жены. И Лестер и Джин Каллоуэй
скоро должны были разменять восьмой десяток. На  его  предыдущие  звонки
отвечала Джин (Чарли всегда называл ее "баба Джин"), и ее голос замерзал
до состояния льда, когда она понимала, кто звонит. Для нее, а также, без
сомнения, и для Лестера он был чем-то вроде животного, которое подцепило
вирус бешенства и укусило их дочку. А  теперь  это  животное  непрерывно
звонит им домой, к тому же абсолютно пьяное, и скулит в  трубку,  умоляя
их дочку вернуться, чтобы иметь возможность снова ее укусить.
   Но на этот раз к телефону подошла сама Мэри.  Он  почувствовал  такое
облегчение, что сумел собраться и начать разговор вполне связно.
   - Это я, Мэри.
   - Барт? Как ты поживаешь? - Невозможно было расшифровать интонацию ее
голоса.
   - Прекрасно.
   - Как поживают запасы "Южного Утешения"? Пока еще не истощились?
   - Я больше не пью, Мэри.
   - Значит, ты одержал над собой победу? - Ему показалось, что голос ее
звучал холодно и враждебно, и он ощутил легкую панику, но  не  из-за  ее
отношения, а оттого, что он вовсе не был уверен  в  правильности  своего
предположения. Как  мог  человек,  с  которым  он  так  долго  прожил  и
которого, как ему казалось, она так хорошо знает,  ускользнуть  от  него
так стремительно и бесповоротно?
   - Наверное, так оно и есть, - сказал он неуверенно.
   - Насколько я понимаю, прачечную пришлось закрыть, - сказала она.
   - Возможно, это только временно. - У него возникло странное ощущение,
что он едет в лифте и ведет неуклюжий разговор с кем-то, кто считает его
ужасно скучным собеседником.
   - Судя по тому,  что  сказала  мне  жена  Тома  Гренджера,  вовсе  не
временно. - Наконец-то в ее голосе послышались обвинительные нотки.  Что
ж, это уже лучше, чем ничего.
   - Ну, у Тома-то не будет проблем с работой. Наши конкуренты  гоняются
за ним уже много лет. Ребята из прачечной "Брайт-Клин".
   Ему показалось, что она вздохнула. - Барт, зачем ты позвонил?
   - Мне кажется, нам необходимо встретиться, - сказал он  осторожно.  -
Встретиться и все обговорить.
   - Ты имеешь в виду развод? -  Она  произнесла  эту  фразу  достаточно
спокойным тоном, но  ему  показалось,  что  на  этот  раз  в  ее  голосе
послышалась паника.
   - Ты этого хочешь?
   - Я не знаю, чего я хочу. - Ее спокойствие дало трещину, и теперь  ее
голос звучал сердито и испуганно. - Я думала, что у нас все прекрасно. Я
была счастлива и думала, что ты тоже счастлив. А потом все это  рухнуло,
как карточный домик. За один день.
   - Ты думала, что у нас все прекрасно, - повторил  он.  Неожиданно  он
почувствовал к ней острую ненависть. - Если ты действительно так думала,
то и глупая же у тебя башка. Неужели ты  решила,  что  я  бросил  работу
просто так, в качестве розыгрыша, словно старшеклассник, который швыряет
петарды в женский туалет?
   - Тогда в чем же дело, Барт? Что с тобой случилось? Объясни?
   Гнев его стремительно растаял, словно гнилой желтоватый сугроб, и под
ним  обнаружились  слезы.  Он  попытался  подавить  их   чувствуя   себя
преданным. В трезвом виде этого  не  должно  было  случиться.  Когда  ты
трезв, так твою мать, ты должен держать себя в руках. Ты только посмотри
на себя: готов вывернуть свою душу наизнанку и рычать, уткнувшись  ей  в
колени словно мальчишка, упавший со скейта и содравший себе коленку.  Но
он не мог объяснить ей, что с ним произошло, потому что сам этого  точно
не знал, а плакать неизвестно о чем - это уж слишком похоже на обитателя
сумасшедшего дома.
   - Не могу, - ответил он наконец.
   - Чарли?
   - Если даже отчасти ты и права, то как ты  могла  не  замечать  всего
остального?
   - Мне тоже не хватает его, Барт. Я тоскую по нему. Каждый день.
   И вновь в нем поднялась волна негодования.  Странно  же  ты  выражала
свою тоску!
   - Бесполезно это обсуждать, - сказал он после паузы. Слезы  текли  по
его щекам, но он старался, чтобы голос  его  звучал  ровно.  Ну  что  ж,
джентльмены, похоже, мы справились со своей задачей, - подумал он и чуть
было не хихикнул. - Во всяком случае, не по телефону. Я позвонил,  чтобы
пригласить тебя на ленч в понедельник. В "Хэнди-Энди". Ну как?
