х прославил нас и дал нам торжество?
                  Скажи, Валерий, ты, который жаждешь мести,
                  Казнить Горация в каком прикажешь месте?
                  В стенах ли города, где пламенно жива
                  Тысячеустая о подвиге молва?
                  Иль за воротами, на славной той равнине,
                  Где трех альбанцев кровь земля впитала ныне,
                  Где их могильные насыпаны холмы,
                  Где победил герой и ликовали мы?
                  В стенах, за стенами - где б ни вершить расправу,
                  Защитницей его мы встретим эту славу.
                  Твоя неправая осуждена любовь,
                  Что хочет в этот день пролить такую кровь.
                  Ведь это зрелище и Альбе нестерпимо,
                  И не смириться с ним взволнованному Риму.
                  Но рассуди же сам, о государь, - страна
                  Того, что нужно ей, лишаться не должна:
                  Все то, что он свершил, вторично сделать может
                  И новую опять угрозу уничтожит.
                  Не сжалиться прошу над слабым стариком:
                  Я четырех детей счастливым был отцом;
                  Во славу родины погибли нынче трое.
                  Но сохрани же ей четвертого - героя,
                  Чтоб стены римские еще он мог стеречь.
                  А я, воззвав к нему, свою закончу речь.
                  Не у толпы, мой сын, искать опоры надо:
                  Ее хвалебный гул - непрочная награда.
                  Мы часто слушаем весь этот шум и крик,
                  Но затихает он внезапно, как возник,
                  И слава громкая, которой столь горды мы,
                  Пройдет, как легкие, рассеиваясь, дымы.
                  Лишь верный суд царя, вождя иль мудреца
                  И в мелочах ценить умеет храбреца.
                  От них мы подлинной украсимся хвалою,
                  И память вечную они дают герою.
                  Живи, как должен жить Гораций: никогда
                  Не отгремит она, блистательна, горда,
                  Хотя бы жалкого, ничтожного невежды
                  И были в некий миг обмануты надежды.
                  Не требуй же конца, но, мужеством горя,
                  Ты для меня живи, для Рима, для царя.
                  Прости, о царь, меня, прости за многословье,
                  Но это Рим вещал отеческой любовью.

                                  Валерий

                  Дозволь мне, государь...

                                    Тулл

                                           Не нужно лишних слов.
                  Все то, что ты сказал, одобрить я готов.
                  Их речи пылкие твоих не заглушили,
                  И доводы твои остались в прежней силе:
                  Да, преступление, столь мерзостное нам,
                  Есть вызов и самой природе, и, богам.
                  Внезапный, искренний порыв негодованья
                  Для дела страшного - плохое оправданье.
                  Убийцу никакой не охранит закон,
                  И казни - по суду - заслуживает он.
                  Но если пристальней вглядеться, кто виновный,
                  Придется нам признать: чудовищный, греховный
                  Проступок той рукой безумно совершен,
                  Что сделала меня владыкой двух племен.
                  Двойной венец на мне, альбанцы - слуги Рима!
                  Все это за него встает необоримо.
                  Он утвердил меня в господстве - он один:
                  Я был бы подданным, где дважды властелин.
                  Есть много верных слуг - в минуты роковые
                  Несут они царям лишь помыслы благие.
                  Не всем дано свершать высокие дела,
                  Чтоб ими вся страна опору обрела.
                  Уменье славное крепить основы трона
                  Немногим вышние судили благосклонно.
                  Царей оплот и мощь в решительные дни -
                  Закону общему подвластны ли они?
                  Сокроем, римляне, высокой ради цели,
                  То, что впервые мы при Ромуле узрели.
                  Тому, кто спас тебя, простишь ты, славный Рим,
                  Первостроителем свершенное твоим.
                  Живи, герой, живи. Ты заслужил прощенье.
                  В лучах твоих побед бледнеет преступленье.
                  Причины доблестной последствие, оно
                  Священной ревностью твоей порождено.
                  Живи, но другом будь Валерию. Вы оба
                  Забудете, что вас разъединяла злоба.
                  Любви он верен был иль долгу своему,
                  Но чувства горького ты не питай к нему.
                  Сабина, и в своей безмерности страданья
                  Пускай твой сильный дух поборет испытанья:
                  Не лей напрасных слез - и истинной сестрой
                  Ты будешь воинам, оплаканным тобой.
                  Мы завтра с жертвами предстанем пред богами.
                  Чтоб не были они немилостивы с нами,
                  Очистить от греха жрецы его должны,
                  Пока на алтарях огни не зажжены.
                  В священном деле им отец его поможет.
                  Он душу дочери умилостивить может.
                  Мне жаль ее. Пускай свершится в этот час
                  Все то, к чему она, влюбленная, влеклась.
                  И если властная одна и та же сила
                  В один и тот же день любовников сгубила, -
                  Да примет их тела - и в тот же самый день
                  Кургана одного торжественная сень.


