ладить это дело прямо сейчас.
   Лучше. Еще бы не лучше!  Рефери,  продлите  этот  раунд  на  тридцать
секунд. Я уже прижал этого парня к канатам.
   - Мне так не кажется. Прошу вас, покиньте мой дом.
   Феннер равнодушно пожал плечами. - Вот моя визитная  карточка.  Номер
указан. Скорее  всего  я  буду  на  месте  между  половиной  третьего  и
четырьмя.
   - Я позвоню.
   Феннер ушел. В окно рядом с парадной дверью он наблюдал за  тем,  как
он подошел к своему синему "Бьюику", сел за руль и уехал.
   Потом он размахнулся и изо всех сил ударил кулаком по стене.
   Он смешал себе еще один коктейль и присел  за  кухонный  стол,  чтобы
хорошенько обдумать ситуацию. Они  знали  об  Оливии.  Они  были  готовы
использовать это знание против него. Это был не самый лучший  рычаг  для
шантажа. Конечно, с его помощью они могли разрушить его  брак,  но  брак
его и так был уже почти разрушен. Дело в другом:  они  следили  за  ним.
Как?
   Если бы к нему был приставлен соглядатай, то  им  наверняка  было  бы
известно о прогремевшем на весь мир ба-бах та-ра-рах. Тогда бы они  живо
разделались с ним. Какой смысл шантажировать его такой  мелочевкой,  как
шашни с девчонкой на стороне, если  можно  сразу  же  упрятать  упорного
домовладельца в тюрьму за поджог? Стало быть, они поставили ему жучок  в
телефон. Когда он подумал, как  близок  он  был  к  тому,  чтобы  спьяну
проболтаться о своем  преступлении,  на  лбу  у  него  выступили  мелкие
капельки холодной испарины. Слава Богу, что Мальоре вовремя заставил его
заткнуться. Впрочем и ба-бах та-ра-рах могло вызвать подозрения.
   Итак, он выяснил, что его разговоры прослушиваются. Остается  вопрос:
как быть  с  предложением  Феннера  и  как  реагировать  на  методы  его
клиентов?
   Он запихнул в духовку готовый обед и сел за стол с  новым  коктейлем,
дожидаясь, пока еда подогреется. Они шпионили за ним, а потом попытались
его полку пить. Чем дольше он об этом думал, тем сильнее злился.
   Он вынул из духовки обед и съел его. Потом  он  стал  расхаживать  по
дому, бесцельно глядя по сторонам. В голове у него зародилась одна идея.
   В три часа он позвонил Феннеру и сказал, чтобы тот  присылал  бланки.
Он подпишет уведомление о переселении, если Феннер возьмет на себя  труд
проследить за выполнением тех двух  пунктов,  которые  они  обсуждали  в
разговоре. В голосе Феннера зазвучало удовлетворение и даже  облегчение.
Он сказал, что с радостью проследит за выполнением их  договоренности  и
позаботится о том, чтобы завтра же бланки были у него  на  руках.  Также
Феннер  сообщил  о  том,  как  он  рад,  что  мистер  Доуз  склонился  к
благоразумию.
   - У меня есть пара условий, - сказал он.
   - Условий, - повторил Феннер, и голос его внезапно зазвучал осторожно
и недоверчиво.
   - Не нервничайте. Условия вполне выполнимые.
   - Что ж, давайте послушаем, - сказал Феннер. - Но я предупреждаю вас,
Доуз, что вы выжали из нас уже все, что можно. Дальше давить не советую.
   - Вы принесете бланки мне завтра домой, - сказал он. - Я заполню их и
принесу к вам в контору в среду. Я хочу, чтобы  там  меня  ждал  чек  на
шестьдесят  восемь   тысяч   пятьсот   долларов.   Понимаете?   Чек   на
предъявителя. Я отдам вам бумаги, вы мне - чек.
   - Мистер Доуз, так дела не делаются...