   - Хорошо. Когда?
   - Не имеет значения. Я могу отпроситься с работы. -  Шутка  упала  на
пол и скромно скончалась.
   - В час, - предложила она.
   - Хорошо. Я займу нам столик.
   - Закажи по телефону. Не приходи туда в одиннадцать, чтобы  надраться
к моему приходу.
   - Не буду, - сказал он смиренно,  зная,  что,  скорее  всего,  так  и
сделает.
   Наступила  долгая  пауза.  Казалось,  им  больше  нечего  друг  другу
сказать. Почти теряясь в  шуме  помех,  призрачные  голоса  едва  слышно
обсуждали что-то на параллельной линии. А потом она сказала нечто такое,
что полностью застало его врасплох.
   - Барт, тебе совершенно необходимо записаться на прием к психиатру.
   - Что?
   - Записаться на прием к психиатру. Я знаю, что это звучит диковато, и
мои слова тебя шокируют, но я хочу, чтобы ты знал: что бы мы ни  решили,
я никогда не соглашусь вернуться  и  жить  с  тобой,  если  ты  меня  не
послушаешь.
   -  До  свидания,  Мэри,  -  проговорил  он  медленно.  -  Увидимся  в
понедельник.
   - Барт, ты нуждаешься в помощи, которую  может  оказать  тебе  только
врач. Я тебе помочь не могу.
   Стараясь  уколоть  ее  побольнее  -  в  той  степени,  насколько  это
возможно, когда людей разделяют две мили слепого телефонного провода,  -
он сказал:
   - Я и раньше это знал. До свидания, Мэри.
   Он повесил трубку, не дожидаясь ответа,  и  поймал  себя  на  чувстве
радости. Гейм, сет и матч - Бартон Джордж Доуз.  Он  швырнул  через  всю
комнату пластмассовый  кувшин  для  молока  и  поймал  себя  на  чувстве
радости, что не швырнул что-нибудь бьющееся. Тогда он  открыл  шкаф  над
кухонной раковиной, вынул оттуда пару подвернувшихся под руку стаканов и
с силой швырнул их на пол . Они разлетелись на мелкие осколки.
   Ты ведешь  себя,  как  грудной  ребенок!  Хуже  грудного  ребенка!  -
закричал он на самого себя. - Почему бы тебе не задержать дыхание  и  не
дышать, пока не посинеешь, имел я тебя в рот и  в  оба  глаза,  гребаный
карась? Чтобы заглушить этот голос, он сжал правую руку в  кулак  и  изо
всех сил ударил по стене. Руку пронзила  острая  боль,  и  он  застонал.
Сжимая правую руку в левой, он  стоял  посреди  кухни  и  дрожал.  Через
некоторое время он сумел овладеть собой, взял совок  и  щетку  и  подмел
осколки,  борясь  с  охватившим  его   страхом,   унынием   и   чувством
опустошенности.
 
9 декабря, 1973 
 
   Он выехал на автостраду, проехал сто пятьдесят миль, а потом вернулся
обратно. Отъехать от города  дальше  он  не  решился.  Это  было  первое
воскресенье без бензина: все  заправочные  станции  на  автостраде  были
закрыты. А идти пешком у него нет никакого желания. Именно так  говняные
подсадные утки вроде тебя и садятся в калошу, понятно, Джорджи?
   Фред? Это в самом деле ты? Чем я обязан такой чести, Фредди?
   Иди в задницу, дружок.
   По дороге домой он услышал по радио  объявление  службы  коммунальных
услуг: Итак, вы сильно обеспокоены энергетическим кризисом и связанным с
ним дефицитом бензина. Вы не хотите, чтобы вас и вашу семью этот дефицит
застал врасплох. И вот вы отправляетесь  на  ближайшую  бензозаправочную
станцию с дюжиной пятигаллоновых канистр. Но если  вы  и  в  самом  деле
беспокоитесь за вашу семью, вам лучше остановиться  и  вернуться  домой.
Хранение бензина опасно. К тому же, оно незаконно, но забудем об этом на
время. Подумайте лучше вот о  чем:  когда  пары  бензина  смешиваются  с
воздухом, они становятся взрывоопасными. Один  галлон  бензина  обладает
такой же взрывной силой, как и двенадцать динамитных шашек. Подумайте об
этом, прежде чем заполнить свои канистры.  А  потом  подумайте  о  своей
семье. Видите - мы хотим, чтобы вы жили долго.
