стеклом стол.
   Мальоре взял  бумажник  и  внимательно  изучил  наполовину  стершуюся
монограмму - Мэри подарила ему этот бумажник на годовщину свадьбы четыре
года назад.
   - А что значит Дж? - спросил Мальоре.
   - Джордж.
   Он открыл бумажник и разложил его содержимое по столу, как пасьянс.
   Сорок три доллара в купюрах по двадцать и по одному доллару.
   Кредитные карточки: "Шелл",  "Саноко",  "Арко",  "Грэнт'с",  "Сиэрс",
"Универсальный магазин Кэри'с", "Американ Экспресс".
   Водительские права, полис социального страхования, карточка донора  -
первая   группа,   положительный   резус-фактор.   Читательский   билет.
Пластиковая   раскладушка   для   фотографий.    Заверенная    фотокопия
свидетельства о рождении. Несколько старых оплаченных счетов,  часть  из
которых до того истрепалась на сгибах, что распадалась  прямо  в  руках.
Квитанции по новым вкладам, многие из которых датированы  еще  июНем.  -
Что это с тобой такое? - раздраженно спросил Мальоре. - Ты что,  никогда
не очищаешь свой бумажник от старого хлама? Это надо же!  Напихать  туда
всякой ерунды и таскать целый год подряд.
   Он пожал плечами.
   - Просто не люблю  выбрасывать  вещи.  -  Он  задумался  о  том,  как
странно,  что  он  рассердился,  когда  Мальоре  обозвал  его   говняной
подсадной уткой,  но  всякие  там  критические  пассажи  по  поводу  его
бумажника ему абсолютно безразличны.
   Мальоре развернул пластиковую раскладушку, заполненную  фотографиями.
Первой шла Мэри: глаза скошены на нос, язык высунут  прямо  в  объектив.
Старая фотография. Тогда она была стройнее.
   - Твоя жена?
   - Да.
   - Держу пари, она хорошенькая, если  не  тыкать  фотоаппаратом  ей  в
лицо.
   Он посмотрел на следующую фотографию и улыбнулся.
   - Твой пацан? У меня тоже есть примерно такого же возраста. В бейсбол
играть умеет? Да что спрашивать, наверняка умеет!
   - Да, это был мой сын. Он умер.
   - Беда. Несчастный случай?
   - Мозговая опухоль.
   Мальоре кивнул и просмотрел  остальные  фотографии.  Обрезки  ногтей,
которые оставляет после себя жизнь: дом на улице Крестоллин, Запад, он и
Том Гренджер стоят в мойке,  он  на  трибуне  конференции  руководителей
прачечных и химчисток - в тот год она состоялась у них в  городе,  и  он
выступал перед главным оратором, барбекью на заднем дворе - он  стоит  у
решетки в поварском колпаке и в переднике  с  надписью:  "Папа  готовит,
мама смотрит".
   Мальоре положил раскладушку на стол, сгреб в кучу кредитные  карточки
и передал их Мэнси.
   - Сними с них фотокопии, - сказал он. - И возьми одну из квитанций по
вкладу. Его женушка держит чековую книжку  под  замком,  а  ключ  -  под
подушкой, совсем как моя. - Мальоре засмеялся.
   Мэнси скептически посмотрел на него.
   - Ты что, собираешься иметь дело с этой говняной подсадной уткой?
   - Не называй его говняной подсадной уткой, и тогда, может быть, он не
станет называть меня моржовым хреном. - Он разразился  хриплым  хохотом,
прервавшимся с пугающей внезапностью. - Занимайся своим делом,  Пити.  И
предоставь мне заниматься моим.
   Мэнси попытался было засмеяться, но  перешел  на  вежливый  кашель  и
вышел за дверь.
   Когда дверь за Мэнси  закрылась,  Мальоре  внимательно  посмотрел  на
него. Потом он хихикнул. Потом покачал головой.
