й было не слишком много, - и лишь  позже,  лишь  после
всего она спросила:
   - А во сколько обошлась бы нам обычная настольная модель, Барт?
   Уже наполовину погрузившись в сон, он ответил:
   - Ну, пожалуй, "Моторолу" мы могли  бы  купить  за  двадцать  восемь,
может быть, тридцать долларов. Что же касается "Филко", то...
   - Я говорю не о радио, а о телевизоре. Он  сел  на  кровати,  включил
лампу и посмотрел ей в лице. Он лежала обнаженной, простыня лишь  слегка
прикрывала ее бедра, и, хотя  она  улыбалась,  он  понял,  что  она  это
серьезно. Это была улыбка-вызов. - Мэри,  мы  не  можем  позволить  себе
купить телевизор.
   - Так сколько стоит  настольная  модель?  "Джи  И"  или  "Филко"  или
что-нибудь в этом роде?
   - Новая?
   - Новая.
   Он поразмыслил над этим вопросом, наблюдая за игрой света и  тени  на
восхитительных округлостях ее грудей. Она была тогда куда стройнее (но и
сейчас про нее не скажешь, что она толстушка, - упрекнул он самого себя;
а никто этого и не говорил,  Фредди,  мой  мальчик,  никто  этого  и  не
говорил), какой-то более живой, что ли. А когда она причесывалась,  даже
ее волосы, потрескивая, передавали свое собственное сообщение:
   живые, подвижные, одушевленные...
   - Около семисот пятидесяти долларов, -  сказал  он,  думая,  что  это
погасит ее улыбку. Но этого не произошло.
   - Ну так посмотри, - сказала  она,  устраиваясь  на  кровати  в  позе
лотоса.
   - Я смотрю, - сказал он, усмехаясь.
   - Да не на это. - Она засмеялась, и лицо ее залилось  краской  (хотя,
он это отчетливо помнил, простыню она так и не натянула).
   - Что ты задумала?
   - Почему мужчины хотят иметь  телевизор?  -  спросила  она.  -  Чтобы
смотреть спортивные  передачи  по  субботам  и  воскресеньям.  А  почему
женщины хотят иметь телевизор? Чтобы смотреть днем  эти  мыльные  оперы.
Пока гладишь, можно слушать, а сделал работу -  клади  ноги  на  стол  и
смотри. А теперь предположи, что каждый из нас найдет себе  какое-нибудь
занятие, которое приносит деньги, на то время, когда  мы  обычно  просто
бездельничаем...
   - Ага. Читаем книгу, например, или даже занимаемся любовью? - вставил
он.
   - Для этого мы всегда сумеем найти время, - сказала она и засмеялась,
а потом покраснела, и ее темные глаза сверкали в  свете  лампы,  и  свет
этот отбрасывал теплую, полукруглую тень у нее между грудей,  и  в  этот
момент он понял, что сдастся, что  пообещает  ей  напольный  "Зенит"  за
пятнадцать сотен, лишь  бы  она  позволила  ему  снова  заняться  с  ней
любовью, и при этой мысли он почувствовал, что у него наступает эрекция,
почувствовал, как змея превращается в камень - как  сказала  как-то  раз
Мэри, слегка перебрав на новогодней  вечеринке  у  Ридпатов  (и  сейчас,
восемнадцать лет спустя, он почувствовал, как змея превращается в камень
- при одном лишь воспоминании).
   - Хорошо, согласен, - сказал он. - Я готов работать по выходным, а ты
будешь трудиться днем. Но скажи мне, дорогая Мэри,  моя  Мария,  которая
уже не совсем дева, чем же мы будем заниматься?
   Радостно хихикая, она прыгнула на  него,  и  ее  груди  легли  мягкой
тяжестью на его живот (в те дни он был достаточно  плоским,  Фредди,  ни
малейшего признака брюшка). - Вот в этом-то весь и фокус! - сказала она.
