в  Нью-Йорке,   разбитые   окна   и
испоганенные  школы  в  Детройте  и  Сан-Франциско,   ущерб,   наносимый
общественным местам, музеям, картинным галереям. Мы не должны допустить,
чтобы величайшая страна мира терпела опустошения от современных гуннов и
варваров".
   Полиция была вызвана в район улицы Грэнд,  где  несколько  пожаров  и
взрывов обратили на себя внимание...
   (см. Стр.5 кол. 2) Он сложил газету и швырнул  ее  на  стопку  старых
потрепанных  журналов.  Машины  работали,  издавая  глухое,   усыпляющее
гудение. Гунны. Варвары. Стало быть, они - гунны. Они  -  потрошители  и
разрушители, готовые расправиться  с  этим  миром,  как  мальчишка  -  с
муравейником.
   Молодая женщина вышла из прачечной, таща  за  собой  девочку  которая
продолжала  требовать  бутылку.  Он  закрыл  глаза  и  задремал.   Через
несколько минут он проснулся, как ему  показалось,  от  звона  пожарного
колокола. Но выяснилось, что это был всего  лишь  Санта-Клаус  из  Армии
Спасения, занявший свой пост  у  входа  в  прачечную.  Выходя  оттуда  с
пакетом чистой одежды, он отдал Санте всю мелочь, которая была у него  в
кармане.
   - Да благословит вас Господь, - сказал Санта.
 
25 декабря, 1973 
 
   Телефон разбудил его около  десяти  часов  утра.  Он  снял  трубку  и
услышал резкий голос телефонистки:
   - Готовы ли вы оплатить междугородный разговор с Оливией Бреннер?
   Со сна он ничего не мог понять и пробормотал:
   - Что? С кем? Я сплю.
   Далекий, знакомый голос произнес:
   - Ради Бога, это же я... Он наконец-то понял.
   - Да, - ответил он. - Я подтверждаю оплату. Оливия, это ты?
   - Соединяю, - сообщила телефонистка.
   - Это я. - Голос звучал глухо и едва пробивался сквозь помехи.
   - Я рад, что ты позвонила.
   - Я думала, ты не захочешь со мной говорить.
   - Я просто только что проснулся. Ты уже добралась до Лас-Вегаса?
   - Да.
   - Ну и как у тебя идут дела?
   Ее вздох был таким горьким, что звучал почти как бесслезное  рыдание.
- Да не очень.
   - Не очень?
   - На вторую... Нет, на  третью  ночь  я  тут  познакомилась  с  одним
парнем. Пошла с ним на вечеринку и очутилась в такой заднице...
   - Наркотики? - спросил  он  осторожно,  помня  о  том,  что  разговор
междугородный, и их могут подслушивать.
   - Наркотики? - отозвалась она раздраженно. - Ну конечно я  нажралась.
Дрянь была ужасная - грязный  декс  <Декс  (жарг.)  -  фенамин,  сильный
стимулятор центральной нервной системы - прим. Перев.> или что-то в этом
роде... Похоже, меня изнасиловали.
   Последняя фраза прозвучала так тихо, что ему пришлось переспросить:
   - Что-что?
   - Изнасиловали! - закричала она так громко, что в трубке загудело.  -
Знаешь, что такое изнасилование? Это  когда  какой-нибудь  сраный  хиппи
пихает в тебя свою колбасу, пока твои мозги стекают по соседней  стенке.
Понятно?
   - Понятно.
   - Хрена лысого тебе понятно.
   - Тебе нужны деньги?
   - Какого дьявола ты меня об этом спрашиваешь? Я же не могу трахнуться
с тобой по телефону. Даже отсосать - и то не смогу.
   - У меня есть кое-какие деньги, - сказал он.  -  Я  могу  послать  их
тебе. Вот и все. Взамен мне ничего не  нужно.  -  Он  старался  говорить
спокойным, ровным тоном, и, похоже, это на нее немного подействовало.