   - Может быть, и не делаются, но вы вполне можете на это пойти.  Пошли
же вы на то, чтобы прослушивать мой телефон и Бог знает на что  еще?  Не
будет чека, не будет подписи. Тогда я найму адвоката.
   Феннер не отвечал. Он почти слышал, как в голове  у  него  ворочаются
мысли.
   - Хорошо, - сказал он наконец. - Второе условие?  -  После  среды  вы
должны оставить меня в покое. Двадцатого января дом  ваш.  До  этого  он
будет оставаться моим.
   - Прекрасно, - тут же сказал Феннер, потому что, разумеется, это было
никакое не условие.  По  закону  дом  оставался  его  собственностью  до
двенадцати  часов  ночи  девятнадцатого  числа.  А  если   он   подпишет
уведомление о переезде и получит чек, то ни одна газета и  телепрограмма
не проявят к нему ни малейшего сочувствия.
   - Все, - сказал он.
   - Хорошо, - сказал Феннер. В голосе его звучала нескрываемая радость.
- Я рад, что мы смогли понять друг друга, мистер...
   - Пошел в жопу, - сказал он и повесил трубку.
 
8 января, 1974 
 
   Его не было дома, когда курьер просунул в  почтовую  щель  его  двери
пухлый коричневый конверт с формой 6983-426-73-74 (голубая  обложка).  В
это время он отправился в Нортон,  чтобы  повидаться  с  Сэлом  Мальоре.
Мальоре не сошел с ума от радости, увидев его, но по мере  того  как  он
говорил, лицо Одноглазого Салли становилось все более задумчивым.
   Принесли ленч - спагетти с телятиной и бутылку  красного  вина.  Было
удивительно вкусно. Когда он перешел к рассказу о пятитысячной взятке  и
о том, как Феннер узнал об Оливии, Мальоре поднял руку, жестом показывая
ему остановиться. Он позвонил по телефону и  после  короткого  разговора
продиктовал номер дома на улице Крестоллин. - Возьмите фургон, -  сказал
он и повесил трубку. Накрутив на  вилку  изрядную  порцию  спагетти,  он
кивнул, ожидая продолжения.
   Когда рассказ был окончен, Мальоре сказал:
   - Тебе повезло, что они за тобой не следили. Сейчас бы  сидел  уже  в
тюряге.
   Он наелся до отвала. Вот уже пять лет он не  обедал  так  вкусно.  Он
похвалил угощение, и Мальоре расплылся в улыбке.
   - Многие из моих друзей больше не едят спагетти, - сказал он.  -  Они
считают,  что  вроде  как  должны  держать  марку.  Вот   и   ходят   по
"Макдональдсам", во французские рестораны, в шведские... Вот и  получают
язву желудка. Почему? Да потому что человек не может  измениться.  -  Он
вылил себе на тарелку соус из запачканного жиром картонного  ведерка,  в
котором было подано спагетти, и стал макать в него чесночный хлеб. Потом
он прервался на время, поднял на него свои странные, увеличенные линзами
глаза и сказал:
   - Ты просишь, чтобы я помог тебе совершить смертный грех.
   Он непонимающе  уставился  на  Мальоре,  не  в  силах  скрыть  своего
удивления.
   Мальоре обиженно засмеялся. - Я знаю, о чем ты думаешь.  Ты  думаешь,
что когда такой человек, как я, начинает  рассуждать  о  грехе,  то  это
звучит, глупо. Я уже как-то говорил тебе, что пришил одного  парня.  Так
вот, на самом деле гораздо больше. Но  я  никогда  не  убивал  человека,
который не заслужил бы смерти. Я смотрю на это так: если человек умирает
раньше, чем ему суждено Богом, то можно считать, что ему повезло.  Грехи
такого парня ему не  засчитываются.  Бог  просто  обязан  пощадить  его,
потому что у него не было времени на раскаяние. Так  что,  если  я  кого
убиваю, то я его спасаю от адских мук. Получается, что для  тех  парней,
которых я пришил, я сделал больше, чем сам Папа Римский. Думаю,  Господь
об этом знает. Но сейчас не об этом речь. Ты мне нравишься. У тебя  есть
мужество. Трус не стал бы швыряться зажигательными бомбами. Но то, о чем
ты меня просишь, это, знаешь ли...
