-  спросила  у
него Филлис. Впервые он обратил внимание на то, что Филлис, несмотря  на
умело подкрашенные синькой волосы, выглядит сильно постаревшей.
   - Он очень плох, - сказал он. - Священник пришел, чтобы свершить  над
ним последние обряды.
   - О, Господи, какой кошмар! И надо же такому случиться  незадолго  до
Рождества.
   - Кто-нибудь ездил на место аварии, чтобы подобрать уцелевший груз?
   Она посмотрела на него с некоторым упреком.
   - Том послал туда Гарри Джонса. Он вернулся с грузом около пяти минут
назад.
   - Хорошо, - сказал он. Но ничего хорошего не было.  Все  было  просто
отвратительно.  Он  подумал  было  спуститься  в  мойку  и  засыпать   в
стиральные машины столько "Гексолита", чтобы можно было сжечь все  белье
- когда отжимка закончится и Поллак откроет машины, там  останутся  лишь
небольшие кучки серого пуха.  Вот  это  было  бы  действительно  хорошо.
Филлис что-то сказала, но он пропустил это мимо ушей.
   - Что? Я не расслышал, извините.
   - Я говорю: звонил мистер Орднер. Он просил, чтобы вы немедленно  ему
перезвонили, как только появитесь. А  еще  звонил  какой-то  человек  по
имени Гарольд Свиннертон. Говорил, что какие-то патроны уже поступили.
   - Гарольд? - переспросил он. Потом он  вспомнил.  "Оружейный  магазин
"Харви". Вот только Харви давно уже мертв, как  дверной  гвоздь.  -  Да,
хорошо.
   Он  прошел  в  свой  кабинет  и  закрыл  дверь.  Табличка  на   столе
по-прежнему сообщала:
   ПОДУМАЙ!
   Это может оказаться для тебя внове Он взял ее со  стола  и  бросил  в
корзину для бумаг.  Он  сел  за  стол,  достал  из  коробки  всю  свежую
корреспонденцию и отправил ее вслед за табличкой,  не  читая.  Потом  он
выдержал паузу и оглядел кабинет. Слева от  него  на  стене  висели  два
диплома в рамке - один из  колледжа,  другой  из  Прачечного  Института,
который он посещал летом шестьдесят девятого и семидесятого года. Позади
него  висела  большая  увеличенная  фотография,  на  которой  он  и  Рэй
Таркингтон пожимали друг другу руки на стоянке "Блу Риббон", только  что
заново заасфальтированной. Оба они улыбались. На заднем плане  виднелась
прачечная, три грузовика стояли  задом  к  грузовому  подъезду,  дымовая
труба все еще выглядела белой и очень чистой.
   Он занимал этот кабинет с шестьдесят седьмого года, в  течение  шести
лет. Стало быть, он вселился в него еще до Вудстока, еще до штата  Кент,
еще до прихода Никсона к власти. Годы его жизни миновали в этих  четырех
стенах. Миллионы вдохов и выдохов,  миллионы  биений  сердца.  Он  снова
огляделся вокруг, стараясь определить, чувствует ли он хоть что-нибудь.
   Он чувствовал легкую грусть. И больше ничего. Ровным счетом ничего.
   Он расчистил свой  письменный  стол,  вышвырнул  в  мусорную  корзину
личные бумаги и личные бухгалтерские книги. Он написал свое заявление об
увольнении  на  обратной  стороне  отпечатанного  на  машинке  листка  с
составом моющей смеси и положил его в один из конвертов, которые  обычно
использовались для переписки с клиентами.  Оставил  он  только  вещи  не
личного характера - скрепки,  клейкую  ленту,  толстую  чековую  книжку,
скрепленную резинкой пачку незаполненных путевых листов и тому подобное.
   Потом он встал со стула, снял со стены дипломы и тоже  швырнул  их  в
мусорную  корзину.  Стекло,  покрывавшее  диплом  Прачечного  Института,
разлетелось на кусочки. Прямоугольники на тех местах, где все  эти  годы
висели дипломы, были немного ярче, и это было все.
