входившего в салун.
   - Я так полагаю: как языком устанешь молоть,  а  пойло  уж  в  глотку  не
лезет, самое время переходить к  прямому  воздействию,  -  произнес  старик,
ослепительно улыбаясь стойке бара. - Кому тут блюзмен понадобился?

Молли Мичон

   Тео посадил Молли к себе в ?вольво?. Головы она не поднимала, и роскошная
копна светлых волос с седыми прядями свисала ей на лицо. Она была в  зеленом
свитере на несколько размеров больше, чем нужно, лосинах и высоких  сапожках
без каблуков - один красный, другой синий. На вид ей могло быть и  тридцать,
и пятьдесят - и всякий раз, когда Тео ее задерживал, она сообщала ему разный
возраст.
   Тео обогнул машину и сел за руль:
   -  Знаешь,  Молли,  ведь  когда  кусаешь  кого-нибудь  за   ногу,   сразу
оказываешься у грани, за которой начинаешь ?представлять опасность для  себя
и окружающих?. Тебе это известно?
   Та кивнула и  шмыгнула  носом.  Из  массы  волос  выкатилась  слезинка  и
шлепнулась на свитер.
   - Прежде чем завести машину, мне нужно  убедиться,  что  ты  успокоилась.
Может, посадить тебя на заднее сиденье?
   - Это не припадок, - ответила Молли. - Это самооборона.  Он  хотел  кусок
меня. - Она подняла голову и повернулась к Тео, но волос с лица не убрала.
   - Ты препараты пьешь?
   - Медикаменты. Они называют их медикаментами.
   - Прости. Так ты принимаешь медикаменты?
   Она кивнула.
   - Убери волосы с лица, Молли, я почти не слышу, что ты там бормочешь.
   - Наручники, умник.
   Тео чуть не хлопнул себя по лбу: вот идиот! Нет, в самом деле, хватит уже
кумарить на работе. Он бережно отвел волосы от ее лица. И обнаружил  на  нем
озадаченное выражение:
   - А что так осторожно-то? Я не кусаюсь.
   Тео улыбнулся:
   - Ну, на самом деле...
   - Ох, иди ты на хрен. Ты меня в окружную повезешь?
   - А надо?
   - Я же снова выйду через семьдесят два часа, а у меня в холодильнике  все
молоко прокиснет.
   - Тогда я лучше отвезу тебя домой.
   Он завел машину и  обогнул  квартал,  нацеливаясь  в  сторону  трейлерной
стоянки ?Муха на Крючке?. Он  бы,  конечно,  проехал  задворками,  чтобы  не
смущать Молли, но ?Муха на Крючке?  располагалась  прямо  на  Кипарисовой  -
главной улице Хвойной Бухты. Когда они проезжали банк, люди,  выходившие  из
машин, поворачивали головы и провожали их взглядами. Молли из  окна  корчила
им рожи.
   - Это не поможет, Молли.
   - Ну их на хуй. Поклонникам от меня только одного  и  надо.  По  куску  и
получат. У меня тоже душа имеется.
   - Как щедро с твоей стороны.
   - Если б ты не был поклонником, я б тебе не дала.
   - А я поклонник. Горячий. - В действительности, Тео никогда  в  жизни  не
слыхал о Молли, пока в самый первый раз его не вызвали  эвакуировать  ее  из
кафе ?Г. Ф.?, где она уничтожала кофейный автомат, потому что  ?тот  на  нее
лыбился?.
   - Никто не понимает. Все от тебя  отщипывают  по  куску,  а  потом  самой
ничего не остается. Даже медикаменты отщипывают. Ты  вообще  соображаешь,  о
чем я тут говорю?
   Тео пристально посмотрел на нее:
   - Я живу с таким отупляющим страхом перед  будущим,  что  функционировать
могу, только если полного отказа и наркотиков - поровну.
   - Господи, Тео, да у тебя в самом деле мозги набекрень.
   - Спасибо.
   - Нельзя же повсюду об этой бредятине трепаться.
   - Обычно я и не треплюсь. Просто сегодня у меня трудный день.
   Он свернул во двор стоянки  ?Муха  на  Крючке?:  двадцать  видавших  виды
трейлеров торчали на  берегу  ручья  Санта-Роза,  по  руслу  которого  после
засушливого лета текла лишь тоненькая струйка воды. Роща кипарисов  скрывала
трейлерный парк от взглядов проезжающих по главной улице туристов.  Торговая
палата заставила хозяина парка снять вывеску с въезда. ?Муха на Крючке? была
маленьким грязным секретом Хвойной Бухты, и жители хранили его хорошо.
   Тео остановился  перед  трейлером  Молли  -  конструкцией  50-х  годов  с
маленькими окнами, закрытыми жалюзи, и потеками ржавчины. Он извлек Молли из
машины и снял наручники.
   - Я сейчас поеду к Вэл Риордан. Сказать ей, чтобы  заказала  для  тебя  в
аптеке чего-нибудь?
   - Нет, у меня есть медикаменты. Я их не люблю, но  они  у  меня  есть.  -
Молли потерла запястья. - Зачем тебе к Вэл? Крыша едет?
   - Вероятно, но на этот раз - по делу. С тобой все будет в порядке?
   - Мне еще нужно роль выучить.
   - Здорово. - Тео повернулся уходить, но задержался. -  Молли,  а  что  ты
делала в ?Пене? в восемь утра?
   - Откуда я знаю?
   - Если бы парень из бара был местным, я бы тебя уже в окружную тюрьму вез
- ты хоть это понимаешь?
   - Это не припадок. Он хотел кусок меня.
   - Держись от ?Пены? подальше некоторое время. Посиди дома. Выходи  только
за продуктами, ладно?
   - А ты с желтой прессой разговаривать не станешь?
   Он протянул ей визитную карточку.
   - Когда в следующий раз кто-нибудь захочет кусок  тебя,  позвони  мне.  У
меня сотовый всегда при себе.
   Молли задрала свитер и запихнула карточку под резинку лосин, а затем,  не
опуская свитера, повернулась и направилась к  трейлеру,  медленно  покачивая
бедрами. Тридцатник  или  полтинник,  а  под  этим  свитером  фигура  у  нее
оставалась что надо. Тео смотрел ей вслед, забыв на минуту, кто  она  такая.
Не оборачиваясь, она произнесла:
   - А если это будешь ты, Тео? Кому мне тогда звонить?
   Тео потряс головой, как собака, вытряхивающая из ушей  воду,  забрался  в
?вольво? и выехал из парка. Я слишком долго был один, думал он.