- Какое сегодня число? Восемнадцатое июня?
   - Да.
   - Так вот, ты будешь работать по выходным, а  восемнадцатого  декабря
мы сложимся...
   - ...и купим тостер, - сказал он, усмехнувшись.
   - ...купим телевизор, - сказала она торжественно. - Я уверена, что  у
нас получится, Барт. - Потом она снова захихикала. - Но  самое  забавное
будет в том, что мы пока не скажем друг другу, что за работу  каждый  из
нас себе нашел.
   - Лишь бы, придя домой, я не увидел  над  дверью  красный  фонарь,  -
сказал он, капитулируя.
   Она схватила его за плечи,  взобралась  на  него  и  стала  щекотать.
Щекотка плавно перешла в ласки.
   - Приди ко мне, - прошептала она, вжимаясь в  его  шею,  и  обхватила
жезл его страсти с нежной, но мучительной силой, в одно и  то  же  время
направляя и сдавливая его. - Войди в меня, Барт.
   Позже, снова в темноте, скрестив руки под головой, он сказал:
   - Так мы не скажем друг другу?
   - Нет.
   - Мэри, а откуда у тебя возникла эта идея? Из-за того, что я  сказал,
что Донна Апшоу устала подавать  арахисовые  орешки  половине  окрестных
жителей?
   Когда она ответила, в ее голосе уже не было смешинок. Он был  ровным,
резким и совсем чуть-чуть пугающим -  легкое  дуновение  зимы  в  теплом
июньском воздухе их квартиры на третьем этаже без лифта.
   - Я не люблю быть чьим-то нахлебником, Барт. И я им не буду. Никогда.
   Следующие полторы недели  он  так  и  сяк  обдумывал  ее  неожиданное
предложение, размышляя о том, что же,  черт  возьми,  ему  надо  делать,
чтобы заработать свою половину от семисот пятидесяти долларов  (а  то  и
добрые три четверти, раз уж на то пошло) за следующие двадцать или около
того уик-эндов. Он уже был  слегка  староват,  чтобы  стричь  лужайки  в
округе. А Мэри приобрела такой вид - такой самодовольный вид, - что  ему
оставалось только предположить, что она для себя уже  все  решила.  Пора
тебе обуть свои беговые  кроссовки,  -  сказал  он  себе  и  не  мог  не
рассмеяться вслух.
   Прекрасные были деньки, не так ли, Фредди? - спросил он  себя  в  тот
момент, когда Форрест Такер и "Армия Ф" уступили место рекламному ролику
овсяных хлопьев, в котором мультипликационный ролик уверял, что  "Трикс"
- лучшая пища для детей. Ты абсолютно прав, Джорджи.  Это  были  великие
дни, мать твою за ногу.
   Однажды после работы  он  отпирал  дверцу  своей  машины  и  случайно
взглянул на большую дымовую трубу позади химчистки. В  этот  момент  его
осенило.
   Он положил ключи в карман и  вернулся  обратно,  чтобы  поговорить  с
Доном Таркингтоном. Дон откинулся в  своем  кресле  и,  сложив  руки  на
груди, посмотрел на него из-под  косматых  бровей,  которые  уже  начали
седеть, равно как и волосы, которые кустились у него в ушах и завивались
в носу.
   - Покрась трубу, - сказал Дон.
   Он кивнул.
   - Работать будешь по выходным.
   Он снова кивнул.
   - Плата - триста долларов. Еще кивок.
   - Ты - сумасшедший.
   Он расхохотался.
   Дон слегка улыбнулся.
   - Ты что, пристрастился к наркотикам, Барт?
   - Нет, - ответил он. - Но у меня тут одна договоренность с Мэри.
   - Пари? - Косматые брови приподнялись на полмили.
