езы заставали ее  врасплох,  закрывала
лицо руками и  пряталась  в  носовой  платок.  Поэтому  сейчас  ее  лицо
показалось ему каким-то голым и даже  непристойным,  словно  лицо  чудом
оставшейся в  живых  жертвы  авиационной  катастрофы.  У  него  защемило
сердце.
   - Мэри, - сказал он мягко.
   Она продолжала плакать, не поднимая глаз. Он подошел и  сел  рядом  с
ней.
   - Мэри, - сказал он. - Все вовсе не так плохо, как кажется. Совсем не
так плохо. - Но сам он не был уверен в своих словах.
   - Это конец всего, - сказала она прерывающимся от слез  голосом.  Как
ни странно, но красота, которую она так никогда и  не  достигла  или  же
навсегда потеряла, в этот момент освещала ее лицо своим сиянием. В  этот
момент полной катастрофы она была прекрасна.
   - Кто тебе это сказал?
   - Да все мне сказали!  Все!  -  закричала  она.  Она  по-прежнему  не
смотрела на него, но рука ее дернулась в резком, стремительном  жесте  и
вновь упала на колени. - Том Гренджер  позвонил.  Потом  позвонила  жена
Рона Стоуна. Потом позвонил Винсент Мэйсон. Они все спрашивали меня, что
с тобой случилось. А я не знала! Я вообще не знала, что что-то  с  тобой
не так.
   - Мэри, - сказал он и попытался взять ее за руку. Она  отдернула  ее,
словно он был болен какой-то заразной болезнью.
   - Ты решил наказать меня? - спросила она, наконец-то подняв  на  него
глаза. - Я угадала? Ты действительно наказываешь меня?
   - Нет, - сказал он  поспешно.  -  Нет,  Мэри,  нет.  -  Ему  хотелось
заплакать, но он знал, что этого делать нельзя.  Это  было  бы  неверным
шагом.
   - За то, что я сначала родила мертвого ребенка, а  потом  ребенка,  с
рождения обреченного на смерть? Ты что, считаешь,  что  я  убила  твоего
сына?
   - Мэри, это был наш сын...
   - Он был твой! - истошно завопила она ему в лицо.
   - Не надо, Мэри. Не надо. - Он попытался обнять ее, но она вырвалась.
   - Не смей ко мне прикасаться.
   Они ошеломленно посмотрели друг на  друга,  словно  впервые  в  жизни
обнаружив, что мир вокруг уходит далеко  за  привычные  границы,  словно
открыв для себя огромные белые пятна на  какой-то  неведомой  внутренней
карте.
   - Мэри, я ничего не мог поделать с тем,  что  на  меня  нашло.  Прошу
тебя, поверь мне. - Это могла быть и ложь, но тем не менее он продолжил:
   - Что ж, возможно, это действительно как-то связано с Чарли. Я  делал
вещи, которых сам не понимал. Я... Я сдал свой страховой полис в октябре
и  получил  деньги.  И  это  было  первой  ласточкой,  первым   реальным
действием, но все это начало копиться у меня  в  мозгу  еще  задолго  до
этого. Но проще совершать действия, чем разговаривать о них.  Ты  можешь
это понять? Ты можешь попытаться это понять?
   - А что случится со мной, Бартон? У меня в  жизни  было  только  одно
занятие - быть твоей женой. Что же теперь случится со мной?
   - Я не знаю.
   - Ты меня как будто изнасиловал, - сказала она и снова захныкала.
   -  Мэри,  пожалуйста,  не  надо  больше.  Не  надо...   Прошу   тебя,
постарайся...
   - А когда ты все это делал, ты хоть раз подумал обо  мне?  Тебе  хоть
раз пришло в голову, что я от тебя завишу?  Он  ничего  не  мог  на  это
ответить. Ему показалось, будто он снова разговаривает с Мальоре. Словно
Мальоре умудрился обогнать его по дороге домой,  натянул  маску  Мэри  и
переоделся в ее одежду. Что теперь?  Может  быть,  ему  снова  предложат
старую шлюху?
   Она встала с дивана.
   - Я пойду наверх. Мне надо прилечь.
   - Мэри... - Она не прервала его, но он  обнаружил,  что  у  него  нет
слов, которые могли бы последовать за этим первым словом.
   Она вышла из комнаты, и он услышал ее  шаги  по  лестнице.  Потом  он
услышал скрип кровати, когда она ложилась. Потом  он  услышал,  как  она
снова заплакала. Потом он встал, включил телевизор и увеличил  громкость
настолько, чтобы не было слышно ее плача. На экране Мерв Гриффин  болтал
с очередной знаменитостью.
