ты их берешь, Уолтер? Это была первая девушка в моей  жизни,
которую я облапал. Как будто смотришь фильм про свою жизнь.
   Уолтер скромно пожал плечами. - Видишь ли, Бартон, мальчик  мой.  Все
это входит в  Принцип  Принудительного  Удовольствия.  -  Он  кивнул  на
бумажный пакет у него под  мышкой.  -  Что  у  тебя  в  этом  коричневом
свертке?
   - "Южное Утешение". У тебя ведь найдется бутылочка "Севен-Ап"?
   - Разумеется, - ответил Уолтер и скорчил  недовольную  физиономию.  -
Неужели ты действительно собираешься пить эту гадость? Я-то  всегда  был
уверен, что ты предпочитаешь скотч.
   - Я люблю только один напиток - "Южное Утешение" и "Севен-Ап". Просто
раньше я скрывал это, а теперь я вышел из подполья.
   Уолтер усмехнулся.  -  Мэри  была  где-то  здесь.  Похоже,  она  тебя
высматривала. Так что давай, налей себе выпить, и мы  отправимся  на  ее
поиски. - Отлично.
   Он двинулся через кухню,  приветствуя  людей,  вид  которых  был  ему
смутно знаком и которые смотрели на него так, будто видели его в  первый
раз в жизни, и отвечая на приветствия радостно  кидавшихся  ему  на  шею
незнакомцев. Под потолком сгустились  величественные  клубы  сигаретного
дыма. До него доносились обрывки разных разговоров, словно кто-то быстро
крутил ручку настройки радиоприемника.
   ...У Фредди и у Джима не было при себе графиков работы и тогда я
   ...сказал, что его мать умерла  совсем  недавно,  и  если  он  выпьет
слишком много, то вполне может разнюниться ...так  вот,  когда  он  снял
верхний слой краски, стало ясно,  что  это  очень  талантливая  картина,
может быть, даже дореволюционного периода
   ...а этот маленький жидяра подошел к дверям и стал предлагать  купить
свои энциклопедии
   ...в полной заднице. Он не дает ей развода из-за детей,  а  пьет  он,
как последний
   ...удивительно симпатичный костюм ...и там было столько выпивки,  что
он нажрался и сблеванул прямо на платье  официантке.  Напротив  плиты  и
раковины стоял длинный стол с пластиковой крышкой, уставленный открытыми
бутылками и множеством стаканов  разных  размеров  и  в  разной  степени
наполненности. Пепельницы уже не вмещали окурков. В раковине стояло  три
ведерка с кубиками льда. Над плитой висел большой плакат с  изображением
Ричарда Никсона в наушниках. Шнур от наушников исчезал в заднем  проходе
осла, стоявшего у самого края плаката. Надпись гласила:
   СЛУШАЕМ ВНИМАТЕЛЬНО!
   Слева по ходу  человек  в  мешковатых  брюках  с  подвязанными  внизу
колокольчиками, в каждой руке у которого было по дозе спиртного  (стакан
для воды, наполненный жидкостью, подозрительно смахивавшей на  виски,  и
большая глиняная кружка пива) развлекал  анекдотом  группу  сгрудившихся
вокруг него людей.
   - Так вот, этот парень приходит  в  бар,  садится  за  стойку,  а  на
соседнем с ним стульчике сидит обезьяна.  Парень  заказывает  себе  одно
пиво, а когда  бармен  приносит  пиво,  парень  спрашивает:  А  чья  это
обезьяна? Симпатичная сучка. А  бармен  ему  и  отвечает:  Это  обезьяна
нашего пианиста. Тогда  парень  разворачивается...  Он  приготовил  себе
коктейль и огляделся в поисках Уолта,  но  тот  пошел  к  дверям,  чтобы
встретить новоприбывших гостей - молодую супружескую  пару.  На  мужчине
был  надет  большой  водительский  шлем,  очки-консервы  и   старомодный
автомобильный пыльник. Спереди на пыльнике было написано:
   НЕ ВЫПУСКАЙ БАРАНКУ ИЗ РУК!
