ел в ?вольво? и направился к своей хижине  на  границе  ранчо.  Мики
Плоцника искали по  меньшей  мере  двадцать  добровольцев.  Размах  операции
позволял ему хотя бы принять душ и переодеться - он пропах  дымом  насквозь.
Когда он выходил из машины, в ворота ранчо  медленно  вкатился  навороченный
красный джип. Сидевший  в  салоне  латинос  рассмеялся  и  отдал  Тео  честь
стволом ?калашникова?.
   Тео отвернулся и двинулся к темной хижине, жалея, что дома его  никто  не
ждет.

ОДИННАДЦАТЬ

Сомик

   Проснувшись Сомик, увидел, что по  дому  разгуливает  заляпанная  краской
женщина в одних шерстяных носках,  за  которые  заткнуты  колонковые  кисти,
раскрашивая ее икры охрой, белилами и какой-то желтоватой  зеленью.  Повсюду
стояли холсты - на мольбертах, стульях, стойках и подоконниках.  И  все  как
один - морские пейзажи. Эстелль переходила от  одного  холста  к  другому  с
палитрой в руке, яростно врисовывая что-то в волны и пляжи.
   - Вся вдохновенная проснулась, - сказал Сомик.
   Сумерки уже давно спустились - они проспали весь день. Эстелль писала при
свете пятидесяти свечей и оранжевого сияния, лившегося  из  открытой  дверцы
дровяной печи. К чертям цветопередачу, эти картины следует рассматривать при
свете камина.
   Эстелль оторвалась от холста и кистью подоткнула грудь:
   - Незавершенка. Я знала, что в них чего-то не хватает, когда  писала,  но
до сегодняшнего дня не знала, чего именно.
   Сомик подтянул штаны и без  рубашки  прошелся  среди  картин.  Все  волны
кишели хвостами и чешуей, зубами и когтями. С холстов сверкали глаза хищника
- казалось, ярче свечей, их освещавших.
   - Так ты на всех эту старушку пририсовала?
   - Это не старушка. Это он.
   - Откуда ты знаешь?
   - Знаю. - Эстелль снова отвернулась к холсту. - Чувствую.
   - Откуда ты знаешь, что оно такое?
   - Такое, разве нет? Ведь похоже?
   Сомик поскреб щетину на подбородке и задумчиво осмотрел полотно.
   - Близко. Но это не мальчик. Это старая тварь, что за нами с Хохотунчиком
кинулась, когда мы его маленького выудили.
   Эстелль оторвалась от картины и посмотрела на него.
   - Тебе сегодня играть надо?
   - Немного погодя.
   - Кофе будешь?
   Он шагнул к ней, взял у нее из рук кисть и палитру и поцеловал в лоб.
   - Вот это уж точно будет славно.
   Эстелль прошлепала в спальню и вернулась в драном кимоно.
   - Расскажи мне, Сомик. Что же там у тебя произошло?
   Он уже сидел за столом.
   - Мы, наверное, целый рекорд поставили. У меня все до сих пор саднит.
   Художница невольно улыбнулась, но не отступила:
   - Что у тебя тогда случилось, на протоке? Вы что - эту  тварь  как-то  из
воды выманили?
   - Ты что себе думаешь, женщина? Если б  я  так  мог,  думаешь,  лабал  бы
сейчас по клубам за выпивку да за процент с клиентов?
   - Скажи - что ты чувствовал, когда эта тварь из болота полезла?
   - Жуть.
   - А кроме этого?
   - А ничего кроме этого. Я все сказал. Страшно было - и всех делов.
   - А когда мы сюда вернулись вчера ночью, ты же не боялся?
   - Нет.
   - И я не боялась. Каково было тебе тогда? До того и после того,  как  оно
на вас кинулось?
   - Не так, как сейчас.
   - А сейчас как?
   - Очень клево сидеть с тобой и разговаривать.
   - Шутка ли. Мне тоже. А тогда?
   - Не дави на меня, девочка. Я тебе расскажу. Но мне через час лабать, а я
не знаю, получится или нет.
