больных  депрессией  совершают
самоубийство. - Ну все, проболталась. - Антидепрессанты  -  это  инструмент,
такой же, как сеансы устной терапии, и психиатры пользуются им, чтобы помочь
своим пациентам. А иногда инструменты не работают. Как и в любом  лечении  -
треть идет на поправку, трети становится хуже, треть остается без изменений.
Антидепрессанты - не панацея. - Но ты сама относишься к ним как  к  средству
от всего, не так ли, Вэл?
   - Но вы же сами сказали, что у Бесс Линдер был навязчивый  невроз,  а  не
депрессия?
   - Констебль, у вас когда-нибудь было так, что одновременно болел живот  и
текло из носа?
   - Так вы утверждаете, что депрессия у нее все-таки была?
   - Да, у нее была депрессия вместе с навязчивым неврозом.
   - И дело здесь не в лекарствах?
   - Буду с вами до конца откровенной - я даже не знаю,  принимала  она  его
или нет. Вы считали таблетки?
   - Э-э, нет.
   - Пациенты не всегда пьют лекарство. А с ингибиторами кровь на анализ  мы
не берем.
   - Ладно, - сказал Тео. - Наверное, мы все узнаем после вскрытия.
   В мозгу Вэл промелькнула еще одна  кошмарная  картинка:  Бесс  Линдер  на
разделочном столе. Кишки медицины всегда были для Вэл чересчур. Она встала.
   - Мне бы хотелось оказаться  для  вас  более  полезной,  но,  сказать  по
правде, Бесс Линдер никогда не давала мне повода  считать  ее  потенциальной
самоубийцей. - Вот это, по крайней мере, правда.
   Тео понял намек и тоже поднялся.
   - Ну что ж, спасибо. Простите, что побеспокоил. Если у  вас  есть  что...
понимаете, что-нибудь, что я мог бы передать Джозефу, от чего ему  стало  бы
легче...
   - Извините. Это все, что  я  знаю.  -  Пятнадцать  процентов.  Пятнадцать
процентов.
   Она проводила его до двери.
   Прежде, чем уйти, Тео повернулся:
   - И вот еще что. Молли Мичон - тоже ваша пациентка, верно?
   - Да. На самом деле, она - пациентка окружной больницы, но я  согласилась
лечить ее по сниженным расценкам, потому что больница далеко.
   - Было бы лучше, если бы вы ее посмотрели. Сегодня утром в ?Пене Дна? она
напала на одного парня.
   - Она сейчас в окружной?
   - Нет, я отвез Молли домой. Она успокоилась.
   - Спасибо, констебль. Я ей позвоню.
   - Ну, тогда... я пойду.
   - Констебль, - окликнула его она. - Эти таблетки, что у вас... ?Золофт? -
не развлекательный наркотик.
   Тео споткнулся на ступеньках, но быстро взял себя в руки.
   - Верно, доктор, я  и  сам  это  понял,  когда  увидел  труп,  висящий  в
столовой. Я постараюсь не съесть вещественное доказательство.
   - До свидания, - сказала Вэл. Она закрыла за  ним  дверь  и  разрыдалась.
Пятнадцать процентов. В Хвойной  Бухте  у  нее  пятнадцать  сотен  пациентов
принимают тот или иной антидепрессант. Пятнадцать  процентов  -  это  больше
двухсот покойников. Такого допустить она не может. Она  не  даст  больше  ни
одному своему больному умереть из-за ее неучастия. Если их не  могут  спасти
антидепрессанты, то это, похоже, придется делать ей.