ДВА

Морской Ящер

   Система охлаждения ядерной электростанции Дьябло-Каньон была  изготовлена
из отличной нержавеющей стали. Перед установкой трубы просветили  рентгеном,
прощупали ультразвуком и  проверили  давлением,  чтобы  убедиться,  что  они
никогда не сломаются, а после того, как их приварили на место, сварочные швы
тоже просветили  рентгеном  и  испытали.  Радиоактивный  пар  из  сердечника
оставлял в трубах свое тепло, выщелачивался в отстойник с морской  водой,  а
оттуда уже спускался в Тихий океан. Но Дьябло строили  с  головокружительной
скоростью во время энергетической паники семидесятых.  Сварщики  работали  в
две-три смены, подгоняемые алчностью и кокаином, а  инспекторы,  проверявшие
трубы рентгеном, придерживались такого же графика. И  один  шов  пропустили.
Пустяковая ошибка, подумаешь. Маленькая трещинка.  Еле  заметная.  Крохотную
струйку  безвредного  излучения  малой  интенсивности   отгоняло   приливным
течением, и она плыла, постепенно рассеиваясь, над континентальным  шельфом,
пока даже самые чувствительные инструменты уже не могли  ее  засечь.  Однако
полностью незамеченной утечка не осталась.
   В глубокой подводной расселине у побережья Калифорнии, рядом с  подводным
вулканом, где температура вод доходит до семисот градусов по  Фаренгейту,  а
черные гейзеры изрыгают тучи минерального бульона, от долгого  сна  восстало
существо. Глаза размерами с обеденное блюдо помигали,  прогоняя  многолетнюю
дрему. Проснулись  инстинкт,  ощущения  и  память  -  мозг  Морского  Ящера.
Чудовище  вспомнило,  как  пожирало  остатки  затонувшей   русской   атомной
подводной  лодки:  мясистых  маленьких   моряков,   размягченных   глубинным
давлением и выдержанных в остром радиоактивном маринаде. Воспоминание это  и
разбудило его, словно ребенка,  которого  снежным  утром  выманивает  из-под
одеяла  аромат  поджаренного  бекона.  Тварь  стегнула   огромным   хвостом,
оторвалась от океанского дна и  начала  медленно  подниматься  к  течению  с
деликатесами. К течению, проходившему у берегов Хвойной Бухты.