   - Почему ж нет?
   - Блюза на мне нет. Ты его согнала.
   - Могу тебя на мороз выставить без рубашки, если поможет.
   Сомик заерзал на стуле.
   - Лучше кофе, а?

История Сомика

   Вот, значит, набрали мы фору от того чудища, что нас  за  пятки  хватало,
тормознули мой ?форд? модели Т и с Хохотунчиком вместе этого сома на  заднее
сиденье стали затаскивать. А у него хвост с  одной  стороны  свешивается,  а
башка - с другой. Я ж совсем не того ожидал, на  Хохотунчике  блюза  как  не
было так и нет, зато меня запаривает. Тут я понимаю, что к  нам  пять  сотен
баксов летит, и блюза моего сразу испаряется, как и не было никогда.
   Я говорю: ?Хохотунчик, я так полагаю - надо нам это  дело  отпраздновать:
сначала вжарим как следует, а потом и кисок с Дельты мягоньких себе  нароем.
Чего скажешь??
   Старина Хохотунчик, как за ним это водится, писять на паперти не хочет и,
поскольку горбатого могила исправит, говорит мне, дескать,  денег-то  у  нас
все равно шиш с маслом, а Ида Мэй, к тому же, никаких кисок к дому ближе чем
на сто ярдов не подпускает. Но ему тоже не можется, я  ж  чувствую,  и  дело
недолгое -  скоро  мы  уже  по  проселку  пилим  к  одному  моему  знакомому
самогонщику по имени Элмор - он как раз пойло черномазому люду впаривает.
   А у этого дедуси во рту два зуба как есть осталось, хоть и белый  сам,  и
он ими скрежетать начинает, как мы к его крыльцу  подваливаем.  Раскипятился
весь, берданкой  машет,  точно  мы  у  него  змеевик  стырить  прикатили.  Я
говорю:  ?Эй,  Элмор,  старина,  как  твои  любезные  сестрица  с   женушкой
поживают??
   А он, дескать, она-то ничего себе поживает, да вот, мол, пока  мы  быстро
денег не засветим, он себе тут скоренько черножопых настреляет, нас то есть,
да к ней под бок, пока тепленькая.
   "У нас чутка не хватает,  говорю  я,  но  утром  пятьсот  долларов  точно
приплывет, так что не будешь ли ты любезным и не начислишь ли нам баночку  в
кредит?? И сомика нашего ему показываю.
   Старику просто обделаться хотелось со страху, а уж как мне хотелось, чтоб
он обделался, - не передать, чтоб от него хоть не воняло как-то иначе, но он
заместо этого только и сказал: ?До утра я жданики потеряю. Тебе банку -  мне
шмат от этого рыбы. Прямо сейчас. И не жадничай.?
   Мы с Хохотунчиком подумали чутка и скоро уже полгаллона кукурузовки  себе
заначили, а старина Элмор - он такой шмат от сомика  поволок,  что  женам  и
спиногрызам его точно б на неделю хватило от пуза. Или больше.
   Едем дальше.  Тут  эта  старая  шлюха,  Окрой  звать,  то  же  самое  нам
втюхивает: и про деньги, и про то, что нам помыться б  не  мешало  впридачу,
прежде чем мы к ее девочкам на шаг подойдем. А я ей  -  сказку  про  пятьсот
долларов. Она мне, мол, пятьсот завтра - вот и приходи завтра,  а  ежли  нам
кисок надо прямо сейчас, то ей возьми и отвали шмат того же  сомика.  Чтобы,
значит, блядве тоже сомика поесть. Ну,  думаю,  вот  сейчас  на  Хохотунчика
точно блюза спустится: он уж и говорит, дескать, чтоб сома на  сто  долларов
отдавать за одну ванну? Ну, смотри, как знаешь. И вот  он  сидит  в  машине,
ждет, пока я свои дела не сделаю, и мы дальше шпарим - куда-нибудь  на  ночь
кости кинуть до утра. А там и рыбку нашу отоварим.