ТРИ

Тео

   Теофилус Кроу писал плохие верлибры и играл на ручном  барабанчике,  сидя
на скале у океана. Он умел воспроизвести  шестнадцать  гитарных  аккордов  и
знал от начала до конца пять песен Боба Дилана, а  когда  нужно  было  взять
последний аккорд, Тео разбодяживал его  до  вязкого  жужжания.  Он  пробовал
заниматься живописью, скульптурой и гончарным ремеслом, и даже  сыграл  роль
второго плана в постановке ?Мышьяка и старых  кружев?  <Пьеса  американского
драматурга Джозефа Кессельринга (1941), впоследствии  -  популярная  комедия
голливудского режиссера  Фрэнка  Капры  с  Кэри  Грантом  в  главной  роли>,
возобновленной Малым театром  Хвойной  Бухты.  Во  всех  этих  стараниях  он
переживал  стремительный  взлет   к   посредственности   и   бросал   каждое
предприятие, не успев от смущения  возненавидеть  себя  до  конца.  Тео  был
проклят душой художника и полным  отсутствием  таланта.  Неистовая  тоска  и
вдохновение у него имелись, а творческих средств не было.
   Если Тео в чем-то и преуспевал, то в сопереживании. Казалось,  он  всегда
может понять чью-то точку зрения, какой бы особенной или запредельной она ни
была, и, в свою очередь, - донести ее до окружающих сжато и  ясно,  что  ему
редко удавалось при  выражении  собственных  мыслей.  Тео  был  прирожденным
посредником,  миротворцем  -  именно  благодаря  этому  таланту   прекращать
многочисленные драки в салуне ?Пена Дна? его и  выбрали  констеблем.  И  еще
благодаря недвусмысленной поддержке шерифа Джона Б„ртона.
   Б„ртон был жестким политиканом правого крыла и умел разглагольствовать  о
законе и порядке (с упором на порядок) и на завтраке с  ротарианцами,  и  на
обеде с ?Национальной Стрелковой Ассоциацией?, и на ужине с ?Матерями против
нетрезвых водителей?. При этом Б„ртон поглощал иссушенных  банкетных  цыплят
так, точно для него они были манной  небесной.  Он  носил  дорогие  костюмы,
золотой ?Ролекс? и водил жемчужно-черный ?эльдорадо?, сиявший, как  звездная
ночь на колесах  (благодаря  лихорадочному  вниманию  работяг  из  окружного
гаража и обильным слоям автомобильного лака). Б„ртон служил  шерифом  округа
Сан-Хуниперо шестнадцать лет, и за это время уровень преступности  неуклонно
снижался до тех пор, пока не стал на голову населения самым низким  во  всей
Калифорнии.  Его  поддержка  Теофилуса   Кроу   -   человека   без   всякого
правоохранительного  опыта  -  явилась  настоящим  сюрпризом  для  населения
Хвойной Бухты, особенно  если  учесть,  что  оппонентом  Тео  был  отставной
лос-анжелесский  полицейский  с  богатым   наградным   иконостасом.   Однако
население Хвойной Бухты не знало, что шериф Б„ртон не просто поддерживал Тео
- он с самого начала вынудил его баллотироваться вообще.
   Теофилус Кроу был спокойным человеком, да и у шерифа Б„ртона имелись свои
причины, чтобы крохотный Северный район Хвойной Бухты не смел даже  пикнуть.
Поэтому когда Тео вошел в  свою  двухкомнатную  хижину,  его  совершенно  не
удивила красная семерка,  мигавшая  на  автоответчике.  Он  нажал  кнопку  и
выслушал  помощника  Б„ртона,   настоятельно   просившего   Тео   немедленно
перезвонить, - и так семь раз. Б„ртон никогда не звонил про сотовому.
   Домой Тео зашел, чтобы принять душ и обдумать разговор с Вэл Риордан. То,
что она лечила по крайней мере трех его бывших подружек, беспокоило Тео. Ему
хотелось вычислить, что же именно они ей  рассказали.  Наверняка  упоминали,
что он время от времени балдеет. Но как и любого другого мужчину,  волновало
его другое: что они могли ляпнуть про  его  сексуальные  способности  -  вот
вопрос. Его почему-то  не  заботило,  что  Вэл  Риордан  будет  считать  его
неудачником и конченным наркоманом, а вот если она решит, что он  никуда  не
годен в койке, - это беда. Ему  хотелось  рассмотреть  со  всех  сторон  все
возможности, усилием мысли отогнать паранойю,  но  вместо  этого  он  набрал
личный номер шерифа. Соединили сразу же.