 
ЧАСТЬ ВТОРАЯ 
ДЕКАБРЬ 
 
   О любовь моя, будем верны
   Друг другу! ибо мир, который
   Раскинулся перед нами словно страна снов,
   Такая разнообразная, такая прекрасная и такая новая,
   На самом деле не несет в себе ни радости, ни любви, ни света,
   Ни уверенности, ни мира, ни исцеления боли;
   И мы стоим здесь, в погруженной во тьму долине,
   Со всех сторон окруженные смятенными армиями борьбы и полета,
   Где неведомые полчища сошлись в ночи.
   Мэтью Арнольд
   "Дуврское побережье"
 
5 декабря, 1973 
 
   Он пил свой личный коктейль, смесь ликера "Южное  утешение"  и  виски
"Севен-Ап", и смотрел телевизионную постановку,  название  которой  было
ему неизвестно.  Главный  герой  постановки  был  то  ли  полицейским  в
гражданской одежде, то ли частным детективом, и какой-то  парень  только
что крепко двинул его по голове. Это  навело  полицейского  в  гражданке
(или частного детектива) на мысль о том, что он близок к какой-то важной
догадке. Но прежде чем он успел сообщить зрителям,  в  чем  эта  догадка
заключается,  началась  реклама  подливочного  концентрата.  Парень   из
рекламы утверждал, что если смешать  подливочный  концентрат  с  обычной
теплой водой, то получится превосходная подливка. Он спросил у зрителей,
не похоже ли это на  соус,  который  получается  при  тушении  настоящей
говядины. По мнению Бартона Джорджа Доуза, это было больше всего  похоже
на жидкий понос, которым кто-то испражнился  в  красную  собачью  миску.
Снова  началась  постановка.  Частный  детектив   (или   полицейский   в
гражданке) расспрашивал чернокожего бармена, на которого в  полиции  уже
было заведено досье. Бармен сказал: а пошел ты. Бармен сказал: отвали  и
не мешай работать. Бармен сказал: нечего тут ошиваться. Он был уверен  в
своей полной безнаказанности, но Бартон Джордж  Доуз  не  без  оснований
считал,  что  частный  полицейский  (или  детектив  в  гражданке)  давно
подцепил этого бармена на крючок.
   Он был абсолютно пьян. Он смотрел телевизор в одних трусах  -  больше
на нем ничего не было. В доме было очень жарко.  Он  поставил  регулятор
отопления на семьдесят восемь градусов и не менял его  положение  с  тех
пор, как ушла Мэри. Какой еще там энергетический кризис? Имел я  тебя  в
задницу, мистер Никсон. А заодно и твою лошадку, на которой ты въехал  в
Белый дом. Имел я полицию, налоговую инспекцию, дорожную службу  и  всех
прочих засранцев. Сегодня на автостраде он разогнался до семидесяти миль
в час и показывал упруго поднятый  палец  водителям,  которые  сигналили
ему,  чтобы  он  сбавил  газ.  Личный  советник  президента   по   сфере
потребления,  какая-то  баба,   выглядевшая   так,   словно   она   была
девочкой-звездой в тридцатые годы, но потом неумолимое время  превратило
ее в политического гермафродита, выступала два вечера назад в  программе
о коммунальных службах и рассказывала о способах (!), которыми  вы  и  я
(!!) можем сэкономить электричество в доме  (!!!).  Звали  ее  Вирджиния
Кнауэр, и она была большим экспертом по способам, которыми вы и я  можем
сэкономить энергию, и очень долго распространялась на эту  тему,  потому
что энергетический кризис - это  большая  гадость,  и  все  мы  от  него
страдаем. Когда программа кончилась, он отправился на  кухню  и  включил
электрический миксер. Миссис Кнауэр объяснила, что миксеры находятся  на
втором месте  по  потреблению  электроэнергии  среди  небольших  бытовых
электроприборов. Он оставил миксер включенным на всю ночь,  а  когда  он
поднялся на следующее утро - это было  вчера,  -  то  обнаружилось,  что
миксер перегорел. Больше  же  всего  потребляют  энергии,  как  сообщила
миссис Кнауэр, маленькие электрические  обогреватели.  У  него  не  было
маленького электрического обогревателя, но он некоторое время  обдумывал
мысль о том, чтобы купить себе парочку и держать их включенными  день  и
ночь до тех пор,  пока  они  не  перегорят.  Вполне  возможно,  если  он
напьется до потери сознания, то и сам сгорит вместе с  обогревателями  и
со всем домом.
   Это было бы концом всего этого унизительного самопотакания.