   Он выключил радио, снизил скорость до  пятидесяти  и  перестроился  в
правый ряд. - Двенадцать динамитных шашек, - произнес он. - Вот это да.
   Если бы он посмотрел на себя в зеркальце заднего  обзора,  он  увидел
бы, что на губах у него появилась блуждающая ухмылка.
 
10 декабря, 1973 
 
   Он вошел в "Хэнди-Энди" в половину двенадцатого, и метрдотель  провел
его к столику рядом со стилизованными крыльями летучей мыши, за которыми
открывался вход в соседний зал. Столик был не самый лучший, но, так  как
наступало время  ленча,  свободных  мест  в  ресторане  почти  не  было.
Ресторан "Хэнди-Энди" специализировался на стейках, отбивных, а также на
блюде под названием  эндибургер,  которое  представляло  собой  рулет  с
кунжутными семенами и начинкой из салата, проткнутый зубочисткой,  чтобы
не дать этому экстравагантному сооружению рассыпаться. Как и все большие
городские рестораны, куда часто заходили обедать более или менее  важные
чиновники и  служащие,  "Хэнди-Энди"  имел  свою  иерархическую  систему
допусков. Еще два месяца назад он с полным  правом  мог  прийти  сюда  в
полдень и выбрать  себе  столик.  Пожалуй,  еще  месяца  три  он  сможет
пользоваться этой привилегией.  Для  него  система  подобных  привилегий
всегда была одной из маленьких загадок нашей жизни,  наподобие  случаев,
описанных в книгах Чарльза Форта, или инстинкта, который  год  за  годом
заставлял ласточек возвращаться в Капистрано.
   Усаживаясь за столик, он быстро огляделся  вокруг,  опасаясь  увидеть
Винни Мэйсона, Стива Орднера или еще  кого-нибудь  из  знакомых,  но  ни
одного знакомого лица не попалось ему на глаза. Слева  от  него  молодой
человек пытался убедить девушку, что они  вполне  могут  себе  позволить
провести три дня в Солнечной Долине в этом феврале. Остальные  разговоры
посетителей тонули в мягком, успокаивающем гуле.
   - Хотите что-нибудь  выпить,  сэр?  -  спросил  у  него  стремительно
возникший официант.
   - Виски со льдом, пожалуйста.
   - Одну минуточку.
   С первым стаканом он продержался до двенадцати,  к  половине  первого
было выпито еще два, а потом, из чистого упрямства  он  заказал  двойную
порцию. Допивая последние капли, он увидел,  как  Мэри  вошла  в  зал  и
остановилась  на  пороге,  отыскивая  его  глазами.  Несколько   человек
внимательно посмотрели в ее сторону, и он подумал:
   Мэри, ты должна сказать мне спасибо. Ты снова стала  красивой.  Потом
он поднял руку и помахал ей.
   Она помахала ему в ответ и двинулась  к  его  столику.  На  ней  было
шерстяное платье по колено с мягким узором в серых тонах. Волосы ее были
стянуты лентой на затылке и спадали вниз густым хвостом до лопаток -  он
не мог припомнить, чтобы она хоть раз носила такую прическу (может быть,
именно по этой причине она и выбрала ее для этой встречи). Это делало ее
моложе,  и  виноватой  вспышкой  перед  ним  возникло  видение   Оливии,
распростертой под ним на кровати, которую они так часто делили вместе  с
Мэри.
   - Привет, Барт, - сказала она.
   - Привет. Ты выглядишь чертовски здорово.
   - Спасибо.
   - Хочешь чего-нибудь выпить?
   - Нет... Я бы съела один эндибургер. Ты давно уже здесь сидишь?
   - Нет, не очень.
   Время ленча подходило к концу, и волна посетителей схлынула. Официант
немедленно подскочил к их столику. - Хотите сделать заказ, сэр?
   - Да. Два эндибургера. Молоко для дамы. Еще одну двойную  порцию  для
меня. - Он  мельком  посмотрел  на  Мэри,  но  ее  лицо  было  абсолютно
бесстрастным. Это был плохой признак. Если бы она сказала что-нибудь, он
бы  отменил  свой  двойной  виски.  Оставалось  надеется,  что  ему   не
потребуется в ближайшем будущем в туалет, потому что он  был  не  вполне
уверен, что сохранит твердость походки.  Великолепную  сплетню  принесет
она старичкам домой, если он оступится. Отнеси  меня  обратно  в  старую
добрую Вирджиниюуууу! Он чуть не рассмеялся.
   - Что ж, ты не пьян, но ты на  правильном  пути,  -  сказала  она  и,
развернув салфетку, положила ее на колени.