   Несколько человек исступленно расхохотались,  а  Уолтер  едва  ли  не
завыл от смеха. В чем бы ни состояла эта шутка, похоже, она была понятна
только избранным.
   - ... И тогда этот парень подходит к пианисту и говорит:  Вы  знаете,
ваша обезьяна нассала мне в пиво. А пианист отвечает: Нет, не  знаю,  но
напойте несколько тактов, и я попробую сыграть.
   Раздался взрыв не  очень  дружного,  принужденного  смеха.  Парень  в
мешковатых брюках с колокольчиками отхлебнул виски и запил его пивом.
   Он  взял  свой  стакан  и  направился  в  едва  освещенную  гостиную,
скользнув за спиной у Тины Ховард Уоллес, пока она не заметила его и  не
навязала ему бесконечную игру  в  расспросы  и  воспоминания.  Она  была
похожа на тот сорт людей, которые могут цитировать целыми главами  жизнь
одноклассников, кончивших не лучшим  образом  (разводы,  нервные  срывы,
преступления - вот что особенно привлекает внимание таких людей),  и  ни
словом не упомянут тех, кто достиг успеха.
   Кто-то поставил неизбежный альбом рок-н-роллов пятидесятых  годов,  и
пар пятнадцать дергались  под  музыку  -  самозабвенно,  но  не  слишком
изящно. Он увидел Мэри, которая танцевала с худым стройным мужчиной.  Он
знал этого человека, но никак не мог вспомнить, кто он и как его  зовут.
Джек? Джон? Джейсон? Он помотал головой. Имя так и  не  вспомнилось.  На
Мэри было вечернее платье, которое он до этого ни разу не  видел.  Сбоку
оно застегивалось на пуговицы, и достаточное их число было незастегнуто,
образуя сексуальный разрез, поднимающийся чуть выше обтянутого  нейлоном
колена. Он стоял и  смотрел  на  нее,  ожидая,  что  в  груди  проснутся
какие-нибудь сильные чувства - ревность, тоска, желание, - но ни одно из
них так и не появилось. Он отхлебнул свой коктейль.
   Она обернулась и заметила его. Он  приветственно  помахал  ей  жестом
показывая, чтобы она продолжала танцевать,  но  она  двинулась  к  нему,
приведя за собой своего партнера.
   - Я так рада, что ты смог прийти, Барт, - сказала она, повышая голос,
чтобы быть услышанной сквозь смех, гудение разговоров и музыку. - Скажи,
ты помнишь Дика Джексона?
   Барт протянул руку, и стройный мужчина пожал ее. - Вы со своей  женой
жили на нашей улице пять... Нет, семь лет назад. Верно?
   Джексон кивнул. - Сейчас мы живем в Уилловуде. Район новой застройки,
- подумал он. В последнее время он стал очень чувствителен  к  географии
города.
   - Хорошее место. А ты до сих пор работаешь на "Пиле"?
   - Нет, теперь у меня свое дело. Два грузовика. Занимаюсь  перевозками
грузов по трем штатам. Так что смотри, если твоей прачечной  понадобится
чего-нибудь привезти - химикаты какие-нибудь, например...
   - Я больше не работаю  на  прачечную,  -  сказал  он  и  краем  глаза
заметил, как Мэри болезненно вздрогнула, словно кто-то легонько  стукнул
ее по месту старого ушиба.
   - Вот как? Расскажи, чем ты сейчас занимаешься?
   - Пока ничем, - усмехнулся он. - Лучше ты расскажи мне, участвовал ли
ты в забастовке владельцев частных грузовиков?