   Он приготовил себе еще один коктейль и принялся размышлять  о  старых
телевизионных программах, которые показывали еще в те дни,  когда  он  и
Мэри еще совсем недавно поженились, и  о  напольной  модели  "АрСиЭй"  -
самом обычном напольном черно-белом телевизоре - еще можно  было  только
мечтать. Была тогда "Программа Джека Бенни", а еще шоу "Амос и  Энди"  -
эти шустрые, забавные негры-джазисты. А еще был "Невод", та самая первая
версия "Невода", в которой партнером Джо Фрайди был Бен Александер, а не
этот новый  парень,  Гарри  как  его  там  бишь.  Еще  был  "Патруль  на
автостраде"  с  Бродериком  Кроуфордом,  который  орал   "десять-четыре"
<Десять-четыре - на жаргоне радиолюбителей это означает о'кей, хорошо  -
прим. Перев.> в свой громкоговоритель, и все раскатывали на  полицейских
бьюиках, у которых по бокам были  даже  специальные  бойницы  для  того,
чтобы вести огонь.
   "Самое лучшее шоу". "Твой хит-парад" с Джизель МакКензи,  распевающей
что-нибудь вроде "Зеленой двери"  или  "Незнакомца  в  раю".  Рок-н-ролл
положил всему этому конец - раз и навсегда. А  как  насчет  телеигр,  ты
только вспомни! "Тили-тили-тесто" и "Двадцать одно"  каждый  понедельник
по вечерам с Джеком Барри в роли ведущего. Люди заходили в изолированные
кабинки,  надевали  наушники  наподобие  тех,  которыми  пользуются   на
заседаниях ООН, и  выслушивали  самые  невероятные  вопросы,  по  поводу
которых их уже  успели  кратко  проинструктировать.  "Шестьдесят  четыре
тысячи  долларов  за  один  вопрос"  с  Хэлом   Марчем.   Соревнующиеся,
пошатываясь,  уходили  со   сцены   о   огромными   охапками   различных
справочников. Потом еще "Дотто" с ведущим  Джеком  Нарцем.  И  субботние
утренние программы вроде "Анны Оукли", которая постоянно спасала  своего
маленького братика Тэга из каких-то кошмарных переделок.  Он  все  время
подозревал,   что   этот   мальчишка   на   самом   деле   является   ее
незаконнорожденным сыном. Еще был "Рин-Тин-Тин",  который  контролировал
территорию в окрестностях форта Апачи. И "Сержант Престон", которому был
вверен  весь  Юкон  -  и   пришлось   же   ему   помотаться   туда-сюда.
"Странствующий Всадник" с Джоком  Мэхони.  "Дикий  Билл  Хикок"  с  Гаем
Мэдисоном и Энди Девином в роли Джинглей. Мэри частенько говорила Барту,
что если бы люди знали, что он смотрит всю эту ерунду, то они  сочли  бы
его слабоумным. Ну честное слово, человек, в твоем-то возрасте, и  такой
позор! А он всегда отвечал ей, что хочет быть  в  состоянии  вступить  в
разговор со своими детьми, вот только детей не было - можно считать, что
не было. Первый оказался  всего  лишь  небольшим  куском  мертвого  мяса
который не успел издать ни одного крика, а вторым был Чарли,  о  котором
лучше сейчас не вспоминать. Я буду видеть тебя в своих снах, Чарли. Едва
ли не каждую ночь он и его сын встречались в том или  ином  сне.  Бартон
Джордж Доуз и Чарльз Фредерик Доуз, воссоединенные с  помощью  волшебной
силы  подсознания.  Вот  мы  и  приехали,  ребята,  нас  ждет  последний
фантастический аттракцион Диснейленда - путешествие в Страну  Жалости  к
Самому Себе, где вы имеете возможность прокатиться на гондоле  вдоль  по
каналу Слез, посетить музей Старых  Фотографий  и  совершить  поездку  в
восхитительном Ностальгимобиле, с Фредом МакМюрреем за рулем.  Последним
пунктом  вашего  путешествия  станет  удивительно  точная  копия   улицы
Крестоллин, Запад. Вот она, здесь, в гигантской  бутылке  из-под  ликера
"Южное Утешение". Здесь она будет храниться вечно.  Загляните-ка  вот  в
это окно - секундочку, сынок, сейчас  я  тебя  приподниму.  Это  Джордж,
совсем как живой,  он  сидит  в  своей  полосатой  рубашке  с  короткими
рукавами перед цветным телевизором "Зенит", пьет свой любимый коктейль и
плачет. Плачет? Ну, конечно, он плачет, а что в этом удивительного?  Что
еще прикажете делать человеку в Стране Жалости к Самому Себе? Все  время
плачет, ни на секунду не останавливается,  никаких  сбоев  в  сложнейшем
механизме.  Сила  потока  слез  регулируется  командой  лучших  в   мире
специалистов-технологов, приглашенных к нам специально для этой цели. По
понедельникам они не особенно-то  стараются,  и  у  Барта  просто  глаза
слегка на мокром месте - дело в том, что посетителей в этот  день  почти
не бывает. А вот в остальные дни недели он рыдает в три ручья. В субботу
и воскресенье он просто истекает слезами, а по Рождествам мы даем  такой
поток  слез,  что  он  фактически  тонет  в  них.  Конечно,  трудно   не
согласиться с  тем,  что  в  его  внешнем  облике  есть  что-то  глубоко
отталкивающее, но тем не менее, нельзя забывать о том, что это  один  из
наиболее популярных обитателей Страны Жалости к Самому  Себе,  наряду  с
копией  Кинг-Конга,  установленной  на  вершине  Эмпайр  Стейт  Билдинг.