   Заезжаем в какие-то кусты,  пропускаем  по  стакашке  и  уже  первый  сон
смотрим, как кто б ты думала по кустам ломится? Целая банда шпанцов с  этими
белыми простынями и  в  колпаках  острых.  И  говорит  нам:  ?Негритос,  ты,
наверно, читать не умеешь.?
   И приматывают они нас веревкой к этому сомику и  говорят:  тащи,  мол,  в
лес, мы уже там костерок запалили.
   Вот это и есть самая натуральная шугань, скажу я тебе. Я по сей  день  не
могу мимо простыни на веревке пройти, чтоб у меня все позвонки не  скрючило.
Точно знаю - тут-то нам и кранты, аж все молитвы вспомнил,  наизусть  читаю,
стараюсь, а шпанцы знай пинают меня и по зубам, и все прочее, а сами  сомика
нашего жрут, что на костре запекли.
   И тут я чую? Меня аж пинать  перестали.  Гляжу  -  Хохотунчик  в  грязище
валяется, только голову руками  прикрыл  и  одним  глазом  подбитым  в  меня
зыркает. Тоже, значит, почуял.
   А клановцы эти в чащу уставились, точно мамочку в лесу потеряли  и  ждут,
что она вот-вот из-за кустов выйдет. Рожи осклабили, половина  висюльки  уже
свои через штаны потирает. Ну, она и  вышла,  как  положено.  Здоровая,  как
паровоз, а воет так, что из ушей кровянка хлещет. И двоих с первого  прикуса
поимела.
   А мне Хохотунчику и писем писать не надо. Не успели и  вякнуть  оба,  как
ходу дали, рыбий труп обглоданный между нами болтается, поскольку  привязан,
и скачем мы с ним так аж до самой дороги. В бардачке нож надыбали, чик  -  и
на свободе, Хохотунчик модель Т с толкача заводит, я за баранкой на дроссель
жму. А из лесу такой визг и вопли, что просто  музыка,  как  клановцев  всех
подряд кушают.
   И стихло все. Только мы сопим, да Хохотунчик модель Т дрочит. Я ему  ору,
мол, быстрее давай, поскольку слышу уже, как эта тварь  по  кустам  за  нами
ломится. Тут ?форд? зафордычил, да только я ни хрена не  слышу,  потому  что
дракон этот из лесу вывалился и давай реветь. Я Хохотунчику  говорю:  садись
давай, - а он к багажнику.
   "Ты ч„ делаешь??
   "Пятьсот долларов, ? - говорит.
   И вижу я - швыряет сомика нам на заднее  сиденье.  От  этой  вонючки  уже
ничего, кроме башки-то не осталось, вот Хохотунчик эту башку  отдельную  сам
берет и швыряет. И на подножку уже прыгает, я гляжу - а его прямо в  воздухе
хвать. И нету. И зубы эти в меня целят, чтоб, значит, второй раз цапнуть. Но
тут я уж как дал по газам.
   А Хохотунчика нет. Нет Хохотунчика.
   На следующий день я этого белого нашел, который пятьсот баксов  за  рыбку
обещал, а он смотрит на голову и хохочет надо мной. Я ему говорю: я  лучшего
друга потерял за эту рыбу, так что давай мне эти чертовы деньги  быстрее.  А
он ржет и говорит только: вали отсюда. И я его побил.
   А голову потом в суд с собой притащил, да какая  им  разница.  Судья  мне
полгода  впаял  -  что  белого  человека  побил  и  все  такое.  А  приставу
говорит: ?Уведи, мол, этого Сомика.?
   С тех пор и прозвали  меня  Сомиком.  Я  эту  историю  больше  никому  не
рассказываю, а имя вот осталось. И с тех пор блюза  на  мне  виснет,  да  уж
теперь ничего не попишешь. К тому времени, как я из каталажки вышел, Ида Мэй
уж от горя померла, и друзей в живых у меня ни одного не осталось. С тех пор
так по дорогам и мытарюсь.
