе - как лампочка в прихожей. Но если  таких
психопатов тридцать и трое из них попались, то эти трое закрывают рот на
молнию, и никто от них не добьется ни единого словечка.
   - Ладно, - сказал он снова. Глаза давило и жгло.
   - Послушай, - сказал Мальоре уже немного поспокойнее. - Брось ты  это
дело. Все равно за три куска ты не купишь  того,  что  тебе  нужно.  Это
черный  рынок,  и  ничего  тут  не  поделаешь.  Чтобы  достать   столько
взрывчатки, надо потратить в три или четыре раза больше.
   Он ничего не отвечал. Уйти он не мог, пока Мальоре его  не  отпустит.
Все это было словно в каком-то кошмарном сне, но только это  было  не  в
кошмарном сне. Ему приходилось постоянно повторять самому себе,  что  он
не должен  позволять  себе  никаких  глупостей  в  присутствии  Мальоре.
Например, не должен щипать себя в надежде проснуться.
   - Доуз.
   - Что?
   - Все равно от этого не будет никакого толку. Разве ты сам  этого  не
понимаешь? Ты можешь взорвать человека, ты  можешь  взорвать  скалу,  ты
можешь уничтожить какое-нибудь прекрасное  произведение  искусства,  как
тот сумасшедший говнюк, который отправился с молотком крушить скульптуру
Микеланджело, чтоб у него хрен сгнил и отвалился! Но невозможно взорвать
здания, дороги и  тому  подобное.  Именно  этого  не  могут  понять  эти
чокнутые негритосы. Ну хорошо, взорвут они здание федерального суда, так
ведь власти построят еще два таких суда на этом месте!  Один  для  того,
чтобы заменить взорванный, а другой - для того,  чтобы  дрючить  задницу
каждому негритянскому козлу, который попадется им в лапы. Ну, будут  они
убивать полицейских. Так на место каждого  убитого  полицейского  наймут
шесть новых, и у каждого из них палец будет чесаться нажать на курок при
виде ниггера. Ты не можешь выиграть, Доуз. Будь  ты  черный  или  белый.
Если ты встанешь на пути этой дороги, они закопают тебя в землю вместе с
твоей работой и твоим домом.
   - Мне надо идти, - услышал он свой хриплый голос.
   - Да, ты неважно выглядишь.  Тебе  надо  вывести  всю  эту  дрянь  из
организма. Если хочешь, я тебе могу подыскать  старую  шлюху.  Старую  и
глупую. Если хочешь, можешь избить ее до полусмерти. Избавься  от  этого
яда. Ты мне вроде как немного понравился, и я  хочу...  Он  побежал.  Он
ринулся, не глядя вокруг, за дверь, через всю контору и  на  улицу,  под
снег. Там он остановился, дрожа и глотая ртом снежный  морозный  воздух.
Неожиданно им овладела уверенность, что сейчас Мальоре  выйдет  за  ним,
возьмет его за воротник, отведет его в контору и будет говорить с ним до
скончания века. И когда архангел Гавриил затрубит, возвещая конец света,
Одноглазый Салли все еще будет  терпеливо  объяснять  ему  непобедимость
всех государственных структур во  всем  мире  и  подкладывать  под  него
старую уродливую шлюху.
   Когда он добрался домой, величина снежного покрова достигла уже почти
шести дюймов. По дороге уже прошли снегоочистители, и чтобы  выехать  на
шоссе,  ему  пришлось  преодолеть  на  своей   "ЛТД"   целую   баррикаду
подмерзшего снега. Впрочем, "ЛТД" это не составило  особого  труда.  Это
была хорошая мощная машина.
   Весь дом был погружен в темноту. Он вошел в дверь и затопал ногами  о
коврик, стряхивая снег с ботинок. В доме стояла полная тишина. Даже Мерв
Гриффин не болтал со знаменитостями.
   - Мэри? - позвал он. - Ответа не было. - Мэри?  Несколько  секунд  он
тешил себя мыслью, что ее нет  дома,  но  вскоре  из  гостиной  до  него
донесся ее плач. Он снял пальто, повесил его на вешалку и убрал в  шкаф.
На дне шкафа под  вешалкой  стояла  небольшая  ванночка.  Ванночка  была
пуста. Мэри ставила ее туда каждую зиму, чтобы  туда  стекали  капли  от
тающего снега. Иногда он удивлялся: ну кому может быть дело до  каких-то
там капель в шкафу? Теперь ответ открылся ему во  всей  своей  простоте.
Мэри было дело. Вот кому.
   Он прошел в гостиную. Она сидела на диване  напротив  темного  экрана
телевизора и плакала. Она не  вытирала  слезы  платком.  Руки  безвольно
лежали по бокам. Она обычно всегда  старалась  скрыть  свои  слезы:  шла
наверх в свою спальню или, если сл