   - Да-да.
   - У тебя есть адрес?
   - Главпочтамт, до востребования - вот мой адрес.
   - Тебе негде жить?
   - Да нет, я сняла тут  одну  дыру  на  пару  с  другой  дурочкой,  но
почтовые ящики все взломаны. Но это неважно. Оставь деньги себе. У  меня
есть работа. Черт, все равно я скоро завяжу со всем этим и вернусь.  Так
что вот такие дела, поздравь меня с Рождеством.
   - А что у тебя за работа?
   - Продаю гамбургеры в закусочной. У них в вестибюле  стоят  однорукие
бандиты, и люди играют всю ночь напролет, ты  можешь  себе  представить?
Моя последняя обязанность: перед тем как уйти,  вытереть  ручки  игровых
автоматов. Они все запачканы горчицей, майонезом и  кетчупом.  А  ты  бы
видел  эти  хари.  Все  жирные,  раскормленные.  Все  загорелые  или   с
обожженной кожей. И если они не хотят тебя отыметь, то смотрят  на  тебя
как на часть обстановки. Я уже  получила  предложения  от  обоих  полов.
Слава Богу, что в моей соседке  по  комнате  сексуальности  столько  же,
сколько в  можжевеловом  кусте...  Господи,  и  зачем  я  все  это  тебе
рассказываю? Не знаю даже, какого черта я тебе звоню.  Собираюсь  уехать
отсюда стоном в конце недели, когда мне заплатят.
   - Останься до конца месяца, - услышал он свой собственный голос.
   - Что?
   - Не  трусь.  Если  ты  уедешь  сейчас,  то  всю  жизнь  будешь  себя
спрашивать, зачем ты вообще туда ездила.
   - Ты в школе в футбол играл? Держу пари, что играл.
   - Я даже плавать-то не умел.
   - Стало быть, ты ни хрена не понимаешь?
   - Я думаю о самоубийстве.
   - Ты даже не... Что ты такое сказал?
   - Я думаю о самоубийстве. - Голос его звучал ровно, спокойно. Ему уже
не было никакого дела до того, что разговор этот междугородный  и  может
прослушиваться. Хрен с ними,  пусть  слушают,  кто  бы  они  ни  были  -
телефонная компания, Белый Дом, ЦРУ, ФБР... - Я пытался что-то изменить,
но у меня ничего не получается. Наверное, это потому, что я уже  немного
для этого староват. Что-то произошло несколько лет назад, и я знал,  что
это ужасно, но я не знал, что это окажется таким  ужасным  для  меня.  Я
думал: что  случилось,  то  случилось,  и  рано  или  поздно  я  с  этим
справлюсь. Все внутри меня распадается. Мне это уже надоело.
   - У тебя рак? - прошептала она.
   - Наверное, ты права.
   - Так иди к доктору, ложись в больницу...
   - Это рак души...
   - Ну, ты и загнул. По-моему, ты просто слишком сосредоточен на  самом
себе.
   - Может быть и так, - сказал он. -  В  любом  случае,  это  не  имеет
никакого значения. Так или иначе, костер уже сложен  -  осталось  только
поднести спичку. То, что должно случиться, обязательно произойдет, и  от
этого не уйти. Единственное, что меня беспокоит, это  ощущение,  которое
появляется у меня время от времени: будто я - персонаж в книге какого-то
второразрядного писателя, и он уже заранее решил, что должно случиться и
почему.  Так  даже  проще  смотреть  на  вещи  -  не   стоит   возлагать
ответственность на Бога. В конце концов, что Он для  меня  сделал?  Нет,
это все плохой писатель, это он виноват. Он написал  в  своей  книжонке,
что у моего сына была опухоль мозга, и мой сын умер. Это было  в  первой
главе. А кончу я жизнь самоубийством или нет, это выяснится только перед
самым эпилогом. Глупейшая история.