   - Моржовый хрен, - сказал он. -  Господи,  а  я-то  думал,  что  меня
называли всеми возможными способами.
   - Зачем Мэнси пошел делать фотокопии моих кредитных карточек?
   - Нам принадлежит часть компьютера.  Никто  не  является  его  полным
владельцем, но все имеют в нем свою долю и пользуются по  очереди.  Если
человек знает нужные коды, то он сможет проникнуть в банки данных  свыше
пятидесяти корпораций, которые занимаются бизнесом в нашем городе. Вот я
и собираюсь тебя проверить. Если ты легавый, мы это выясним.  Если  твои
кредитные карточки фальшивые, мы  это  установим  в  один  момент.  Если
карточки настоящие, но принадлежат не тебе, то мы и это установим. Но ты
меня убедил. Я думаю, что ты честен. Моржовый хрен. - Он покачал головой
и засмеялся. - Что у нас вчера было, понедельник?  Мистер,  тебе  крупно
повезло, что ты не назвал меня моржовым хреном в  понедельник.  Тебе  бы
это могло дорого обойтись.
   - Могу я теперь сказать вам, что я хочу купить? - спросил он.
   - Можешь, конечно, но даже если бы ты оказался полицейским  с  шестью
магнитофонами в заднице, ты все  равно  и  пальцем  бы  меня  не  посмел
тронуть. Потому что это называется провокация, и  с  такими  уликами  ни
один суд меня не засудит. Но так или  иначе,  я  не  хочу  слушать  тебя
сейчас. Возвращайся завтра, в то же время, на то же  место,  и  я  скажу
тебе, хочу ли я тебя выслушать. Но даже если ты не  соврал,  я  могу  не
продать тебе то, что ты просишь. И ты догадываешься, почему?
   - Почему?
   Мальоре засмеялся.
   - Потому что ты странный тип. От таких всего можно ожидать.  В  тихом
омуте черти водятся - знаешь поговорку?
   - Почему вы так решили? Потому что я обозвал вас хреном моржовым?
   - Нет, - ответил Мальоре. - Просто ты напомнил мне об  одном  случае,
который произошел со мной, когда мне было столько же лет, сколько  моему
сыну сейчас. Была одна собака по соседству с тем местом,  где  я  вырос.
Этот район Нью-Йорка называли  Адской  Кухней.  Было  это  перед  Первой
Мировой войной, в период Великой Депрессии. И у одного парня по  фамилии
Пьяцци была черная сука-дворняжка по кличке Андреа, но все  называли  ее
просто собака мистера Пьяцци. Он все время держал ее  на  цепи,  но  эта
собака никогда не становилась злой - вплоть до одного жаркого  денька  в
августе. Было это году в тридцать седьмом. Она  бросилась  на  паренька,
который подошел погладить ее, и отправила  его  в  госпиталь  на  месяц.
Тридцать семь швов наложили ему на шею. Но я-то  знал,  что  это  должно
было произойти. Собака проводила весь день на улице  на  жарком  солнце,
каждый день, все лето напролет. В середине июня, когда дети подходили ее
погладить, она перестала вилять хвостом.  Потом  она  начала  закатывать
глаза. К концу июля, когда какой-нибудь мальчишка гладил ее,  она  стала
тихонько рычать. Когда я заметил это, я перестал гладить собаку  мистера
Пьяцци. А дружки и говорят мне, что  такое,  Салли?  Ты  что  обоссался,
штаны намочил? И я говорю: нет, я не обоссался, но и дураком  тоже  быть
не желаю. Эта собака накопила в себе злобу. А они все  и  говорят:  выше
задницу, собака мистера Пьяцци не кусается, она ни разу в  жизни  никого
не укусила, она не укусит даже младенца, который сунет свою глупую башку
ей в пасть. А я и говорю им: вот вы и идите, отправляйтесь  и  погладьте
ее, нет, говорю, такого закона, чтобы запрещалось вам гладить собак, а я
не пойду. Ну, они все столпились вокруг меня и говорят: Салли обоссался,
Салли трус, Салли девчонка, Салли  держится  за  мамочкину  юбку,  когда
проходит мимо собаки мистера Пьяцци.  Ну,  ты  знаешь,  как  дети  умеют
дразниться.
