инах, для которой главное - удрать из
дому; и туда, естественно, устремилась всякая сомнительная публика.
   Бонсер сам способствовал тому, что почтенные  обыватели  Эрсли  на  чем
свет стоит клянут его гостиницу.  Как  и  в  Пайнмуте,  он  пытался  найти
сторонников среди столпов города. Он написал в  местную  газету  письмо  о
том, что город страдает от недостатка разумных и невинных развлечений,  он
предложил два раза в месяц устраивать танцы и провести конкурс красоты  на
приз в виде легковой машины и месяца в Париже.
   А в результате  -  заявление  Общества  охраны  старины  с  решительным
протестом против каких-либо перестроек и пристроек в знаменитой  старинной
гостинице, да еще ряд рассерженных  писем  в  редакцию  от  судей,  членов
городского управления,  одной  матери,  двух  викариев  и  трех  пасторов,
утверждающих, что "Масоны" - позор для всей округи и пагубный соблазн  для
нашей молодежи. На заседании городского совета даже  вносится  предложение
лишить Бонсера права торговать спиртным, и кто-то кричит с места:  "Нечего
называть его полковником, он такой же полковник, как я!"
   Дело, однако, тем и ограничилось, так как выяснилось, что  "Масоны"  не
входят в черту города.
   Но Бонсер оскорблен до глубины души. Оказывается, в Эрсли у  него  есть
враги? Это выше его понимания. И поскольку он вел  себя  здесь  еще  более
шумно и расточительно, чем в  Пайнмуте,  и  одевался  еще  более  кричаще;
поскольку изо дня в день с бешеной скоростью носился в машине по улицам  и
напивался во всех  ресторанах;  поскольку,  короче  говоря,  он  прекрасно
проводил в Эрсли время - только Эрсли виноват в том, что не оценил его.
   Он грозит закрыть "Масоны" и бросить неблагодарный  город  на  произвол
судьбы. Однако, вспомнив, что "Масоны" уже приносят неплохой доход,  всего
лишь отбывает в  Пайнмут,  где  можно  утешиться  с  мисс  Спринг  и  есть
благовидный предлог, чтобы навещать Табиту не чаще раза в месяц.
   А вся беда в том, что он допустил серьезный просчет:  приравнял  Эрсли,
солидный  город,  где  полно  благонамеренных   граждан,   промышленников,
кустарей, к Пайнмуту, приморскому курорту для состоятельных пенсионеров  и
обслуживающих их  поставщиков.  В  Эрсли  имеется  общественное  мнение  и
какие-то моральные критерии, а в Пайнмуте - только досуг и хороший вкус.



97

   Нэнси не бунтует против запрета  бывать  у  бабушки  в  "Масонах".  Она
уловила, что старую женщину считают нелепой, а нелепые люди ей не по душе.
Постепенно превращаясь из розового шарика в плотную  коренастую  девчушку,
она внимательно приглядывается к бабушке.  Когда  Табита  встречает  ее  в
парке с конфетами, поцелуями и разговорами об Иисусе, она съедает конфеты,
равнодушно подставляет щеку для поцелуя, хихикает в ответ на благочестивые
поучения и убегает, не переставая громко хихикать.
   А поступив шести лет в школу, очень скоро начинает  стыдиться  бабки  и
так ловко увертывается от свиданий, что Табита, махнув рукой,  и  сама  их
больше не ищет.
   В  школе  Нэн  очень  нравится,  главным  образом  потому,   что   она,
оказывается, способная и ее хвалят.  Она  учится  с  упоением,  становится
первой ученицей. И когда нехорошие девочки, которые не хотят стараться,  а
играют на улице, дразнят  ее  за  ее  же  добродетель,  отзывается  о  них
свысока, бессознательно копируя голос и интонацию  матери:  "Эта  глупышка
Нелли опять дергала меня за волосы, а мне все равно. Просто она дурочка".
   Джон  и  Кит  с  удовольствием   отмечают,   что   девочка,   очевидно,
унаследовала сильный и решительный характер.
   В 1930 году, в девять лет, Нэнси уже переведена в первый класс  средней
школы и верная кандидатка на приз по английскому  языку.  На  беду,  новой
учительнице мисс Фишер, которая, возможно, не любит  в  детях  самомнения,
случилось нелестно отозваться о ее грамматических ошибках.
   Самолюбие Нэн уязвлено, и после урока, рассказывая об этом происшествии
одной подружке и сопернице, девочке в очках, самой серьезной в школе,  она
вдруг начинает передразнивать  учительницу.  Серьезная  девочка  поражена,
даже испугана: лицо у Нэнси все  перекосилось,  а  говорит  она  громко  и
неестественно - прямо карикатура на идеально правильную речь  мисс  Фишер.