   - Что с тобой, к чертям собачьим, такое, Кроу? Совсем обдолбался?
   - Не больше обычного, - ответил Тео. - А в чем дело?
   -  А  дело  в  том,  что  ты  изъял  с  места  преступления  вещественное
доказательство.
   - Правда? - Беседы с шерифом моментально высасывали из Тео всю энергию. -
Какое доказательство? С какого места?
   - Пилюли, Кроу. Муж самоубийцы сообщил, что таблетки ты забрал с собой. Я
хочу, чтобы они вернулись на место через десять минут.  Я  хочу,  чтобы  мои
люди свалили оттуда через полчаса. Судмедэксперт днем проведет вскрытие, и к
ужину чтобы дело было  закрыто,  ясно?  Заурядное  самоубийство.  Только  на
страницу некрологов. Никаких новостей. Ты понимаешь?
   - Я просто проверял у ее психиатра, в каком она была состоянии.  Не  было
ли суицидальных признаков.
   - Кроу, ты должен бороться с соблазном изображать из себя  следователя  и
делать  вид,  что  ты  служишь  в  правоохранительных  органах.   Эта   баба
повесилась. У нее была депрессия, и она решила покончить со всем разом.  Муж
ей не изменял, денежных мотивов не было, а  мамочка  и  папочка  никогда  не
ссорились.
   - Они что - допрашивали детей?
   - Конечно, они допрашивали детей. Они же детективы. Они ведут  следствие.
Теперь давай скоренько гони к ним, и пусть катятся из  Северного  района.  Я
прислал бы к тебе за таблетками, но мне не  хочется,  чтобы  они  обнаружили
твой триумфальный садик. Я не прав?
   - Уже иду, - ответил Тео.
   - И чтобы я слышал об этом в последний раз. - Б„ртон повесил трубку.
   Тео тоже повесил трубку и  закрыл  глаза,  превратившись  в  человеческий
пудинг, размазанный по пластиковому креслу.
   Сорок один год, а он до сих пор живет, точно студент. Его  книги  свалены
стопками на полках из досок и кирпичей,  кровать  вытаскивается  из  дивана,
холодильник пуст, если  не  считать  позеленевшего  ломтика  пиццы,  а  весь
участок вокруг зарос  сорняками  и  колючками.  За  хижиной,  в  самой  гуще
ежевичных колючек стоит его триумфальный садик:  десять  раскидистых  кустов
конопли с клейкими макухами, ароматными, как  скунсы  и  специи.  И  дня  не
проходило, чтобы ему не хотелось взрыхлить или стерилизовать под ними почву.
Не проходило и дня, когда бы он не продирался сквозь колючки  и  любовно  не
собирал бы урожай липкой зелени, способной поддерживать его весь день.
   Исследователи утверждают, что  марихуана  вызывает  лишь  психологическое
привыкание. Все их отчеты Тео читал. Там мимоходом упоминались только ночное
потоотделение и ментальные паучки отвыкания - так, словно они  не  противнее
укола от столбняка. Но Тео пытался  бросить.  За  одну  ночь  он  выжал  три
простыни и, стараясь отвлечься, мерял шагами хижину, пока не понял, что  его
голова сейчас взорвется.  После  чего  сдался,  втянул  в  себя  пряный  дым
?Трусишки Пита? - и только тогда обрел сон и покой. Исследователи, очевидно,
этого не понимали - зато понимал шериф Б„ртон. Слабость Тео он понимал очень
хорошо и держал ее над головой констебля, как пресловутый дамоклов меч.  То,
что у Б„ртона была собственная ахиллесова пята, от разоблачения  которой  он
мог бы потерять гораздо больше, едва ли имело значение. По логике вещей, это
Тео держал его на поводке, но эмоционально Б„ртон  оставался  на  высоте.  В
гляделках Тео всегда мигал первым.