   - Но вы ничего не должны делать. Я все сделаю сам, по своей воле.
   Мальоре закатил глаза. - Господь Иисус Христос! Пресвятая Дева Мария!
Плотник Иосиф! Ну почему ты никак от меня не отцепишься?
   - Потому что у вас есть то, что мне нужно.
   - Это еще не значит, что ты это получишь.
   - Так вы поможете мне или нет?
   - Я не знаю.
   - У меня есть деньги.  Во  всяком  случае  появятся  через  некоторое
время.
   - Дело не в деньгах, дело в принципе. Я никогда раньше не имел дела с
людьми, у которых поехала крыша. Мне надо будет  все  обдумать.  Я  тебе
позвоню.
   Он решил, что пока не стоит настаивать, и, распрощавшись, ушел.
   Он как раз заполнял уведомление  о  переезде,  когда  появились  люди
Мальоре. Они приехали  на  белом  фургоне  фирмы  "Эконолайн",  на  боку
которого был нарисован танцующий телевизор с улыбкой во весь экран.  Под
телевизором шла надпись:
   ПРОДАЖА И РЕМОНТ ТЕЛЕВИЗОРОВ "Рэй и К"
   К нему вошли двое людей в зеленых комбинезонах с большими саквояжами,
набитыми инструментами. В саквояжах лежало настоящее  оборудование  для,
ремонта телевизоров и еще много всякой всячины. Они проверили  дом.  Эта
операция заняла  полтора  часа.  Они  нашли  жучки  в  обоих  телефонных
аппаратах, один жучок в спальне, один - в столовой. В гараже  жучков  не
оказалось, что принесло ему большое облегчение.
   - Ублюдки, - сказал он,  рассматривая  лежащие  на  ладони  блестящие
жучки. Потом он бросил их на пол и раздавил каблуком.
   По дороге  к  выходу  один  из  мастеров  сказал  не  без  некоторого
восхищения:
   - Да, мистер, ну и задали вы жару этому телевизору.  Сколько  раз  вы
его ударили?
   - Один раз, - ответил он.
   Когда они уехали, он смел останки жучков на совок  и  выбросил  их  в
мусорное ведро. Потом он приготовил себе выпить.
 
9 января, 1974 
 
   В половину третьего людей в банке почти не оказалось,  и  он  сел  за
один из  столов  в  центре  помещения  и  достал  из  бумажника  чек  от
Городского Совета и чековую книжку. Он вырвал  из  чековой  книжки  один
бланк и в графе выдать  проставил  сумму  34,250.  Потом  он  подошел  к
окошечку и протянул кассирше чек и бланк.
   Кассирша, молоденькая девчонка с волосами черными, как смертный грех,
в коротком малиновом платье и прозрачных  колготках,  при  виде  которых
Папа Римский закричал бы: "Отойди от меня, Сатана!", перевела  взгляд  с
бланка на чек и обратно. На лице ее появилось недоуменное выражение.
   - Что-нибудь не так с чеком? - любезно спросил он.  Он  вынужден  был
признаться самому себе, что наслаждается этой сценой.
   - Да нет, но... Вы хотите положить на  счет  тридцать  четыре  тысячи
двести пятьдесят долларов? И такая же сумма нужна вам наличными, так?
   Он кивнул.