   Зазвонил телефон, и он поднял трубку, ожидая услышать на другом конце
голос Орднера. Но это оказался Рон Стоун. Он звонил снизу.
   - Барт?
   - Слушаю.
   - Джонни умер полчаса назад.  Похоже,  у  него  даже  не  было  шанса
выкарабкаться.
   - Мне ужасно жаль. Пожалуй, я отдам распоряжение о  конце  работы  на
сегодня.
   Рон вздохнул.
   - Да, пожалуй, так было бы  лучше  всего.  Но  ты  уверен,  что  наши
гребаные боссы тебе потом не накостыляют?
   - Я больше не работаю  на  гребаных  боссов.  Я  только  что  написал
заявление об увольнении. - Ну вот, все. Теперь это стало фактом.
   На том конце линии воцарилось мертвое молчание. Ему даже  был  слышен
отдаленный гул стиральных машин и шипение гладильного  пресса.  Каток  -
так они его называли, очевидно думая о том, что  случится  с  человеком,
если его затянет внутрь.
   - Я, наверно, тебя неправильно расслышал, - сказал, наконец,  Рон.  -
Мне показалось, что ты сказал...
   - Ты все правильно  расслышал,  Рон.  Я  ухожу.  Было  очень  приятно
работать с тобой, с Томом и даже с Винни, во всяком  случае,  когда  ему
удавалось держать язык за зубами. Но все кончилось.
   - Эй, послушай меня, Барт. Не принимай все это так близко к сердцу. Я
знаю, что этот  случай  произвел  на  тебя  угнетающее  впечатление,  ты
расстроился...
   - Это не из-за Джонни, - перебил он, сам не зная, правда это или нет.
   Может быть, если бы не этот случай,  он  еще  бы  сумел  собраться  и
сделать усилие, чтобы спасти  себя,  спасти  свою  благополучную  жизнь,
которая текла под защитным колпаком рутины в течение последних  двадцати
лет. Но когда священник быстро прошел мимо них по коридору, едва  ли  не
сбиваясь на бег, торопясь к тому месту,  где  лежал  умирающий  или  уже
умерший Джонни, и когда у Арни Уокера вырвался из глотки этот необычный,
хриплый, скулящий стон, он перестал бороться.  Это  похоже  на  то,  как
ведешь машину в гололед, и ее заносит, а ты все крутишь руль, и думаешь,
что еще можешь восстановить контроль, или убеждаешь себя, что думаешь, а
потом просто отпускаешь руль, закрываешь глаза и ждешь.
   - Это не из-за Джонни, - повторил он.
   - Хорошо, но... Послушай... Я  хочу  тебе  сказать...  -  Голос  Рона
звучал очень расстроенно.
   - Хорошо, Рон, спасибо тебе, я поговорю с тобой позже, -  сказал  он,
не зная, сдержит ли свое обещание или нет. - Пойди, выстави их  всех  за
дверь.
   - О'кей. О'кей, но... Он осторожно повесил трубку.
   Он вынул из ящика телефонную  книгу  и  просмотрел  графу  "Оружейные
магазины". Найдя то, что искал, он  набрал  номер  "Оружейного  магазина
Харви".
   - Алло, магазин Харви.
   - Это Бартон Доуз.
   - Ааа, отлично. Эти патроны поступили  вчера  поздно  вечером.  Я  же
говорил вам, что вы  получите  их  до  Рождества,  сколько  потребуется.
Двести штук.
   - Просто прекрасно. Послушайте, единственная  трудность  в  том,  что
сегодня днем я буду ужасно занят. Вы будете открыты сегодня вечером?
   - Да, мы открыты  до  девяти  часов  каждый  день  вплоть  до  самого
Рождества.
   - О'кей.  Попробую  заехать  к  вам  часиков  в  восемь.  А  если  не
получится, то завтра после полудня точно буду у вас.