   Лицо Джексона, и так  уже  потемневшее  от  алкоголя,  потемнело  еще
сильнее. - Ты прав, черт возьми, участвовал. Еще бы не  участвовать!  Ты
знаешь, сколько эти разнесчастные ублюдки из  Огайо  требуют  с  нас  за
дизельное топливо? 31,90! В результате  прибыль  у  меня  получается  не
двенадцать процентов, а  всего  лишь  девять.  Не  говоря  уже  об  этом
чертовом  ограничении  скорости...  И  он  принялся  распространяться  о
превратностях владельца частной транспортной фирмы в стране,  у  которой
неожиданно начался тяжелый  приступ  энергетической  кессонной  болезни.
Барт слушал и поддакивал в подходящих местах, посасывая потихоньку  свой
коктейль. Мэри извинилась и отправилась на кухню, чтобы  раздобыть  себе
стакан пунша. Человек в автомобильном пыльнике танцевал  эксцентрический
чарльстон под  старую  песню  братьев  Эверли.  Все  вокруг  хохотали  и
аплодировали.
   Жена Джексона, мускулистая женщина с пышной грудью и  морковно-рыжими
волосами, подошла и была ему представлена. Чувствовалось,  что  она  уже
немало выпила и держалась на ногах с некоторым  трудом.  Взгляд  ее  был
затуманенным  и  бессмысленным.  Она  протянула  ему  руку,   улыбнулась
стеклянной улыбкой, а потом сказала, обращаясь к Дику Джексону:
   - Радость моя, у меня  в  животе  тошнотики.  Не  знаешь,  где  здесь
ванная?
   Джексон увел ее. Он быстро пересек площадку, где шли танцы и  сел  на
один из стульев, стоящих вдоль стены.
   Он допил  стакан.  Мэри  что-то  не  возвращалась.  Наверное,  кто-то
остановил ее и втянул в разговор.
   Он полез во внутренний карман, извлек оттуда пачку сигарет и закурил.
Теперь он курил только на вечеринках. Это  было  большим  прогрессом  по
сравнению с недалеким прошлым, когда он  был  передовым  членом  раковой
бригады "Три пачки в день".
   Он выкурил уже половину сигареты,  не  отрывая  глаз  от  двери,  где
должна была появиться Мэри. И тут он случайно взглянул на свои пальцы  и
застыл, пораженный и завороженный открывшимся зрелищем. Удивительно, как
это указательный и средний пальцы правой руки знают, как в точности надо
держать сигарету? Откуда в них этот ум,  эта  сообразительность?  Словно
они курят с рождения.
   Мысль оказалась настолько забавной, что он вынужден был улыбнуться.
   Ему показалось, что изучение пальцев длилось  целую  вечность,  и  он
оторвался от него только тогда, когда ощутил, что во  рту  его  появился
какой-то новый привкус. Не сказать чтобы плохой, просто новый. Слюна как
будто стала гуще. А ноги... Ноги  слегка  подергивались,  словно  хотели
пританцовывать в такт  музыке,  словно  только  это  могло  принести  им
облегчение и вернуть в  нормальное  состояние,  помочь  им  снова  стать
ногами.
   Он слегка испугался того, что так обычно  начавшаяся  мысль  вошла  в
штопор и понеслась в каком-то совсем другом направлении, словно человек,
потерявшийся в чужом доме и  взбирающийся  по  высокой  хррррррустальной
лестнице... Ну вот, опять. Скорее всего, дело в  таблетке,  в  таблетке,
которую ему дала Оливия и которую  он  проглотил  перед  тем,  как  сюда
прийти, да.  Разве  не  интересный  это  способ  так  произносить  слово
хрррррустальный? Хрррррустальный - так в этом слове  появляется  резкое,
звенящее напряжение, словно в костюме стриптизерки.
   Он хитро улыбнулся и посмотрел на свою  сигарету,  которая  предстала
перед ним удивительно белой, удивительно круглой, удивительно подходящей
для роли  символа  американского  благополучия  и  богатства.  Только  у
американских сигарет может быть такой приятный вкус. Он сделал  затяжку.
