╤ЄЁрэшЎ√: -
1 -
2 -
3 -
4 -
5 -
6 -
7 -
8 -
9 -
10 -
11 -
12 -
13 -
14 -
15 -
16 -
17 -
18 -
19 -
20 -
21 -
22 -
23 -
24 -
25 -
26 -
росами человечества,
неполноценными австралийцами, людьми, которых надо остерегаться.
- Парни не хотят работать, предпочитают бездельничать. Того и гляди,
стащат у тебя овцу, яблоки, курицу или хлеб...
- Плачу тебе фунт в неделю, спать будешь в сарае. От фермы до города
десять миль. Начинаем дойку в пять утра, работаем дотемна все семь дней в
неделю. Хочешь - бери, не хочешь - до свидания!
Кое-кто из "хобо" соглашался на такие условия, но потрескавшиеся руки,
измазанные навозом штаны, и за все это какая-нибудь пара гиней в кармане
озлобляли их, - они бросали работу и уходили обратно в город, и даже по их
походке было видно, что они потерпели поражение.
Молодой человек, который приближался ко мне по берегу реки, вероятно,
все это пережил, - так, во всяком случае, мне показалось.
Подойдя к машине, он приветствовал меня такими словами:
- Все печатаешь? Выстукиваешь письмецо банку, чтоб тебя там не ждали?
- Бежать-то мы оба с тобой бежим, - сказал я. - Да только не от банков.
Тебя кто гонит?
- Меня-то? Главным образом фараоны, - рассмеялся он.
Внезапно он переменил тон, на его лице появилось жалобное выражение; он
пододвинулся к окну машины и протянул руку:
- Послушай, - сказал он. - Я без работы, и у меня во рту...
- Ладно, ладно, знаю, - перебил я. - Думаешь разжиться монетой? Но ведь
здесь нет девушки, разжалобить некого, так что ничего не выйдет. Достань-ка
лучше из багажника мой ящик с провизией, и закусим.
- Мне так и показалось, что ты сразу клюнешь, - улыбнулся он, когда я
выбрался из машины.
- А мне ты показался не слишком удачливым ловцом, - усмехнулся я,
хлопая его по плечу. - Когда ты ел в последний раз?
- Вчера вечером хорошо заправился, а вот сегодня - только черствого
хлеба пожевал.
- Сейчас мы поужинаем, - сказал я. - Под мостом у меня костер горит.
Отнеси туда ящик, мне самому трудно.
Я целый день поддерживал огонь в костре. В котелке на углях потихоньку
тушилось мясо. Шел уже шестой час, самое время поесть, убрать посуду и до
темноты расстелить одеяла.
Мы сидели у костра на бревне, которое парень притащил с берега. Он
собрал и сложил в кучу у костра запас веток, на случай, если ночь будет
холодной. Все движения его были быстры и ловки.
Это был красивый молодой человек с волнистыми черными волосами и карими
глазами. Он выглядел чистым, опрятным и благоухал бриллиантином.
Он выглядел старше своих лет - оказалось, что ему всего двадцать два
года. Резкие морщины - быть может, следы горьких мыслей и разочарований -
изрезали его лицо, но, очевидно, природный юмор не дал им углубиться.
Застыв, они могли превратить его лицо в маску неудачника, однако врожденная
жизнерадостность взяла верх, и морщины на его лице говорили, скорее, об
иронии, дружелюбии и веселости.
Прозвище его было "Кудрявый", хотя в полиции он был известен как "Оуэн
Фэйрс" (что на языке "хобо" означало: "Я должен за проезд всем железным
дорогам Австралии"). Это был интересный собеседник, умевший посмеяться и над
самим собой.
Поужинав, мы долго сидели у костра. Стемнело, только поверхность реки
еще сохраняла отсвет неба. Из зарослей тростника доносился хор лягушек;
пронзительно перекликались водяные курочки, и нам было видно, как они
прохаживаются по низкой траве у самого берега, вскидывая время от времени
хвостики. Воздух, холодивший наши спины, был пропитан запахами зелени,
опавших листьев, болотных растений и мхов, щедро отдававших ночи аромат,
накопленный за день.
Мы сидели под мостом в кругу света, выхваченного из тьмы огнем нашего
костра. Тени шарили по тяжелым балконам над нашими головами и легкими
пальцами касались кирпичной стены.
