казалась - во всяком  случае,
на рациональном уровне -  от  большинства  религиозных  представлений  о
мире, что-то к ней все-таки прилипло  и  осталось  с  ней  навсегда.  По
словам самой Мэри, монахини покрыли ее шестью слоями лака и тремя слоями
воска. После того, как у нее родился мертвый ребенок, ее мать послала  к
ней в больницу священника, чтобы она могла как следует исповедоваться, и
Мэри разрыдалась, увидев его. От ее рыданий у него чуть  не  разорвалось
сердце - с тех пор ему довелось испытать такие муки только один раз.
   Как-то раз по его просьбе она перечислила ему список всех смертных  и
простительных грехов, и хотя она изучала их на занятиях по закону  божию
двадцать, двадцать пять, а то и тридцать лет назад, список казался (ему,
по крайней мере) полным и безупречным. Но некоторые пункты он  никак  не
мог для себя прояснить. Иногда один и тот же поступок считался  смертным
грехом, а иногда - простительным. Вроде бы, это  зависело  от  состояния
души и ума грешника. Сознательная воля ко злу. Интересно,  это  она  ему
сказала во время тех стародавних обсуждений, или это Фредди  только  что
шепнул ему на ушко? Эта формулировка озадачила  его  и  поселила  в  его
сердце тревогу. Сознательная воля ко злу. В конце концов ему показалось,
что он установил для себя два самых важных и  самых  серьезных  смертных
греха  -  самоубийство  и  убийство.  Тут  уж  не  могло  быть   никаких
кривотолков. Однако один из последующих разговоров -  с  Роном  Стоуном,
кажется, да, точно, с ним - внес дальнейшую неясность. Иногда, по словам
Рона (они разговаривали в баре, за  выпивкой,  и  было  это  лет  десять
назад), убийство могло быть и простительным  грехом.  А  может  быть,  и
вообще не грехом. К примеру, если ты хладнокровно отправлял на тот  свет
человека,  который  изнасиловал  твою  жену,  то   это   мог   оказаться
простительный грех. А если ты убивал кого-то в справедливой войне -  так
в точности Рон и сказал, он почти слышал его голос в отдаленной комнатке
сознания, - то  это  вообще  был  не  грех.  Рон  был  уверен,  что  все
американские солдаты,  убивавшие  нацистов  и  япошек,  будут  в  полном
порядке, когда наступит Судный День.
   Оставалось самоубийство, шипящее слово. Он приближался к участку, где
велись дорожные работы. Впереди  показались  черно-белые  заградительные
барьеры с круглыми сверкающими рефлекторами и оранжевыми табличками.  На
одной из них было написано:
   КОНЕЦ ДОРОГИ ВРЕМЕННО
   Другая сообщала:
   ОБЪЕЗД - СЛЕДИТЕ ЗА ЗНАКАМИ
   Третья гласила:
   ЗОНА ПОДРЫВНЫХ РАБОТ! ВЫКЛЮЧИТЕ РАДИОПРИЕМНИКИ
   Он остановился у обочины, поставил ручку передач на нейтраль, включил
дальний свет и вышел из машины.
   Сначала он думал, что все очень просто: ты совершаешь смертный  трех,
и ты проклят навеки. Можешь славить Деву Марию, пока язык не  отвалится,
но все равно неминуемо отправишься в ад. Но Мэри сказала, что так бывает
не  всегда.  Что  существуют  такие  вещи,  как   исповедь,   раскаяние,
искупление. Все это сбивало с  толку.  Христос  сказал,  что  убийца  не
наследует жизнь вечную, но он также сказал и о том, что тот, кто  верует
в него, не погибнет. Тот, кто  верует.  Похоже,  в  библейской  доктрине
столько же уловок, сколько  в  договоре  о  купле-продаже,  составленном
каким-нибудь стряпчим по темным делам. Вот только  с  самоубийством  все
ясно. В самоубийстве нельзя исповедоваться, в нем нельзя  покаяться,  за
него нельзя получить отпущение, потому что этот грех одним махом отрезал
серебряную ниточку жизни и посылал тебя в странствия по загробным мирам.
А... А, собственно говоря, почему он обо всем этом размышляет? Он никого
не собирается убивать и уж наверняка не совершит самоубийства.  Он  даже
никогда не задумывался о  самоубийстве.  Во  всяком  случае,  вплоть  до
самого последнего времени.
   Он  уставился  на  черно-белые  заграждения,  чувствуя,   как   холод
пробирается к нему под пальто.
