▌ыхъЄЁюээр  сшсышюЄхър
┴шсышюЄхър .юЁу.єр
╧юшёъ яю ёрщЄє
╒єфюцхёЄтхээр  ышЄхЁрЄєЁр
   ─Ёрьр
      ╠рЁ°рыы └ырэ. ┬ ёхЁфЎх ьюхь -
╤ЄЁрэшЎ√: - 1  - 2  - 3  - 4  - 5  - 6  - 7  - 8  - 9  - 10  - 11  - 12  - 13  - 14  - 15  - 16  -
17  - 18  - 19  - 20  - 21  - 22  - 23  - 24  - 25  - 26  -
росами человечества, неполноценными австралийцами, людьми, которых надо остерегаться. - Парни не хотят работать, предпочитают бездельничать. Того и гляди, стащат у тебя овцу, яблоки, курицу или хлеб... - Плачу тебе фунт в неделю, спать будешь в сарае. От фермы до города десять миль. Начинаем дойку в пять утра, работаем дотемна все семь дней в неделю. Хочешь - бери, не хочешь - до свидания! Кое-кто из "хобо" соглашался на такие условия, но потрескавшиеся руки, измазанные навозом штаны, и за все это какая-нибудь пара гиней в кармане озлобляли их, - они бросали работу и уходили обратно в город, и даже по их походке было видно, что они потерпели поражение. Молодой человек, который приближался ко мне по берегу реки, вероятно, все это пережил, - так, во всяком случае, мне показалось. Подойдя к машине, он приветствовал меня такими словами: - Все печатаешь? Выстукиваешь письмецо банку, чтоб тебя там не ждали? - Бежать-то мы оба с тобой бежим, - сказал я. - Да только не от банков. Тебя кто гонит? - Меня-то? Главным образом фараоны, - рассмеялся он. Внезапно он переменил тон, на его лице появилось жалобное выражение; он пододвинулся к окну машины и протянул руку: - Послушай, - сказал он. - Я без работы, и у меня во рту... - Ладно, ладно, знаю, - перебил я. - Думаешь разжиться монетой? Но ведь здесь нет девушки, разжалобить некого, так что ничего не выйдет. Достань-ка лучше из багажника мой ящик с провизией, и закусим. - Мне так и показалось, что ты сразу клюнешь, - улыбнулся он, когда я выбрался из машины. - А мне ты показался не слишком удачливым ловцом, - усмехнулся я, хлопая его по плечу. - Когда ты ел в последний раз? - Вчера вечером хорошо заправился, а вот сегодня - только черствого хлеба пожевал. - Сейчас мы поужинаем, - сказал я. - Под мостом у меня костер горит. Отнеси туда ящик, мне самому трудно. Я целый день поддерживал огонь в костре. В котелке на углях потихоньку тушилось мясо. Шел уже шестой час, самое время поесть, убрать посуду и до темноты расстелить одеяла. Мы сидели у костра на бревне, которое парень притащил с берега. Он собрал и сложил в кучу у костра запас веток, на случай, если ночь будет холодной. Все движения его были быстры и ловки. Это был красивый молодой человек с волнистыми черными волосами и карими глазами. Он выглядел чистым, опрятным и благоухал бриллиантином. Он выглядел старше своих лет - оказалось, что ему всего двадцать два года. Резкие морщины - быть может, следы горьких мыслей и разочарований - изрезали его лицо, но, очевидно, природный юмор не дал им углубиться. Застыв, они могли превратить его лицо в маску неудачника, однако врожденная жизнерадостность взяла верх, и морщины на его лице говорили, скорее, об иронии, дружелюбии и веселости. Прозвище его было "Кудрявый", хотя в полиции он был известен как "Оуэн Фэйрс" (что на языке "хобо" означало: "Я должен за проезд всем железным дорогам Австралии"). Это был интересный собеседник, умевший посмеяться и над самим собой. Поужинав, мы долго сидели у костра. Стемнело, только поверхность реки еще сохраняла отсвет неба. Из зарослей тростника доносился хор лягушек; пронзительно перекликались водяные курочки, и нам было видно, как они прохаживаются по низкой траве у самого берега, вскидывая время от времени хвостики. Воздух, холодивший наши спины, был пропитан запахами зелени, опавших листьев, болотных растений и мхов, щедро отдававших ночи аромат, накопленный за день. Мы сидели под мостом в кругу света, выхваченного из тьмы огнем нашего костра. Тени шарили по тяжелым балконам над нашими головами и легкими пальцами касались кирпичной стены. Мы сидели