Мы сидели рядышком в этом освещенном кругу, а за ним простирался мир,
которому мы бросили вызов. Где-то там, в этом мире затерялся закадычный друг
Кудрявого. До сих пор Кудрявый путешествовал с другом. А сейчас этот друг,
возможно, лежал у железнодорожного пути где-нибудь милях в тридцати отсюда,
с кровавым обрубком вместо ноги.
- Не думаю, чтобы Рыжий мог оступиться, - рассказывал Кудрявый, - но
почему же его не оказалось в поезде? Я спрыгнул на подъеме, вон у того луга.
Он же знал, что днем на станции в Бандавилоке сойти невозможно - нас тут же
забрали бы фараоны. Нет, его в поезде не было.
Он встал, нервно прошелся взад-вперед в темноте, потом вернулся и сел.
- После того, как фараон в Тарабине велел нам убираться, мы шли по
шпалам, пока не добрались до крутого подъема. Тогда мы решили вскочить на
ходу в первый попутный товарный поезд.
Вдоль полотна ярдов на сто тянулась ровная дорожка, - ни выбоины, ни
камней. Правда, впереди была большая яма, но мы должны были вскочить на
поезд до того, как он подойдет к ней.
Мы прятались за эвкалиптами неподалеку, пока не услышали стук поезда.
Пропустили паровозы - а их было два, сцепленных вместе, такие горбатые
здоровенные черти, мы называем их "боровы". Они подъем берут в два счета -
мешкать тут нельзя. В Южной Австралии тоже такие ходят - модель "Пасифик".
Когда у поезда такой паровоз - спрыгнуть с него на ходу очень трудно, да и
заскочить не легче.
- Если бы у нас с Рыжим был жир, мы растопили бы его в жестянке и
смазали рельсы. Тогда эти сволочи волей-неволей замедлили бы ход. На жире
колеса сразу начинают буксовать, и паровозы пыхтят, как быки. Машинист в
таких случаях открывает ящик с песком, но против жира это не очень-то
помогает. Песок сам становится жирным, а потом и вовсе кончается. Один раз
мы таким способом остановили поезд. Машинисту пришлось дать для разгона
задний ход, поезд пятился, мили две, по меньшей мере.
Когда я увидел, что состав тащит пара "боровов", мне сразу стало ясно:
заскочить на поезд будет нелегко. Он состоял из одних платформ, не покрытых
брезентом. Все дело в том, чтобы ухватиться покрепче, а там залезть уже
просто.
Я побежал первый, хотел дать Рыжему больше простора для разбега. Очень
важно, чтобы между вами было достаточное расстояние. Мне нужно было закинуть
на платформу скатку и сумку. В сумке у меня всегда есть всякие гайки, болты
- они очень годятся, когда удираешь от железнодорожной охраны, можно швырять
в них на бегу, - и я боялся, как бы она не угодила в голову какому-нибудь
"хобо" на платформе; таких шишек понаставить можно, что бедняга не скоро
очухается.
Выбрал, значит, я платформу, крикнул: "Берегись, сумка!" - и бросил ее
так, чтобы она только-только через борт перелетела, потому что если бросить
повыше, то на большом ходу она может как раз между платформами угодить, и
тогда - пиши - пропало.
Поезд быстро набирал скорость, но сумка попала на место. На следующую
платформу я успел забросить скатку. Тут, по правде говоря, я уже здорово
запарился - мчался что есть духу. Приготовился, рванул, вцепился в борт,
перевалился через него и оказался на платформе.
Оглянулся назад, чтобы посмотреть, где там Рыжий, но поезд как раз
поворачивал, и увидеть, что делается позади, было нельзя. К тому же Рыжий,
когда садится на ходу, всегда отбегает немного назад, это у него здорово
получается. Одно только - поезд очень уже резво набирал скорость.
Я прошел по платформам, взял свою сумку и скатку и отправился назад -
думал, что Рыжий где-нибудь в хвосте поезда, - вперед-то мне идти было
незачем, ведь я знал, что он должен заскочить после меня. Шестеро "хобо"
преспокойно играли в карты на платформе неподалеку от вагона охраны. Рыжего
они не видели. Я предупредил их, что Бандавилок город паршивый и что им
лучше соскочить вместе со мной, чтобы фараоны не сцапали их там на станции.