   - Послушай, - сказала она обеспокоенно. - Если у вас  в  городе  есть
служба психологической помощи по телефону, то, может  быть,  тебе  имеет
смысл...
   - Они ничем не могут мне помочь, - сказал  он.  -  Впрочем,  это  все
неважно. Я хочу помочь тебе. Ради Бога, оглянись хорошенько вокруг себя,
прежде чем сбежать  оттуда.  Брось  наркотики,  ты  сама  говорила,  что
собираешься бросить. В следующий раз, когда ты оглянешься  вокруг  себя,
тебе будет уже сорок, и выбор будет не особо богатым.
   - Нет, здесь я не могу оставаться. Только не в этом городе.
   - Все города будут для тебя одинаковыми,  если  ничего  не  изменится
внутри тебя. Если ты чувствуешь себя дерьмом, то и  все  вокруг  кажется
тебе дерьмом. Уж  я-то  это  знаю.  Заголовки  газет,  даже  объявления,
которые я читаю по дороге,  -  все  говорит  мне:  это  верное  решение,
Джорджи, вынь штепсель из розетки, и все будет в порядке.
   - Послушай...
   - Нет, это ты послушай. И советую тебе быть повнимательнее. Стареть -
это все равно что ехать на машине по снегу,  который  с  каждой  минутой
становится все глубже и глубже.  А  когда  ты  погружаешься  в  него  по
колеса, то начинаешь просто буксовать на месте.  Это  и  есть  жизнь.  И
никакие снегоочистители не придут к тебе на помощь. И корабль никогда не
приплывет за тобой. И спасательных шлюпок нет ни для кого. И ты  никогда
не выиграешь. Тебя не будет снимать оператор, и не найдется никого,  кто
следил бы за твоей борьбой. Это и  есть  жизнь.  Только  это.  И  больше
ничего.
   - Ты не знаешь, на что похоже это место! - закричала она в трубку.
   - Нет, но зато я знаю, на что похоже это место.
   - Не надо опекать меня. Ты за мою жизнь не отвечаешь.
   - Я пошлю тебе пятьсот долларов -  Оливии  Бреннер,  главпочтамт,  до
востребования, Лас-Вегас.
   - Меня здесь уже не будет. Так что деньги вернутся к тебе назад.
   - Не вернутся. Потому что я не укажу обратный адрес.
   - Тогда проще тебе выбросить эти деньги прямо сейчас.
   - Прими эти деньги и постарайся найти работу получше.
   - Нет.
   - Тогда подотри ими задницу, - отрезал он и повесил трубку. Руки  его
тряслись.
   Через пять минут телефон снова  зазвонил.  В  трубке  раздался  голос
телефонистки:
   - Готовы ли вы...
   - Нет, - ответил он и повесил трубку. В тот день телефон  звонил  еще
дважды, но ни в первый, ни во второй раз это была не Оливия.  ***  Около
двух часов дня Мэри позвонила ему из дома Боба и Джэнет Престон.  Боб  и
Джэнет. Они всегда напоминали ему Барни и  Уилму  Флинтстоунов.  Как  он
поживает? Хорошо. Ложь. Что он делает на Рождество? Пойдет в ресторан  и
съест рождественскую индейку. Ложь чистейшей воды. А  как  насчет  того,
чтобы присоединиться к ним? У Джэнет еще полно угощения, и она  была  бы
очень ему благодарна, если бы он помог ей от  него  избавиться.  Нет,  в
настоящий момент он не голоден. Правда.
   Он уже успел прилично заложить  за  воротник  и,  поддавшись  инерции
разговора, пообещал ей, что пойдет на вечеринку Уолтера. Похоже, это  ее
обрадовало. Знает ли он, что Уолтер сказал приходить со своей  бутылкой?
А разве Уолтер Хэмнер поступал иначе хоть раз в жизни? - спросил  он,  и
она рассмеялась. Они распрощались, и он снова уселся  перед  телевизором
со стаканом в руке.