   Техника стояла внизу, под снегом. Царил на площадке, разумеется, кран
с ядром. В своей задумчивой неподвижности  он  приобрел  вид,  внушающий
благоговейный  трепет.  Со  своей   устремленной   в   снежную   черноту
скелетоподобной стрелой он напомнил ему молящегося богомола, впавшего  в
зимнюю спячку.
   Он отодвинул в сторону один из барьеров,  оказавшийся  очень  легким.
Потом он вернулся к машине, завел ее и врубил  первую  передачу.  Машина
медленно поползла вперед к краю дороги и вниз по склону,  утрамбованному
регулярно  проезжавшей  по  нему  тяжелой  техникой.  По  грязи   машина
скользила не так сильно, как по льду  Съехав  вниз,  он  снова  поставил
передачу на нейтраль и выключил фары. Выйдя из машины, он поднялся вверх
по склону и поставил барьер на место. Потом спустился вниз.
   Он открыл заднюю дверь "ЛТД" и достал мэрино ведро.  Взяв  ведро,  он
обошел машину кругом и поставил его на пол перед  сиденьем,  на  котором
стояла картонная коробка с бутылками. Он снял с ведра крышку и,  напевая
с закрытым ртом какую-то мелодию, старательно вымочил  каждый  фитиль  в
бензине. Покончив с этим, он взял ведро с бензином, подошел  к  крану  и
стал  взбираться  в  незапертую  кабину,  изо  всех  сил   стараясь   не
поскользнуться. Он был охвачен  сильным  волнением,  сердце  его  билось
часто-часто, горло сжалось и пересохло от нервного перенапряжения.
   Он облил бензином сиденье, пульт управления, коробку  передач.  Потом
он шагнул на узкий покрытый заклепками уступ, шедший вокруг двигателя, и
вылил остатки бензина под капот. В воздухе стоял сильный запах. Перчатки
его промокли, руки онемели почти сразу же.  Он  спрыгнул  вниз,  сдернул
перчатки и запихнул их в карман пальто. Первая коробка спичек выпала  из
его онемевших пальцев. Он принялся за вторую  коробку,  но  ветер  задул
первые две спички, которые  ему  удалось  зажечь.  Тогда  он  повернулся
спиной к ветру, скрючился в три погибели над коробком  и  ухитрился-таки
зажечь одну  спичку.  Он  поднес  ее  к  остальным,  и  они  с  шипением
вспыхнули. Он бросил пылающий коробок в кабину.
   Сначала он подумал, что спички погасли, так как ничего не  произошло.
Но потом раздался глухой хлопок, и языки пламени вырвались из  кабины  в
яростном порыве, заставив его отступить на два шага. Он  поднес  руку  к
глазам, защищая их от распускающегося ярко-оранжевого цветка.
   Змейка огня выползла из кабины, метнулась к  капоту,  помедлила  одно
мгновение, а потом юркнула внутрь.  На  этот  раз  звук  взрыва  не  был
глухим. КХА-БУУУУМ! И неожиданно капот сорвало и  подкинуло  вверх,  так
что он почти скрылся из виду, переворачиваясь и гремя в воздухе.  Что-то
просвистело совсем рядом с его ухом.
   Горит! - подумал он. - И в самом деле горит!  Он  начал  танцевать  в
разорванной огненными сполохами темноте. Лицо его исказилось  в  экстазе
настолько сильно, что, казалось, еще немного, и его черты разлетятся  на
миллионы улыбающихся осколков. Он сжал руки в кулаки  и  размахивал  ими
над головой - Урааааааааа! - кричал он, и ветер подхватывал его  крик  и
завывал в ответ. - Уррраааааааа! Черт возьми! Это победааа! Ураааааа!
   Он бросился к машине, поскользнулся на снегу и упал. Возможно, именно
это обстоятельство спасло ему жизнь, так  как  в  тот  же  самый  момент
бензобак крана взорвался, усыпав все вокруг обломками в  радиусе  сорока
футов Раскаленный кусок металла пробил правое стекло "ЛТД",  покрыв  его
пьяной паутиной трещин.
   Он поднялся, весь в снегу с ног до головы, и взобрался  за  руль.  Он
снова надел перчатки, чтобы не  оставлять  отпечатков  пальцев,  хотя  в
конце концов мысль об этих предосторожностях показалась ему смешной.  Он
завел машину, почти не ощущая ключа в одеревеневших пальцах,  и  надавил
изо всех сил на педаль газа; "газанул" - так  они  называли  это,  когда
были детьми, и мир был молод. Микроавтобус швыряло из стороны в сторону.
Кран яростно пылал - он и не рассчитывал, что пожар будет таким сильным.