Но ребята очень торопились на север и решили рискнуть и остаться. Их
платформа была покрыта брезентом.
- Доехал я с ними вон до того подъема, потом сбросил сумку, скатку и
спрыгнул сам. Упал, правда, но довольно удачно, - остался цел, - закончил
свой рассказ Кудрявый. - Теперь мне надо искать Рыжего.
- А как ты будешь его искать? - спросил я.
- Ну, до пяти часов завтрашнего дня уехать он не может - ни одного
товарного поезда. Утром поеду назад, в Тарабин, посмотрю, не сцапали ли его
там фараоны.
Он посмотрел в темноту - туда, где пролегало железнодорожное полотно.
- Ночь сегодня холодная, - задумчиво сказал он и, помолчав, добавил: -
В Тарабине у барака дров, по крайней мере, вволю...
- Вчера поздно ночью на Бандавилок прошел какой-то поезд, - вспомнил я.
- Значит, и сегодня пройдет. Может быть, Рыжий сядет на него.
- Это пассажирский поезд. - Кудрявый подбросил полено в костер. - Хотя
хорошие парни попадаются и в охране пассажирских поездов, может случиться,
что они разрешат Рыжему проехать с ними.
- Если хочешь, я утром свезу тебя в Бандавилок, - предложил я. - Вдруг
он окажется там в бараке? Во всяком случае, посмотреть стоит.
- Бандавилокские фараоны меня не любят, вот в чем беда, - сказал
Кудрявый, разводя руками, с насмешливо-покорным видом. - Я там уже раз
засыпался. Но все равно, давай попробуем, что они могут мне сделать, если я
не стану шататься по улицам.
- Не могут же тебя забрать только за то, что ты будешь стоять
где-нибудь на улице? - заметил я.
- Ну, это ты так думаешь. Полицейские могут схватить человека, даже
если он просто пробежит через город. Ведь это для них монета.
- Как так?
- Чем больше людей они задержат, тем им выгодней. Это очень просто, я
сейчас тебе объясню. Фараон в Бандавилоке наспециализировался на охоте за
нашим братом - железнодорожными "зайцами". Там перед станцией есть виадук.
Так вот этот полицейский подымается на него и смотрит вниз на проходящий
поезд. Если ты не спрятался под брезент или еще как-нибудь, считай, что
пропал. Этот тип спокойно пересчитывает "хобо" на платформах поезда, потом
сбегает вниз и забирает всю братию - мы все прекрасно его знаем.
А мировые судьи там - мясник и пекарь, так что каталажка всегда забита
до отказа. Кормить тебя неделю в каталажке должен все тот же фараон. Теперь
понимаешь? Он получает столько-то монет в день на продукты для каждого
заключенного. Тут уж он себе деньгу сумеет сэкономить, будь спокоен. А мясо
и хлеб он покупает у тех же мировых судей - у мясника и пекаря. Все они -
одна шайка.
Фараон забирает тебя за бродяжничество, судья дает тебе семь дней
каталажки. Этот проклятый городишко на нас и разбогател. Мясник и пекарь -
те просто пухнут от денег, никогда так не торговали.
Ты бы посмотрел, как кормят в этих каталажках. В Макее, в Квинсленде,
например, один фараон оплел все стены каталажки "бобами бедняка", их еще
называют - "новогвинейскими бобами". На кабачки смахивают. Он заставлял нас
каждое утро обрывать эти бобы и только ими и кормил нас. Сунет для навара
баранью ногу - вот тебе и еда на весь день. Он на "хобо" наживался - будь
здоров.
На прощанье он мне сказал: "Давай, давай, живо сматывайся из города и
не вздумай попрошайничать на улицах".
Этот сукин сын не знал, что когда я в последний раз собирал бобы на
ужин - я в одном месте с лозы всю кору срезал. Совсем недавно один "хобо"
рассказал мне, что тот фараон все еще меня разыскивает.
- А Рыжий и тогда был с тобой? - спросил я.
- Нет, я встретил его позже; год с лишком назад. С тех пор мы и стали
друзьями.
- Где ты с ним встретился?
- В Брокен-Хилле, я там чуть не отдал концы. Видишь ли, как это
получилось - я попал в Айвенго и никак не мог оттуда выбраться. К одному
поезду, правда, прицепили несколько товарных вагонов, но ездить на них можно
было только на крышах, а на крыше чуть зазеваешься и не пригнешься вовремя,
так после первого же моста очутишься под колесами.