Она в тревоге оглядывается - разве можно  вести  себя  так  неприлично,  а
вдруг заметят? Заметили. Сбежались целой толпой. Серьезная девочка вовремя
стушевалась, а в Нэнси точно бес вселился, шарж на мисс  Фишер  становится
все грубее. Толпа, сбежавшаяся, чтоб поиздеваться над этой зазнайкой Нэнси
Бонсер, глядит насмешливо, но и удивленно. Какой-то миг Нэнси,  оказавшись
у всех на виду, колеблется на грани всенародного позора. Но устоять  перед
силой и злобной меткостью ее искусства невозможно.  Девочки,  совсем  было
собравшиеся осудить ее за безнравственное  поведение,  начинают  смеяться,
потом хохочут уже неудержимо, и Нэнси, сама  того  не  ожидая,  одерживает
блестящую победу.
   После этого девочки  наперебой  просят  ее  "представить  мисс  Фишер".
Двенадцатилетние и те не прочь полюбоваться - правда, издалека,  чтобы  не
уронить, свое достоинство.
   А когда этот номер приелся, оказалось, что Нэн может изобразить  любого
из учителей. Даже преподавателя музыки, которого старшие девочки  обожают,
а младшие не слушаются.
   Такое бунтарское искусство  ценится  в  любой  школе.  Спрос  на  Нэнси
растет. А она, когда не лицедействует, обдумывает и готовит новые  номера,
уроки же постепенно запускает. Сперва она  только  перестает  продвигаться
вперед, так что Джон и Кит лишь через год замечают, что она отстала. А так
как причина этого им неизвестна,  они  внушают  друг  другу,  что  девочка
переживает  какую-то  естественную  реакцию,  что  ей  пора  было  немного
замедлиться в своем развитии.
   Когда  в  записках  учителей  начинает   мелькать   фраза   "Нэнси   не
интересуется учением", когда ее наказывают, когда в одиннадцать лет ее  не
переводят в следующий класс и в прежнем классе  она  съехала  на  одно  из
последних мест, позади десятилетних, - вот тогда они бьют тревогу.  В  ход
идут угрозы, уговоры, подкуп. Нэнси отделывается обещаниями, которых и  не
собирается выполнять, или полным равнодушием. Ни  отца,  ни  мать  она  не
приучена любить, и успела убедиться, что перед ее пассивным сопротивлением
и упорным враньем они бессильны.
   Во всем ее облике  проступает  ленивая,  тупая  хитрость.  Младенческое
очарование ее давно исчезло,  теперь  это  некрасивая  девочка  с  круглой
нахальной рожицей, коротким носом и большим, всегда  полуоткрытым  ртом  -
огрубленное издание бабки при совсем непохожем выражении лица.
   И на каждый упрек у нее готов ответ: - Да я стараюсь, мам,  просто  эти
учительницы ко мне придираются.
   Кит в отчаянии стонет: - Безобразие,  пальцем  не  пошевелит,  если  не
стоять все время у нее над душой, а мне некогда, - Джон между семинаром  и
комиссией кричит  на  бегу:  -  Ничем  она  не  интересуется,  просто  уму
непостижимо, голова у нее совершенно пустая.
   И такое же мнение складывается у всех взрослых,  если  они  видят,  как
Нэнси нога за ногу плетется из школы, заложив за  щеку  конфету,  обхватив
рукой шею подружки. Девочки хихикают,  выписывают  по  тротуару  кренделя,
натыкаются на какого-то старика и, поглядев на него с веселым  презрением,
идут дальше и еще десять минут давятся от смеха, уже забыв, чему  смеются.
Впрочем, между собой они ладят как нельзя лучше. И, обмениваясь  им  одним
понятными шутками, взглядами, тычками  и  тайными  признаниями,  чувствуют
себя вольготно, как мыши в подполе. Своей жизнью они вполне довольны.
   Когда Кит и Джон поражаются, как ужасно изменился у Нэнси характер, они
не замечают логики этих изменений. Нэнси, некогда учившаяся охотно,  чтобы
быть первой в классе, теперь нашла себе роль поинтереснее  -  пользоваться
всеобщей известностью, притом так, чтобы девочки любили ее  и  ласкали,  а
учителя терпеть не могли. Ничто так не  развращает,  как  популярность,  и
после двух лет, озаренных лучами славы, Нэнси - пренеприятная  особа.  Она
дергает за волосы благонравных малявок, а когда те  плачут,  грубо  ругает
их. От нее же обидные слова отскакивают как от стены горох. "Ну тебя,  Нэн
Бонсер,  -  визжит  несчастная  малявка,  доведенная  до  слез  щипками  и
издевками. - Противная, у тебя дедушка кабак держит".