рядышком в этом освещенном кругу, а за ним простирался мир, которому мы бросили вызов. Где-то там, в этом мире затерялся закадычный друг Кудрявого. До сих пор Кудрявый путешествовал с другом. А сейчас этот друг, возможно, лежал у железнодорожного пути где-нибудь милях в тридцати отсюда, с кровавым обрубком вместо ноги. - Не думаю, чтобы Рыжий мог оступиться, - рассказывал Кудрявый, - но почему же его не оказалось в поезде? Я спрыгнул на подъеме, вон у того луга. Он же знал, что днем на станции в Бандавилоке сойти невозможно - нас тут же забрали бы фараоны. Нет, его в поезде не было. Он встал, нервно прошелся взад-вперед в темноте, потом вернулся и сел. - После того, как фараон в Тарабине велел нам убираться, мы шли по шпалам, пока не добрались до крутого подъема. Тогда мы решили вскочить на ходу в первый попутный товарный поезд. Вдоль полотна ярдов на сто тянулась ровная дорожка, - ни выбоины, ни камней. Правда, впереди была большая яма, но мы должны были вскочить на поезд до того, как он подойдет к ней. Мы прятались за эвкалиптами неподалеку, пока не услышали стук поезда. Пропустили паровозы - а их было два, сцепленных вместе, такие горбатые здоровенные черти, мы называем их "боровы". Они подъем берут в два счета - мешкать тут нельзя. В Южной Австралии тоже такие ходят - модель "Пасифик". Когда у поезда такой паровоз - спрыгнуть с него на ходу очень трудно, да и заскочить не легче. - Если бы у нас с Рыжим был жир, мы растопили бы его в жестянке и смазали рельсы. Тогда эти сволочи волей-неволей замедлили бы ход. На жире колеса сразу начинают буксовать, и паровозы пыхтят, как быки. Машинист в таких случаях открывает ящик с песком, но против жира это не очень-то помогает. Песок сам становится жирным, а потом и вовсе кончается. Один раз мы таким способом остановили поезд. Машинисту пришлось дать для разгона задний ход, поезд пятился, мили две, по меньшей мере. Когда я увидел, что состав тащит пара "боровов", мне сразу стало ясно: заскочить на поезд будет нелегко. Он состоял из одних платформ, не покрытых брезентом. Все дело в том, чтобы ухватиться покрепче, а там залезть уже просто. Я побежал первый, хотел дать Рыжему больше простора для разбега. Очень важно, чтобы между вами было достаточное расстояние. Мне нужно было закинуть на платформу скатку и сумку. В сумке у меня всегда есть всякие гайки, болты - они очень годятся, когда удираешь от железнодорожной охраны, можно швырять в них на бегу, - и я боялся, как бы она не угодила в голову какому-нибудь "хобо" на платформе; таких шишек понаставить можно, что бедняга не скоро очухается. Выбрал, значит, я платформу, крикнул: "Берегись, сумка!" - и бросил ее так, чтобы она только-только через борт перелетела, потому что если бросить повыше, то на большом ходу она может как раз между платформами угодить, и тогда - пиши - пропало. Поезд быстро набирал скорость, но сумка попала на место. На следующую платформу я успел забросить скатку. Тут, по правде говоря, я уже здорово запарился - мчался что есть духу. Приготовился, рванул, вцепился в борт, перевалился через него и оказался на платформе. Оглянулся назад, чтобы посмотреть, где там Рыжий, но поезд как раз поворачивал, и увидеть, что делается позади, было нельзя. К тому же Рыжий, когда садится на ходу, всегда отбегает немного назад, это у него здорово получается. Одно только - поезд очень уже резво набирал скорость. Я прошел по платформам, взял свою сумку и скатку и отправился назад - думал, что Рыжий где-нибудь в хвосте поезда, - вперед-то мне идти было незачем, ведь я знал, что он должен заскочить после меня. Шестеро "хобо" преспокойно играли в карты на платформе неподалеку от вагона охраны. Рыжего они не видели. Я предупредил их, что Бандавилок город паршивый и что им лучше соскочить вместе со мной, чтобы фараоны не сцапали их там на станции. Но ребята очень торопились на север и решили рискнуть и остаться. Их