   Он схватил ?Трусишку Пита?  с  кофейного  столика,  которым  служил  ящик
из-под апельсинов, и ринулся к двери - возвращать таблетки  Бесс  Линдер  на
место преступления.

Вэлери

   Доктор Вэлери Риордан сидела за  столом  и  рассматривала  символы  своей
жизни: крошечные цифровые часики - на  них  она  исподтишка  поглядывала  во
время сеансов терапии; золоченый письменный прибор ?Монблан?, из  нефритовой
подставки  которого  карандаши  топорщились  усиками  жука-листоеда;   набор
книжных подставок, изображающих Фрейда  и  Юнга,  которые  обнимают  кожаные
переплеты ?Психологии бессознательного?, ?Диагностического и статистического
справочника  умственных  расстройств  (ДСС-IV)?,  ?Интерпретации   снов?   и
?Настолького  справочника  терапевта?;  и  гипсовый  бюст   Гиппократа,   из
основания  которого  вытягивались  листочки  клейкой  бумаги  для   заметок.
Гиппократ, этот лукавый грек, превративший медицину из магии в науку.  Автор
знаменитой клятвы - Вэл дала ее  двадцать  лет  назад  в  Анн-Арборе,  когда
закончила мединститут: Я направлю режим больных  к  их  выгоде  сообразно  с
моими силами и моим разумением, воздерживаясь от причинения всякого вреда  и
несправедливости. Я не дам никому просимого у меня смертельного  средства  и
не покажу пути для подобного замысла.
   Клятва казалась тогда  такой  глупой,  такой  устаревшей.  Какой  врач  в
здравом уме станет предлагать больному яд?
   Чисто и непорочно буду я проводить свою жизнь и свое искусство.
   Тогда все казалось таким очевидным, таким простым. Теперь  она  проводила
свою жизнь и свое искусство  под  охраной  изготовленной  на  заказ  системы
сигнализации и 9-миллиметрового ?глока? в ночной тумбочке.
   Я ни в коем случае не буду делать сечения у страдающих каменной болезнью,
предоставив это людям, занимающимся этим делом.
   С этой частью клятвы у  Вэл  проблем  никогда  не  было.  Она  испытывала
отвращение к ножу. И психиатрией-то  занялась  из-за  того,  что  с  грязной
медициной справиться не могла. Ее отца-хирурга это лишь мягко  разочаровало.
По крайней мере, она станет врачом - ну, почти. Интернатуру и ординатуру она
проходила в реабилитационном центре ?Восход?,  где  кинозвезд  и  рок-идолов
обучали ответственности, заставляя самостоятельно заправлять постели, а  Вэл
раздавала  ?валиум?,  точно  стюардесса  -  орешки.  В  одном  крыле  центра
располагались  торчки,  в  другом  -  случаи   расстройства   питания.   Она
предпочитала последних.
   - Ты не жил по-настоящему, если не вливал в супермодель минестроне  через
трубочку, - говорила она отцу.
   В какой бы дом я ни вошел, я войду туда для пользы больного, будучи далек
от всего намеренного, несправедливого и пагубного, особенно от любовных  дел
с женщинами и мужчинами, свободными и рабами.
   Ну, воздержание от любовных дел - это еще куда ни шло,  правда?  Секса  у
нее не было с тех пор, как Ричард бросил ее пять лет назад. Бюст  Гиппократа
он подарил ей в шутку, как он сказал, но она  все  равно  поставила  его  на
стол. За год до этого она вручила ему статуэтку слепой богини  Правосудия  в
поясе с подвязками и в ажурных чулках - чтобы водрузил  у  себя  в  конторе.