   На что Нэнси, подбоченясь, согнув одну ногу  в  колене  и  глядя  через
плечо  -  поза,  выражающая  крайнюю  степень  хулиганского  презрения,  -
отвечает: "Подумаешь!"



98

   Нэнси за последний год много слышала про своего дедушку - в Эрсли о нем
опять заговорили. Из заметки в "Светской хронике", новом  разделе  местной
газеты, стало известно: полковник  Бонсер,  владелец  старинной  гостиницы
"Герб  Масонов",  что  на  Лондонской  дороге,  намерен   по   возможности
восстановить  ее  первоначальный  вид,  такой,  какой  она  имела  еще   в
пятнадцатом веке, когда в этой харчевне под покровительством св.Христофора
останавливались паломники, направлявшиеся в Святую землю.  "Это  начинание
полковника Бонсера можно только  приветствовать,  оно  воскресит  для  нас
памятник архитектуры, прославленный в истории Эрсли".
   На самом  деле  решение  Бонсера  реставрировать  "Масоны"  вызвано  не
столько  патриотическими  чувствами,  сколько  соображениями   спроса.   С
увеличением на всех дорогах потока  машин,  все  более  дешевых,  быстрых,
легких в управлении,  гостиницы  так  размножились,  что  "Масонам"  стало
трудно выдерживать конкуренцию. Бонсер пригласил архитектора, который  уже
реконструировал несколько деревенских харчевен "в староанглийском  стиле",
и работа закипела. Через месяц старое здание сровняли с  землей,  а  через
полгода на его  месте  вырос  псевдотюдоровский  дом  с  острой  крышей  и
псевдодубовыми потолочными  балками,  псевдомутным  стеклом  в  решетчатых
окнах, стенами, обшитыми папье-маше под дуб, и полами, вымощенными плитами
из линолеума. Каретный двор накрыт крышей - там будет площадка для танцев;
риги превращены в гаражи; на  месте  фруктового  сада  вырыт  бассейн  для
плавания; и огромная арка с  электрической  рекламой,  обращенной  к  двум
пересекающимся шоссе, поражает воображение путника  среди  тихих  лесов  и
полей.
   Дельцы из Эрсли  любуются  искусством  архитектора,  но  пророчат,  что
заведение Бонсера, подобно многим  оригинальным  произведениям  искусства,
принесет одни убытки. Каким образом, вопрошают они, смогут приносить доход
танцевальный зал и бассейн, поле для гольфа  и  площадка  для  катания  на
роликах, если все это расположено  в  четырех  милях  от  города?  Но  они
ошибаются. Сами того не зная, они видят перед собой  первый  мотель  (даже
слово это им еще не знакомо); и он с первых  же  дней  пользуется  бешеным
успехом.
   Конечно, не обошлось без протестов. Чем больше посещаются "Масоны", тем
громче протесты. И наконец подается петиция в  совет  графства,  собравшая
более  тысячи  подписей  частных  лиц,  а  также  представителей  Общества
ревнителей  старины,  Воскресной  школы,  Лиги  защиты  Субботнего  дня  и
Ассоциации консерваторов, - все они требуют, чтобы заведение Бонсера  было
закрыто.
   Но еще задолго до того, как это коллективное  начинание  прошло  стадии
предложения, обсуждения, консультации и организации, сами подписавшие  его
поняли, что понапрасну тратят время.
   Вокруг Эрсли, в радиусе тридцати миль, появился  уже  десяток  мотелей.
Всем ясно, что  с  закрытием  "Масонов"  молодежь  попросту  устремится  в
поисках развлечений еще дальше от дома. Вероятно,  у  большинства  жителей
Эрсли и, во всяком случае,  у  подавляющего  большинства  его  солидных  и
уважаемых граждан "Масоны" вызывают ненависть и страх. Но и они уже смутно
ощущают - это носится в воздухе, - что такие заведения будут  возникать  и
пресечь этот процесс невозможно. Он куда могущественнее, чем  церкви,  чем
советы  городов  и  графств,  чем  родители.  Словно  действует   какая-то
вселенская  сила,  молодое  воображение,  ищущее  новой  пищи,  -  словом,
творческое начало.