   - Я знаю, - ответил он. Мэнси  вернулся  с  кредитными  карточками  и
слушал, стоя у дверей.
   - И как раз один из пареньков, который вопил  громче  всех,  в  конце
концов и получил на свою голову. Луиджи Бронтичелли  -  так  его  звали.
Такой же стопроцентный еврей, как  и  я.  -  Мальоре  рассмеялся.  -  Он
подошел погладить собаку мистера Пьяцци в один августовский день,  когда
стояла такая жарища, что можно было яйцо изжарить на асфальте, и с  того
самого дня ничего кроме шепота у него из горла  не  выходило.  Он  потом
открыл парикмахерскую в Манхеттене, и его прозвали Шептуном.
   Мальоре улыбнулся ему.
   -  Так  вот,  приятель,  не  хочу  тебя  ничем  обидеть,  но  ты  мне
напоминаешь собаку мистера Пьяцци. Ты, конечно, пока не рычишь, но  если
какой-нибудь неосторожный пацан подойдет  тебя  погладить,  ты  закатишь
глаза. А хвостом ты вилять перестал давным-давно,  даже,  наверное,  уже
забыл, как это делается. Пит, отдай этому парню его кредитные карточки и
квитанцию. Мэнси вручил ему все документы.
   - В общем, договорились, - сказал Мальоре. - Приедешь  завтра,  и  мы
еще с тобой потолкуем. - Мальоре сделал паузу, наблюдая за тем,  как  он
укладывает вещи в бумажник. - И тебе действительно надо  вытряхнуть  всю
эту дрянь из бумажника. А то ты вконец  растянешь  его  и  превратишь  в
полное дерьмо.
   - Может быть, я так и сделаю.
   - Пит, проводи этого джентльмена до его машины.
   - Сейчас.
   Он уже открыл дверь кабинета и занес ногу, чтобы  ступить  за  порог,
когда Мальоре сказал ему вслед:
   - Рассказать тебе, мистер, что случилось с собакой мистера Пьяцци? Ее
отвели к ветеринару и усыпили, вот такая история.
   После ужина, когда Джон Чэнселлор  начал  подробно  объяснять,  каким
образом новое ограничение  скорости  на  заставе  Джерси  способствовало
уменьшению несчастных случаев, Мэри задала ему вопрос о новом доме.
   - Поначалу он мне  даже  понравился,  -  сказал  он.  -  Но  потом  я
пригляделся повнимательнее и обнаружил в западной стене термитов.  Черты
лица ее опустились, словно скоростной лифт.
   - Так значит, все без толку?
   - Выходит, что так.
   - Что же теперь делать?
   - Знаешь, я все-таки, пожалуй, попробую съездить туда завтра еще раз.
Спрошу у Тома Гренджера - может быть, он знает специалиста по  выведению
термитов. Тогда захвачу парня с собой  и  покажу  ему  дом.  Чтобы,  так
сказать, получить заключение эксперта. Может быть,  все  еще  и  не  так
плохо, как мне показалось.
   - Ой, дай-то Бог. Все-таки  шесть  комнат,  задний  дворик...  -  Она
мечтательно остановилась на полуфразе.
   Знаешь что, - неожиданно заявил Фредди. - Я хочу сказать тебе, что ты
настоящий принц. Такой, какие бывают только в сказках. Как это вообще  у
тебя получается, Джордж - так нежно и ласково относиться к  своей  жене?
Объясни все-таки, это что  -  природный  талант?  Или,  может  быть,  ты
где-нибудь брал уроки?
   - Заткнись, - сказал он.