КОММЕНТАРИИ

     Трагедия "Гораций" была завершена к концу 1639  г.  и  поставлена,  как
предполагают французские исследователи творчества Корнеля, в театре "Марэ" в
мае 1640 г. В январе 1641 г. трагедия была напечатана. Вокруг  этого  нового
шедевра возникли споры, хотя  не  вылившиеся  в  "скандал",  подобный  тому,
который возник в связи с "Сидом". Еще в 1639 г. Корнель прочел  "Горация"  в
доме своего земляка  поэта  Буаробера  (1592-1662)  перед  собравшимися  там
литераторами, среди которых были такие известные уже в ту пору критики,  как
Шаплен (1595-1674) и д'Обиньяк (1604-1676). Все они осудили финал  пьесы,  а
д'Обиньяк  предложил  изменить  обстоятельства  смерти  Камиллы  и  выдвинул
версию, которую впоследствии изложил в трактате "Практика театра" (написан в
1647  г.,  опубликован  в  1657  г.):  "...история  и  благопристойность  не
пострадали бы, "если б дева, в отчаянии, бросилась бы сама на меч брата, она
умерла бы от руки Горация, но он, несчастный и невиновный,  был  бы  достоин
сочувствия". Корнель, как писал Шаплен 17 ноября 1640  г.,  уступая  нажиму,
сказал, что хотел бы внести изменения в пьесу, но не  сделал  этого,  "боясь
разрушить то, что сделано им хорошо". Стремясь обосновать сюжет  трагедии  и
косвенно дать ответ своим критикам, Корнель,  как  и  в  случае  с  "Сидом",
обратился к истории-. В изданиях 1648-1656 гг. драматург сопровождает  текст
"Горация" фрагментом из "Римской истории" (книга I, главы  XXIII-XXVI)  Тита
Ливия (59-17 гг.  до  н.  э.),  показывая  тем  самым,  что  близко  следует
легендарной "эпохе царей", и в частности тем ее  главам,  где  описана  была
война за первенство между Римом и латинским городом Альба Лонга, решенная  в
конечном итоге поединком между тремя братьями, выставленными Римом, и  тремя
"равными им по возрасту и по силе" братьями - представителями  Альбы  Лонги.
Взяты у Тита Ливия и прочие факты - убийство Горацием сестры, суд над ним за
совершенное   им   преступление.   Хотя,   надо    оговорить,    динамичная,
психологически  насыщенная  пьеса  Корнеля  никак  не  может  быть   названа
иллюстрацией к эпическому повествованию Тита Ливия.
     С. 156. Альбанский дворянин - Корнелю свойственно переводить  некоторые
понятия на язык француза  VII в. В частности, он заменяет слово  "патриций",
-  уместное  для  характеристики  сословного  положения   Куриация,   словом
дворянин.
     С. 157. О Альба... - Альба,  или  Альба  Лонга,  город,  основанный  за
триста лет до Рима на склоне горы и  на  берегу  озера  Альбано.  Тит  Ливий
начинает "Римскую историю" с рассказа о  прибытии  туда  легендарного  героя
Энея, участника Троянской войны. Затем он повествует об основании сыном Энея
Асканием  Альбы  Лонги,  быстро  превратившейся  в  могущественнейший  город
Италии. Изложив историю Альбы Лонги, Тит Ливий  переходит  к  истории  Рима,
основание которому было положено близнецами Ромулом и Ремом, сыновьями  бога