платформа была покрыта брезентом. - Доехал я с ними вон до того подъема, потом сбросил сумку, скатку и спрыгнул сам. Упал, правда, но довольно удачно, - остался цел, - закончил свой рассказ Кудрявый. - Теперь мне надо искать Рыжего. - А как ты будешь его искать? - спросил я. - Ну, до пяти часов завтрашнего дня уехать он не может - ни одного товарного поезда. Утром поеду назад, в Тарабин, посмотрю, не сцапали ли его там фараоны. Он посмотрел в темноту - туда, где пролегало железнодорожное полотно. - Ночь сегодня холодная, - задумчиво сказал он и, помолчав, добавил: - В Тарабине у барака дров, по крайней мере, вволю... - Вчера поздно ночью на Бандавилок прошел какой-то поезд, - вспомнил я. - Значит, и сегодня пройдет. Может быть, Рыжий сядет на него. - Это пассажирский поезд. - Кудрявый подбросил полено в костер. - Хотя хорошие парни попадаются и в охране пассажирских поездов, может случиться, что они разрешат Рыжему проехать с ними. - Если хочешь, я утром свезу тебя в Бандавилок, - предложил я. - Вдруг он окажется там в бараке? Во всяком случае, посмотреть стоит. - Бандавилокские фараоны меня не любят, вот в чем беда, - сказал Кудрявый, разводя руками, с насмешливо-покорным видом. - Я там уже раз засыпался. Но все равно, давай попробуем, что они могут мне сделать, если я не стану шататься по улицам. - Не могут же тебя забрать только за то, что ты будешь стоять где-нибудь на улице? - заметил я. - Ну, это ты так думаешь. Полицейские могут схватить человека, даже если он просто пробежит через город. Ведь это для них монета. - Как так? - Чем больше людей они задержат, тем им выгодней. Это очень просто, я сейчас тебе объясню. Фараон в Бандавилоке наспециализировался на охоте за нашим братом - железнодорожными "зайцами". Там перед станцией есть виадук. Так вот этот полицейский подымается на него и смотрит вниз на проходящий поезд. Если ты не спрятался под брезент или еще как-нибудь, считай, что пропал. Этот тип спокойно пересчитывает "хобо" на платформах поезда, потом сбегает вниз и забирает всю братию - мы все прекрасно его знаем. А мировые судьи там - мясник и пекарь, так что каталажка всегда забита до отказа. Кормить тебя неделю в каталажке должен все тот же фараон. Теперь понимаешь? Он получает столько-то монет в день на продукты для каждого заключенного. Тут уж он себе деньгу сумеет сэкономить, будь спокоен. А мясо и хлеб он покупает у тех же мировых судей - у мясника и пекаря. Все они - одна шайка. Фараон забирает тебя за бродяжничество, судья дает тебе семь дней каталажки. Этот проклятый городишко на нас и разбогател. Мясник и пекарь - те просто пухнут от денег, никогда так не торговали. Ты бы посмотрел, как кормят в этих каталажках. В Макее, в Квинсленде, например, один фараон оплел все стены каталажки "бобами бедняка", их еще называют - "новогвинейскими бобами". На кабачки смахивают. Он заставлял нас каждое утро обрывать эти бобы и только ими и кормил нас. Сунет для навара баранью ногу - вот тебе и еда на весь день. Он на "хобо" наживался - будь здоров. На прощанье он мне сказал: "Давай, давай, живо сматывайся из города и не вздумай попрошайничать на улицах". Этот сукин сын не знал, что когда я в последний раз собирал бобы на ужин - я в одном месте с лозы всю кору срезал. Совсем недавно один "хобо" рассказал мне, что тот фараон все еще меня разыскивает. - А Рыжий и тогда был с тобой? - спросил я. - Нет, я встретил его позже; год с лишком назад. С тех пор мы и стали друзьями. - Где ты с ним встретился? - В Брокен-Хилле, я там чуть не отдал концы. Видишь ли, как это получилось - я попал в Айвенго и никак не мог оттуда выбраться. К одному поезду, правда, прицепили несколько товарных вагонов, но ездить на них можно было только на крышах, а на крыше чуть зазеваешься и не пригнешься вовремя, так после первого же моста очутишься под колесами. Я болтался на станции, стараясь не попадаться начальству на