   - Да нет, тут более деликатное дело. Соревнование, можно сказать. Как
бы то ни было, Дон, трубу необходимо покрасить, а мне  нужны  три  сотни
долларов. Что ты на это скажешь? Профессиональный маляр запросил  бы  за
эту работу четыреста двадцать пять долларов. - Проверил, значит.
   - Проверил.
   - Урод ты чокнутый, - сказал Дон и разразился громовым хохотом. -  Ты
хоть понимаешь, что запросто можешь упасть оттуда и убиться?
   - Да, может статься, и так, - сказал он и сам рассмеялся  (и  сейчас,
восемнадцать лет спустя, он сидел  и  усмехался,  как  последний  идиот;
восхваляющий  "Трикс"  кролик  тем  временем  уступил   место   вечерним
новостям).
   Вот так и получилось, что на следующий уик-энд после четвертого  июля
он оказался на шатких лесах в восьмидесяти футах от земли -  с  малярной
кистью в руке и промерзшей на ветру задницей. Однажды налетела внезапная
послеполуденная гроза и порвала одну из  веревок,  которые  держали  его
люльку, с такой же легкостью, как вы разрываете бечевку у свертка, и  он
чуть было не упал. Но  страховочная  веревка,  которой  он  был  обвязан
вокруг пояса, удержала его, и  он  спустился  на  крышу,  и  сердце  его
стучало, как барабан, и он был уверен на все сто процентов, что  никакая
сила на земле не заставит его снова залезть наверх - во  всяком  случае,
не ради какого-то вшивого настольного телевизора.  Но  он  вернулся.  Не
ради телевизора, а ради  Мэри.  Ради  игры  светотени  на  ее  небольших
вздернутых грудях, ради ее улыбки-вызова, которая плясала у нее на губах
и в ее глазах - в ее темных  глазах,  которые  порой  могли  становиться
такими светлыми или, наоборот, еще темнее, словно летние грозовые тучи.
   К началу  сентября  он  закончил  работу:  ослепительно  белая  труба
выделялась на фоне неба, словно проведенная мелом черта на голубой доске
-  стройная,  яркая.  Он  оглядел  ее  с  некоторой  гордостью,  оттирая
растворителем запачканные краской руки.
   Дон Таркингтон заплатил ему чеком.
   - Неплохая работа, - кратко прокомментировал он, - если учесть, какой
осел ее исполнял.
   Он заработал еще пятьдесят долларов, обив деревянными панелями  стены
новой  гостиной  Генри  Чалмерса  -  в  те  дни  Генри  был  управляющим
прачечной, - и покрасив стареющий "Крис-Крафт"  Ральфа  Тремонта.  Когда
наступило восемнадцатое декабря, они с Мэри сели за небольшим  столом  в
столовой, словно враги перед поединком, которые, однако, чувствуют  друг
к другу странную симпатию, и  он  выложил  перед  ней  триста  девяносто
долларов - он положил деньги в банк, и наросли кое-какие проценты.
   Она положила рядом четыреста шестнадцать  долларов.  Эти  деньги  она
вынула из кармана передника. Ее пачка была гораздо толще  его,  так  как
состояла в основном из мелких купюр - по одному и по  пять  долларов.  У
него перехватило дыхание, и он смог лишь вымолвить:
   - Господи, Мэри, да чем же ты таким занималась?
   Она ответила с улыбкой:
   - Я сшила двадцать шесть платьев, обшила кружевами воротники у сорока
девяти платьев и подолы у шестидесяти четырех платьев,  связала  крючком
четыре коврика, пять свитеров,  два  теплых  платка  и  изготовила  один
полный столовый комплект  -  скатерть  с  салфетками.  А  еще  я  вышила
шестьдесят  три  носовых  платка,  двенадцать  комплектов  полотенец   и
двенадцать комплектов наволочек, и все эти монограммы я до сих пор  вижу
во сне.