войны Марса. Действие трагедии "Гораций" относится  к  периоду  царствования
Тулла Гостилия (672-640 гг. до н. э.), который стал инициатором войны против
Альбы.
     С. 158. Латинской вотчины... - так называлась  в  древности  (по  имени
легендарного царя Латина) центральная часть Италии.
     Сулили боги нам: господство над вселенной... - реминисценция  первой  и
шестой книг "Энеиды" знаменитого римского поэта Вергилия (70-19  гг.  до  н.
э.).
     И скал Геракловых... - так называли в древности  Гибралтарский  пролив,
на берегах которого возвышались скалы, согласно мифу поставленные там героем
Древней Греции Гераклом.
     Но город пощади, откуда Ромул родом... - По Титу Ливию, мать  Ромула  и
Рема, Рея Сильвия, происходила из рода царей Альбы.
     С. 162. Факел Гименея -  бог  брака  Гименей  изображался  римлянами  в
образе юноши с факелом в руке.
     Тот грек, вещающий на склонах Авентина... - На склонах Авентина, одного
из семи холмов, на которых расположен Рим, было расположено несколькохрамов,
где оракулы предсказывали будущее.
     С. 165. Когда альбанский вождь... - Согласно Титу Ливию, во время осады
Рима царь Альбы Лонги Клуилий внезапно умер. Предводителем войска был избран
Меттий Фуффетий.
     Ведь наши недруги уже спешат по следу...  -  У  Тита  Ливия  недруги  -
этруски.
     Не рабство предстоит, а подданство простое... - О таком условии у  Тита
Ливия речи нет. Это идея Корнеля.
     С. 181. По внутренностям жертв смиренно мы прочтем? -  У  римлян  среди
гаданий всякого рода весьма распространенным было гадание  по  внутренностям
приносимых в жертву богам животных.
     С. 188.  Умереть...  -  этот  монолог  старого  Горация  принадлежит  к
известнейшей сентенции корнелевской трагедии, ибо в ней  нашла  патетическое
воплощение концепция воинского долга: лучше смерть, чем бегство с поля боя.
     С. 195. Действие четвертое, явление пятое - Корнель посвящает семьдесят
стихов эпизоду убийства Горацием Камиллы, которому предшествует их  яростный
спор. У Тита Ливия между ними объяснения не происходит.  Просто  триумфатор,
увидев, что сестра рвет на  себе  волосы,  царапает  лицо  и  повторяет  имя
убитого жениха, пронзает ее мечом с  восклицанием:  "Убирайся  вон  с  твоей
возмутительной любовью. Иди вслед за твоим женихом. Ты, что забыла  о  своих
братьях, о мертвых и о живом. Ты, что забыла свою отчизну! Да  умрет  всякая
римлянка, оплакивающая своего врага". Как легко убедиться, Корнель  усложнил
образ Камиллы,  изобразив  ее  столь  же  нетерпимой,  как  и  брат  ее.  Их
столкновение идет  по  нарастающей  линии,  достигая  апогея  в  проклятиях,
адресованных Риму и представляющихся  не  только  Горацию,  но  и  суеверным
французским зрителям XVII в. - уже реальной угрозой благополучию города.
     С. 197. Пусть Запад и Восток восстанут...  -  Корнель,  хорошо  знавший
историю Рима, вкладывает в уста  отчаявшейся  Камиллы  предсказание  будущих