Кабина превратилось в ад, огромное лобовое стекло вылетело.
   - Горячо! - крикнул он. - Поддай еще жару! Ох, Фредди,  горячо!  Черт
возьми! Он объехал кран, и на мгновение огненные сполохи превратили  его
лицо в зловещую черно-оранжевую маску. Он ткнул указательным  пальцем  в
приборную доску, пытаясь вдавить зажигалку.  С  третьего  раза  ему  это
удалось. Вся техника стояла рядами слева от него, и он  опустил  стекло.
Мэрино ведро каталось по полу  взад  и  вперед,  а  бутылки  с  бензином
пустились в бешеную  пляску,  дробно  позвякивая  друг  о  друга,  когда
микроавтобус подпрыгивал на подмерзших ухабах.
   Зажигалка выскочила со щелчком, и он резко  затормозил.  Микроавтобус
занесло набок, и он остановился. Он вынул  зажигалку,  взял  из  коробки
одну бутылку и прижал к фитилю пылающую спираль. Фитиль вспыхнул,  и  он
швырнул бутылку за окно. Она  разбилась  о  покрытую  запекшейся  грязью
гусеницу бульдозера, и пламя весело заплясало вокруг.  Он  снова  вдавил
зажигалку, проехал ярдов двадцать и швырнул еще  три  бутылки  в  темную
громаду асфальтоукладчика. Первая пролетела  мимо,  вторая  ударилась  в
бок, и горящий бензин вылился на снег, не причинив никакого вреда,  зато
третья попала точно в кабину.
   - В десяточку! - завопил он.
   Еще один бульдозер. Асфальтоукладчик поменьше. Потом  он  подъехал  к
вагончику на домкратах. На двери висело объявление:
   Лэйн Констракшн Компани Местное Представительство ПО ВОПРОСАМ  ПРИЕМА
НА РАБОТУ СЮДА НЕ ОБРАЩАТЬСЯ!!!!
   Пожалуйста, вытирайте ноги Он подогнал "ЛТД" почти вплотную и швырнул
четыре горящие бутылки в большое окно рядом с дверью. Все бутылки попали
внутрь: первая  разбила  стекло  и  разбилась  сама,  опустив  за  собой
пылающий занавес.
   Позади вагончика стоял большой грузовик. Он вышел из  машины,  дернул
правую дверь и обнаружил, что она не заперта. Он поджег фитиль  у  одной
из своих гранат и бросил ее внутрь.  Языки  пламени  жадно  взвились  по
сиденью.
   Он вернулся в свою машину и обнаружил, что осталось всего лишь четыре
или пять бутылок. Он поехал дальше, ежась от холода, пропахший  насквозь
бензином, с длинной ниткой соплей под носом и широкой ухмылкой от уха до
уха.
   Гусеничный экскаватор. Он швырнул в него все оставшиеся  бутылки,  ни
одна из которых не причинила ему  вреда,  кроме  последней,  подорвавшей
заднюю гусеницу.
   Он пошарил в коробке, вспомнил, что она пуста, и глянул  в  зеркальце
заднего обзора.
   - Едрит твою налево! - завопил он. - Через жопу вдоль забора, Фредди!
Ах ты засранец гребаный!  Позади  него  в  густой  снежной  тьме  пылало
несколько пожаров, словно освещая взлетную полосу неведомого  аэродрома.
Яростные языки пламени вырывались из  окон  "Лэйн  Констракшн  Компани".
Грузовик превратился в  огненный  шар.  Кабина  асфальтоукладчика  стала
огненным котлом. Но кран был настоящим шедевром! Он сиял огненным маяком
ревущего желтого пламени. Его  шипящий  факел  освещал  неверным  светом
почти всю стоянку.
   - Вот вам и подрывные работы, чтоб у вас член отсох! - закричал он.
   Самообладание начало понемногу возвращаться к нему. Обратно ехать  не
имело смысла. Вскоре на Грэнд приедет полиция, а  может  быть,  они  уже
там. И пожарные. Может ли он выбраться, если поедет  вперед,  или  он  в
тупике?
   Площадь Хэрон. Он вполне может выехать на площадь Хэрон. Ему придется
въехать по склону, крутизна которого составляет градусов двадцать  пять,
может быть, и тридцать.  Кроме  того,  ему  надо  будет  снести  барьеры
дорожного  управления,   но   заграждения   безопасности   должны   быть
демонтированы. Возможно, у него получится. Да. У  него  получится.  Этой
ночью он может все.