   Смеясь, она протянула ему руки, и он  впервые  по-настоящему  заметил
толстые  подушечки  мозолей  на  кончиках  ее  пальцев,  совсем  как   у
музыканта, играющего на гитаре.
   - Господи, Мэри, - сказал он хриплым голосом. - Ты только посмотри на
свои руки.
   - С руками у меня все в порядке, - сказала она, и глаза ее  потемнели
и заискрились. - А ты неплохо смотрелся там, на дымовой трубе,  Барт.  Я
раз даже было собралась купить себе рогатку и попробовать попасть тебе в
задницу... Взревев, он вскочил, погнался за ней через гостиную и  настиг
ее в спальне. Там мы и провели весь оставшийся день, не так ли,  Фредди,
старина?
   Обнаружилось, что у них не  только  достаточно  денег  на  настольную
модель, но что если раздобыть еще сорок  долларов,  то  можно  позволить
себе и напольную. Владелец магазина "Телевизоры у Джона"  (магазин  этот
уже давно был похоронен под новым участком 784-й автострады - вместе  со
старым кинотеатром и всем прочим) показал им  новую  модель  "АрСиЭй"  и
сказал, что они будут  выплачивать  всего  лишь  по  десять  долларов  в
неделю...
   - Нет, - сказала Мэри.
   Джон обиженно скривился.
   - Леди, речь идет всего лишь о четырех неделях. Вы вряд ли  продадите
душу дьяволу, купив в кредит на таких условиях.
   -  Подождите  нас  минуточку,  -  сказала  Мэри  и  вытащила  его  на
предрождественский холод, где со всех сторон  до  них  доносились  звуки
праздничных гимнов. - Мэри, - сказал он. - Торговец прав. Ведь  речь  не
идет о том...
   - Нашей первой покупкой в кредит должен стать  наш  собственный  дом,
Барт, - сказала она.  Едва  заметная  черточка  появилась  у  нее  между
бровей. - А теперь слушай... Они вернулись в магазин.
   - А вы не могли бы придержать для нас эту  модель?  -  спросил  он  у
Джона.
   - Пожалуй, смог бы, на некоторое время. Только  сами  знаете,  сейчас
покупатели валом валят - самый сезон. На сколько вы хотите, чтобы  я  ее
придержал?
   - Только  на  субботу  и  воскресенье,  -  сказал  он.  -  Я  буду  в
понедельник вечером.
   Этот уик-энд они провели за городом, закутавшись потеплее от холода и
снега, который грозился пойти, но так и не пошел. Они медленно  катались
взад и вперед по узким загородным дорогам, хохоча, как дети, а на заднем
сиденье лежала упаковка из шести бутылок пива для него  и  бутылка  вина
для Мэри. Они не выбросили пустые пивные  бутылки,  наоборот,  подобрали
еще - целые мешки бутылок из-под пива, из-под содовой, и самые маленькие
из них стоили по два цента, а большие - по пятицентовику.  Вот  это  был
уик-энд, если вспомнить сейчас, после стольких лет - у Мэри были длинные
волосы, и они развевались,  выбившись  из-под  воротника  ее  пальто  из
кожзаменителя, а щеки ее горели алым пламенем. Он ясно  мог  представить
себе сейчас, как она  шла  по  придорожной  канаве,  усыпанной  осенними
листьями, вороша их ногами - при этом раздавался трест и шорох,  похожий
на шум лесного пожара... Потом раздавался звон бутылки, и  она  радостно
принималась размахивать ею над головой, смеясь, как ребенок.
   Так или иначе, Джорджи, бутылки больше не принимают. В наши дни ничто
не хранится, ничто не возвращается. Используй и отшвырни прочь.
   В тот понедельник после работы они сдали  бутылок  на  тридцать  один
доллар, распределив свое богатство по четырем разным супермаркетам.  Они
появились в магазине "У Джона" за десять минут до закрытия.
   - У меня не хватает девяти долларов, - сообщил он хозяину.