Бесподобно. Он подумал о всех сигаретах Америки, плывущих по  конвейерам
табачных  фабрик,  множество  сигарет,  бесконечный  чистый  белый   рог
изобилия, из которого сыпятся сигареты. Да, это был настоящий  мескалин.
Он уже начинал улетать. А если бы люди узнали, что  он  думает  о  слове
хрустальный (хрррррустальный, если быть точным), то  они  бы  кивнули  и
покачали бы головами: Да, он  сумасшедший,  крыша  совсем  поехала,  это
точно. Крыша поехала - неплохое выражение. Неожиданно он ощутил желание,
чтобы рядом оказался Салли Мальоре. Вдвоем  -  он  и  одноглазый  Сэл  -
обсудили бы всю структуру мафии, до мельчайших ячеек.  Они  обсудили  бы
старых шлюх и перестрелки. Своим мысленным взором он увидел  Одноглазого
Салли и самого себя в  итальянском  ресторанчике  с  темными  стенами  и
изрезанными деревянными столами. Они ели лингвини, а на фонограмме в это
время звучала мелодия из "Крестного отца". И все  это  на  замечательной
пленке "Кодак", в которую можно погрузиться  и  плавать  там,  словно  в
гидромассажной ванне.
   - Хрррррустальный, - произнес он шепотом и улыбнулся.  Ему  казалось,
что он сидит так уже долго-долго, перескакивая с одной мысли на  другую,
но, посмотрев на сигарету, он с удивлением обнаружил, что пепла  на  ней
не прибавилось. Он пораженно поднес сигарету ко рту и затянулся.
   - Барт?
   Он поднял взгляд. Это была Мэри, и она принесла для  него  бутерброд.
Он улыбнулся ей. - Садись. Это для меня?
   - Да. - Она дала ему бутерброд. Это был маленький треугольный сэндвич
с чем-то розовым посередине. Неожиданно  он  подумал  о  том,  что  Мэри
придет  в  ужас  если  узнает,  что  он   отправился   в   наркотическое
путешествие. Она может вызвать "скорую помощь", полицию и Бог знает кого
еще. Он должен вести себя, как нормальный человек. Но мысль о  том,  что
он должен вести себя нормально, заставила  его  почувствовать  себя  еще
более странно.
   - Съем позже, - сказал он и положил сэндвич в карман рубашки.
   - Барт, ты пьян?
   - Совсем чуть-чуть, - сказал он. Он различал все поры на ее лице.  Он
не мог вспомнить, видел ли он  когда-нибудь  ее  лицо  так  близко,  так
осязаемо. Все эти маленькие дырочки - словно Бог был поваром,  а  она  -
корочкой пирога. Он хихикнул и, заметив появившееся на ее лице выражение
тревоги, сказал шепотом:
   - Только никому не говори.
   - О чем? - Она удивленно нахмурилась.
   - О продукте ј 4.
   - Барт, ради Бога, объясни, что с тобой...
   - Мне надо в ванную, - сказал он. - Я скоро вернусь. - Он двинулся  к
выходу, не оборачиваясь, но ощущая всем телом, как  хмурое  неодобрение,
отразившееся  на  ее  лице,  распространяется  вокруг,  словно   жар   в
микроволновой печи. Если он не оглянется на нее,  вполне  возможно,  что
она ни о чем не догадается.  В  этом  лучшем  из  всех  возможных  миров
возможно все, даже хррррустальные лестницы. Он ласково улыбнулся.  Слово
превратилось в старого друга.
   Путешествие  к  ванной  стало  своего  рода  одиссеей,  сафари.   Гул
вечеринки стал пульсировать.  Он  то  нарастал,  то  утихал,  подчиняясь
трехсложному  стихотворному  размеру,  и   даже   звуки   музыки   стали
пульсировать. Он что-то бормотал людям,  которых  думал,  что  знал,  но
наотрез отказывался принимать участие в разговорах, выплевывал брошенные
в качестве наживки фразы. Он лишь указывал в направлении паха,  улыбался
и шел дальше.  Интересно,  почему  на  этих  вечеринках  всегда  столько
знакомых?