Посмотрите на него повнимательнее. Он... Он швырнул стакан в телевизор.
   Промахнулся он совсем чуть-чуть, буквально на несколько  сантиметров.
Стакан ударился о стену, упал на пол и разлетелся  вдребезги.  Некоторое
время он тупо созерцал осколки, а потом снова разразился рыданиями.
   Плача, он думал:
   Господи, да вы только посмотрите на меня, только посмотрите на  меня,
как я отвратителен! Я превратился в такую гребаную кучу жидкого  дерьма,
что просто не верится. Я испортил всю свою жизнь, я испортил  всю  жизнь
Мэри, а теперь сижу здесь и отпускаю шуточки по этому  поводу,  Господи,
Господи, Господи... Лишь проделав половину пути  к  телефону,  он  сумел
взять себя в руки и остановиться. Прошлым вечером, пьяный и плачущий, он
позвонил Мэри и умолял ее вернуться. Он умолял ее до тех пор,  пока  она
не начала плакать и не повесила трубку. Сейчас, вспоминая  об  этом,  он
скривился и усмехнулся, удивляясь своей глупости.
   Он отправился на кухню, взял совок и щетку  и  отправился  обратно  в
гостиную. Он выключил телевизор и смел стекло на совок. Потом  он  снова
пошел на кухню и высыпал осколки в мусорное ведро. Потом он  остановился
и задумался о том, что же делать дальше.
   Пчелиное гудение холодильника испугало его. И он отправился спать.  И
видеть сны.
 
6 декабря, 1973 
 
   Было половина четвертого. На скорости семьдесят миль в час  он  несся
по  шоссе,  направляясь  домой.  День  был  ясный,  морозный  и   яркий,
температура была около тридцати по Фаренгейту. Каждый день, с того  дня,
как Мэри ушла от него, он отправлялся в долгое  путешествие  по  главной
магистрали  -  собственно  говоря,  это  превратилось   в   своеобразный
заменитель работы. Это его успокаивало. Когда  дорога,  с  обеих  сторон
ограниченная низким снежным валом, ложилась ему под колеса, в  душе  его
воцарялся мир и покой, без мыслей  и  без  чувств.  Иногда  он  подпевал
радиоприемнику -  хриплым,  завывающим  голосом.  Часто  во  время  этих
путешествий ему приходила в голову мысль, что ему надо просто продолжать
ехать дальше, позволить дороге вести  его  вперед  и  вперед,  время  от
времени пополняя запасы бензина по кредитной карточке. Он ехал бы на  юг
до тех пор, пока не кончились бы дороги, пока  не  кончилась  бы  земля.
Интересно, можно ли так доехать до  самого  кончика  Южной  Америки?  Он
этого не знал.
   Но он всегда возвращался. Он съезжал с магистрали,  ставил  машину  у
какого-нибудь  скромного  ресторанчика,  ел  гамбургеры  и   французскую
картошку, а потом отправлялся в обратный путь,  возвращаясь  в  город  к
закату или чуть-чуть попозже.
   Он всегда проезжал по улице  Стентон,  ставил  машину  на  стоянку  и
выбирался посмотреть, насколько за день продвинулся новый участок  784-й
автострады. Строительная компания соорудила  специальную  платформу  для
зевак, и в дневное время на ней всегда было полно народу. В основном это
были пожилые люди и посетители магазинов, у которых  выдалась  свободная
минутка. Они выстраивались вдоль перил, словно глиняные уточки  в  тире,
и, раскрыв рот, из  которого  вырывались  облачка  пара,  таращились  на
бульдозеры, грейдеры и на инженеров со  своими  астролябиями.  Он  бы  с
радостью их всех перестрелял.