   - Я вас жду. Послушайте, а вы выяснили, это Бока Рио или нет?
   - Бока что? - Ах да, как же он мог забыть, Бока  Рио  -  местность  в
Мексике, куда его двоюродный брат Ник Адаме вскоре отправится на  охоту.
- Бока Рио, точно. Да, мне кажется, так оно и есть.
   - Господи, как я ему завидую. Я там провел лучшие дни в моей жизни.
   - Хрупкая договоренность  о  прекращении  огня  пока  соблюдается,  -
проговорил он. Неожиданно в голове у него  возник  образ  головы  Джонни
Уокера, установленной на  каминной  полке  Стивена  Орднера,  прямо  над
электрическим бревном. И небольшая  полированная  бронзовая  табличка  с
надписью:
   ЧЕЛОВЕК СТИРАЮЩИЙ
   28-го ноября 1973 года
   Подбит на дикменском перекрестке
   - Простите-простите, что вы такое сказали? - недоуменно спросил Гарри
Свиннертон.
   - Я говорю, я ему тоже завидую, - сказал он  и  закрыл  глаза.  Волна
тошноты прокатилась по всему телу и подступила к горлу.
   Я схожу с ума, - подумал он. - Вот так вот и сходят с ума.
   - А, ну ладно. Тогда я вас жду.
   - Разумеется. Еще  раз  большое  спасибо,  мистер  Свиннертон,  и  до
свидания.
   Он повесил  трубку,  медленно  открыл  глаза  и  снова  оглядел  свой
осиротевший кабинет. Потом он протянул руку и нажал кнопку интеркома.
   - Филлис?
   - Да, мистер Доуз.
   - Джонни умер. Я отдал распоряжение закончить работу на сегодня.
   - Да, я видела, как люди уходят, и подумала, что Джонни  уже  нет.  -
Голос Филлис звучал так, словно она совсем недавно плакала.
   - Могу я вас попросить попробовать соединить меня с мистером Орднером
перед тем, как уйти.
   - Конечно.
   Он развернулся  на  своем  вращающемся  стуле  и  выглянул  из  окна.
Дорожный грейдер ярко-оранжевого цвета с грохотом проезжал  мимо,  звеня
цепями, которые были одеты на его огромные колеса. Это их вина,  Фредди.
Они виноваты во всем. Со мной было все в порядке,  пока  эти  ребята  из
городского совета не решили пустить мою Жизнь под откос.  Ведь  со  мной
было все в порядке, верно, Фредди? Эй! Фредди, ты где, отзовись? Фред?
   Фредди?
   Фред?
   Да где же ты, черт возьми?
   На столе у него зазвонил телефон, и он взял трубку. - Доуз слушает.
   - Ты сошел с ума, - ровным голосом проинформировал его Стив Орднер. -
Совсем рехнулся.
   - Что ты имеешь в виду?
   - Я имею в виду, что я лично позвонил мистеру Монохану этим  утром  в
девять  тридцать.  Люди  Тома  МакАна   подписали   сделку   о   покупке
уотерфордского завода в девять часов утра. Объясни ты  мне,  ради  Бога,
что вообще происходит, Бартон, так твою мать?!
   - Я думаю, нам лучше обсудить это при  личной  встрече,  с  глазу  на
глаз.
   - Я тоже так думаю. А  еще  я  думаю,  что  ты  понимаешь,  что  тебе
необходимо запастись большим  количеством  оправданий,  если  ты  хочешь
сохранить свою работу.
   - Кончай играть со мной в кошки-мышки, Стив. - Что?
   - Ты прекрасно знаешь, что у тебя  нет  никаких  намерений  оставлять
меня на работе даже  в  качестве  дворника.  Собственно  говоря,  я  уже
написал свое заявление об увольнении. Оно уже запечатано в конверте,  но
я могу процитировать его тебе по памяти. "Я ухожу".  Подписано:  "Бартон
Доуз". Ты меня понял?