   - Секундочку, сэр, подождите, пожалуйста. Он улыбнулся и  кивнул,  не
отрывая глаз от  стройных  ног  девушки.  Девушка  отправилась  к  столу
менеджера, расположенному за ромбовидной решеткой, хотя и не отделенному
от внешнего мира стеклом, словно для того чтобы показать, что это  такой
же человек, как вы и я... Ну, во всяком случае, почти такой же. Менеджер
был человеком средних лет, одетым в молодежную  одежду.  Лицо  его  было
столь же узким, как  врата  рая.  Когда  кассирша  подошла  к  нему,  он
вопросительно поднял брови.
   Они обсудили содержание чека, надпись  на  бланке,  последствия  этой
надписи для банка и, возможно, для всей федеральной банковской  системы.
Девушка наклонилась над  столом,  и  из-под  платья  ее  показался  край
розовато-лиловой комбинации, отороченной кружевом.
   О, любовь моя, моя незабвенная любовь, - подумал он. - Приходи ко мне
домой, и мы будем трахаться до скончания века, а  может  быть,  до  того
момента, когда кран сокрушит мой дом - уж не знаю, что наступит  раньше.
Эта мысль вызвала у него улыбку. У него наступила эрекция...  Частичная,
по крайней мере. Он оторвался от девушки и оглядел банк. Между сейфом  и
входными  дверьми  стоял  равнодушный  охранник  -  возможно,  отставной
полицейский. Пожилая женщина ставила витиеватую подпись  на  синем  чеке
службы  социального  обеспечения.  На  левой  стене   висел   плакат   с
изображением Земли, снятой из космоса. Земля была похожа на сине-зеленую
драгоценность, уложенную на черный  бархат.  Над  планетой  шла  надпись
большими буквами:
   КАТИСЬ ОТСЮДА
   Под планетой надпись продолжалась, но уже буквами поменьше:
   С ОТПУСКНОЙ ССУДОЙ ПЕРВОГО БАНКА
   Хорошенькая кассирша вернулась. - Мне придется выдать вам  эту  сумму
пятисотдолларовыми и стодолларовыми купюрами, - сказала она.
   - Отлично.
   Она выписала расписку в получении вклада и отправилась  в  хранилище.
Когда она вышла обратно, в руках у нее  был  небольшой  чемоданчик.  Она
позвала охранника, и он подошел к ней, подозрительно глядя на него.
   Она выложила перед  собой  три  пачки  по  десять  тысяч  долларов  -
двадцать пятисотдолларовых банкнот в каждой пачке. Она проверила все три
пачки на электронном счетчике, и каждый раз счетчик выдавал одну и ту же
цифру: 10000
   Потом она проворно отсчитала сорок  две  банкноты  по  сто  долларов.
Сверху этой  пачки  она  положила  пять  десятидолларовых  бумажек.  Она
проверила пачку на электронном счетчике. На табло загорелась цифра: 4250
   Четыре пачки лежали рядком  на  столе,  и  трое  людей  подозрительно
уставились на них. Здесь было достаточно денег, чтобы купить новый  дом,
пять кадиллаков, небольшой самолет или почти сто тысяч пачек сигарет.
   - Я могу одолжить  вам  сумку  с  молнией,  -  неуверенно  предложила
кассирша...
   - Нет, спасибо, не стоит, - ответил он и принялся  распихивать  пачки
денег  по  карманам  пальто.  Охранник  наблюдал  за  этой  операцией  с
бесстрастным презрением.  Кассирша  была  заворожена  зрелищем,  как  ее
зарплата за ближайшие пять лет исчезает в карманах  пальто  из  магазина
готового  платья,  причем  карманы  почти  не  оттопыриваются.  Менеджер
смотрел на него с нескрываемой неприязнью, так как банк был тем  местом,
в котором деньги были Богом: их никто не должен был видеть, и относиться
к ним надлежало с почтением.
   - Все в  порядке,  -  сказал  он,  запихивая  чековую  книжку  поверх
десятитысячных пачек. - Не беспокойтесь.