   А эта тварь на пляже - она точно так же ревела. Она, видать, меня ищет.

Сомик

   - Это он, - сказала Эстелль. Просто не знала, что еще тут можно сказать.
   - Откуда знаешь?
   - Знаю. - Она взяла его за руку. - Жалко, что так с другом твоим вышло.
   - Я ж просто хотел на него блюза напустить, чтоб нам с ним пластинок себе
записать.
   Они немного просто посидели за столом, держась за руки. У Сомика  кофе  в
чашке давно остыл. Эстелль прокручивала историю у себя в голове: ей стало  и
легче, и страшнее от того, что тени на ее картинах обрели наконец очертания.
История Сомика, сколько б фантастической она ни была, почему-то казалась  ей
знакомой.
   - Сомик, а ты читал такую книгу Эрнеста Хемингуэя - ?Старик и море??
   - Этот тот мальчонка, что про быков с рыбалками пишет? Я  его  как-то  на
Флориде встречал. А что?
   - Ты Хемингуэя встречал?
   - Ну, да только этот сукин сын мне тоже не поверил. Говорит, рыбу  ловить
люблю, а тебе не верю. А чего спрашиваешь?
   - Да просто так. Если эта тварь людей глотает, как ты думаешь - может, на
нее заявить?
   - Я людям про это чудище уже пятьдесят  лет  рассказываю,  и  мне  покуда
никто не поверил. Все говорят, что я самый большой врун,  которые  только  в
Дельте заводятся. Если б не такая слава, я б  себе  давно  уже  большой  дом
отгрохал и пачку пластинок нарезал. Заяви про  такое  законникам,  так  тебя
вмиг чокнутой из Хвойной Бухты определят.
   - У нас уже одна чокнутая есть.
   - Ну а так никого, кроме меня, больше не слопают. А если  я  этот  сейшен
залажаю, потому как все решат, что у меня тараканы в голове, то потом просто
дальше двину. Понимаешь?
   Эстелль взяла чашку Сомика со стола и поставила в раковину.
   - Ты лучше собирайся давай - тебе играть пора.

ДВЕНАДЦАТЬ

Молли

   Чтобы отвлечься от дракона по соседству, Молли  облачилась  в  треники  и
решила прибраться в трейлере. Хватило ее лишь на то, чтобы рассортировать по
трем черным пластиковым мешкам остатки мусорного провианта. Она совсем  было
решилась  собрать  пылесосом  с  ковра  коллекцию  мокричных  трупиков,   но
допустила ошибку -  жидкостью  для  мойки  окон  протерла  телевизор.  Видик
воспроизводил  ?Чужеземную  Сталь:  Месть  Кендры?,  и  когда  капельки   из
пульверизатора достигли экрана, светящиеся точки увеличились в  размерах,  и
вся картинка стала напоминать произведение  импрессионистов  -  какой-нибудь
?Воскресный полдень на острове Больших Малюток-Воительниц? Сера.
   Молли затормозила дармовую сцену в душе. (В первых пяти минутах  всех  ее
фильмов обязательно присутствовала сцена в душе - несмотря на то, что Кендра
жила  на  планете,  почти  совершенно  лишенной  воды.  Чтобы  покончить   с
несуразицей, одному молодому режиссеру пришла в голову блестящая мысль  -  в
сцене под душем использовать ?антирадиоактивную пену?, и пять часов на Молли
из-за камеры дули из пылесоса  обмылками  взбитого  стирального  порошка.  В
конце концов, весь остальной  фильм  ей  пришлось  доигрывать  в  бедуинском
бурнусе - такая сыпь выступила у нее по всему телу.)
   - Художественный фильм, - говорила Молли, сидя на полу перед  телевизором
и в пятидесятый раз опрыскивая экран из пуверизатора. - В те дни я могла  бы
стать парижской фотомоделью.
   - Фиг бы что у тебя вышло, - возразил закадровый  голос.  Он  по-прежнему
тусовался где-то рядом. - Слишком костлявая. А  в  те  годы  любили  курочек
пожирнее.