99

   Даже читательских писем  с  нападками  на  "Масоны"  газета  больше  не
печатает, ибо газета  не  желает  терять  подписчиков,  а  Бонсера  теперь
поддерживают младшие представители деловых кругов - те тридцатилетние, что
только входят в силу и спешат покончить с  предрассудками.  Среди  них  он
главным образом и вращается со времени нового взлета  "Масонов".  Интуиция
не обманула его  -  в  городе  полно  свободных  денег,  и  он  становится
гражданином Эрсли, жертвует на местную благотворительность, и многие члены
городского управления с радостью у него обедают. Его  враги  могут  теперь
ругать его только между собой, в частных беседах.  Правда,  ругань  их  от
этого еще злее. И эта-то злость прозвучала в словах,  которые  злосчастная
малявка бросила в лицо Нэнси.
   До сих пор Нэнси не интересовалась "Масонами". А что  до  Бонсера,  то,
если она и видела порой, как по  улице  мчится  огромная  алая  машина,  и
слышала, как люди не то восхищенно, не то осудительно провожают ее словами
"Опять этот полковник!", придавала им не больше значения, чем Табите.
   Но теперь, неизвестно почему - может быть, потому, что уж очень ядовито
обругала  Бонсера  та  девчонка,  -  в  ней  проснулось  любопытство.  Она
спрашивает, правда ли ее дедушка держит кабак, и, узнав из краткого ответа
матери, что ему принадлежат две гостиницы, в том числе "Масоны",  куда  ей
строго запрещается ездить, сразу решает там побывать.
   Сбежав, далеко не в первый раз, с урока гимнастики, она едет  автобусом
до перекрестка, а потом с большим интересом осматривает мотель  снаружи  и
возвращается в город. Об этом приключении она  рассказывает  подружке,  та
загорается, и вторую поездку они предпринимают уже вдвоем. На этот раз они
обследуют двор и заглядывают в ресторан. Их окликает официант:  -  Эй,  вы
тут чего не видели? - но они не убегают. Нэнси ничего не боится:  в  школе
она  привыкла  к  положению  "неисправимой",  оно  только  прибавляет   ей
наглости. Уставившись на официанта, она  облизывает  губы,  как  бы  давая
понять, что ей и язык показать недолго. Когда же он хватает  ее  за  руку,
чтобы выставить за дверь, вырывается и заявляет: - Вы меня не трогайте,  а
то скажу полковнику Бонсеру, он мой дедушка.
   - Ах, вот как, мисси, что ж вы его не узнали? Вон он сидит, в баре.
   Нэнси  видит  за  одним  из  столиков  двух  дородных   мужчин,   таких
краснолицых, точно в жилах у них не кровь, а портвейн,  подходит  ближе  и
говорит, глядя в пространство  между  ними:  -  Я  Нэн.  Этот  человек  не
поверил, что вы мой дедушка.
   И тот из двоих, что  чуть  потолще  и  лицо  лоснится  чуть  посильнее,
улыбается, блеснув зубами, и говорит: - Как же ты сюда попала?
   - Просто приехала на автобусе.
   - Повидать бабушку?
   - Нет, вас.
   Бонсер хохочет и обращается к своему собутыльнику, известному  в  Эрсли
букмекеру: - Какова, а? Вся в меня.
   А через две минуты Нэнси уже сидит у деда на коленях и уплетает шоколад
под одобрительными взглядами обоих  мужчин.  Подруга  ее  робко  жмется  в
сторонке.
   После  этого  поездки  в   "Масоны"   становятся   для   Нэнси   первым
удовольствием. Она ездит туда автобусом или ее подвозят попутные машины; а
не то назначает деду свидание, и он, подхватив ее в условленном  месте,  с
торжеством увозит в своем огромном автомобиле.
   А когда Кит и Джон, услышав, что  в  "Масонах"  видели  девочку,  очень
похожую на Нэнси, призывают ее к ответу, она врет так  беззастенчиво,  что
им становится стыдно. Они пасуют перед столь изобретательной лживостью.  У
Нэнси что ни слово, то враки. Пока Кит сидит на собрании у Родуэла,  очень
важном собрании по поводу жилищ для бедняков, а Джон  выцарапывает  одного
из своих студентов из истории, грозящей испортить  ему  всю  карьеру,  она
успевает побывать в "Масонах" и вернуться, готовая  клясться,  что  ни  на
минуту не отлучалась из дому.