   Он ушел, и все трое  посмотрели  ему  вслед.  Потом  пожилая  женщина
шаркающими шагами подошла к хорошенькой кассирше и предъявила  к  оплате
чек службы  социального  обеспечения.  Хорошенькая  кассирша  выдала  ей
двести тридцать пять долларов и шестьдесят три цента.
   Добравшись до дома, он  положил  деньги  в  пыльную  пивную  глиняную
кружку, стоявшую на верхней полке кухонного шкафа. Мэри подарила ему эту
кружку пять лет назад в качестве шутки - на день рождения. Он никогда не
пользовался ею, предпочитая пить пиво из бутылки.  На  боку  кружки  был
изображен олимпийский факел, под которым шла надпись:
   ПИВНАЯ КОМАНДА, США
   Он поставил кружку обратно. Теперь  она  была  наполнена  куда  более
головокружительным напитком, чем  пиво.  Потом  он  поднялся  в  комнату
Чарли, где стоял его письменный стол. В ящике стола он отыскал  почтовый
конверт. Потом он сел за стол и подсчитал общую сумму своих  сбережений.
Получилось тридцать  пять  тысяч  пятьдесят  три  доллара  сорок  девять
центов. На конверте он написал адрес родителей Мэри  с  пометкой,  чтобы
письмо вручили лично ей. Он вложил чековую книжку в  конверт,  запечатал
его и снова принялся рыться в ящике. Он  нашел  лист  почтовых  марок  и
наклеил на конверт пять восьмицентовиков. Помедлив секунду,  он  написал
под адресом:
   ДОСТАВИТЬ С НАРОЧНЫМ
   Он оставил конверт на столе и спустился в  кухню,  чтобы  приготовить
себе выпить.
 
10 января, 1974 
 
   Был уже поздний вечер. Шел снег. Мальоре так и не позвонил. Он  сидел
в гостиной со стаканом в руке и  слушал  проигрыватель  -  после  гибели
телевизора ничего другого ему не оставалось. Вечером он достал из пивной
кружки  два  десятидолларовых  банкнота  и  купил  четыре  пластинки   с
рок-музыкой в ближайшем магазине. Одна из них  называлась  "Пусть  течет
кровь". Это была та самая пластинка "Роллинг Стоунз", которую ставили на
вечеринке у Уолли.  Она  понравилась  ему  больше,  чем  остальные  три,
показавшиеся ему глуповатыми.  А  одна  из  них,  пластинка  группы  под
названием "Кросби, Стиллз, Нэш и Янг" была такой глупой, что  он  разбил
ее о колено. Но "Пусть  течет  кровь"  понравилась  ему  своей  громкой,
похотливой, ритмичной музыкой. Она бренчала и гремела. Это было  ему  по
душе. Эта музыка напоминала ему песню Монти Холла "Ударим по рукам". Мик
Джаггер пел:
   Нам всем бывает нужно кого-то побить, И если хочешь, ты можешь побить
меня.
   Он размышлял о плакате в банке, на  котором  была  изображена  Земля,
такая разнообразная и новая, и о надписи, советовавшей зрителю  катиться
подальше.  Потом  мысли  его  перескочили  на  путешествие,  которое  он
совершил в новогоднюю ночь. Что ж, он укатился далеко. Очень далеко.
   Но разве осмелится он утверждать, что ему это не понравилось?
   Эта мысль заставила его встряхнуться.
   Последние два месяца он чувствовал себя  собакой,  которой  прищемило
яйца дверью. Но разве он не испытал ничего такого,  что  могло  хотя  бы
отчасти компенсировать его страдания?
   Он  делал  вещи,  которые  в  других  обстоятельствах  оказались   бы
абсолютно  ему  недоступны.  Он  разъезжал  по  автостраде  свободный  и
бездумный, как перелетная птица. Он трахал молодую девушку, прижимался к
ее упругим грудям, таким непохожим на  грудь  Мэри.  Он  разговаривал  с
человеком, который был самым настоящим гангстером, и в конце концов  был
принят  этим  человеком  всерьез.  В  неистовом  ликовании   он   швырял
зажигательные бомбы и ощущал потом  липкий  ужас,  когда  казалось,  что
машина никогда не въедет на насыпь. Настоящие чувства  и  ощущения  были
извлечены из его высохшей душонки руководителя  среднего  звена,  словно
предметы зловещего  религиозного  культа  из  археологического  раскопа.