   - Неплохо звучит, - сказал он. - Скажи, ты репетировала дома?
   - Барт, давай не будем ссориться.
   - Ладно, - согласился он.
   Она принялась вертеть в руках стакан для воды, он теребил салфетку.
   - Ну? - сказала она наконец.
   - Что ну?
   - Ты ведь, наверное, не просто так мне позвонил? Вот, мы встретились,
ты подогрел себя виски, так давай, выкладывай, что ты хотел мне сказать.
   - Твоя простуда совсем прошла, - сказал  он  не  к  месту,  продолжая
теребить салфетку. Он не мог сказать ей о том, что вертелось  у  него  в
голове: о том как она изменилась, о том какой  неожиданно  утонченной  и
опасной предстала она перед ним, словно забежавшая в  ресторан  шикарная
секретарша, которая съедает свой ленч  на  час  позже  и  согласится  на
исходящее  от  мужчины  предложение   выпить,   только   если   на   нем
четырехсотдолларовый костюм. А уж цену костюма она мгновенно  определит,
едва лишь взглянув на покрой.
   - Что мы будем делать, Барт?
   - Я схожу к психиатру, если ты  настаиваешь,  -  сказал  он,  понижая
голос.
   - Когда?
   - Скоро.
   - Если захочешь, ты мог бы  пойти  на  прием  даже  сегодня,  ты  еще
успеешь.
   - Я не знаю ни одного психиатра.
   - Есть же справочники.
   - Не лучший способ найти человека, которому доверяешь свои мозги.
   - Ты сердишься на меня?
   - Видишь ли, я не работаю. А платить  пятьдесят  долларов  в  час  за
врача - не слишком ли это много для безработного парня?
   - А про меня ты забыл? - резко спросила она. - Как ты думаешь, на что
я живу? На деньги своих родителей. А они, между прочим, давно на пенсии,
да будет тебе известно.
   - Мне прекрасно известно, что у твоего папаши достаточно акций  "СОИ"
и  "Бичкрафта",  чтобы  вы  втроем  без  забот  могли  встретить  третье
тысячелетие.
   - Барт, все это не так. - Голос ее звучал удивленно и обиженно.
   - Как же, не так! Не надо мне вешать лапшу на уши! Кто прошлой  зимой
ездил на Ямайку, а? А в позапрошлом году они были на Майами,  а  еще  за
год до этого - на Гонолулу и, подумать только, в Фонтенбло! И не  говори
мне, пожалуйста, что на все это хватит пенсии отставного  инженера.  Так
что не надо мне рассказывать про своих бедненьких родителей, Мэри!
   - Прекрати, Барт, прошу тебя.
   - Я уж  не  говорю  о  кадиллаке  "Гран  де  Билль"  и  микроавтобусе
"Бонневилль". Неплохо, совсем неплохо. Скажи  мне,  на  чем  именно  они
ездят в службу социального обеспечения за талонами на бесплатные обеды?
   - Прекрати! - зашипела она на  него,  и  губы  ее  слегка  оттянулись
назад, обнажив белые, ровные зубки, а пальцы вцепились в край стола.
   - Извини, - пробормотал он.
   - Ленч несут.
   После того как официант поставил перед ними блюда с  эндибургерами  и
жареной французской картошкой и маленькие тарелочки с горошком и зеленым
луком и бесшумно удалился, в накаленной  атмосфере  их  общения  повеяло
некоторой прохладой. Некоторое время они ели,  не  разговаривая  друг  с
другом, в основном сосредоточившись на том, чтобы не вымазать подбородок
и не капнуть соус на колени. Интересно, - подумал он, - сколько же семей
эндибургер   спас   от   развода?   Благодаря    всего    лишь    одному
провиденциальному качеству: когда ешь его, приходится заткнуться.
   Она положила на тарелку недоеденный эндибургер, вытерла рот салфеткой
и сказала:
   - Они остались такими же вкусными, как и раньше. Скажи мне,  Барт,  у
тебя есть какие-нибудь разумные мысли по поводу того, что нам делать?
   - Разумеется, есть, - уязвленно сказал он. Правда, он не знал, в  чем
они заключаются. Вот если бы он принял еще один двойной, то, может быть,
мыслей бы и прибавилось.
   - Ты хочешь развестись?
   -  Нет,  -  ответил  он.  Ну  вот,   появляются   первые   позитивные
соображения.
   - Ты хочешь, чтобы я вернулась?
   - А ты сама хочешь?