действительных  бед  империи,   распадению   которой   в   немалой   степени
способствовал натиск восточных и западных варварских племен.
     Пусть на себя он сам свои обрушит стены...  -  это  тоже  предсказание,
основанное на знании поэтом истории Рима, крушение которого было  связано  в
большой степени с тем, что империю разъедали внутренние противоречия.
     Хватаясь за меч и преследуя убегающую Камиллу -  эта  ремарка  является
уточнением, сделанным Корнелем в 1660 г.,  дабы  подчеркнуть,  что  убийство
происходит за сценой.
     С. 200. Печальным зрелищем не дав смутиться взору... - этот первый стих
пятого действия уточняет, что гроб Камиллы стоит на сцене и останется там во
время суда над Горацием.
     С. 206. ...к обителям Аида... - то есть в  царство  мертвых.  Аид  -  в
греческой мифологии бог-олимпиец, царящий в подземном мире:  Его  имя  часто
отождествляют с адом.
     С. 207.  О  лавры  славные...  -  Автор  "Всеобщего  словаря"  писатель
Фюретьер (1619-1688) отмечает: "Древние считали чудом, если молния  поражала
лавровое дерево".
     С. 208. Лишь верный суд царя...  -  Устами  старого  Горация  высказано
иное, чем в "Сиде", суждение о народе. Заметим, отец героя  отдал  все  свои
помыслы  и  чувства  "славе"  Рима  и  не  присоединился  к  ропоту   толпы,
возмущенной   братоубийственным  поединком,  а  позже   осудившей   убийство
Камиллы. От ее суда старик защищает своего последнего сына.
     С. 209. Не нужно  лишних  слов.  -  Речь  Тулла  -  образец  холодного,
логически строгого рассуждения, основным постулатом которого является  мысль
о том, что Гораций послужил короне,  сделал  своего  царя  властителем  двух
государств а такие заслуги  ставят  подданного  выше  законов.  Облик  Тулла
Гостилия, запечатлевшийся в этом монологе,  не  противоречит  характеристике
данной ему Титом Ливием, писавшим, что то был царь "воинственный", сделавший
неизбежной войну с Альбой, хотя его предшественник пытался "смягчить нравы и
установить всеобщий мир".
     То, что первые мы при Ромуле узрели. - Согласно преданию, повторенном в
"Римской истории", братья  близнецы  Ромул  и  Рем,  выводя  стены  будущего
города, поссорились и Ромул  убил  Рема.  Призыв  к  сокрытию  преступления,
сходного с тем, которое совершил основатель Рима,  дополняет  характеристику
Туллия как правителя, не чуждого политического цинизма.
     С. 210. ...очистить от греха жрецы, его должны... - этот финал является
отступлением от рассказа Тита Ливия, в котором дается  понять,  что  Гораций
должен быть казнен. Но старик отец столь  красноречиво  говорил  о  заслугах
сына и так жалостно описал ожидающую героя казнь, что  народ  растрогался  и
простил его, скорее восхищаясь его отвагой, чем признавая  его  заслуги  или
посчитав, что на его стороне справедливость.
     Он душу дочери  умилостивить  может.  -  Согласно  Титу  Ливию,  старый
Гораций воздвиг каменный памятник Камилле на том месте, где она была убита.