   Джон взял ручку и написал оплачено на счете, прикрепленном к  консоли
"АрСиЭй".
   - Счастливого Рождества,  мистер  Доуз,  -  сказал  он.  -  Подождите
секундочку, я прикачу свою тележку и помогу вам  вывезти  эту  штуку  на
улицу.
   Они привезли телевизор домой, и взволнованный Дик  Келлер  с  первого
этажа помогал им втаскивать его наверх, и в тот вечер они  смотрели  его
до тех пор, пока по последнему работающему канал не начался национальный
гимн, а потом они  занимались  любовью  перед  тестовой  таблицей,  и  у
каждого были дикая головная боль от непривычного перенапряжения глаз.
   С тех пор редко когда телевизионные передачи казались  им  такими  же
интересными, как в тот день.
   Мэри вошла, застав его смотрящим телевизор с  пустым  бокалом  из-под
виски в руке.
   - Твой обед готов, Барт, - сказала она. - Хочешь, я принесу его  тебе
сюда?
   Он взглянул на нее, размышляя, когда же именно  в  последний  раз  он
видел у нее на губах улыбку-вызов... Наверное,  в  тот  же  самый  день,
когда  маленькая  черточка  между  бровей  превратилась   в   постоянную
морщинку, в шрам, в татуировку, неизгладимую метку прошедших лет.
   О странных вещах ты начал задумываться, - сказал он  самому  себе.  -
Раньше тебе даже в голову такое бы не пришло. Что это с тобой, скажи  на
милость?
   - Барт?
   - Давай поедим в столовой,  -  сказал  он.  Поднявшись,  он  выключил
телевизор.
   - Хорошо.
   Они сели за стол. Он посмотрел на еду на алюминиевом  подносе.  Шесть
маленьких отделений, и в каждое втиснута какая-то гадость. Мясо  обильно
полито подливкой. У него сложилось  впечатление,  что  во  всех  готовых
обедах мясо всегда полито  подливкой.  Без  подливки  оно  выглядело  бы
голым, - подумал он и по непонятной ассоциации вспомнил  свою  мысль  по
поводу Лорна Грина:
   Парень, я сниму с тебя  скальп  живьем.  Но  на  этот  раз  фраза  не
позабавила его. Наоборот, даже немного испугала.
   - Чему эдо ды дам улыбался в гостиной,  Барт?  -  спросила  Мэри.  Он
простуды глаза у нее покраснели, а нос был похож на мороженую редиску.
   - Не помню, - ответил он, и в голове у него промелькнула мысль:
   Сейчас я закричу, кажется, закричу. От горя  по  тем  вещам,  которые
ушли и никогда не вернутся. От тоски по твоей улыбке, Мэри. Прости меня,
пожалуйста, но сейчас я закину голову и  закричу  от  тоски  по  улыбке,
которая  больше  никогда  не  появится  на  твоем  лице.  Ты  не  будешь
возражать, ведь правда?
   - Ты выглядел очень счастливым, - сказала она. Против своего желания,
ибо это было тайной, а этим вечером он чувствовал,  что  ему  необходимо
иметь тайны, так как душа его стала похожа на мороженую редиску,  совсем
как нос у Мэри, - против своего желания он сказал:
   - Я думал о том, как мы собирали бутылки, чтобы набрать денег на  наш
первый телевизор. Напольная модель фирмы "АрСиЭй", которую мы  купили  в
Джона.
   - А, об этом, - сказала Мэри и шумно высморкалась в платок.
   Он наткнулся на Джека Хобарта в продовольственном  магазине.  Тележка
Джека была доверху набита  морожеными  продуктами,  консервами,  которые
достаточно  только  разогреть  и  можно  подавать  к  столу,  и  большим
количеством пива.
   - Джек! - воскликнул он. - Что это ты тут делаешь? Откуда ты взялся?
   Джек чуть-чуть улыбнулся.