   Ванная была занята. Он дожидался, пока  она  освободится,  в  течение
нескольких часов - во всяком случае, так ему показалось.  Когда  же  он,
наконец, добился своего, помочиться он не смог,  хотя  вроде  бы  ему  и
хотелось. Он посмотрел на стену над туалетным бачком. Стена  набухала  и
втягивалась внутрь,  подчиняясь  все  тому  же  трехсложному  ритму.  Он
спустил воду, несмотря на безрезультатность своих усилий, на тот случай,
если  кто-нибудь  подслушивал  за  дверью,  и  пристально  вгляделся   в
исчезающую в трубе воду. Вода имела зловещий розоватый  оттенок,  словно
предыдущий посетитель помочился кровью. Неприятное зрелище.
   Он вышел из ванной, и вечеринка вновь сомкнулась  вокруг  него.  Лица
мелькали вокруг, словно веселые воздушные шарики. Музыка показалась  ему
очень приятной. Это был Элвис. Старина Элвис. Играй свой рок, Элвис,  не
останавливайся никогда.
   Перед ним появилось лицо Мэри и повисло, устремив на него озабоченный
взгляд. - Барт, скажи, что с тобой произошло?
   - Что произошло? Да ничего со мной не происходило. - Он был  поражен,
ошеломлен. Слова выходили у  него  изо  рта  в  форме  музыкальных  нот,
неожиданно ставших видимыми. - У меня галлюцинации. - Последнюю фразу он
говорил самому себе, но она прозвучала вслух.
   - Барт, что ты принял? - В голосе ее зазвучали испуганные нотки.
   - Мескалин, - ответил он.
   - О, Господи, Барт. Наркотики? Зачем это тебе понадобилось? Почему?
   - А почему бы и нет? - ответил он, но не потому  что  стремился  быть
грубым, а потому,  что  это  был  единственный  ответ,  который  он  мог
придумать  за  такое  короткое  время.  Изо  рта  вновь  выплыла   серия
музыкальных нот. На этот раз некоторые из них были украшены флажками.
   - Хочешь, я отвезу тебя к доктору? Он окинул ее удивленным взглядом и
принялся обдумывать ее вопрос, чтобы убедиться, что в нем  нет  никакого
подспудного смысла. Он снова хихикнул, и  смешки  вырвались  музыкальной
стру„й у него изо рта и закружились перед глазами - хррррустальные  ноты
на линеечках и между ними,  разделенные  тактовыми  чертами  и  значками
пауз.
   - С какой стати мне  понадобится  доктор?  -  спросил  он,  тщательно
подбирая  каждое  слово.  Вопросительный  знак  перевоплотился  в   одну
четвертую где-то в конце четвертой октавы. - Все именно так, как  она  и
говорила. Не хорошо и не плохо. Но интересно.
   - Кто? - спросила она. - Кто говорил тебе? Где ты это достал? -  Лицо
ее стало меняться, все больше напоминая  морду  рептилии.  Мэри  в  роли
следователя  в  мистическом  триллере,  пристально  глядящая   в   глаза
подозреваемому: Ну, давай, МакГонигал, решай, какой  способ  допроса  ты
выбираешь - жесткий или мягкий? Потом стало еще хуже: она напомнила  ему
об историях Говарда Лавкрафта, которые он читал еще в  детстве.  В  этих
жутковатых  рассказах   абсолютно   нормальные   люди   превращались   в
рыбоподобных ползучих тварей  -  по  воле  Старейшин.  Лицо  Мэри  стало
покрываться чешуей и отдаленно напомнило ему голову угря.