   - Я не с тобой разговариваю.
   - Ты уже истратила полбутылки ?виндекса? на свое маленькое путешествие  в
Париж.
   - Это недорого,  -  ответила  Молли.  Но  все  равно  встала  и  взяла  с
телевизора два полузабытых стакана. Она  собиралась  отнести  их  на  кухню,
когда в дверь позвонили.
   Открыла она, зажав стаканы в одной руке. На ступеньках стояли две барышни
в платьях, на высоких каблуках и с прическами, зацементированными лаком  для
волос. Обеим чуть за  тридцать,  блондинки,  с  улыбками,  выдававшими  либо
крайнее  лицемерие,  либо  злоупотребление  наркотиками.  Молли  не   смогла
определить, что именно.
   - ?Эйвон?? - спросила она.
   - Нет, - хихикнув,  ответила  передняя  блондинка.  -  Меня  зовут  Мардж
Уитфилд, а это - Кэти Маршалл. Мы из ?Коалиции  за  нравственное  общество?.
Нам бы хотелось поговорить с вами о нашей кампании  за  введение  в  средних
школах обязательной молитвы. Надеемся, что не очень  помешали  вам.  -  Кэти
была в розовом, Мардж - в пастельно-голубом.
   -  А  я  -  Молли  Мичон.  Я  тут  просто   уборку   затеяла.   -   Молли
продемонстрировала стаканы. - Заходите.
   Барышни шагнули внутрь и остановились в дверях. Молли понесла стаканы  на
кухню.
   - Знаете, - сказала она, - интересная вещь. Если  в  один  стакан  налить
диетической кока-колы, а в другой - обычной, и дать им  постоять...  ой,  ну
полгода от силы, а потом вернуться и  посмотреть,  то  в  том,  где  обычная
кока-кола, растут всякие зеленые штуки, а вот диетическая стоит  совсем  как
новенькая.
   Молли вернулась в комнату.
   - Вам налить чего-нибудь выпить?
   - Нет, спасибо, - механическим голосом андроида  ответила  Мардж.  Они  с
Кэти не отрывали глаз от стоп-кадра мокрой и голой Молли  на  экране.  Молли
порхнула мимо и выключила телевизор.
   - Извините, это один  художественный  фильм,  в  котором  я  снималась  в
Париже, когда была моложе. Вы не присядете?
   Барышни, сжав колени так, что между ними можно было сокрушить в пыль пару
алмазов, уселись рядком на облезлую тахту.
   - Мне  нравится  ваш  освежитель  воздуха,  -  вымолвила  Кэйт,  стараясь
выкарабкаться из охватившего ее ужаса. - Такой свежестью веет.
   - Спасибо, это ?виндекс?.
   - Какая милая идея, - высказалась Мардж.
   Это хорошо, подумала Молли. Нормальные люди. Если я удержу себя  в  руках
перед такой вот парочкой нормальных людей, то со мной все будет  в  порядке.
Хорошая практика. Она уселась на пол перед ними.
   - Так, значит, ваше имя - Мардж?  Такое  имя  теперь  встречается  редко,
разве  что  в  рекламе  моющих  средств.  Ваши  родители   любили   смотреть
телевизор?
   Мардж хихикнула:
   - Это сокращенное Маргарет, разумеется. Меня так назвали в честь бабушки.
   Вмешалась Кэти:
   - Молли, нас очень беспокоит то, что  образование  наших  детей  проходит
совершенно без всякого духовного наставления. Наша Коалиция собирает подписи
за введение в школах обязательной молитвы.
   - Здорово, - ответила Молли. - Так вы, значит, у нас в городе  новенькие,
да?
   - Ну...  да,  мы  совсем  недавно  перехали  сюда  вместе  с  мужьями  из
Лос-Анджелеса. Просто в маленьком городке лучше растить детей,  как  вы  без
сомнения знаете.