   - Но почему? - Голос Орднера звучал так, словно его слова нанесли ему
физическую рану. Однако он не всхлипывал, как Арни Уокер. У него  вообще
были большие сомнения, что Стив  Орднер  когда-либо  всхлипывал  со  дня
своего одиннадцатого  дня  рождения.  Всхлипывание  -  это  удел  людей,
сделанных из куда более жидкого теста.
   - В два, - предложил он.
   - Хорошо, в два.
   - Пока, Стив. - Барт... Он повесил трубку и тупо оглядел стену. Через
некоторое время в кабинет  заглянула  Филлис.  Она  выглядела  уставшей,
расстроенной и изумленной, несмотря на свою  шикарную  прическу  Пожилой
Респектабельной Женщины. Вид ее босса, молчаливо сидящего  в  ободранном
кабинете, едва ли был способен улучшить состояние ее духа.
   - Мистер Доуз, мне идти? Я с радостью готова остаться, если только...
   - Нет, идите Филлис. Ступайте домой.
   Похоже,  в  ней  происходила  какая-то  внутренняя  борьба,   и   она
собиралась еще что-то сказать. Заметив это, он отвернулся и посмотрел  в
окно, чтобы избавить их обоих от этого тягостного замешательства.  Через
пару секунд дверь тихо щелкнула, почти неслышно.
   На нижнем этаже котел издал тонкий писк и стал остывать.  Со  стоянки
послышался шум заводящихся моторов. Он  просидел  в  пустом  кабинете  в
пустой прачечной до тех пор, пока не настало время ехать  на  встречу  с
Орднером. Он прощался.
   Кабинет Орднера был расположен в деловой части  города,  в  одном  из
новых  небоскребов,  которые,  учитывая   разразившийся   энергетический
кризис, могли скоро выйти из моды. Семьдесят этажей сплошного стекла, не
защищающего от  холода  зимой  и  от  жары  летом.  Корпорация  "Амроко"
занимала пятьдесят четвертый этаж.
   Он поставил свою машину на подземной стоянке, поднялся на  эскалаторе
в вестибюль, прошел через вращающуюся дверь и свернул направо к  лифтам.
Вместе с ним в лифте ехала чернокожая женщина с замысловатой африканской
прической. На ней был надет облегающий джемпер, а в  руках  она  держала
блокнот для стенографических записей.
   - Мне нравится ваша прическа, - неожиданно сказал  он,  сам  не  зная
зачем.
   Она холодно посмотрела на него и ничего не ответила. Ни одного слова.
   Приемная  Стивена  Орднера  была  обставлена  стульями   современного
дизайна  и  рыжеволосой  секретаршей,   восседавшей   под   репродукцией
"Подсолнухов" Ван Гога. На  полу  лежал  мохнатый  ковер  цвета  устриц.
Ненавязчивое освещение. Ненавязчивая музыка.
   Рыжеволосая улыбнулась ему. На ней был черный джемпер,  а  волосы  ее
были сзади схвачены золотой тесемкой.
   - Мистер Доуз?
   - Да.
   - Проходите, пожалуйста.
   Он открыл дверь и прошел в кабинет. Орднер что-то писал за  массивным
письменным столом. Позади него было  окно  во  всю  стену,  из  которого
открывался вид на западную часть  города.  Он  поднял  глаза  и  положил
ручку.
   - Привет, Барт, - сказал он спокойно.
   - Привет.
   - Садись.
   - Надеюсь, наш разговор не займет много времени?
   Орднер ответил ему пристальным взглядом.
   - Знаешь, я хотел дать тебе пощечину, - сказал он.  -  Ты  знаешь  об
этом? Все это время ходил по кабинету и  мечтал  о  том  моменте,  когда
влеплю тебе увесистую пощечину. Не ударить  тебя,  не  побить  тебя  мне
хотелось. А просто отвесить тебе смачную тяжелую оплеуху.