   Телефон снова позвонил около половины восьмого, и к тому  времени  он
уже был пьян в стельку.
   - Аллоу?
   - Доуз?
   - Доз слушит, кто гаврит?
   - Это Мальоре, Доуз. Сэл Мальоре.
   Он  моргнул  и  уставился  в  свой  стакан.  Потом  он  посмотрел  на
телевизор, по которому шел фильм под названием "Домой на каникулы".  Это
был фильм о семье,  которая  собралась  под  Рождество  в  доме  старого
умирающего патриарха, и кто-то убивал ее членов одного за другим.  Очень
рождественская история.
   - Мистер Мальоре, - сказал он, стараясь произносить слова  как  можно
отчетливее. - Желаю вам счастливого Рождества. Удачи в новом году.
   - Ох, если бы ты только знал, как я боюсь семьдесят четвертого  года,
- скорбно произнес Мальоре. - В этом году нефтяные магнаты  окончательно
подомнут под себя страну. Вот увидишь, Доуз. А если ты мне не веришь, то
посмотри на список моих продаж за декабрь. Я тут продал на днях "Шевроле
Импала" - машина чистая, как платье школьницы, и знаешь, за сколько я ее
отдал? За тысячу зеленых! Ты можешь в это поверить?  За  один  год  цены
упали на сорок пять процентов. Но зато я  могу  продать  сколько  угодно
"Вег"  семьдесят  первого  года  выпуска  за  пятнадцать,  а  то  и   за
шестнадцать сотен. А что это за машины, я тебя спрашиваю?
   - Небольшие? - спросил он осторожно.
   - Небольшие! Ха! Да это просто жестянки из-под "Максвелла",  вот  что
это такое! - заорал Мальоре. - Жестянки на колесах! Если  посмотреть  на
такую попристальнее и  прикрикнуть,  то  или  двигатель  заглохнет,  или
глушитель отлетит, или рулевая колонка выйдет из строя. "Пинто", "Веги",
"Гремлины" - все  это  одно  и  то  же  дерьмо,  маленькие  коробки  для
самоубийц. Так вот, я продаю это дерьмо, как горячие пирожки, а отличное
"Шевроле Импала" я могу отдать только задаром.  А  ты  еще  желаешь  мне
удачи в новом году. Господь Иисус Христос! Пресвятая Дева Мария! Плотник
Иосиф! Да что же это делается!
   - Это временно, - сказал он.
   - Ладно, я все равно не за  этим  позвонил,  -  сказал  Мальоре  -  Я
позвонил, чтобы принести свои поздравления.
   - Проздра... Поздравре... Проздравления? - Он был искренне удивлен.
   - Ну да! Ба-баах та-ра-рах!!!
   - Ах, вы хотите сказать...
   - Тссс! Не по телефону. Поосторожнее, Доуз.
   - Хорошо. Ба-бах та-ра-рах.  Звучит  неплохо.  -  Он  издал  короткий
смешок.
   - Ведь это был ты, Доуз?
   - У ваших догадок есть определенные основания, - осторожно сказал он.
   - Молодчага, Доуз! - завопил Мальоре. - Ты просто молодчага! Конечно,
у тебя поехала крыша, но башка у тебя умная. Я тобой восхищаюсь.
   - Спасибо, - сказал он и допил оставшийся в стакане коктейль.
   - А еще я хотел сказать тебе, что  у  них  все  идет  по  расписанию.
Строят себе и строят. Только пыль летит.
   - Что? Стакан выпал у него из рук и покатился по ковру.
   - Они потеряют на этом  не  больше  нескольких  секунд,  это  я  тебе
гарантирую.  Пока  не  восстановлены  бухгалтерские  книги,  они  платят
наличными. Так что все идет по плану.
   - Вы с ума сошли!
   - Нет. А я думал, что ты знаешь. Я  ведь  говорил  тебе,  Доуз,  есть
вещи, которые нельзя остановить.