   Мэри ошеломленно огляделась вокруг. - Прости, что ты сказал?
   - Ах, нет, - принужденно рассмеялся он. - Это я по поводу Чэнселлора.
- Видишь ли, мне просто смертельно надоели все эти апокалиптические речи
о  конце  света  и  всеобщей  катастрофе,  которыми  потчуют  нас   Джон
Чэнселлор, Уолтер Кронкайт и им подобные.
   - Не стоит ненавидеть  вестника  из-за  той  вести,  которую  он  нам
принес, - сказала она  и  посмотрела  на  Джона  Чэнселлора  исполненным
сомнения и беспокойства взглядом.
   - Наверное, ты права, дорогая, - сказал он и подумал про себя:
   Ну и ублюдок же ты, Фредди,  никогда  тебе  этого  не  прощу.  Фредди
кротким голосом сообщил ему, что не стоит ненавидеть вестника из-за  той
вести, которую он тебе принес.
   В течение некоторого времени  они  молча  смотрели  выпуск  новостей.
Потом начался рекламный блок. На экране появилась реклама  лекарства  от
насморка - два человека, у которых головы превратились в огромные  глыбы
соплей. Потом один из них принял чудодейственное средство от простуды, и
серо-зеленый омерзительный куб, внутри которого скрывалась  его  голова,
распался на куски.
   - Похоже, ты начинаешь понемногу поправляться, - сказал он.  -  Голос
уже не такой простуженный.
   - Да, Барт.
   - Я очень рад.
   - Скажи мне, а как зовут агента по торговле недвижимостью?
   - Монохан, - ответил он автоматически.
   - Да нет, я говорю не о человеке, который продает тебе  завод,  а  об
агенте, предложившем тебе купить этот дом.
   - Ольсен, - ответил он без запинки,  проворно  подобрав  это  имя  на
свалке памяти.
   Снова начался выпуск новостей.  Следующее  сообщение  было  посвящено
Давиду Бен-Гуриону, который вроде как был готов присоединиться  к  Гарри
Трумэну.
   - Скажи, как Джеку там  живется?  -  спросила  она  спустя  некоторое
время.
   Он собирался ответить, что Джеку  там  на  редкость  препогано,  и  с
удивлением услышал свой собственный голос:
   - Мне кажется, неплохо.
   Джон  Чэнселлор  закончил  выпуск  новостей   слегка   юмористическим
сообщением о том, что над Огайо в последние дни неоднократно наблюдались
летающие блюдца.
   Он лег спать в половине десятого. Судя по всему, кошмар приснился ему
почти сразу же, когда  он  проснулся,  на  электронных  часах  светились
цифры: 11:22 P.M.
   Aо сне он стоял на углу улиц Веннер и Райс - Нортоне. Он стоял  прямо
под табличкой, на которой были написаны названия улиц. Внизу  по  улице,
напротив  кондитерской,  только   что   остановился   розовый   кадиллак
"Эльдорадо" с рогами северного канадского оленя на капоте. Дети  бросили
свои игры на тротуарах и у подъездов и ринулись к автомобилю.
   На другой стороне улицы к перилам покосившегося  кирпичного  строения
была прикована цепью большая черная собака. Маленький  мальчик  уверенно
приближался к ней.
   Он  попытался  закричать:  Не  гладь  эту  собаку!  Беги   за   своей
карамелькой! - но слова не шли у него из горла.
   Медленно,  словно  в  рапиде,  сутенер  в   белоснежном   костюме   и
плантаторской шляпе обернулся посмотреть, что происходит.  Руки  у  него
были полны карамелек. Столпившиеся вокруг него дети тоже обернулись. Все
дети вокруг сутенера были чернокожими, но маленький мальчик, подходивший
к собаке, был белым.
   Собака прыгнула, словно тупая стрела. Мальчик вскрикнул и  отшатнулся
назад, руками прикрывая горло. Когда он  обернулся,  кровь  струилась  у
него между пальцев. Это был Чарли.