   Он въехал на еще не покрытое асфальтом полотно  новой  дороги.  "ЛТД"
швыряло из стороны  в  сторону.  Фары  были  погашены,  работали  только
подфарники. Увидев справа  и  сверху  от  себя  фонари  Хэрон,  он  стал
увеличивать  скорость,  и  когда  стрелка  спидометра  миновала  отметку
тридцать, он направил машину на насыпь. Скорость достигла сорока,  когда
передние колеса ударились о склон, и машина устремилась вверх.  Примерно
на полпути задние колеса стали  пробуксовывать,  я  он  переключился  на
первую передачу. Двигатель сбавил обороты, и машина поползла вперед. Нос
уже показался над насыпью,  когда  колеса  снова  стали  пробуксовывать,
выстреливая назад очередями снега, камней и комьев смерзшейся земли.  На
мгновение исход был не ясен, но простой  силой  инерции  -  возможно,  в
союзе с силой воли - "ЛТД" вынесло наверх.
   Нос машины поддел черно-белое заграждение и отбросил его  в  сторону.
Барьер упал в сугроб, подняв облачко снежной пыли. Он выехал на дорогу и
с изумлением осознал, что он вновь едет по обычной улице, словно  ничего
не произошло. Он переключился на третью передачу и увеличил скорость  до
успокаивающих тридцати миль в час!
   Он уже готов был свернуть к дому, когда  ему  пришло  в  голову,  что
следы его шин будут видны на свежем снегу  еще  часа  два,  пока  их  не
покроет новый снег или не  сотрет  снегоочиститель.  Вместо  того  чтобы
свернуть на Крестоллин, он продолжал ехать по Хэрон и свернул  на  улицу
Ривер. По Ривер он выехал на седьмое шоссе.  С  начала  снегопада  машин
здесь было немного, но все же достаточно, чтобы превратить свежевыпавший
снег в полужидкое месиво.
   Он пристроился в колею, проложенную в снегу  другими  проехавшими  на
восток машинами, и увеличил скорость до сорока миль в час.
   Он проехал по седьмому шоссе около  десяти  миль,  а  потом  вернулся
обратно в город и направился к улице Крестоллин.  На  улицы  города  уже
выехало несколько снегоочистителей, которые  двигались  в  ночи,  словно
огромные оранжевые мастиффы с пылающими желтыми глазами.  Несколько  раз
он взглянул в сторону участка дорожных работ, но снег закрывал видимость
сплошной пеленой.
   На полдороге домой он осознал  тот  факт,  что  хотя  все  окна  были
закрыты, а печка включена на полную мощность, в машине  все  равно  было
холодно. Он оглянулся и  увидел  звездообразную  дыру  в  заднем  правом
стекле. На заднем сиденье валялись осколки, присыпанные снегом.
   - Интересно, как это могло случиться? - удивленно спросил  он  самого
себя. Он попытался вспомнить, но память была пуста.
   Он въехал на свою улицу с севера и направился прямо к дому.  Дом  был
таким же, каким он его и оставил. В кухонном окне горел свет - это  было
единственное  освещенное  окно  в  этом  опустевшем  квартале.  Ни  одна
полицейская машина не поджидала его у дома, но гараж был открыт,  и  это
было ужасно глупо. Когда идет снег, надо  всегда  закрывать  гараж.  Для
того он и создан, этот гараж, чтобы уберечь твое имущество от  непогоды.
Его отец всегда так говорил. Его отец умер  в  гараже  совсем  как  брат
Джонни. Правда, Ральф Доуз самоубийства не совершал - у него было что-то
вроде удара. Сосед нашел его на полу с садовыми ножницами  в  холодеющей
левой руке и небольшим точильным камнем в правой. Вот так  и  умирают  в
предместьях. О, Господь, пошли эту праведную  душу  на  небеса,  где  не
растет сорная трава, а черномазые ублюдки знают свое место.
   Он завел микроавтобус в гараж, опустил  дверь  и  пошел  в  дом.  Его
трясло от утомления и перенапряжения. Часы показывали четверть третьего.
Он повесил пальто и шляпу в шкафу в прихожей и уже  было  закрыл  дверь,
когда его пронзила  молния  ужаса,  столь  же  головокружительного,  как
стакан неразбавленного виски. Он торопливо  полез  в  карманы  пальто  и
испустил долгий вздох облегчения, когда пальцы его нащупали перчатки все
еще мокрые от бензина, слипшиеся в два влажных комочка.