   - Точно, - согласилась Молли. Они понятия не  имели,  кто  она  такая.  -
Именно поэтому я и привезла сюда своего Стиви. - Стиви звали золотую  рыбку,
скончавшуюся во время одной из ее  длительных  отлучек  в  окружной  дурдом.
Сейчас Стиви жил в целлофановом мешочке у нее в морозильнике и  всякий  раз,
когда она доставала лед, одарял ее ледяным взглядом.
   - А сколько вашему Стиви?
   - Э-э... лет семь или восемь. Иногда я путаюсь - такие трудные были роды.
   - На год моложе моей Тиффани, - сказала Мардж.
   - Ну, он у меня немножко недоразвитый.
   - А ваш муж...
   - Умер.
   - Ой, простите, - сказала Кэйт.
   - Чего извиняться, не вы ж его, наверное, убили.
   - В любом случае, - продолжала Кэйт, - нам  бы  очень  хотелось  получить
вашу подпись, чтобы отослать ходатайство в сенат  штата.  Матери-одиночки  -
важная составляющая нашей кампании. Помимо этого, мы собираем  пожертвования
на  внесение  в  Конституцию  соответствующей  поправки.  -  Она  изобразила
смущенную улыбку. - Богоугодным делам тоже нужны фонды.
   - Я живу в трейлере, - сказала Молли.
   -  Мы  понимаем,  -  ответила  Мардж.  -  Финансы  -  трудное  дело   для
матери-одиночки. Но ваша подпись для богоугодного дела так же важна.
   - Но я живу в трейлере. А Бог трейлеры терпеть не может.
   - Прошу прощения?
   - Он их сжигает, вымораживает, сносит торнадо. Бог трейлеры ненавидит. Вы
уверены, что я не нанесу вреда вашему богоугодному делу?
   Кэти захихикала:
   - Ох, миссис Мичон, не говорите глупостей. Вот только на прошлой неделе я
прочла в газете, что торнадо поднял в воздух трейлер одной  женщины,  пронес
милю и опустил на землю. И женщина спаслась. Она  говорила  потом,  что  все
время молилась, и Господь ее выручил. Видите?
   - А кто тогда с самого начала торнадо на нее наслал?
   Пастельные барышни заерзали по тахте. Первой открыла рот голубая:
   - Нам бы очень хотелось, чтобы  вы  посетили  наши  занятия  по  изучению
Библии, где мы могли бы этот вопрос  обсудить,  но  сейчас  нам  нужно  идти
дальше. Вы не  откажетесь  подписать  наше  ходатайство?  -  Из  гигантского
ридикюля она извлекла планшет и вместе с ручкой протянула Молли.
   - Значит, если у вас все получится, детишки смогут в школе молиться?
   - Ну, конечно же, - просияла Мардж.
   - Значит, мусульманские детишки смогут семь раз на дню, или сколько у них
там, оборачиваться к Мекке, и это не повлияет на их оценки?
   Голубая и розовая пастели переглянулись.
   - Миссис Мичон, Америка - христианская страна.
   Но Молли не хотелось, чтобы ее приняли за легкую добычу.  Она  -  женщина
толковая.
   - А детишкам других  вероисповеданий  ведь  тоже  можно  будет  молиться,
правда?
   - Наверное, - ответила Кэти. - Про себя.
   - О, это хорошо, - сказала Молли и поставила свою подпись. - Потому что я
знаю,  что  Стиви  обязательно  переведут  в  группу,  где  читают  ?Красных
Ястребов?, если он принесет цыпленка в жертву Богу Червей Виготу, да  только
ему учительница не дает. - Зачем я это говорю? Зачем я это сказала?  А  что,
если они спросят, где Стиви?
   - Миссис Мичон!
   - А? Он принесет жертву на переменке, - продолжала Молли.  -  Урокам  это
совсем не помешает.
   - Мы работаем здесь во имя Единственного Истинного Господа, миссис Мичон.
Коалиция - не межрелигиозная организация. Я уверена,  что  если  бы  на  вас
снизошла благодать Его духа, вы бы таких с