   - Ты ублюдок! Ты лжешь! Какого хрена ты звонишь людям на Рождество  и
вешаешь им лапшу на уши?
   - Я не лгу. Снова твой ход, Доуз. В этой игре всегда будет твой ход.
   - Я тебе не верю.
   - Ах ты бедный сукин сын, - сказал Мальоре. - В  голосе  его  звучала
настоящая жалость, и это было хуже всего. - Похоже, для тебя  новый  год
тоже не окажется счастливым. - Он повесил трубку.
   Это было на Рождество.
 
26 декабря, 1973 
 
   Пришло еще одно письмо от них (он начал представлять этих  безымянных
людей из городского совета именно так, в  качестве  личного  местоимения
третьего  лица  множественного   числа,   напечатанного   кровоточащими,
зловещими буквами, словно название фильма ужасов  на  афише),  словно  в
подтверждение того, что сказал Мальоре.
   Он держал его в руке, глядя на  твердый  белый  конверт  для  деловой
переписки, и душа его  была  переполнена  всеми  неприятными  чувствами,
которые только может испытывать человек: отчаянием, ненавистью, страхом,
гневом, тоской. Он чуть было не разорвал его в клочки и  не  выбросил  в
снег рядом с домом, но понял, что не  может  этого  сделать.  Он  вскрыл
письмо, разорвав конверт чуть ли не пополам, и понял, что самое  сильное
его чувство - это чувство обманутого человека. Его  надули.  Его  обвели
вокруг пальца, как последнего мальчишку. Он уничтожил  их  машины  и  их
записи, но на месте отрубленных щупалец выросли новые. Это все равно что
сражаться в одиночку со всей китайской армией.
   Снова твой ход, Доуз. В этой игре всегда будет твой ход. Еще в  почте
было несколько извещений от дорожного управления.
 
   Дорогой Друг!
   Очень  скоро  к  твоему  дому  подъедет  очень  большой  кран.   Будь
внимателен, не пропусти того момента, когда мы сделаем еще один  шаг  на
пути к совершенствованию нашего любимого города.
 
Но это письмо было от городского совета, и оно было адресовано лично ему. 
 
   20-ого декабря, 1973
   М-ру Бартону Джорджу Доузу 1241, улица Крестоллин, Запад
   Дорогой мистер Доуз!
   Нам  стало  известно,  что  вы  являетесь  последним  жителем   улицы
Крестоллин, Запад, который до  сих  пор  не  переехал  на  новое  место.
Надеемся, что у вас не возникло никаких проблем в  связи  с  предстоящим
переездом. Напоминаем вам, что хотя мы получили от вас форму  ј  19642-А
(подтверждение о  получении  информации  по  поводу  проекта  управления
дорожного строительства ј б983-42б-73-74-Эйч  Си),  мы  до  сих  пор  не
получили  от  вас  заполненное   уведомление   о   переезде   (форма   ј
6983-42б-73-74-ЭйчСи-9004,  голубая  обложка).  Как  вам   должно   быть
известно, мы не можем выдать вам чек для получения компенсации, не  имея
этой формы.  Судя  по  информации  от  налоговой  службы  за  1973  год,
стоимость дома за номером 1241 по улице  Крестоллин,  Запад,  оценена  в
шестьдесят три тысячи пятьсот долларов. Мы  уверены,  что  вы  осознаете
неотложный характер сложившейся ситуации в той же степени, что и мы.  По
закону, вы  должны  переехать  до  двадцатого  января  тысяча  девятьсот
семьдесят четвертого года, то есть до того числа, на  которое  назначено
начало сноса домов по улице Крестоллин, Запад.