   - Какая разница? - испуганно сказал он. - Почему бы тебе не  оставить
меня в покое? Когда ты, наконец, перестанешь мне досаждать? Я ведь  тебя
не трогаю.
   Ее лицо отпрянуло и вновь стало похожим на  лицо  Мэри  -  обиженное,
недоверчивое, - и он почувствовал легкое раскаяние. -  Хорошо,  Барт,  -
сказала она спокойно. - Ты можешь творить над собой все, что душе  твоей
угодно.  Но  прошу  тебя  не  впутывай  в  это  меня.  Это  не   слишком
обременительная просьба?
   - Конечно, н... Но она не дослушала его  ответ.  Она  развернулась  и
быстро пошла в сторону кухни, не оглядываясь. Он почувствовал раскаяние,
но вместе с тем и облегчение.  А  вдруг  кто-то  ещ„  попытается  с  ним
заговорить? Тогда он будет разоблачен. Он не способен говорить с  людьми
нормально, только не в таком состоянии. Он даже не может  одурачить  их,
выдав себя за пьяного.
   - Аферрррррррра, - сказал он, нежно раскатывая р по небу. На этот раз
ноты вылетели изо рта по прямой - все они  были  с  флажками.  Он  может
выдувать ноты хоть всю  ночь  и  чувствовать  себя  при  этом  абсолютно
счастливым, лично он не имеет ничего против. Но  только  не  здесь,  где
любой может подойти и заговорить с ним. Может быть, в каком-нибудь тихом
месте, где он сможет услышать свои  мысли.  А  эта  вечеринка  создавала
полную иллюзию, что он стоит за  огромным  водопадом.  Трудно  думать  в
таком хаосе. Лучше  отыскать  какую-нибудь  тихую  заводь.  Может  быть,
негромко включить радио, послушать  музыку.  Он  чувствовал,  что  тихая
музыка поможет ему думать. А думать было о чем.
   Он ощутил абсолютную уверенность, что люди то и дело искоса  на  него
поглядывают. Наверное,  Мэри  уже  раззвонила  всем  и  каждому.  Я  так
беспокоюсь. Барт нажрался мескалина. Сплетня распространится от  группки
к группке. Они будут делать вид что танцуют, пьют и разговаривают, но на
самом деле они будут украдкой наблюдать за  ним,  шептаться  у  него  за
спиной. Он абсолютно в этом уверен. Это кррррристально ясно.
   Мимо него проходил человек, слегка покачиваясь и неся в  руках  очень
высокий бокал. Он ухватил человека за лацкан его спортивного  пиджака  и
хрипло прошептал ему в ухо:
   - Что они обо мне говорят?
   Человек наградил его отрешенной улыбкой и выдохнул ему  в  лицо  пары
скотча. - Я это обязательно запишу, - сказал он и двинулся дальше.
   В конце концов он  добрался  до  кабинета  Уолтера  Хэмнера.  Сколько
времени прошло с того момента, как он пришел  на  вечеринку,  оставалось
для него полной тайной. Когда он закрыл за собой  дверь,  гул  вечеринки
стал звучать куда тише, принеся облегчение его истерзанному слуху. В нем
зарождался страх. Мескалин не  только  не  перестал  действовать,  но  с
каждой минутой подчинял его себе все сильнее и сильнее. Ему  показалось,
что он пересек гостиную, не успев  и  глазом  моргнуть  -  в  буквальном
смысле этого выражения. Еще одно столь же краткое мгновение понадобилось
ему для того,  чтобы  миновать  темную  спальню,  где  на  кровати  была
навалена гора пальто.  Третье  мгновение  перенесло  его  в  холл.  Нить
последовательного  нормального  существования  разорвалась,   и   бусины
реальности  брызнули  во  все  стороны.  Связность  событий  утратилась.
Чувство времени распалось на фрагменты. Что если он никогда не  вернется
к своему обычному состоянию? Что если он