Я болтался на станции, стараясь не попадаться начальству на глаза, и
вдруг увидел состав с цистернами для воды, который должен был вот-вот
тронуться. Большие такие цистерны с люком наверху, в них возят воду в
Айвенго из Дарлинга. Я залез в одну из цистерн, на дне плескалась вода, их
ведь никогда до конца не опорожняют. Жарища в тот день была адовая, градусов
сто, а то и больше; до железа снаружи дотронуться нельзя - обожжешься.
Как только состав тронулся, вода в цистерне стала перекатываться из
конца в конец, ударяла по перегородкам, билась и плескалась по стенкам,
волной взмывала вверх. Проклятая цистерна наполнилась горячим паром, я
промок до костей и в то же время обливался потом.
Просидел я внутри цистерны, пока не отъехали от города, потом вылез и
пристроился на краю люка. Меня спокойно можно было подать в этот момент на
стол вместо тушеного кролика, уверяю тебя.
Сначала я просто блаженствовал на ветру, но когда наступила ночь, я
чертовски замерз - совсем окоченел, ведь одежда-то на мне была мокрая, так
что, когда я наконец спрыгнул с поезда, я уже еле передвигал ноги.
На следующий день я все-таки добрался до Брокен-Хилла, но к тому
времени меня уже бросало то в жар, то в холод. Трясло, брат, ну прямо как с
перепоя; залез я тогда под помост около водокачки, где заправляются
паровозы, завернулся в одеяло и лег. Не знаю, долго ли я там провалялся,
только, видно, в бреду я сам с собой много разговаривал, потому что подходит
ко мне один "хобо"... Да, пожалуй, это было уже на другой день... Подходит
он ко мне, нагибается и спрашивает: "Что ты сказал?"
Это и был Рыжий, долговязый такой парень с рыжими волосами. Должно
быть, я сказал, что чувствую себя препаршиво, или еще что-нибудь в этом
роде, только он пощупал мою голову и выругался. А у меня так болело горло,
что я и слова не мог выговорить, даже если бы и соображал что-нибудь.
Наверно, я просто пробормотал что-то невнятное.
Рыжий заглянул в мою продуктовую сумку - там было пусто, - положил
около меня свою скатку и пошел в город разжиться чем-нибудь. Вернулся он
вскоре с куском мяса, сварил суп и накормил меня. Рыжий успел побывать и у
аптекаря, выпросил аспирину и все время пичкал меня им.
Больше недели, пока я не встал на ноги, Рыжий ухаживал за мной. До чего
же, черт возьми, я был слаб тогда. А Рыжий, он все время читал. Сидит около
меня, а сам носом в книжку уткнется. Когда ему приходилось выпрашивать
деньги, он попутно и книжки просил и собрал их довольно много. Рыжий был
коммунистом, и я узнал от него больше, - чем от кого бы то ни было на свете.
Пришлось нам там задержаться, пока я не встал на ноги. У меня тогда
одно только желание было: погреться на солнышке. Однако с жратвой было очень
трудно, ко времени нашего отъезда Рыжий, кажется, все улицы успел обойти,
выпрашивая нам еду.
Решили, значит, мы отправиться в Аделаиду. Собирались сесть ночью на
товарный поезд на сортировочной станции. Нас двое да еще человек восемь
"хобо". Только мы приготовились лезть в вагоны, как откуда ни возьмись
фараоны, и пришлось нам всем разбежаться. Я прополз под вагоном, залез на
крышу и спрятался там, - туда они обычно не заглядывают.
Я, конечно, хотел слезть, чтобы отыскать Рыжего, но тут поезд тронулся,
и мне ничего не оставалось, как распластаться на крыше. Но на первой же
остановке я в каком-то захолустном поселке слез и проторчал там два дня,
бегал вдоль каждого поезда, идущего на юг, и все искал и звал Рыжего, но его
не оказалось ни на одном из них.
Тогда я поехал обратно "в Брокен-Хилл, но не успел сойти с поезда, как
меня сцапал фараон и посадил под замок.