   - Я это знаю, - сказал он, и это действительно было правдой. Он  знал
об этом.
   - Я не думаю, что у тебя есть хоть малейшее представление о том,  что
ты натворил, - сказал Орднер. - Судя по всему,  к  тебе  подъехали  люди
Тома МакАна. Надеюсь, они заплатили тебе крупную  сумму.  Потому  что  я
лично предложил назначить тебя  вице-президентом  этой  корпорации.  Для
начала ты стал получать бы тридцать пять тысяч долларов в год.  Надеюсь,
они заплатили тебе больше.
   - Они не заплатили мне ни цента.
   - Это правда?
   - Да.
   - Тогда почему, Барт? Ради Бога, объясни мне, почему ты это сделал?
   - А почему ты считаешь, что я должен тебе это объяснять, Стив?  -  Он
взял предназначенный для него стул, стул для  просителей,  и  переставил
его на другую сторону массивного письменного стола.
   На мгновение Орднер был в замешательстве. Он помотал головой,  словно
боксер, получивший чувствительный, но не очень серьезный удар в нос.
   - Хотя бы потому, что ты  пока  еще  мой  подчиненный.  Этой  причины
хватит для начала?
   - Нет, не хватит.
   - Почему?
   - Стив, я был подчиненным и  у  Рэя  Таркингтона.  Он  был  настоящим
человеком. Ты можешь испытывать к нему антипатию, но  ты  не  можешь  не
признать, что он был настоящим. Иногда, когда с  ним  разговаривали,  он
портил воздух, или рыгал, или вытаскивал спичкой серу из ушной раковины.
У него бывали настоящие  проблемы.  И  иногда  я  бывал  одной  из  этих
проблем. Как-то раз, когда я ошибся  в  расчетах  с  одним  мотелем,  он
схватил меня за грудки и швырнул об стенку. Но  ты  на  него  не  похож,
Стив, ни капельки. "Блу Риббон" -  это  для  тебя  так,  игрушка,  люди,
которые работают там, - заводные человечки, вот кто они для тебя,  Стив.
Единственно, что тебя интересует - это твоя  карьера,  твое  собственное
продвижение наверх. Так что не надо мне тут петь песни о  начальниках  и
подчиненных. Не делай, пожалуйста, вид, будто ты засунул мне свой хрен в
рот, а я его откусил.
   Даже если лицо Орднера было всего лишь фасадом, за которым скрывались
его настоящие чувства, то на нем не появилось ни единой  трещины.  Черты
его продолжали выражать умеренную скорбь, не более того.
   - Ты действительно веришь в то, что говоришь? - спросил он.
   - Разумеется. "Блу Риббон"  волнует  тебя  постольку,  поскольку  она
влияет на твой статус в корпорации, и не  более  того.  Так  что  кончай
вешать мне лапшу на уши. Вот. -  Он  швырнул  конверт  с  заявлением  об
увольнении на полированную крышку стола.
   Орднер снова слегка покачал головой.
   - А как же насчет тех людей, которые из-за тебя попадут в беду, Барт?
Маленькие люди. Ты забыл о них, послал их к чертовой  матери,  а  теперь
любуешься самим собой. - Орднер словно смаковал эти слова. - Так как  же
эти маленькие люди, которые потеряют свою работу  из-за  того,  что  для
прачечной не найдется нового помещения, что с ними будет?
   Он резко засмеялся и сказал:
   - Ах ты  дешевый  сукин  сын.  Слишком  ты  высоко  взобрался,  чтобы
разглядеть, что происходит внизу.
   Щеки Орднера слегка порозовели.
   - Объясни, пожалуйста, свои слова, Барт, -  сказал  он  преувеличенно
вежливым тоном.
   - Да у каждого работника в прачечной - от Тома Гренджера  до  Поллака
из мойки - лежит в кармане страховка от безработицы. И  она  принадлежит
им. Они за нее платят. Регулярно. И они получат свои деньги. А если тебе
трудно с этим примириться, то думай об этом, как об издержках. Наподобие
ленча "У Бенджамина",  за  которым  ты  позволяешь  себе  выпить  четыре
коктейля.