   - Я не знаю, - сказала она. - Видишь ли, Барт, я должна сказать  тебе
одну  вещь.  Впервые  за  двадцать  лет  своей   жизни   меня   охватило
беспокойство за себя. Мне стало за себя страшно. - Она взяла  с  тарелки
эндибургер  и  начала  было  подносить  его  ко  рту,  но  на  полдороге
остановилась. - А ты знаешь, что я чуть было не отказала тебе? Тебе  это
хоть раз приходило в голову?
   Похоже, появившееся у него на лице выражение удивления  удовлетворило
ее.
   - Не думаю, не думаю. Для этого у тебя недостаточно проницательности.
Разумеется, я была беременна, и поэтому хотела выйти за тебя  замуж.  Но
что-то во мне противилось этому. Что-то нашептывало мне, что  это  будет
самая большая ошибка в моей жизни. Так я и жарилась на медленном огне  в
течение трех дней. Каждый раз, когда я  просыпалась,  меня  рвало,  и  я
ненавидела тебя за это. Самые разные мысли лезли мне в голову.  Сбежать.
Сделать аборт. Родить ребенка и отказаться от  него.  Родить  ребенка  и
самой его вырастить. Но в конце концов я решила поступить  благоразумно.
Благоразумно. - Она рассмеялась. - И потеряла ребенка.
   - Да, потеряла, - пробормотал он, надеясь, что  разговор  свернет  на
другую тему. Уж слишком гнусные ощущения он испытывал - словно  случайно
на улице наступил на чью-то блевотину.
   - Но я была счастлива с тобой, Барт.
   - Вот как? - спросил он машинально. Он ощутил в себе желание убраться
отсюда как можно скорее. Этот разговор не приносил никакой пользы.  Ему,
по крайней мере.
   - Да. Но с женщиной в браке происходит что-то такое, что  с  мужчиной
не случается. Помнишь то время, когда ты был ребенком? Ты  ведь  никогда
не беспокоился о  своих  родителях.  Ты  просто  знал,  что  они  всегда
окажутся рядом, и они действительно были рядом. А вместе с ними и еда, и
тепло, и одежда.
   - Да, наверное.
   - И вот я забеременела,  по  глупости.  И  на  три  дня  передо  мной
открылся дивный новый мир. - Она подалась вперед, взгляд ее был  нервным
и возбужденным, и он  осознал  с  растущим  удивлением,  что  весь  этот
монолог был для нее важным, что для нее это  не  просто  болтовня  с  ее
бездетными подругами, или обсуждение вопроса о том, какую  пару  слаксов
ей лучше купить в Бенбери, или догадки по поводу того, с кем  именно  из
знаменитостей Мерв Гриффин будет болтать в половину пятого. Это было для
нее важно. Так неужели же она прошла через двадцать лет семейной жизни с
таким скудным багажом? Подумать только, одна важная мысль,  всего  одна!
Господи, за двадцать-то лет! Он неожиданно почувствовал боль  в  животе.
Воспоминание о том, как  она  подбирала  бутылку  у  обочины  и  победно
размахивала ей над головой, нравилось ему куда больше.
   -  Я  считала  себя  независимой  личностью,  -  продолжала  она.   -
Независимой личностью, которая ни в чем не должна никому давать отчет  и
никому не должна подчиняться. И чтобы вокруг меня не  было  никого,  кто
пытался бы  меня  изменить,  потому  что  я-то  знала,  что  меня  можно
изменить. Я была слишком податливой  -  это  всегда  было  моей  главной
слабостью. Но у меня не было ни одного человека, на которого я могла  бы
опереться, когда я была больна, испугана или сломлена. И  вот  я  решила
поступить благоразумно. Как поступили в свое время моя мать и мать  моей
матери. Как поступали мои подруги. Я уже устала быть невестой на выданье
и заманивать женихов. И вот я сказала да, что ты, собственно  говоря,  и
ожидал, и все пошло своим чередом. Беспокоиться было не о чем,  и  когда
сначала у меня родился мертвый ребенок, а потом умер Чарли, то рядом  со
мной оставался ты.  А  ты  всегда  ко  мне  очень  хорошо  относился.  Я
прекрасно понимаю это и очень это ценю. Но я жила в клетке,  в  закрытой
на замок душной клетке. Я разучилась думать. Я думала, что я  думаю,  но
это было неправдой. А теперь мне больно  думать.  Очень  больно.  -  Она
устремила на него исполненный негодования взгляд. С минуту они  молчали,
и негодование в ее глазах погасло. - Так что я прошу тебя,  Барт,  чтобы
ты думал за меня. Что мы будем делать?
   - Я собираюсь найти работу, - солгал он, - Работу.
   - И сходить на прием к психиатру.  Мэри,