Мэвис

   Мэвис опрокинула стаканчик ?Бушмиллз? - сгладить зазубрины раздражения от
того, что не удалось  никого  отоварить  бейсбольной  битой.  Она  не  очень
сердилась на Молли  за  искусанного  клиента.  В  конечном  итоге,  тот  был
туристом, а значит ценился выше тараканов только потому, что имел  при  себе
наличные. Но сам факт того, что  в  ?Пене?  что-то  случилось,  мог  немного
оживить бизнес. Народ приходил бы послушать байку,  а  Мэвис  любую  историю
умела домыслить, драматизировать и растянуть по крайней мере на  три  лишних
порции.
   Последние два года бизнес катился под уклон. Казалось,  людям  больше  не
хочется нести свои беды в бар. Бывали времена, когда в любой день недели  на
стойке висело три-четыре парня - они вливали в себя пиво и выливали друг  на
друга горести, а ненависти к себе в них скапливалось столько, что они готовы
были сломать себе позвоночник, только бы не видеть собственного отражения  в
большом зеркале за стойкой. В любой вечер все  табуреты  занимали  бедолаги,
которые ныли, ворчали и скулили ночь напролет, переставая ровно на  столько,
чтобы спотыкаясь добрести до уборной да скормить лишнюю монету  музыкальному
автомату, воспроизводившему свою обширную коллекцию гимнов жалости  к  себе.
Уныние помогало продавать алкоголь, а  в  последние  годы  уныния  стало  до
обидного мало. В нехватке тоски Мэвис  винила  процветающую  экономику,  Вэл
Риордан и  овощные  диеты  и  боролась  с  коварными  лазутчиками  тем,  что
устраивала ?счастливые часы?, когда по  цене  одной  жирной  мясной  закуски
можно было купить две (ведь смысл ?счастливых часов? именно в том и состоит,
чтобы очиститься от счастья, разве нет?), однако преуспела только в том, что
прибыль упала вдвое. Если Хвойная Бухта больше не  в  состоянии  производить
собственную тоску, ее нужно импортировать. И Мэвис начала  искать  блюзового
певца.
   Старый негр был в темных очках, кожаной шляпе и  сильно  ношенном  черном
костюме, слишком шерстяном для такой погоды. Поверх  гавайской  рубашки,  на
которой отплясывали хулу девчонки без лифчиков, спускались красные подтяжки,
а на ногах скрипели ботинки с черно-белыми  носами.  Негр  положил  гитарный
чехол на стойку и влез на табурет.
   Мэвис с подозрением оглядела его и прикурила ?тэрритон-100?. Еще девочкой
ее научили не доверять черным.
   - Чем травиться будешь?
   Негр снял шляпу, и полированным орехом заблестела бурая лысина.
   - Вино вы тут держите?
   Мэвис подбоченилась, шестеренки и поршни защелкали:
   - Красное пойло или белое пойло?
   - А у пойла появился выбор. Раньше имелся только один букет.
   - Красного или белого?
   - Какого слаще, сладкая моя.
   Мэвис шарахнула стаканом по стойке и наполнила его  желтоватой  жидкостью
из запотевшего кувшина.
   - Это будет тр„ха.
   Негр протянул руку, массивные острые ногти царапнули поверхность, длинные
пальцы  изогнулись  щупальцами   -   рука   напоминала   морскую   живность,
барахтающуюся в отливе, - и промахнулись дюйма на четыре.
   Мэвис воткнула стакан негру в руку:
   - Ты слепой?
   - Нет, просто тут у вас темень стоит.