Ричард и привез Вэл  в  эту  деревню,  отказавшись  от  предложений  крупных
юридических фирм, чтобы осуществить свою мечту и  стать  сельским  стряпчим,
чей ежедневный список дел включал бы разногласия об отцовстве поросенка  или
случайные   пенсионные   споры.   Ему   хотелось   быть   Аттикусом   Финчем
<Герой-адвокат из романа Харпер Ли ?Убить  пересмешника?  (1957)>,  Болваном
Уилсоном <Герой одноименного  романа  Марка  Твена  (1894)>,  героем  Джимми
Стюарта  или  Генри  Фонды,  которому  платят  свежими  буханками  хлеба   и
корзинками авокадо. Что ж, этот пункт ему удался: большую часть их  семейной
жизни единственный доход им приносила практика Вэл. Если б они действительно
развелись, алименты пришлось бы платить ей.
   Вот уж точно сельский стряпчий. Он бросил ее и  отправился  в  Сакраменто
лоббировать  Калифорнийскую  береговую   комиссию   от   имени   консорциума
строителей гольф-клубов. В его обязанности  входило  убедить  комиссию,  что
морским выдрам и слонам осталась в жизни единственная  радость  -  смотреть,
как японские бизнесмены срезают  фирменные  мячи  прямо  в  Тихий  океан,  а
природе  просто  необходим  один  сплошной  фарватер  от  Санта-Барбары   до
Сан-Франциско, может быть - с песчаными ловушками в дюнах Писмо и Кармел. Он
носил карманные часы, подумать только, - на  золотой  цепочке  с  нефритовым
брелком в виде вымирающего коричневого пеликана. Теперь он играл  свою  роль
мудрого сельского стряпчего в кресле-качалке на веранде  и  попутно  огребал
больше двухсот пятидесяти штук в год. Ричард жил с одной из своих  секретарш
- серьезной волоокой выпускницей Стэнфорда с с„рферской стрижкой и  фигурой,
казавшейся насмешкой над силой земного притяжения. Он познакомил Вэл  с  нею
(Эшли,  Бри  или  Джордан),  и  все  было  в   духе   ?ах-мы-такие-взрослые,
ах-как-это-мило?, а позже, позвонив ему уладить какой-то вопрос с  налогами,
Вэл спросила:
   - Так как ты выбираешь кандидаток, Ричард? Кто первой с  подсоса  заведет
твой ?лексус??
   -  Наверное,  нам  стоит  подумать  о  том,  чтобы  сделать  наш   развод
официальным, - ответил на это Ричард.
   Вэл бросила трубку.  Если  у  нее  не  получилась  счастливая  семья,  то
получится все остальное. Все без исключения.  Так  и  началась  ее  политика
вращающихся дверей  -  бесконечная  суета  с  назначением  сеансов  терапии,
соответствующих медикаментов и покупками одежды и антиквариата.
   Гиппократ злобно взирал на нее со стола.
   - Я не  причиняла  намеренного  вреда,  -  сказала  Вэл.  -  Я  причиняла
ненамеренный,  старый  ты  козел.  Пятнадцать  процентов  всех  депрессивных
совершают самоубийства, лечи не лечи.
   Что бы при лечении - а также и без лечения - я ни увидел или  ни  услышал
касательно жизни людской из того, что не следует  когда-либо  разглашать,  я
умолчу о том, считая подобные вещи священной тайной.
   - Священная тайна или не причинять вреда? - спросила Вэл,  с  содроганием
видя перед собой повисшее тело Бесс Линдер. - Что из двух?
   Гиппократ сидел на своих липучках и помалкивал. Виновна ли она  в  смерти
Бесс  Линдер?  Если  бы  она  поговорила  с  Бесс,  а  не   сажала   ее   на
антидепрессанты - спасло бы это ее или нет? Возможно - но так же возможно  и
то, что, придерживайся она своей политики ?каждой проблеме -  по  таблетке?,
умер бы кто-нибудь другой. Рисковать она не могла. Если устная терапия, а не
лекарства может спасти хоть одну жизнь, стоит попробовать.