                                                               Н. П. Козлова 



   Пьер Корнель
   Цинна


                                  Трагедия

----------------------------------------------------------------------------
     Перевод Вс. Рождественского
     Пьер Корнель. Пьесы.
     М., Московский рабочий, 1984
     OCR Бычков М.Н. mailto:bmn@lib.ru
----------------------------------------------------------------------------

ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА

     Октавий Цезарь Август, римский император.
     Ливия, императрица.
     Цинна, сын дочери Помпея, глава заговора против Августа.
     Максим, один из главарей заговора.
     Эмилия,  дочь  К.  Торания, воспитателя Августа, казненного им во время
         триумвирата.
     Фульвия, наперсница Эмилии.
     Поликлет, вольноотпущенник Августа.
     Эвандр, вольноотпущенник Цинны.
     Эвфорб, вольноотпущенник Максима.

                        Действие происходит в Риме.


ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ

ЯВЛЕНИЕ ПЕРВОЕ

                                   Эмилия

                                   Эмилия

                 Желанье пылкое великого отмщенья,
                 Что с дней, как пал отец, ведет свое рожденье,
                 Столь гневное дитя пережитых обид,
                 Чью боль душа моя ослепшая таит, -
                 Владеешь сердцем ты со страстью роковою.
                 Дай мне хоть миг вздохнуть, подумать, что со мною,
                 Спокойно рассудить в волнении моем,
                 На что дерзаю я, чего хочу потом.
                 При виде Августа, увенчанного славой,
                 Увы, - я не могу не вспомнить день кровавый,
                 Когда был мой отец им дерзко умерщвлен
                 И труп переступив, тиран взошел на трон.
                 Передо мной встают кровавые виденья,
                 И ненависть моя, дойдя до исступленья,
                 Мной овладев, зовет час мщения скорей,
                 Чтобы за смерть одну он принял сто смертей.
                 Но к Цинне у меня любовь еще сильнее,
                 Чем ненависть моя к тирану и злодею.
                 И я страшусь того, что, мщение тая,
                 Могла бы погубить возлюбленного я.
                 О Цинна, я себя жестоко осуждаю
                 За то, что на тебя опасность навлекаю.
                 Хотя ты и готов во всем мне помогать,
                 Могу ль опасности тебя я подвергать?
                 Высокое сейчас ты занял положенье,
                 А мог бы каждый шаг здесь вызвать подозренье.
                 Исход сомнителен, а гибель ждет вокруг,
                 Способен донести на нас коварный друг.
                 Приказ не вовремя, неверное решенье
                 Тебя же самого раздавят, без сомненья,
                 И тот удар, что ты готовил для врагов,
                 Сам, Цинна, на тебя обрушиться готов.
                 Коль, из любви ко мне, свершишь ты дело мести
                 И сокрушишь врага, ты с ним погибнешь вместе.
                 Зачем же к гибели свои шаги стремить?
                 Погибнуть за меня - не значит отомстить.
                 Жестоки те сердца, что счастливы бывают,
                 Не видя, что другим мученье доставляют,
                 И кто б к разряду бед тягчайших не отнес
                 Ту вражескую смерть, что стоит многих слез!
                 Но можно ль слезы лить, идя дорогой верной?
                 Любую цену тут нельзя считать безмерной.
                 Убийцу поразив отмстительной рукой,
                 Пристойно ль рассуждать, какой он пал ценой?
                 Прочь, страхи ложные, пустое сожаленье,
                 Прочь, недостойное души моей смущенье!
                 Любовь, послушная лишь слабостям моим,
                 Долг не оспаривай, а лишь иди за ним.
                 Покорность долгу - честь, с ним спор - пятно позора.
                 Будь благородною и подчинись без спора.
                 Чем больше долгу дашь, тем больше он вернет,
                 Служи ему, но так, чтоб ждал тебя почет!


ЯВЛЕНИЕ ВТОРОЕ

                              Эмилия, Фульвия

                                   Эмилия

                 Клялась я, Фульвия, и клясться вновь хочу я,
                 Да, Цинну я люблю и лишь его зову я,
                 Но если Август жив, не быть ему со мной.
                 Пусть Цезаря убьет. Лишь этого ценой
                 Получит он меня. Вот мой закон единый.

                                  Фульвия

                 Ты Цезаря хулить имеешь все причины,
                 Сумела ты себя достойною явить
                 Того, за чью ты кровь хотела б отомстить.
                 Но я прошу сейчас к речам моим вниманья:
                 Должна ты охладить столь пылкое желанье.
                 Ведь Август, что ни день, готов, по мере сил,
                 Сам искупить то зло, что всем он причинил.
                 Тебе он оказать готов благоволенье,
                 Он столь почтителен, столь полон уваженья,
                 Что многие тебя просили уж не раз
                 За них похлопотать, коль нужно, в должный час.

                                   Эмилия

                 Мне эти милости отца не возвращают,
                 И, как у Августа меня ни почитают,