   Мы также считаем необходимым уведомить вас о том, что в  соответствии
с законодательным актом о суверенном праве государства отчуждать частную
собственность за компенсацию (свод законов, 19452-36) вы нарушите закон,
если останетесь в доме ј 1241 по улице Крестоллин, Запад, после двадцати
четырех  часов  девятнадцатого   января   тысяча   девятьсот   семьдесят
четвертого года. Мы уверены, что вы это прекрасно понимаете, но  считаем
своим долгом обратить на это ваше внимание, чтобы окончательно прояснить
ситуацию.
   Если у вас возникли какие-либо проблемы с переездом,  мы  просим  вас
позвонить нам в рабочее время, а еще лучше зайти  в  Городской  Совет  и
обсудить создавшуюся ситуацию. Мы абсолютно уверены,  что  все  проблемы
могут быть решены. Вы найдете нас более чем готовыми к сотрудничеству. В
ожидании  ответа  позвольте  пожелать  вам   счастливого   Рождества   и
плодотворного нового года.
   С наилучшими пожеланиями,
   по поручению Городского Совета ДжейТиДжи/ТиКей
 
   - Нет, я вам не позволю, - пробормотал он себе под нос. -  Я  вам  не
позволю ничего мне желать. - Он разорвал  письмо  в  клочки  и  выбросил
обрывки в мусорное ведро.
   В ту ночь, сидя перед телевизором, он  неожиданно  для  себя  самого,
погрузился в воспоминания о том дне, когда он и Мэри узнали о  том,  что
Господь Бог решил провести кое-какие дорожные работы в голове у их  сына
Чарли. Было это почти сорок два месяца назад.
   Фамилия доктора была Юнгер. Вслед за ней на его обрамленных  в  рамку
дипломах, развешанных на обитых толстыми деревянными панелями стенах его
кабинета, шла длинная цепь букв с точками, но он понял лишь одно:  Юнгер
был невропатологом, специалистом по болезням головного мозга.
   Он и Мэри пришли к нему по просьбе самого Юнгера теплым июньским днем
спустя девятнадцать дней после того, как Чарли положили в  больницу.  Он
был симпатичным человеком лет сорока пяти, в  хорошей  физической  форме
благодаря регулярной игре в гольф. У него  был  сильный  загар  темного,
дубленого оттенка. Руки  доктора  буквально  заворожили  его.  Они  были
огромными и казались неуклюжими, но движения их (они плясали  по  столу,
то подхватывая ручку, то пролистывая журнал предварительной  записи,  то
лениво пробегая по гладкой поверхности инкрустированного серебром пресса
для  бумаг)  отличала  проворная   грация,   в   которой   было   что-то
отталкивающее.
   - У вашего сына опухоль мозга, - сказал он. Он говорил  ровно,  почти
без модуляций, но его глаза внимательно наблюдали  за  ними,  словно  он
только что поджег бикфордов шнур мощной бомбы.
   - Опухоль, - тихо и бессмысленно повторила Мэри.
   - Насколько это опасно? - спросил он у Юнгера. Болезнь проявилась  за
последние восемь месяцев. Сначала были головные  боли  -  редкие,  потом
более частые. Потом в глазах у Чарли стало  двоиться  -  в  особенности,
после физических нагрузок. Потом -  Чарли  очень  стыдился  этого  -  он
несколько раз мочился во сне. Но лишь когда временная  слепота  поразила
левый глаз Чарли, покрасневший, словно  закатное  солнце,  и  утративший
свой природный голубой цвет, они отвели его к семейному врачу.  Семейный
врач направил его на обследование. Вскоре появились и  другие  симптомы:
фантомные запахи апельсинов  и  карандашных  очисток,  временные  потери
чувствительности левой руки, неожиданные помрачения рассудка,  во  время
которых  Чарли  то  начинал  нести  околесицу,  то  разражался  детскими
непристойностями.
   - Очень опасно, - сказал Юнгер. - Вы должны  подготовиться  к  самому
худшему. Опухоль неоперабельна.
   Неоперабельна. Это слово до сих пор эхом отдавалось у него в ушах. Он
никогда не подозрева