   Видимо, не пускать ее в  "Масоны"  -  безнадежная  затея;  и  родителям
ничего не осталось, как  смириться  со  своим  поражением.  Они  безоружны
против этой силы упрямства и обмана. И Кит вздыхает: - Девочка явно  пошла
в бонсеровскую семью. Она знать ничего не хочет, кроме своих удовольствий.



100

   Однако же  Кит,  вообще  нечуткая  к  душевному  состоянию  окружающих,
ошиблась насчет Нэнси. Бывать в "Масонах" для нее не просто  удовольствие.
С переходом из детства в  отрочество  эта  неказистая  девочка  переживает
минуты острой непонятной тоски. "Масоны"  она  любит  чуть  ли  не  больше
прежнего, но к этой любви  примешивается  теперь  тревога,  смятение.  Она
пользуется любым случаем,  чтобы  удрать  туда  -  к  пирожным,  конфетам,
бассейну, болтовне с веселыми гостями, но радуется всему  этому  только  в
обществе деда. К Бонсеру она привязалась страстно. Однажды она нашла его в
саду вдвоем с молодой женщиной,  и  он  так  разозлился,  что  закатил  ей
оплеуху. В  ту  ночь  Нэнси  изведала  предельное  отчаяние  и  горе.  Она
проплакала несколько  часов,  затыкая  рот  подушкой,  чтобы  не  услыхали
родители,  и  утром  еще  чувствовала  себя  разбитой.   Неделю   она   не
показывалась в "Масонах". Слишком ей было  стыдно,  слишком  страшно,  что
дедушка ею недоволен.
   Даже слава "скверной девчонки", утвердившаяся за нею в  школе,  уже  не
радует ее. Она грубит не только учителям, но  и  своим  поклонницам.  Ищет
уединения и мрачно размышляет о своей судьбе. Начинает себя ненавидеть  и,
глядя в зеркало, с  отвращением  отмечает,  какой  у  нее  большой  рот  и
маленькие глаза, какая короткая шея и толстая грудь. Нет, лучше умереть.
   Но в тот же день, бредя по Хай-стрит и неистово себя жалея, она  слышит
возглас: "Здорово, малышка!" - и видит, как из  машины  к  ней  склоняется
круглое, точно солнце, лицо Бонсера. Он поворачивается  к  своему  соседу,
самому богатому в Эрсли ресторатору. - Знакомьтесь, моя внучка. Мы  с  ней
друзья. Видали? Это она мне свидание  назначила.  О,  эта  далеко  пойдет,
будьте уверены... Ну, лиса этакая, что еще  надумала?  Покататься?  Ладно,
лезь сюда. Да ты что ж не здороваешься?
   - Ой, дедушка. - Она птицей впархивает в машину и обнимает деда за шею.
Миг - и она пристроилась рядом с ним и уже мчится  прочь  от  ненавистного
Эрсли. Она переполнена такой любовью, такой благодарностью, что  не  может
выразить свои чувства словами, а только тычет его локтем в  бок.  Ибо  она
понимает, что прощена, что полубог, давший ей пощечину, не держит  на  нее
зла.
   Она прощена, и от этого Бонсер  ей  еще  милее  -  у  нее  не  осталось
сомнений, что в "Масонах" она желанная гостья. Она таскается  за  ним  как
собачонка, вполне довольна, если  раз  в  полчаса  он  дарит  ее  улыбкой,
блаженствует, забравшись к нему на колени. Она надоела бы ему  до  смерти,
если б ее обожание не радовало его, если бы у них не было общих интересов,
если б их не связывала близость, не поддающаяся разумному объяснению.  Оба
они любят быструю езду, сладкие пироги, сплетни  и  джаз.  Для  обоих  нет
большего наслаждения, как мчаться куда-то с бешеной скоростью,  зная,  что
рядом есть родственная душа. Оба любят все новое,  самый  последний  крик.
Когда Бонсер  придумал  фонтан,  освещенный  цветными  лампочками,  Табита
морщилась, но Нэнси  плясала  от  восторга.  А  в  1934  году  он  выписал
радиоприемник, и они вместе ползают по полу в вестибюле среди  проводов  и
ламп. Бонсер хватает отвертку, обещает улучшить звук, и тут  же  наступает
молчание. Он клянет инженеров на заводе - ни черта в своем деле не смыслят
- и вызывает механика. Когда же приемник наконец оживает, он  торжествующе
и самодовольно крутит ручку настройки и  дает  пояснения:  "Вот  Москва...
нет, Берлин, а вот Нью-Йорк". И лицо Нэнси, оглядывающей  публику,  словно
говорит: "Правда, он маг и в