   Вэл  схватила  трубку  и  нажала  кнопку  автонабора,  соединявшую  ее  с
единственной в городе аптекой - ?Лекарства и подарки Хвойной Бухты?.
   Ответил кто-то из продавцов. Вэл попросила Уинстона Краусса,  фармацевта.
Уинстон был одним из ее пациентов. Пятьдесят три  года,  неженат,  весит  на
восемьдесят фунтов больше, чем следует. Его  священной  тайной,  которой  он
поделился с Вэл на одном из сеансов,  было  противоестественное  влечение  к
морским млекопитающим, в частности - к  дельфинам.  Он  признался,  что  ему
никогда не удавалось посмотреть ?Флиппер? без эрекции, а от обилия заученных
наизусть программ Жака Кусто  его  бросало  в  жар  от  одного  французского
акцента. У него хранился анатомически точный надувной  дельфинчик,  которого
он по ночам насиловал в ванне. Вэл излечила его от  пристрастия  разгуливать
по дому в маске с трубкой для подводного плавания, поэтому красная мозоль от
резинки по периметру физиономии Уинстона постепенно исчезла, но дельфина  он
употреблял каждую ночь, а признавался в этом Вэл ежемесячно.
   - Уинстон, это Вэл Риордан. Окажи мне услугу.
   - Конечно, доктор Вэл. Доставить что-то  Молли?  Я  слыхал,  она  сегодня
утром в ?Пене?  сорвалась.  -  Слухи  путешествовали  по  Хвойной  Бухте  со
скоростью света.
   - Нет, Уинстон. Ты  знаешь  эту  компанию,  которая  выпускает  пустышки,
похожие на все, что пожелаешь? Мы пользовались ими в  колледже.  Мне  нужно,
чтобы  ты  заказал  плацебо  всех  антидепрессантов,  которые  я  выписываю:
?прозак?, ?золофт?, ?серзон?, ?эффексор?, всю кучу  и  все  дозы.  Заказывай
большие партии.
   - Я не понимаю, Вэл, - для чего?
   Вэл прочистила горло.
   - Я хочу, чтобы ты отоваривал все мои рецепты этими пустышками.
   - Ты шутишь.
   - Я не шучу, Уинстон. С сегодняшнего дня ни один  из  моих  пациентов  не
должен получать настоящих медикаментов. Ни один.
   - Ты какой-то эксперимент ставишь? Контрольная группа или что?
   - Или что.
   - И ты хочешь, чтобы я брал с них обычную цену?
   - Разумеется. Наш старый  уговор.  -  Вэл  получала  от  аптеки  двадцать
процентов. Работать она  теперь  собиралась  гораздо  больше  и  заслуживала
вознаграждения.
   Уинстон примолк. Она слышала, как он проходит через  стеклянную  дверь  в
задние комнаты аптеки. Наконец он заговорил:
   - Я не могу этого сделать, Вэл. Это неэтично. Я могу  потерять  лицензию,
сесть в тюрьму.
   Вэл очень надеялась, что когда-нибудь дойдет и до этого.
   - Уинстон, ты это сделаешь. Сделаешь, потому что иначе  ?Газетт?  Хвойной
Бухты опубликует на первой полосе, что ты - рыбо„б.
   - Это незаконно. Ты не можешь разглашать то, что я рассказывал  тебе  при
лечении.
   - Давай ты мне не будешь рассказывать о том, что  незаконно,  Уинстон.  Я
замужем за юристом.
   - Мне очень не хочется этого делать, Вэл. Ты что - не можешь послать их в
Сан-Хуниперо? Я мог бы говорить им, что не могу больше  доставать  им  такие
таблетки.
   - Но тут ничего не выйдет, прав