   - Это велферовские деньги, и ты прекрасно об этом знаешь, - уязвленно
сказал Орднер.
   - Дешевый сукин сын, - повторил он. Руки Орднера  потянулись  одна  к
другой и сжались в  двойной  кулак.  Они  сплелись,  как  руки  ребенка,
которого  недавно  научили  читать  "Отче  наш..."  перед  сном.  -   Ты
переходишь границы дозволенного, Барт.
   - Нет, ничуть не бывало.  Ты  позвал  меня  сюда.  Ты  попросил  меня
объяснить. И что ты ожидал, что я тебе скажу?  Простите,  я  виноват,  я
облажался, я готов делом искупить свою вину? Я последний разгребай? Так,
что ли? Но я этого  не  могу  сказать.  Потому  что  я  не  чувствую  ни
малейшего раскаяния. А если я и разгребай, то это касается только Мэри и
меня, и она никогда об этом не узнает, а если и узнает,  то  никогда  не
сможет убедиться наверняка. Неужели ты собираешься сказать  мне,  что  я
причинил вред корпорации? Не думаю, однако, что даже такой  говнюк,  как
ты, способен  на  такую  чудовищную  ложь.  Когда  корпорация  достигает
определенного размера,  ей  уже  ничто  не  может  причинить  вред.  Она
становится своего рода стихийным бедствием. Когда дела идут хорошо,  она
получает огромную прибыль, а когда дела  катятся  ко  всем  чертям,  она
получает право платить меньше налогов. Уж тебе ли этого не знать.
   - А как насчет твоего  собственного  будущего?  Как  насчет  Мэри?  -
осторожно осведомился Орднер.
   - Не притворяйся, тебе до этого нет никакого дела. Это просто  рычаг,
который ты хочешь попробовать использовать против меня.  Ну  вот  ответь
мне, Стив, что бы с нами ни случилось, это что, причинит  тебе  какой-то
вред или боль? Приведет к снижению  твоей  зарплаты?  Или,  может  быть,
акции принесут тебе меньше дивидендов за этот год? Или  твой  пенсионный
фонд уменьшится?
   Орднер покачал головой.
   - Иди-ка ты домой, Барт. Ты просто не в себе.
   - Почему ты так решил? Потому что я заговорил о тебе, о твоей  жизни,
а не только о деньгах?
   - Ты переволновался, Барт.
   - Ты просто не знаешь, что делать, - сказал он,  вставая  и  упираясь
кулаками в полированную крышку стола. - Ты зол на меня, но ты не  знаешь
почему. Кто-то когда-то объяснил тебе, что  если  когда-нибудь  наступит
подобная ситуация, то ты должен будешь разозлиться. И ты разозлился.  Но
не знаешь почему.
   Орднер терпеливо повторил:
   - Ты переволновался.
   - Ты прав, черт тебя побери. А ты? Расскажи  мне  про  себя,  что  ты
чувствуешь?
   - Иди домой, Барт.
   - Нет, домой я не пойду, но я скоро уйду отсюда, а ведь это все,  что
тебе надо. Ответь мне только  на  один  вопрос.  Хоть  на  одну  секунду
перестань быть важным боссом,  человеком  из  корпорации  и  ответь  мне
искренне и чистосердечно: тебе есть до всего этого дело? Это хоть как-то
тебя волнует, затрагивает?
   Орднер посмотрел на него и выдержал паузу. Город простирался за  ним,
словно огромный сказочный замок с башнями, окутанный серым туманом.
   - Нет, - ответил он наконец.
   - Хорошо, - сказал он тихо.  Он  посмотрел  на  Орднера  взглядом,  в
котором не было ни злобы, ни враждебности. - Я сделал это не  для  того,
чтобы тебя подставить. Или по