глаза, и вдруг увидел состав с цистернами для воды, который должен был вот-вот тронуться. Большие такие цистерны с люком наверху, в них возят воду в Айвенго из Дарлинга. Я залез в одну из цистерн, на дне плескалась вода, их ведь никогда до конца не опорожняют. Жарища в тот день была адовая, градусов сто, а то и больше; до железа снаружи дотронуться нельзя - обожжешься. Как только состав тронулся, вода в цистерне стала перекатываться из конца в конец, ударяла по перегородкам, билась и плескалась по стенкам, волной взмывала вверх. Проклятая цистерна наполнилась горячим паром, я промок до костей и в то же время обливался потом. Просидел я внутри цистерны, пока не отъехали от города, потом вылез и пристроился на краю люка. Меня спокойно можно было подать в этот момент на стол вместо тушеного кролика, уверяю тебя. Сначала я просто блаженствовал на ветру, но когда наступила ночь, я чертовски замерз - совсем окоченел, ведь одежда-то на мне была мокрая, так что, когда я наконец спрыгнул с поезда, я уже еле передвигал ноги. На следующий день я все-таки добрался до Брокен-Хилла, но к тому времени меня уже бросало то в жар, то в холод. Трясло, брат, ну прямо как с перепоя; залез я тогда под помост около водокачки, где заправляются паровозы, завернулся в одеяло и лег. Не знаю, долго ли я там провалялся, только, видно, в бреду я сам с собой много разговаривал, потому что подходит ко мне один "хобо"... Да, пожалуй, это было уже на другой день... Подходит он ко мне, нагибается и спрашивает: "Что ты сказал?" Это и был Рыжий, долговязый такой парень с рыжими волосами. Должно быть, я сказал, что чувствую себя препаршиво, или еще что-нибудь в этом роде, только он пощупал мою голову и выругался. А у меня так болело горло, что я и слова не мог выговорить, даже если бы и соображал что-нибудь. Наверно, я просто пробормотал что-то невнятное. Рыжий заглянул в мою продуктовую сумку - там было пусто, - положил около меня свою скатку и пошел в город разжиться чем-нибудь. Вернулся он вскоре с куском мяса, сварил суп и накормил меня. Рыжий успел побывать и у аптекаря, выпросил аспирину и все время пичкал меня им. Больше недели, пока я не встал на ноги, Рыжий ухаживал за мной. До чего же, черт возьми, я был слаб тогда. А Рыжий, он все время читал. Сидит около меня, а сам носом в книжку уткнется. Когда ему приходилось выпрашивать деньги, он попутно и книжки просил и собрал их довольно много. Рыжий был коммунистом, и я узнал от него больше, - чем от кого бы то ни было на свете. Пришлось нам там задержаться, пока я не встал на ноги. У меня тогда одно только желание было: погреться на солнышке. Однако с жратвой было очень трудно, ко времени нашего отъезда Рыжий, кажется, все улицы успел обойти, выпрашивая нам еду. Решили, значит, мы отправиться в Аделаиду. Собирались сесть ночью на товарный поезд на сортировочной станции. Нас двое да еще человек восемь "хобо". Только мы приготовились лезть в вагоны, как откуда ни возьмись фараоны, и пришлось нам всем разбежаться. Я прополз под вагоном, залез на крышу и спрятался там, - туда они обычно не заглядывают. Я, конечно, хотел слезть, чтобы отыскать Рыжего, но тут поезд тронулся, и мне ничего не оставалось, как распластаться на крыше. Но на первой же остановке я в каком-то захолустном поселке слез и проторчал там два дня, бегал вдоль каждого поезда, идущего на юг, и все искал и звал Рыжего, но его не оказалось ни на одном из них. Тогда я поехал обратно "в Брокен-Хилл, но не успел сойти с поезда, как меня сцапал фараон и посадил под замок. Этот фараон рассказал мне, что забрал Рыжего в ту самую ночь, когда мы всей братией пытались сесть в поезд, и что Рыжий получил три месяца. В Южной Австралии за бродяжничество полагается сидеть три месяца. В тот день, когда меня зацапали, Рыжего как раз должны были перевести в тюрьму в Аделаиду. Забавно, правда, что нас обоих застукал один и тот же полицейский. Во