   - Так сними очки, иди„т.
   - Нельзя, мэм. Очки входят в сделку.
   - В какую сделку? Только попробуй мне тут карандаши продавать. Терпеть не
могу побирушек.
   - Я - блюзмен, мэм. Слыхал, вам того и надо.
   Мэвис посмотрела на гитарный чехол, на негра в черных очках,  на  длинные
ногти на его правой руке и короткие - на левой, на шишковатые  серые  мозоли
на кончиках пальцев и сказала:
   - Могла бы догадаться. А опыт есть?
   Старик рассмеялся - смех его зародился в глубине  тела,  по  пути  наверх
сотряс плечи и вырвался из горла, точно паровоз из тоннеля.
   - Сладкая моя, у меня опыта поболе, чем у бродячего борделя. Ни разу пыль
не садилась на Сомика Джефферсона - с  того  самого  дня,  как  Господь  Бог
уронил его на этот здоровый ком пыли. Сомик - это я и есть.
   А руку подает как неженка, подумала Мэвис, - только пальчики протягивает.
Она и сама так делала - пока ей не  заменили  изъеденные  артритом  суставы.
Старый блюзовый певец с артритом ей без надобности.
   - Мне человек до Рождества нужен. Сможешь задержаться, или на  тебя  пыль
сядет?
   -  Я  так  полагаю,  что  немного  притормозить  не  грешно.  На   Восток
возвращаться - так ноги от холода протянешь. - Он обвел взглядом бар, сквозь
черные очки пытаясь разобрать что-то в грязи и дыму, а  потом  повернулся  к
ней. - Да, я, наверное, смогу себе гастроль немного  отодвинуть,  если...  -
Здесь он ухмыльнулся, и Мэвис заметила золотой зуб с выгравированной на  нем
музыкальной нотой. - ...если деньги будут правильные.
   - Получишь  комнату,  харч  и  процент  с  бара.  Притащишь  клиентуру  -
заработаешь.
   Негр задумался, поскреб щеку -  седая  щетина  заскрипела,  точно  зубная
щетка по рашпилю, - и ответил:
   - Нет, сладкая моя, притащите их вы.  А  стоит  им  услыхать,  как  Сомик
лабает, они прибегут за добавкой. Так вы какой процент имели в виду?
   Мэвис огладила поросль у себя на подбородке, распрямив волосы  до  полных
трех дюймов.
   - Сначала мне самой надо услыхать, как ты лабаешь.
   Сомик кивнул:
   - Это можно.
   Он откинул защелки чехла и извлек блеснувший сталью ?Нэшнл?.  Из  кармана
вытащил спиленное бутылочное горлышко, и оно с вывертом село  ему  на  левый
мизинец. Сомик взял аккорд - проверить настройку  -  и  сдвинул  боттлнек  с
квинты на нону. Горлышко затанцевало там высоким протяжным воем.
   Мэвис вдруг почудился запах какой-то плесени  -  или  мха,  наверное,  но
влажность в баре изменилась совершенно точно. Она принюхалась и  оглянулась.
Пятнадцать лет ей не удавалось различить ни единого запаха.
   Сомик ухмыльнулся:
   - Дельта.
   И пустился в двенадцатитак-товый блюз: линию баса  вел  большим  пальцем,
высокие ноты визжали из-под зажима, он раскачивался на табурете, а  неоновая
вывеска пива ?Курз? над стойкой играла разными  красками,  отражаясь  в  его
лысине и очках.
   Дневные завсегдатаи оторвались от стаканов, на секунду перестали врать, а
Ловкач МакКолл даже облажался с прямым на восемь шаров за бильярдным  столом
в углу, чего раньше почти никогда не делал.
   И тут Сомик запел - сначала высоко и томительно, потом ниже и с  наждаком
в голосе:

   Одна старая хрычовка на Побережье держит бар.
   Говорю вам - эта старая хрычовка держит свой дешевый бар.
   А окажись в ее кровати -
   Она снимет и с тебя навар.

   И замолчал.
   - Ты принят, - сказала Мэвис. Из  ящика  со  льдом  она  вытянула  кувшин
белого пойла и плеснула в стакан Сомику. - За счет заведения.
   Тут дверь распахнулась, грязь, дым  и  осадок  блюза  прорезал  солнечный
свет, и внутрь вступил  Вэнс  Макнелли,  санитар  Пожарной  бригады  Хвойной
Бухты. Он громыхнул рацией о стойку и объявил всем, ни к кому в  особенности
не обращаясь:
   - Знаете чего? Пилигримша повесилась.
   По завсегдатаям прокатилась волна тихого бурчания. Сомик определил гитару
обратно в чехол и поднес ко рту стакан:
   - Ну еще бы - в этом городишке печальный денек начинается рано. Еще бы.
   - Еще бы, - эхом отозвалась Мэвис и хмыкнула, точно гиена из  нержавеющей
стали.

Вэлери Риордан

   Смертность от депрессии - пятнадцать процентов. Пятнадцать процентов всех
пациентов с сильной депрессией лишает себя жизни. Статистика. Жесткие  цифры
в очень хлипкой науке. Пятнадцать процентов. Покойников.
   Вэл Риордан повторяла про себя эти цифры с того момента, как ей  позвонил
Теофилус Кроу,  но  легче  после  того,  что  сделала  Бесс  Линдер,  ей  не
становилось. Вэл никогда не теряла  своих  пациентов.  А  у  Бесс  Линдер  и
депрессии-то никакой не было, правда? Бесс  не  попадала  в  эти  пятнадцать
процентов.
   Вэл прошла в кабинет в  задней  части  своего  дома  и  вытащила  историю
болезни Бесс Линдер, затем вернулась в гостиную и села ждать констебля Кроу.
По крайней мере, он парень местный, не шерифы из округа. И она всегда  может
упирать на конфиденциальность. Сказать по правде, у нее не было ни малейшего
понятия, чего ради Бесс Линдер  вдруг  решила  повеситься.  Встречались  они
всего один раз, да и то поговорили  лишь  полчаса.  Вэл  поставила  диагноз,
выписала рецепт и получила чек за  полный  час.  Бесс  дважды  звонила,  они
несколько минут беседовали, и Вэл отправляла  ей  счет,  округлив  время  до
следующей четверти часа.
   Время - деньги. Вэл Риордан нравились симпатичные вещи.
   Вестминстерским перезвоном залился колокольчик. Вэл вышла из  гостиной  в
отделанное мрамором фойе. В кромках стеклянных  панелей  двери  преломлялась
высокая  худая  фигура  -  Теофилус  Кроу.  Вэл  никогда  раньше  с  ним  не
встречалась, но слышала о нем. У нее лечились три его бывшие  подружки.  Она
открыла дверь.
   Констебль был в джинсах, теннисных туфлях и серой рубашке с  погончиками,
которая, должно быть, некогда служила  частью  форменного  мундира.  Он  был
чисто выбрит, длинные песочные волосы  аккуратно  собраны  сзади  в  конский
хвост.  Симпатичный  парень,  чем-то  напоминает  Икебода  Крейна  <Персонаж
новеллы Вашингтона Ирвинга  (1783-1859)  ?Легенда  о  Сонной  Лощине?>.  Вэл
догадалась, что он уже успел накуриться. Все подружки Тео рассказывали о его