   В этот момент он проснулся.
   Сны. Проклятые сны.
   Его сын был мертв вот уже три года.
 
28 ноября, 1973 
 
   Когда он поднялся, шел снег, но к тому времени, когда он добрался  до
прачечной,  снег  почти  уже  прекратился.  Том  Гренджер  выбежал   ему
навстречу без пиджака, в  одной  рубашке,  изо  рта  у  него  вырывались
небольшие облачка пара. По выражению  лица  Тома  он  понял,  что  денек
предстоит не из самых удачных.
   - У нас несчастье, Барт.
   - Что-нибудь серьезное?
   - Достаточно серьезное. Джонни Уокер попал в аварию на обратном  пути
из "Холидей Инн" с первым грузом белья. На Дикмен парень  на  "Понтиаке"
рванул на красный свет и врезался прямо в Джонни. Вот такая  история.  -
Он запнулся и бесцельно оглядел грузовой вход. Там  никого  не  было.  -
Полицейские сказали, что Джонни очень плох.
   - Господи помилуй.
   - Я отправился туда минут через пятнадцать-двадцать после  того,  как
все это произошло. Ты, наверное, знаешь этот перекресток...
   - Да-да, чертовски опасное место.
   Том покачал головой.
   - Если бы все это не было так ужасно, то можно было  бы  рассмеяться.
Как будто кто-то швырнул гранатой в прачку. Повсюду разбросаны  простыни
и полотенца из "Холидей Инн".  И  я  заметил,  что  некоторые  люди  уже
разворовывают их, вампиры гребаные, нет,  ну  до  чего  дошли,  поверить
трудно! А грузовик... Барт, со стороны водителя кабина вся всмятку, один
покореженный металл. Джонни выбросило оттуда.
   - Он в центральной?
   - Нет, в госпитале святой Марии. Джонни ведь католик, ты разве  этого
не знал?
   - Съездишь туда вместе со мной?
   - Пожалуй, нет. Рон развопился, что давление в  котле  падает.  -  Он
смущенно  пожал  плечами.  -  Ну,  ты  же  знаешь   Рона.   Шоу   должно
продолжаться.
   - Ладно.
   Он снова забрался в машину и поехал по направлению к госпиталю святой
Марии. Господи Иисусе Христе, и надо же было так случится, что пострадал
именно Джонни. Кроме него самого,  Джонни  был  единственным  человеком,
который работал в "Блу Риббон" еще в  1953  году  -  собственно  говоря,
Джонни поступил туда еще в 1946-ом. По дороге его терзала одна мысль. Он
знал из газет, что новый участок  784-й  автострады  должен  значительно
разгрузить опасный перекресток на улице Дикмен.
   На самом деле его звали совсем не Джонни. Его настоящее  имя  -  Кори
Эверетт Уокер. Он видел его на достаточном  количестве  путевых  листов,
чтобы прекрасно его  знать.  Но  даже  двадцать  лет  назад  все  вокруг
называли его Джонни. Его жена умерла во время туристического путешествия
по Вермонту в 1956 году. С тех  пор  он  жил  вместе  со  своим  братом,
водителем грузовика городской санитарной службы. В "Блу Риббон"  десятки
рабочих называли Рона у него за  спиной  длинноватой  кличкой  "Каменные
яйца", но Джонни был единственным, кто позволял называть его так в лицо,
и ему это сходило с рук.
   Он  подумал,  что  если  Джонни  умрет,  то  он  окажется   ветераном
прачечной, проработавшим в ней дольше  всех.  Надо  же,  продержался  до
двадцатой рекордной годовщины. Ну, разве не забавно, а, Фред?
   Фред так не думал.