Теперь он знал, что  значит  быть  живым.  Конечно,  были  и  неприятные
моменты. Ну, например, когда он потерял над собой контроль и накричал на
Мэри в "Хэнди-Энди". Или гложущее одиночество первых двух  недель.  Ведь
он остался один впервые за двадцать лет своей жизни, в  обществе  своего
собственного сердца, издававшего  ужасный,  смертоносный  стук.  А  если
вспомнить, как его ударили -  и  кто?  Винни  Мэйсон,  сопляк,  плюгавый
мальчишка! Или кошмарное похмелье на следующее утро после поджога -  это
было самым неприятным опытом.
   Но даже этот неприятный опыт, каким бы отвратительным он ни  казался,
тоже был новым и по-своему волнующим, как и мысль о том,  что  ты  сошел
или сходишь с ума. Последние два месяца он  исследовал  свои  внутренние
владения, куда еще не  ступала  нога  человека.  Он  внимательно  изучал
самого себя, и пусть зачастую его открытия были  банальными,  порой  они
оказывались и ужасными, и прекрасными.
   Его мысли обратились к Оливии, к тому моменту, когда он  видел  ее  в
последний раз. Она стояла на автостраде, гордо  выставив  свою  табличку
навстречу холодному безразличию мира. Он  подумал  о  плакате  в  банке.
КАТИСЬ ПОДАЛЬШЕ. Почему бы и нет? Ничто уже не держит его  здесь,  кроме
грязного наваждения. Ни жена, ни призрак ребенка,  ни  работа,  ни  дом,
который будет стерт с лица земли  через  полторы  недели.  У  него  были
наличные деньги и машина. Так почему же не сесть за  руль  и  не  уехать
прочь?
   Дикое возбуждение охватило его. Он представил себе, как он садится  в
"ЛТД" и едет в  Лас-Вегас  с  тридцатью  четырьмя  тысячами  в  кармане.
Находит Оливию. Говорит ей:
   Давай укатим отсюда подальше! Они едут в Калифорнию, продают  машину,
покупают билеты в  Юго-восточную  Азию.  Они  прибывают  в  Гонконг.  Из
Гонконга едут в Сайгон,  в  Бомбей,  в  Афины,  в  Париж,  в  Лондон,  в
Нью-Йорк. А потом... Сюда?
   Мир круглый, вот в чем дело. Он совсем как Оливия, глупенькая Оливия,
которая решила уехать в Неваду, чтобы  отмыться  от  старого  дерьма.  А
потом она нажралась наркотиков, и ее трахнули. Как раз  в  самом  начале
новой жизни, потому что новая жизнь - это и есть старая жизнь,  а  новый
путь похож на старый путь. Собственно говоря, это и есть старый путь, по
которому ты кружишь и кружишь, пока колея не становится слишком глубокой
и не наступает  время  закрыть  гаражную  дверь,  включить  зажигание  и
ждать...Ждать... Наступила ночь, а мысли  его  продолжали  двигаться  по
кругу, словно котенок, пытающийся  поймать  свой  собственный  хвост.  В
конце концов он заснул на диване. Ему снился Чарли.
 
11 января, 1974 
 
   Мальоре позвонил ему в четверть второго.
   - Ладно, - сказал  он.  -  Мы  с  тобой  заключим  сделку.  Тебе  это
обойдется в девять тысяч долларов.  Не  думаю,  что  это  заставит  тебя
передумать.
   - Наличными?
   - О чем ты спрашиваешь? Неужели ты думаешь, что