   Он подумал, не сварить ли ему  кофе,  но  потом  отказался  от  этого
намерения. Его подташнивало, голова болела. Возможно,  это  было  легкое
отравление парами бензина, к которому  примешивалось  перенапряжение  от
рискованной поездки по заснеженным ночным улицам. В спальне он  разделся
и швырнул одежду на стул, не позаботившись даже сложить  ее.  Он  думал,
что  уснет,  как  только  голова  его  коснется  подушки,  но  этого  не
произошло.  Теперь,  когда  он  наконец  был  дома  и,  по-видимому,   в
безопасности, тягостное возбуждение овладело им. Вместе с ним  подступил
и страх. Они поймают его и посадят в тюрьму. Его фотография  появится  в
газетах. Его  знакомые  и  друзья  будут  качать  головами  и  обсуждать
происшедшее в ресторанах и кафе. Винни Мэйсон скажет своей жене, что  он
всегда знал, что  Доуз  -  сумасшедший.  Родители  Мэри,  скорее  всего,
отправят  ее  в  Рено.  Там  она  поселится,  а  через  некоторое  время
разведется с ним. Может быть,  она  найдет  кого-нибудь,  кто  будет  ее
трахать. Лично его это совершенно не удивит.
   Он лежал с открытыми глазами и  повторял  себе,  что  его  не  смогут
разоблачить. На нем все время были перчатки, так что отпечатков  пальцев
он не оставил. Мэрино ведро и крышку от него он привез с собой  обратно.
Он запутал следы, чтобы сбить  с  толку  возможную  погоню,  совсем  как
беглый каторжник, переходящий ручей, чтобы сбить со следа собак.  Но  ни
одна из этих мыслей не приносила ему ни сна, ни утешения. Они все  равно
поймают его. Вполне возможно, что кто-то видел его машину  на  Хэрон,  и
ему показалось подозрительным,  что  кто-то  разъезжает  по  городу  так
поздно и в такую непогоду. Возможно, кто-то нацарапал в записной  книжке
номер его машины, и сейчас этого следопыта поздравляет полиция. А  может
быть, они сняли  образцы  мельчайших  частиц  краски  с  заградительного
барьера на площади Хэрон и  сейчас  отлавливают  фамилию  преступника  в
каком-нибудь компьютерном каталоге автовладельцев. А  может  быть...  Он
переворачивался с боку на бок, ожидая того момента, когда за  окном  его
покажутся танцующие голубые тени, или раздастся тяжелый стук в дверь,  и
какой-нибудь бестелесный кафкианский голос  скажет:Эй,  там  -  открывай
дверь! А когда он наконец-то заснул, то случилось это  совсем  незаметно
для него самого. Мысли его без  перебоя  перешли  из  мира  сознательных
размышлений в искаженный мир снов с той же легкостью, с  которой  машина
переходит с третьей на вторую передачу. Даже в снах ему казалось, что он
не спит, раз за разом совершая  самоубийство.  То  он  сжигал  себя,  то
становился под подвешенную наковальню и перерезал веревку,  то  вешался,
то задувал контрольные язычки пламени  в  плите,  а  потом  открывал  на
полную мощь духовку и все четыре конфорки, то пускал себе пулю в лоб, то
выбрасывался из окна, то бросался прямо под  колеса  едущего  с  большой
скоростью междугородного автобуса, то глотал таблетки, то выпивал залпом
бутылку с дезинфицирующим средством для туалета, то направлял себе в рот
баллончик аэрозоля "Сосновый аромат", нажимал на кнопку и вдыхал его  до
тех пор, пока голова не отделялась от тела и не улетала  в  небеса,  как
детский воздушный  шарик,  то  совершал  харакири,  стоя  на  коленях  в
исповедальне  католического  собора  и   исповедуя   грех   самоубийства
ошеломленному  молодому  священнику  в  тот  самый  момент,  когда   его
дымящиеся внутренности вываливались на скамейку, словно тушеная говядина
свершая акт покаяния слабеющим,  смущенным  голосом  в  луже  крови,  по
которой  плавали  горячие  сардельки  его  кишок.  Но  наиболее  живо  и
явственно он снова и снова  представлял  себя  за  рулем  "ЛТД",  слегка
нажимающим на педаль газа в закрытом гараже; он делал глубокие  вдохи  и
просматривал номер "Нэшнл Джиографик", разглядывая фотографии  различных
бытовых сценок на Таити и в Окленде и жирного вторника <Жирный вторник -
последний день карнавала перед первым днем Великого  Поста  -  пепельной
средой - прим. Перев.>  в  Новом  Орлеане,  переворачивая  страницы  все
медленнее и медленнее, пока звук двигателя не превращался  в  отдаленное
приятное гудение, а зеленые воды Тихого океана не принимали его  в  свое
убаюкивающее тепло и не уносили его вниз в серебристую глубину.
 
19 дек