   - Видишь ли. Дело в том, что я еще не привык к новым магазинам у  нас
в округе. Вот я и подумал...
   - А где Эллен?
   - Ей пришлось улететь в Кливленд, - ответил Джек. - Ее мать умерла.
   - Господи, мне  так  жаль,  Джек,  примите  мои  соболезнования.  Это
произошло внезапно?
   Покупатели сновали вокруг них  взад  и  вперед,  освещенные  холодным
светом люминесцентных ламп. Из спрятанных колонок раздавалась  музыка  -
какие-то старые песенки, которые никогда толком не можешь  узнать.  Мимо
них прошла  женщина  с  доверху  наполненной  тележкой,  таща  за  собой
трехлетнего малыша в синей парке с размазанными по рукавам соплями.
   - Да, внезапно, - сказал  Джек  Хобарт.  Он  улыбнулся  бессмысленной
улыбкой и взглянул в свою тележку. В ней лежала большая желтая коробка с
надписью:
   ТАРЕЛОЧКА ДЛЯ ВАШЕЙ КОШЕЧКИ
   Используйте и выбросьте! Гигиенично!
   - Очень неожиданно. Конечно, она чувствовала себя неважно, еще бы - в
ее-то возрасте, но она думала, что  это...  Ну,  вроде  как,  остаточные
явления из-за изменившегося образа жизни  и  все  такое  прочее.  А  это
оказался рак. Они разрезали ее, заглянули ей в нутро, да тут же и зашили
обратно. Три недели спустя она умерла. Эллен очень тяжело переживает  ее
смерть. К тому же, ты понимаешь, она всего лишь на двадцать  лет  моложе
ее.
   - Да, - сказал он. - Я понимаю.
   - Вот она и поехала в Кливленд на некоторое время.
   - Да, вот оно что.
   - Да, вот так.
   Они посмотрела друг на друга и улыбнулись стыдливой улыбкой,  которая
обычно появляется у людей при известии о смерти  не  очень  близкого  им
человека.
   - Как там обстоял дела? - спросил он. - В северной части города?
   - Ну,  сказать  по  правде,  Барт,  люди  там  выглядят  не  очень-то
дружелюбно.
   - Серьезно?
   - Ты ведь знаешь, что Эллен работает в банке?
   - Да, конечно.
   - Ну так вот, в нашем районе многие женщины  добирались  в  город  на
машинах сообща - я сам давал Эллен ключи от нашей машины каждый четверг.
Это был ее взнос. В северном районе тоже так делают, но все эти  женщины
- члены какого-то клуба, в который Эллен имеет  право  вступить,  только
прожив в этом районе целый год.
   - Знаешь, Джек, это очень похоже на дискриминацию,  вот  что  я  тебе
скажу.
   - Да катись они все в жопу, - сердито сказал Джек. - Эллен не вступит
в их гребаный клуб, даже если они на коленях приползут к  ней  и  станут
умолять ее об этом.  Я  купил  ей  машину  для  нее  лично.  Подержанный
"Бьюик". Ей очень нравится. Не понимаю, почему я не сделал этого еще два
года назад.
   - Как дом?
   -  Отличный  дом,  -  сказал  Джек  и  вздохнул.  -  Вот  только   за
электричество три шкуры сдирают. Ты бы видел, какой нам  прислали  счет.
Для людей, у которых парень в колледже, это не очень удачный подарок.
   Они помялись, подыскивая следующую тему для разговора. Теперь,  когда
гнев Джека прошел,  на  лице  его  вновь  появилась  какая-то  виноватая
ухмылка. Он понял, что Джек чуть ли не до слез рад встретить кого-то  из
своих бывших соседей и старается продлить  этот  момент.  Он  неожиданно
явственно представил себе, как  Джек  бродит  по  новому  дому,  а  звук
включенного телевизора населяет комнаты призраками  -  его  единственной
компанией,