   Брат Джонни сидел в комнате ожидания  приемного  отделения.  Это  был
высокий человек, похожий на Джонни,  с  ярким  цветом  лица,  в  рабочей
одежде оливкового цвета и черной холщовой  куртке.  Он  вертел  в  руках
оливковую шапочку и сосредоточенно смотрел в пол. Услышав звук шагов, он
поднял на него глаза.
   - Вы из прачечной? - спросил он.
   - Да, а вы... - Он не ожидал, что имя всплывет у него  в  памяти,  но
тем не менее это произошло. - Вас зовут Арни, верно?
   - Да, Арни Уокер. - Он медленно покачал головой. - Не  знаю,  чего  и
ожидать, мистер?..
   - Доуз.
   - Просто не знаю, мистер Доуз. Я видел его,  когда  его  осматривали.
Такое чувство, что его здорово помяло. Он  уже  не  мальчишка.  Хреновое
положение, ничего не скажешь.
   - Мне очень жаль, - сказал он.
   - Перекресток этот паршивый. Тот парень ни  в  чем  не  виноват.  Его
машину просто повело по мокрому снегу. Я его ни в чем не виню.  Говорят,
он сломал себе нос, и все. Больше  ни  одной  царапины.  Странно  иногда
получается, верно?
   - Да.
   - Помню, как-то раз я вел большой грузовик в Хемингуэй,  это  было  в
самом начале шестидесятых, а ехал я по  Индианскому  шоссе...  Дверь  на
улицу открылась, и вошел священник. Он потопал ногами,  чтобы  стряхнуть
снег, а потом заторопился вдоль по коридору,  едва  ли  не  бегом.  Арни
Уокер увидел его, и глаза его расширились, а потом приняли  остекленелое
выражение, которое бывает у людей  во  время  сильного  шока.  Он  шумно
втянул воздух и попытался встать.  Он  положил  руку  Арни  на  плечо  и
удержал его.
   -  Господи!  -  закричал  Арни.  -  Вы  видели,  он   нес   с   собой
дарохранительницу? Он собирается свершить над  ним  последние  обряды...
Может быть, он уже мертв. Джонни... В комнате  ожидания  были  и  другие
люди: подросток со сломанной рукой, пожилая женщина, нога  которой  была
забинтована эластичным бинтом, мужчина с гигантской повязкой, намотанной
на большой палец. Они посмотрели на Арни, а потом стыдливо  уткнулись  в
свои журналы.
   - Давай, успокойся, - произнес он бессмысленно.
   - Пустите меня, - сказал Арни. - Я должен на него посмотреть.
   - Послушай...
   - Пустите меня! Он отпустил  его.  Арни  Уокер  завернул  за  угол  и
скрылся из виду, вслед за священником. Он остался сидеть на  пластиковом
стуле, размышляя, что же ему делать. Он посмотрел  на  пол,  затоптанный
грязными следами. Потом он посмотрел  на  пост  медсестры,  где  женщина
сидела у пульта. Потом он поглядел в окно и убедился  в  том,  что  снег
совсем перестал.
   Из  коридора,  оттуда,  где  были  расположены  палаты  для   осмотра
поступающих больных, донесся приглушенный, рыдающий крик.
   Все подняли глаза,  и  у  всех  на  лицах  появилось  одно  и  то  же
болезненное выражение.
   Раздался еще один крик, за которым последовал лающий горестный плач.
   Все вновь уставились в свои журналы.  Подросток  со  сломанной  рукой
громко сглотнул слюну, и этот звук прозвучал неожиданно отчетливо.
   Он поднялся и быстро вышел, не оглядываясь.
   В прачечной все рабочие окружили его, и Рон Стоун их не останавливал.
   - Я не знаю, - ответил он им. - Я так и не выяснил, жив  он  еще  или
уже умер. Вы все услышите сами. А я ничего не знаю.
   Он взбежал вверх по лестнице, ощущая внутри какую-то странную пустоту
и безразличие.
   - Мистер Доуз, вам что-нибудь удалось узнать о Джонни?