Этот фараон рассказал мне, что забрал Рыжего в ту самую ночь, когда мы
всей братией пытались сесть в поезд, и что Рыжий получил три месяца. В Южной
Австралии за бродяжничество полагается сидеть три месяца. В тот день, когда
меня зацапали, Рыжего как раз должны были перевести в тюрьму в Аделаиду.
Забавно, правда, что нас обоих застукал один и тот же полицейский.
Во всяком случае, я хоть узнал, где Рыжий. В каталажке я основательно
почистился, выстирал свои рубашки, носки. Удобства всякие за счет
правительства там предоставляются - это уж что правда, то правда. Я выпросил
у стражника обмылок, выстирал брюки и даже погладил их старым утюгом,
который он мне дал. Люблю, чтобы брюки у меня были со складочкой.
Настроение у меня, когда я предстал перед судьей, было прекрасное -
смотрю, сидит малый, морда ищейки, брови - клочки сена. Я решил рассказать
ему правду. Описал, как Рыжий заботился обо мне во время моей болезни, как я
хотел уехать отсюда в Аделаиду и вернулся, чтобы разузнать, что с ним
сталось.
"Душещипательная история! - усмехнулся судья. - Вот уж не думал, что
бродяги так беспокоятся о своих товарищах. Ты меня растрогал до слез. И раз
уж у вас такая удивительная дружба, я позабочусь, чтобы вы больше не
расставались. Приговариваю тебя к тюремному заключению сроком на один день
меньше, чем твоего дружка - выйдете вместе. Просидишь три месяца!" - "Да я
их хоть на голове простою", - говорю я судье. "А ты смотри, не нахальничай,
- предупредил он. - Не то задержишься и не выйдешь со своим дружком".
- Пришлось заткнуться. - При этих словах Кудрявый лениво потянулся, на
лице его появилась улыбка. - Ну, значит, присоединился я к Рыжему в тюрьме,
отсидели мы вместе три месяца и вместе очутились на воле. А сейчас - видишь,
какая история приключилась. - Кудрявый помешал палкой огонь и добавил, явно
успокаивая себя: - Ничего! Как-нибудь обойдется.
- Ты бы не мог выклянчить в каком-нибудь гараже пару галлонов бензина?
- спросил я Кудрявого.
- Пару галлонов! - воскликнул он. - Гм... не знаю... это же денег
стоит. Впрочем, могу попробовать. А зачем тебе?
- Если мы не найдем Рыжего в Бандавилоке, я свезу тебя в Тарабин,
поищем его там. У меня, понимаешь ли, бензин нормирован. А для такой доездки
понадобится еще галлона два.
- Вот это здорово, ей-богу! - улыбнулся Кудрявый. - Это ты хорошо
придумал! Раздобыть бензин будет, конечно, трудно, но тут уж я в лепешку
расшибусь.
Шел ночной поезд. Кудрявый встал и проводил внимательным взглядом
вереницу освещенных квадратиков, пробегавших мимо нас в темноте. Послышался
паровозный свисток, вагоны ритмично загрохотали по мосту.
Кудрявый улыбнулся.
- Знаешь, я думаю, Рыжий едет на нем, - сказал он. - Утром мы найдем
его в бараке. Вот увидишь!
На другой день, когда я проснулся, Кудрявый уже подпекал хлеб на
костре. Солнце еще не взошло. Даже птицы молчали.
- Давай тронемся чуть свет, - сказал он. - Мне бы хотелось добраться до
барака прежде, чем Рыжий уйдет на разведку в город. У него ведь нет с собой
никакой жратвы.
Мы позавтракали, уложились и отправились в Банда-вилок; длинная тень
машины скользила рядом с нами по краю дороги. Луга были еще покрыты инеем,
но лучи утреннего солнца уже стирали его с вершин холмов. Застывшие деревья
жались друг к другу, ожидая, чтобы ветерок разбудил их.
- В Северном Квинсленде можно спать на пляже всю зиму, - заметил
Кудрявый тоном человека, который допускает, что и стужа имеет какие-то
хорошие стороны, но что сам он предпочитает быть от нее подальше, - там
никогда не подмораживает.
- За сколько дней вы доберетесь дотуда?
- За десять дней, за неделю, может... В Квинсленде мы всегда садимся на
поезд с фруктами - они не задерживаются в пути. Многие "хобо" носят при себе
расписание поездов, выпущенное квинслендскими властями, - они называют его
"библия бродяги"! Когда подъез