   Но ночью, когда температура опускалась  ниже  тридцати  градусов,  от
заката оставалась лишь узенькая оранжевая полоска на  западе,  и  тысячи
звезд уже холодно и колюче посверкивали с небесного свода  над  головой,
он мог изучить продвижение дороги в полном одиночестве, не опасаясь, что
его кто-нибудь побеспокоит. Эти минуты, которые он проводил на смотровой
платформе, постепенно обрели для него какое-то важное значение. Он  даже
начал  подозревать,  что  неким  непостижимым  образом  проведенные   на
платформе минуты возвращают ему энергию и силы,  помогают  ему  хотя  бы
отчасти  сохранить  психическую  нормальность.  В  эти  минуты  -  перед
затяжным вечерним прыжком в алкогольное опьянение, перед рано или поздно
охватывавшим его желанием позвонить Мэри, перед тем, как он начинал свою
вечернюю экскурсию по Стране Жалости к Самому Себе -  он  был  полностью
самим собой и оценивал ситуацию с холодной,  всесокрушающей  трезвостью.
Он сжимал руками железную трубу и устремлял  взгляд  вниз,  на  площадку
строительных  работ,  пока  его  пальцы   не   становились   такими   же
бесчувственными, как и само железо, и уже невозможно  было  с  точностью
определить, где кончался его мир - мир  человеческих  существ  -  и  где
начинался мир бульдозеров, кранов и смотровых платформ. В  такие  минуты
уже не было необходимости лить слезы, присев на корточки  над  обломками
прошлого,  которыми  была  завалена  его  память.  В  такие  минуты   он
чувствовал,  как  его  внутреннее  "я"  тепло  пульсирует   в   холодном
безразличии  зимнего  вечера,  он  ощущал  себя   реально   существующим
человеком, возможно, по-прежнему обладающим цельностью.
   И вот, проносясь по главной магистрали со скоростью семьдесят миль  в
час, находясь в сорока милях от будок  для  сбора  пошлины  на  западной
заставе, на обочине сразу же после поста ј 16 он увидел  чью-то  фигуру,
закутанную в бесформенное пальто, в черной вязаной шапочке.  В  руках  у
нее была табличка:
   В ЛАС-ВЕГАС А ИНАЧЕ ПРОВАЛИВАЙ К ЧЕРТОВОЙ МАТЕРИ!
   Он резко надавил на  тормозную  педаль  и  почувствовал,  как  ремень
безопасности  чуть  не  перерезал  его   пополам.   Звук   визжащих   по
заснеженному асфальту шин - как в кино - приятно взбудоражил его  кровь.
Он  остановился  ярдов  через  двадцать  после  фигуры.  Неясный  силуэт
запихнул табличку под мышку и побежал к машине.  Неуловимые  особенности
движения подсказали ему, что это была девушка.
   Дверца открылась, и она забралась внутрь.
   - Спасибо. - Он глянул в зеркальце  заднего  вида  и  перестроился  в
левый ряд, вновь увеличивая скорость до семидесяти миль  в  час.  Дорога
вновь неслась ему навстречу. - Неблизкий путь до Лас-Вегаса.
   -  Это  точно.  -  Она  улыбнулась  ему  дежурной  улыбкой,  очевидно
специально  предназначенной  для  людей,  которые  говорили  ей  что  до
Лас-Вегаса неблизкий путь, и стянула с себя перчатки. -  Вы  не  против,
если я закурю?
   - Да нет, кури.
   Она вытащила из кармана пачку "Мальборо".
   - Хотите за компанию?
   - Нет, спасибо.
   Она вставила сигарету в рот,  достала  из  кармана  Коробок  кухонных
спичек, закурила, сделала глубокую  затяжку,  выдохнула  дым,  затуманив
чуть ли не половину лобового стекла, убрала сигареты и спички в  карман,
расслабила темно-синий шарф и сказала:
   - Спасибо, что посадили. А то я уж начала замерзать. На улице  сейчас
холодновато.
   - Давно ждешь?
   - Около часа. Последний парень был пьян, как свинья. Мне еще повезло,
что я так легко от него отделалась.
   Он кивнул.
   - Я отвезу тебя до конца главной магистрали.
   - До конца? - Она посмотрела на него.  -  Ты  что,  едешь  до  самого
Чикаго?
   - Что? Нет-нет. - Он назвал город.
   - Но ведь главная магистраль идет прямо через  город.  -  Из  другого
кармана па