привычках.
   - Доктор Риордан, - протянул он руку. - Тео Кроу.
   Они поздоровались.
   - Все зовут меня просто Вэл, -  сказала  она.  -  Приятно  познакомиться.
Входите. - И она показала в сторону гостиной.
   - И мне приятно, - ответил Тео, словно спохватившись.  -  Жаль,  что  при
таких обстоятельствах. -  Он  остановился  на  краю  мрамора,  словно  боясь
ступить на белый ковер.
   Вэл обогнула его и уселась на тахту.
   - Прошу, - показала она на стул из хепплуитского  комплекта. - Садитесь.
   Тео сел.
   - Я не очень понимаю, почему я здесь, если не считать  того,  что  Джозеф
Линдер, кажется, не знает, почему его жена так поступила.
   - Записки нет? - спросила Вэл.
   - Нет. Ничего нет. Джозеф спустился сегодня утром позавтракать и нашел ее
в столовой в петле.
   В желудке у Вэл скакнуло. До  сих  пор  она  так  и  не  нарисовала  себе
мысленной картинки смерти Бесс Линдер. Смерть  пока  была  лишь  словами  по
телефону. Она отвела от Тео взгляд и осмотрела комнату, чтобы чем-нибудь эту
картинку стереть.
   - Простите, - продолжал Тео. - Вам, должно быть, трудно. Я  просто  хотел
узнать, не говорила ли Бесс во время ваших сеансов чего-нибудь  такого,  что
дало бы нам какую-нибудь зацепку.
   Пятнадцать процентов, думала Вэл. Вслух же она произнесла:
   - Большинство самоубийц записок не оставляет. Они полностью погружаются в
свою депрессию, им уже безразлично,  что  произойдет  после  их  смерти.  Им
хочется только, чтобы боль утихла.
   Тео кивнул:
   - Так у Бесс была депрессия? Джозеф говорил, что ей, кажется, становилось
лучше.
   Вместо ответа Вэл прибегла к своему медицинскому  образованию.  На  самом
деле, диагноз Бесс она не ставила - лишь прописала то, от чего ей  наверняка
стало бы лучше.
   - Диагнозы в психиатрии не всегда бывают так точны, Тео. Бесс Линдер была
сложной пациенткой. Не нарушая конфиденциальности  взаимоотношений  врача  и
больного, могу сказать вам,  что  Бесс  страдала  от  пограничных  симптомов
навязчивого невроза. И лечила я ее именно от этого расстройства.
   Тео извлек из кармана рубашки пузырек и посмотрел на этикетку.
   - ?Золофт?. Разве это  не  антидепрессант?  Я  знаю  только  потому,  что
встречался одно время с женщиной, которая на нем сидела.
   Правильно, подумала Вэл. На самом деле, ты встречался как минимум с тремя
женщинами, которые на нем сидели.
   - ?Золофт? - это селективный ингибитор обратного захвата серотонина,  как
и ?прозак?. Его рекомендуют при ряде заболеваний.  При  навязчивых  неврозах
доза несколько выше. - Так ему,  побольше  клиники.  Завалить  спецификой  и
прочей хренотой.
   Тео потряс пузырек.
   - А с ним может быть передоза или  типа  этого?  Я  где-то  слыхал,  люди
иногда под этими колесами такие номера откалывают.
   - Не обязательно. Ингибиторы вроде ?золофта?  часто  выписывают  людям  с
глубокой  депрессией.  Пятнадцать  процентов