всяком случае, я хоть узнал, где Рыжий. В каталажке я основательно почистился, выстирал свои рубашки, носки. Удобства всякие за счет правительства там предоставляются - это уж что правда, то правда. Я выпросил у стражника обмылок, выстирал брюки и даже погладил их старым утюгом, который он мне дал. Люблю, чтобы брюки у меня были со складочкой. Настроение у меня, когда я предстал перед судьей, было прекрасное - смотрю, сидит малый, морда ищейки, брови - клочки сена. Я решил рассказать ему правду. Описал, как Рыжий заботился обо мне во время моей болезни, как я хотел уехать отсюда в Аделаиду и вернулся, чтобы разузнать, что с ним сталось. "Душещипательная история! - усмехнулся судья. - Вот уж не думал, что бродяги так беспокоятся о своих товарищах. Ты меня растрогал до слез. И раз уж у вас такая удивительная дружба, я позабочусь, чтобы вы больше не расставались. Приговариваю тебя к тюремному заключению сроком на один день меньше, чем твоего дружка - выйдете вместе. Просидишь три месяца!" - "Да я их хоть на голове простою", - говорю я судье. "А ты смотри, не нахальничай, - предупредил он. - Не то задержишься и не выйдешь со своим дружком". - Пришлось заткнуться. - При этих словах Кудрявый лениво потянулся, на лице его появилась улыбка. - Ну, значит, присоединился я к Рыжему в тюрьме, отсидели мы вместе три месяца и вместе очутились на воле. А сейчас - видишь, какая история приключилась. - Кудрявый помешал палкой огонь и добавил, явно успокаивая себя: - Ничего! Как-нибудь обойдется. - Ты бы не мог выклянчить в каком-нибудь гараже пару галлонов бензина? - спросил я Кудрявого. - Пару галлонов! - воскликнул он. - Гм... не знаю... это же денег стоит. Впрочем, могу попробовать. А зачем тебе? - Если мы не найдем Рыжего в Бандавилоке, я свезу тебя в Тарабин, поищем его там. У меня, понимаешь ли, бензин нормирован. А для такой доездки понадобится еще галлона два. - Вот это здорово, ей-богу! - улыбнулся Кудрявый. - Это ты хорошо придумал! Раздобыть бензин будет, конечно, трудно, но тут уж я в лепешку расшибусь. Шел ночной поезд. Кудрявый встал и проводил внимательным взглядом вереницу освещенных квадратиков, пробегавших мимо нас в темноте. Послышался паровозный свисток, вагоны ритмично загрохотали по мосту. Кудрявый улыбнулся. - Знаешь, я думаю, Рыжий едет на нем, - сказал он. - Утром мы найдем его в бараке. Вот увидишь! На другой день, когда я проснулся, Кудрявый уже подпекал хлеб на костре. Солнце еще не взошло. Даже птицы молчали. - Давай тронемся чуть свет, - сказал он. - Мне бы хотелось добраться до барака прежде, чем Рыжий уйдет на разведку в город. У него ведь нет с собой никакой жратвы. Мы позавтракали, уложились и отправились в Банда-вилок; длинная тень машины скользила рядом с нами по краю дороги. Луга были еще покрыты инеем, но лучи утреннего солнца уже стирали его с вершин холмов. Застывшие деревья жались друг к другу, ожидая, чтобы ветерок разбудил их. - В Северном Квинсленде можно спать на пляже всю зиму, - заметил Кудрявый тоном человека, который допускает, что и стужа имеет какие-то хорошие стороны, но что сам он предпочитает быть от нее подальше, - там никогда не подмораживает. - За сколько дней вы доберетесь дотуда? - За десять дней, за неделю, может... В Квинсленде мы всегда садимся на поезд с фруктами - они не задерживаются в пути. Многие "хобо" носят при себе расписание поездов, выпущенное квинслендскими властями, - они называют его "библия бродяги"! Когда подъез

╤ЄЁрэшЎ√: 1  - 2  - 3  - 4  - 5  - 6  - 7  - 8  - 9  - 10  - 11  - 12  - 13  - 14  - 15  - 16  -
17  - 18  - 19  - 20  - 21  - 22  - 23  - 24  - 25  - 26  -


┬ёх ъэшуш эр фрээюь ёрщЄх,  ты ■Єё  ёюсёЄтхээюёЄ№■ хую єтрцрхь√ї ртЄюЁют ш яЁхфэрчэрўхэ√ шёъы■ўшЄхы№эю фы  ючэръюьшЄхы№э√ї Ўхыхщ. ╧ЁюёьрЄЁштр  шыш ёърўштр  ъэшує, ┬√ юс чєхЄхё№ т Єхўхэшш ёєЄюъ єфрышЄ№ хх. ┼ёыш т√ цхырхЄх ўЄюс яЁюшчтхфхэшх с√ыю єфрыхэю яш°шЄх рфьшэшЄЁрЄюЁє